хризолит

минджи старается идти тихо. каблуки на лакированных туфлях отбивают ритм по ледяному кафелю, создавая раздражающий шум. из кабинетов слышатся звуки музыкальных инструментов, чьих-то разговоров и нежных голосов. эти звуки настолько привычны, что кажутся практически тишиной. минджи садится на кожаный диван в просторном коридоре и крепко сжимает в ладонях ручку футляра для скрипки. из соседнего кабинета доносятся звуки режущего по струнам смычка. — кан, возьми смычок в руку нормально! — голос преподавательницы звучит громко, как гром посреди ясного неба. минджи скромно улыбнулась, устремляя взгляд на стену, где висели портреты известных музыкантов в аккуратных рамках. подобного в этой музыкальной школе было много. часы отдавали свой ритм, а минджи расслабленно прикрыла глаза в ожидании. она всегда приходила на несколько минут раньше положенного, просто чтобы увидеть хэрин, выходящую из кабинета. иногда ким везло, и она могла услышать звук её игры. скрипка на несколько секунд затихла, и минджи открыла глаза, взмахнув длинными ресницами. солнечный свет мгновенно ударил из окна. там, на улице, падал февральский снег с сухих веток деревьев. дверь открылась со скрипом, и минджи повернула голову, встречаясь взглядом с хэрин. — привет. — ким поднимается с места и улыбается, разглядывая черты лица кан. хэрин никак не отреагировала, а лишь поправила прядь распущенных русых волос. — ты так рано пришла. — без ответа. хэрин редко здоровалась. — я просто сразу после школы. и кан лишь кивает, разворачиваясь на туфлях и скрываясь за поворотом коридора. минджи смотрела ей вслед ровно до тех пор, пока преподаватель не вышла из кабинета и не окликнула её. у минджи много шрамов. на коленях, на ладонях, есть небольшой даже на лице — результат неудачного падения с дерева, когда в свои единственные и искренние семь минджи решила: она рождена для того, чтобы лазать по деревьям. у хэрин шрамов меньше: на кончиках хризолитовых пальцев, один на подбородке и один очень длинный, ещё даже не заживший на сердце. у хэрин идеально выглаженная рубашка, блестящие волосы, любовь к классической литературе и излюбленная скрипка в поношенном футляре. у минджи наушники, запутавшиеся в волосах, вишнёвые жвачки, детективные романы в старом рюкзаке и пластыри на острых коленях. — «мастер и маргарита»? скукотища, — произносит минджи, когда хэрин расстегивает свой рюкзак и открывает вид на аккуратно сложенные учебники, рядом с которыми одиноко лежит потрёпанная книга. — у тебя просто вкуса нет. это классика, шедевр мировой литературы. — хэрин приподнимает подбородок и строго смотрит на минджи, а та лишь смеётся. — ладно-ладно, убедила. — ким закатывает глаза, а затем начинает говорить тише. и это даже не из-за того, что они могут помешать людям, у которых сейчас занятия: — но я думаю, что современная литература лучше. хэрин громко хмыкает, а голос её эхом отражается от стен коридора. она застёгивает рюкзак и берёт в руки футляр со скрипкой. — почему ты не заходишь в кабинет? — недопонимающе спрашивает кан, смотря на минджи и наблюдая, как она надувает пузыри из излюбленной вишнёвой жвачки. — так у меня сегодня нет занятий. хэрин забавно хмурит брови, смотря на ким. если у неё нет занятий, то почему она здесь сидит просто так? минджи улыбается, пальцами поправляет складки на плиссированной юбке. и как ей не холодно в лёгких колготках? — а что ты тогда здесь делала? я думала, ты просто пришла раньше положенного, — произносит хэрин, а сама посматривает на часы, висящие в коридоре. ушные раковины ласкает звук фортепиано из соседнего кабинета. — тебя ждала, — легко и беззаботно проговаривает минджи, удобнее усаживаясь на диванчике и поглядывая на хэрин своими большими глазами. — зачем? — захотела. нельзя? хэрин поджимает губы и тихо вздыхает. конечно, минджи имеет право делать то, что хочет, но хэрин такое повышенное внимание к своей персоне раздражает. и чем она так сильно заинтересовала ким? — делай, что хочешь. минджи весело смеётся, а затем встаёт следом за хэрин, которая уже направляется к выходу из коридора в холл школы. они шли рядом, ловили подозрительные взгляды друг друга, но молчали. минджи улыбалась от осознания того, что её больше не игнорируют, а хэрин тяжело дышала, думая: ей снова хочется кому-то довериться. и от этого страшно и жутко. создаётся впечатление, что пластыри начинают отклеиваться от сердца, обнажая открытую рану, истекающую кровью. хэрин помнила, как её предавали, как смешивали с грязью, но в этом не было смысла, причин или логики. люди жестокие. а минджи? — пойдём в кафе? — легко приговаривает минджи, как будто она даже не планировала сказать это, а лишь обронила мысль громкой фразой. в раздевалке помимо них никого нет, хэрин считает, что это и к лучшему. — зачем? — тихо интересуется кан, натягивая на плечи меховую куртку и застёгивая молнию до самого подбородка. — ну… поедим. — я дома могу поесть. ким демонстративно закатывает глаза. — а на свидание со мной сходишь? хэрин от удивления широко раскрывает глаза. минджи улыбается, а затем берёт футляр для скрипки в свои руки. футляр, принадлежащий хэрин. кан недопонимающе смотрит, но минджи кажется настолько уверенной в своих действиях, что хэрин может только недовольно промычать: — отдай. — не отдам, пока не согласишься. хэрин забавно хмурится, поджимает губы и наконец фыркает. — ладно. и соглашение это минджи хранит под сердцем. несёт в замёрзших ладонях чужой футляр, слушает что-то про французскую революцию, хотя ранее о ней ничего и не знала. ким ведёт младшую в кафе, чтобы отогреть от злосчастного февральского ветра. они садятся за столик у окна, и теперь говорит минджи: про учёбу, детективные романы, любимую музыку и семью. а хэрин и глаз не сводит, чувствуя тепло, разливающееся в грудной клетке, потому что наконец-то она может улыбаться искренне, смеяться над глупыми шутками и ходить с кем-то за руку. аромат свежего кофе, излюбленная скрипка, книги и ванильные духи — то, что объединило их в короткий, но запоминающийся февраль.