Место для шага вперёд

— Давным-давно, где-то в американской прерии два ковбоя без конца заливали в себя спиртное… С громким стуком на тумбу гостиничного номера опускается стакан. Щёлкает скорлупа, руки бережно перекатывают желток из стороны в сторону, отделяя его от белка. — И вот, на утро, один из ковбоев проснулся с ужасным похмельем. Настолько мучительным было его состояние, что он прокричал второму: «Если ты сейчас же не достанешь мне устрицу, я тебя застрелю». Подушечки пальцев тихо стукают по краю бутылочки с табаско. Пять аккуратных капелек присоединяются к желтку. Перец ласково опускается сверху, завершая композицию. — Устрицы у второго ковбоя не было. Откуда ей взяться? Поэтому он смешал всё, что есть под рукой. Остатки виски, уксус, перец. И яйцо. Томатный сок накрывает дно, мешается с уксусом и добирается до середины стакана. Аккуратным, завершающим слоем ложится сладкое вино. — Получившийся коктейль сошёл бедолаге за настоящую устрицу. Ковбою стало легче. Из Америки этот рецепт попал в Париж, затем в Лондон… — И добрался до Москвы? — До Орловской области. Залпом, Костя. Послушно чужая рука цепляется за стакан. Раздаётся тяжёлый вздох. Костин нос забавно морщится, пока тот принюхивается к сомнительной смеси. — Чтобы не забалдеть! — подначивает Влад, мотивируя цитатой Бодрова. — Да уже поздно, — если бы Костя мог, он бы и десяток сырых яиц выпил, только делу это никак не поможет. Да и в жиже напротив уверенности нет — Владу по отчаянной морде видно. Влад и сам не знает, сработает ли: у самого-то всё в порядке, лишь ноги побаливают. Нагулялись вчера. Костя снова натужно вздыхает, как ребёнок, которого заставляют есть кашу. Громкий глоток пробивается сквозь недовольное сопение, губы причмокивают — вкус мерзкий. — Как хоть называется? — сквозь кряхтение интересуется, выдавливая из блистера таблетку. До того, что мешать обезбол с алкашкой нельзя, ему нет дела. Влад, смирившись, подаёт стакан обычной воды. — А че, не догадался? «Устрица в прерии». — Ты не по рецепту сделал, — даже в таком состоянии Костя заставляет закатить глаза. — Назвал другой. — А где мне виски взять? — Влад делает паузу, дожидаясь, пока Костя выхлебает весь стакан. — Для тебя новый рецепт и новое название. «Пёс в похмелии». В ответ — жалобный взгляд. Воды, Влад, воды. Он радуется, что у него не интересуются, где он отыскал табаско ранним утром, откуда взялось вино и как они вообще оказались в номере. Влад выдавать себя не собирается: ни то, как тащил Костю на плечах до первой попавшейся гостишки, ни то, как, сжалившись перед свернувшимся в калачик пьяницей, сбегал в магазин, прибрав всё самое необходимое. Ни то, как заодно отыскал машину, загрузив туда на будущее массивный пакет с продуктами. Чего-нибудь пожевать в дороге точно захочется. Проснуться ради такого раньше положенного — безусловно подвиг. Медальки ему не досталось, поэтому вместо золота он проверяет на твёрдость протеиновый батончик. Вместо оваций слышит, как Костя прочищает горло и сбегает в ванну. Даёт Владу целых тридцать минут, чтобы он в красках представил попытки убрать горечь с языка. Тот один в один нелепая откашливающаяся собака на берегу болота из популярного видоса. Спасибо, что это всего лишь воображение: по звукам встречи с белым другом ни у кого не намечается. Когда удаётся вновь вцепиться в руль, Влад едва сдерживается, чтобы не зацеловать всю тачку. Всё-таки полдня на пассажирском и ещё полдня вдалеке от машины заставили здорово заскучать. По лёгкой боли в пояснице, по тряске на грунтовой дороге, по привычному контролю. Выходить из зоны комфорта — увлекательно. Оставаться в ней, конечно, намного приятнее. Костя свою зону тоже находит и спустя несколько манипуляций приходит в норму. Принимает душ, съедает заварную овсянку и на соседнем сидении возвращается в своё обычное состояние, расставляя галочки в заметках. О Боржоми даже не вспоминает: видимо, протрезвев, понимает, что ехать ради минералки восемь часов Влад не захочет. Несмотря на ноющие мышцы, у них сегодня планы посерьёзнее. Самый настоящий природный экскурс. «Мартвильский каньон», — с гордостью обозначает Костя их первую остановку. Два с половиной часа на дорогу, две минуты на то, чтобы купить билеты на кассе. Вокруг непривычно, мертвецки тихо, людей не видно совсем. По сравнению с городским шумом всё это кажется нереальным. Спасает Костя с очередной просьбой подождать. Влад уже успел забыть, что с ним великий блогер. — Не бойся, в этот раз не потеряюсь, — вспоминает он инцидент в храме и делает пару шагов назад, чтобы не попасть в общий план при спуске. Только Костя затею не подхватывает и не спешит обгонять, напротив, направляет объектив прямо на Влада, щёлкая кнопочкой записи. — Ты хорошо выглядишь, — тянет с улыбкой, а потом вдруг осекается, долго мыча. — В смысле я совсем неважно выгляжу, — вертит головой. — Короче, побудешь моим героем сегодня? Формулировки ему явно послал сам господь ситкомов того века. Влад не имеет ни малейшего желания представлять, как сейчас выглядит его лицо на камеру, но получается как-то само собой: собственные брови ощутимо сходятся, губы складываются полоской. Косте ответ не нужен, он понимает всё мгновенно. — Пожалуйста. Я чисто для себя, ладно? Влад стоит, терпеливо ждёт, пока Костя сдастся и пойдёт наконец вперёд, рассказывая себе под нос очередную историю местечка, прочитанную в «Википедии». Костя не стоит, а нетерпеливо переминается с ноги на ногу и ждёт, пока Влад сдастся и со всем присущим ему скептицизмом кивнёт, опять проиграв чужому энтузиазму. Конечно. Конечно, Влад спускается на ступень ниже и кивает. — Ладно, — он супится, пытается показать всё своё разочарование данной затеей и бесцеремонно снимает чужие очки, надевая на себя. Костя забавно потирает глаза от резкого света, от чего камеру во второй руке слабо потряхивает. — С таким условием. Сегодня у обоих синяки под глазами больше обычного. А ещё Костину ушанку он оставил в машине. Без неё уже как-то непривычно. Зато с очками спокойнее. Об этом он старается не думать. По пути к берегу, впрочем, никто не заставляет его играть говорящую голову. Костя болтает сам с собой, просто теперь кроме пейзажа в кадре мелькает Владовская макушка. Это почти пять минут абсолютного дзэна: можно помолчать, подумать и стойко вынести навязчивое желание покурить — деревья жжённого запаха айкоса не вынесут, негуманно получится. Лёгкая прохлада от приближающейся реки напоминает о вчерашнем море, но пляж с окружением не сравнится. Трава здесь зеленее, всюду шелестят оставшиеся осенние листья, лучи солнца упрямо блещут на водной глади. Трудно поверить, что скоро Новый год, по ощущениям конец сентября. Нотки тревожной хандры заставляют ёжиться даже при таком умиротворении. Без всяких объяснений — для этого Владу причина не нужна. Причину он всё равно находит, когда сталкивается взглядом с небольшой надувной лодкой у скрипучего пирса. То, что им везёт быть единственными посетителями, чуточку успокаивает. Никакой лишней мороки, никакой очереди, натянул жилет и берись за весло. Влад брезгует жилетом, но в целом делает так же: берётся за весло первым, повторяя за лодочником, и в ту же минуту жалеет. Объектив снова направлен на него. — Твоё призвание, точно твоё призвание. Ездовой кот! — Костя радуется своей подвернувшейся халтуре и садится на середину лодки. Грузин со вторым веслом непонятливо косится и одним жестом призывает начать грести. Что ни день, то работа руками: у Влада ещё от вина кисть не отошла. Долго ворчать не выходит, через пару метров становится слишком красиво. Высокие скалы, покрытые известняком, водопады, льющиеся из маленьких пещерок, и спускающиеся вниз растения завораживают, вынуждая сдвинуть очки ниже на переносице. Начинаешь завидовать самому себе: Влад мог бы сейчас отколачивать лёд от лобового стекла, стараясь пережить утренний дубак, но вместо этого он здесь, катается на лодке и ловит воодушевленный Костин взгляд. — Круче, чем Нева? — задаёт дурацкий вопрос Влад, делая небольшую передышку, прежде чем снова начать грести. — Круче, чем Москва-река? — парирует Костя, как всегда стараясь ответить по-своему. Честные пьяные разговоры довели до личного: теперь Влад хотя бы знает, откуда этот балбес добрался до Грузии. Но этого не хватает, чтобы удалось взглянуть на него осознанно. Костя разный, непредсказуемый и вьющийся в разные стороны, как лианы над их головами. А ещё тянущийся к воде от сушняка: не выпуская бутылку из рук, делает постепенные глотки, иногда неаккуратно, слизывая капельки, спускающиеся по подбородку. Кадык каждый раз дёргается, пока Костя, задрав голову, раскрывает веки шире, разглядывая каньон. Владу на миг кажется это очаровательным. То, как Костя щурится от пробивающегося солнечного света, как его язык шустро скользит по губам, убирая лишнюю влагу. То, как он зевает, даже не думая прикрыть рот. Одна рука с бутылкой, вторая зачерпывает речную воду кончиками пальцев. Камера покоится на коленях, телефоны отдыхают в нагрудной сумке. Влад свой тоже ему отдал. От греха подальше, а то вывалится ещё. — Знаешь, что? — подаёт голос Костя и садится полубоком, сдерживая усмешку. Похоже, натужные усилия Влада вместе с веслом видны на его лице и сквозь очки. — Что? — Спасибо, что возишься со мной. Фраза звучит слишком громко, чётко и тонет в речном журчании, оставляя после себя немое волнение. Влад только чудом не замирает на месте, продолжая грести, и ловит на себе выжидающий взгляд, чувствуя необходимость ответить. — Не за что, — предсказуемо выдаёт он и тут же исправляется. — Ты постиг гармонию тела с природой? Чего так резко? — Нет, серьёзно. Ты ж меня весь день таскал. Всю ночь. — А что ты хотел, чтобы я тебя на пляже оставил? — Не ворчи. Я пытаюсь тебя отблагодарить. Влад нагибается вправо, чтобы глянуть через чужое плечо на затылок лодочника, и хмурится. — Ты что удумал? — он кивает на мужика и переходит на тон ниже. — Не время для откровенных разговоров, не находишь? — Откровенных? — не меняет своей громкости Костя, и, кажется, тут Влад наконец понимает, что он специально. Их с лодочником разделяет всего пара сантиметров, и, если Костя повернётся немного вперёд, он буквально начнёт говорить ему на ухо. — Ничего откровенного. Мне приятно, что ты обо мне позаботился. Особенно утром, в постели. Отскакивающее от зубов шипение и приподнятые плечи — честная реакция Влада на весь этот стыд. И всё бы ничего, если бы Костя не продолжил. — Вот бы так каждый раз. Лучшее лекарство. Да и сейчас не помешало бы, — он бессовестно улыбается, хлопая ресницами. — Жаль, у тебя руки заняты. «Ты совсем идиот?» — хочет сказать Влад, но вместо этого лишь открывает рот и тут же захлопывает, молясь, что великолепный Костин мозг не доберётся до метафор с яйцами. Мужик впереди лодки закашливается. Кончики ушей нагреваются на солнце. «Непредсказуемый», — думал Влад и оказался совершенно не к месту прав. Невозможно быть таким кретином: Костя сожрал социофобию на завтрак и запил тем коктейлем, сошёл с ума, лишь бы умело поставить в неловкое положение. У Влада вся челюсть скрипит от негодования. Вот и любуйся этой ласковой собакой, которая уже через мгновение срёт тебе в тапки. Оригинальная месть. Выбора нет — нужно отвечать тем же. Бить Костю его же оружием. Но у Влада язык не поворачивается. Не поворачивается и лодочник. Наверное, ждёт, пока само уйдёт. — Хочешь, подержу? — нагнетает Костя, довольствуясь реакцией на свою затею, и убирает бутылку, протягивая руки. — Помогу. Ты наверняка устал. Вон, ладони дрожат. Вчера от напряжения всё испачкал. Терпения не хватает, и Влад уже было готовиться возразить, как вдруг мужик оборачивается, махнув рукой. — Отмель. Течение быстрое, верёвка запуталась. Рядом с вами, — он указывает пальцем влево. Действительно: по боку реки тянется длинная верёвка, которая должна помочь справиться с потоком. — Я разберусь, — Влад цепляется за шанс, вручая Косте весло, тянется к узлу на пробу. Не достаёт — приходится подняться, встать и перешагнуть лодку, замерев на скалистом берегу. В кроссовки тут же затекает вода, но это ничуть не парит. Главное, чтобы Костя молчал. Мужик булькает, не одобряя такое самопожертвование. Влад усаживается у края верёвки на корточки и распутывает узел, прикусывая щёку, чтобы не выдать своё неудобство. Из-за Костиных очков перед носом почти ничего не видно. Хорошо, что с моторикой не всё так плохо. Верёвка развязывается, Влад расправляет её, отдаляясь на пару метров от лодки, чтобы лежала ровнее. Вздыхает, заслуживая у себя в мыслях ещё одну медальку, и, направившись обратно, делает неаккуратный шаг. Дальше — невыносимый холод. Вода повсюду: в носу, во рту, в глазах, и безобидные лужицы в кроссовках минуту назад становятся неисполнимой мечтой. Влад выныривает тут же, пытается зацепиться за край лодки, и те секунды, что его затаскивают внутрь, кажутся вечностью. Ноги моментально коченеют вместе с лёгкими, и откашливаться становится почти страшно. Словно вот-вот не останется ничего, только последний вздох. Мгновенно остудился, называется. Костя проклял его что ли: нашептал камню стать более скользким, чтобы Влад не светил тут своими вскипевшими щеками. — Эй, Владос. Живой? — его неслабо дёргают за куртку. Всё ужасно липнет, тело дрожит. Раздражает неимоверно. — Что ж ты блин… Ё-маё. Но на всё это плевать. Влад тут же дёргается, хлопая себя по карманам, нервно выдыхает, вспомнив, что отдал всё самое важное Косте, и проверяет наличие печатки на руке. На месте. А на носу — нихрена. — Вот же блять, — Влад злится. Оборачивается, глядя на место, где упал, и, естественно, ничего не находит. — Очки. Надо же было так проебаться. — Да забей на очки, — Костя почти угрожает, а потом делает невыносимое: снимает с себя свою короткую шапку, зелёную толстовку и слишком активно лезет раздевать Влада. Влад ничего не понимает, до сознания всё доходит с ощутимым торможением. Если Костя так решил продолжить свой невероятный подростковый разгон — флаг ему в руки. Одежда на теле из-за воды слишком тяжёлая, чтобы можно было противостоять. — Оно и видно, что Матроскин. Сразу в воду, сразу в воду, — тараторит Костя себе под нос. Поспешно срывает с Влада куртку, футболку, насильно одевает в нагретую им худи. Облизывается — нервничает. Тёплые ладони касаются везде. Одёргивают вниз рукава, натягивают шапку на мокрую голову, случайно задевая ледяные уши. Опускают сверху капюшон, чтобы не продуло шею, невзначай обжигая загривок, поправляя ткань. Костя — лохматый, в одной футболке. Тянулся со своим сушняком к воде, тянется и сейчас совершенно сухой к мокрому Владу. Надо сказать, не зря. Становится намного лучше. А на дворе зима. Лодочнику остаётся только наблюдать. — Не заболеешь? — как бы невзначай интересуется Влад, даже не стараясь противиться такой заботе: доболтался, пусть разбирается. — Кто бы говорил, — Костя берётся за верёвку, чтобы наконец воспользоваться ею и добраться по отмели до конечной. Сжимает в ладонях посильнее, тянет и больше не смотрит на каньон. Бегает взглядом по Владу, у которого из штанов стекает водопад грандиознее, чем любой другой вокруг. Волнуется. Влад снова откашливается и смеётся сам себе. — Чё такое? — Как собака на болоте. Из мема. Ты пока в ванне был, я всё думал, что ты на неё похож. Наоборот оказалось. Костя ожидаемо ржёт, и Влада согревает от пяток до макушки. Даже в хлюпающих носках. — Свитчи от мира природы. Скажи спасибо, что я ничего не заснял. «Спасибо, что возишься со мной», — мысленно передразнивает Влад, кутаясь в толстовку сильнее. Через двадцать минут, на пирсе, где Владу впервые показалось, что что-то пойдёт не так, Костя всё-таки не выдерживает и снимает его с ног до головы. Местная белая кошечка, решившая по привычке приластиться к человеческой штанине, удивлённо от неё отстраняется, находя замену в неизменных Костиных ботинках. — А говорят, что коты не плавают. Враньё, — Костя садится на корточки, переводя камеру с Влада на пушистую мордочку, и ненадолго задерживается, чтобы погладить. Влад не плавал. Он беспомощно барахтался пару секунд, цепляясь за лодку. Но спорить не хочется. Вторая часть Мартвильского каньона — прогулка, от которой беспощадно приходится отказаться. Штаны сами себя не переоденут, ноги — не отогреют, поэтому Влад на задних сидениях машины неловко крутится, пытаясь натянуть на себя запасные брюки, пока Костя на кассе, где продают только билеты, выпрашивает для него чай. Мокрая одежда треплется в открытом багажнике, чуть позже чужие толстовка и шапка возвращаются на своё законное место. Пластиковый стаканчик в руках с кипятком и чайным пакетиком расплавляет оставшиеся невидимые корочки льда на коже. Костя время от времени попрошайничает, воруя глоток за глотком. Сам достал — значит, заслужил. — На Окаце поедем? Там гулять, а не на лодках кататься, — спрашивает Костя с набитым ртом, прожевывая кривой бутерброд, сделанный на коленке. Крошки без конца валятся тому на бёдра и внутрь багажника. Влад прощает такую небрежность, самостоятельно оттряхивая лишнее с поверхностей. — Поедем, — дорвавшись до айкоса, подтверждает он, чередуя слова с затяжками. — Раз в сорока минутах, то поедем. — Не потеряешься? — закидывает последний кусок в рот, потирая ладони. — Не утонешь? Не упадёшь? — Боишься? — Боюсь. За ручку поведу. — Она болит, не помнишь? Костя вдруг замирает, быстро моргая. Вспоминает. — Помню. Для этого у тебя есть вторая, — выдаёт охрипло, сбивчиво, отвлекаясь на камеру. — Ты помни, что ты сегодня отвечаешь за съёмку. Пой свои песни, пей свои вина, герой. — Как ты вчера? — Влад хмыкает. Костины завывания останутся в его памяти на всегда. — Это Цой, бестолочь. — Знаю. Стоя на крыше ты тянешь руку к звезде И вот она бьется в руке, как сердце в груди. Влад опирается на багажник, когда Костя хлопает его по плечу: — Погнали, проводник. Ноги всё ещё покалывает от холода, но одна из них безоговорочно падает на педаль. В кои-то веки Влад радуется своей автоматической коробке передач, выезжая на горную дорогу. И не важно, что у него не внедорожник — прорвутся. Так он думает, пока они не доезжают до ближайшего к Окаце посёлку. Дальше не проедут: слишком узкая и каменистая дорога, по-человечески стрёмно. Такого опыта, как у местных водителей, гоняющих по серпантину, у Влада нет. Костя не расстраивается, вытягивает на прогулку, мол, надо согреть ноги парой километров, а то коленки у кое-кого всё дрожат и дрожат. Влад думает — нервы. Не каждый день окунаешься в ледяную грузинскую речку. Пешеходная тропа будто создана для Кости, который тут же вынимает камеру. Между голых верхушек деревьев, стволы которых покрыты мелкой листвой и мхом, разлеглись остатки снега. У кустарников роется собачка, отбирающая у Влада главную роль в Костином фильме, через несколько метров вдруг показываются рыжие коровы, дожёвывающие остатки травы. — Вот и нашли твою Мурку! — шутит Костя, с восторгом рассматривая всё, что попадётся на пути. Вывели петербуржца на природу, вот и наблюдайте. Сам Влад не лучше: затворником передвигался в своей Москве от одной станции метро к другой, может, раз в год выбираясь выпить пива с друзьями. А тут как в «Аватаре». Только деревья лысые, а вместо синих человечков — скачущий Костя. А если заплести ему косы? Об этом он размышляет оставшийся спуск, старательно удерживая себя в прямом положении, когда приходит время новой сотни ступенек. Солнце начинает потихоньку садиться, намекая на то, что стоит бы успеть посмотреть всё до темноты. Но идут всё равно не спеша. Бок о бок, в редкой тишине. Подвесной клеточный мост, из-за которого видно, насколько высоко они находятся, пугает до лёгких мурашек. Владу не нравится: вид супер, но под ногами — обрыв в девяносто градусов, острые скалы в изморози и длинные ветки, свисающие перпендикулярно горе. Костя неудобно движется позади, не создавая никакой опоры. Владу через пару лет тридцатник, а в глазах от опасности темнеет. И даже не от высоты. От потери контроля. Дерьмо. — Дальше идём? — Костя уточняет. Неестественно мягко, будто готов в любой момент развернуться. Даже как-то жалко. — Да ниче я не боюсь, — зачем-то оправдывается Влад, хватаясь за перила. Дыхание перехватывает, и он недолго выжидает, чтобы набраться сил и наплевать на тревогу. Конструкция некрасиво поскрипывает. Мимо уверено проходит Костя, останавливаясь напротив. Фигура немного размыта, Влада мутит. Несильно, но до неприятного кома в горле. Но вот так позориться он точно не собирается. Поэтому Влад бросает на Костю стальной взгляд, образно сжимает в кулак далеко не стальные яйца и спокойной походкой направляется вперёд, опустив руки по бокам. Спокойной, потому что до этого застегнул нагрудные карманы, где неслышно трещат ключи от машины, которые пришлось у Кости забрать, чтобы тот вечно не таскал их в своей надёжной сумке. Островок безопасности Влад найдёт сам — у себя в голове. Окунуться в себя легче, чем в холодную воду. Мысли привычно начинают работать на отвлечение, с трудом, но защищая от лишнего волнения. Мешает Костя: снова обгоняет, снова наглеет. Приглашающе тянет руку и подзывает пальцами. — Ту, что не болит, — требует, кивая на левую ладонь. Правда помнит. Влад мешкает, но как обычно сдаётся и сцепляет их руки. Держит слабо, чтобы не переборщить, а Костя будто замечает — сжимает крепче. И всё это так просто, наивно, из чистой поддержки, что от всего мерзопакостного остается только трепет. Тревога не пропадает сама собой, а перетекает в другое русло. В той части реки под названием Голова совсем близко устье к озеру Сердце. Там намного теплее, потому что мешающая листва не бросает тень на воду. Там легче поймать лучи солнца — у Влада горят уши и странно тянет под лёгкими. — «Хвост виляет собакой», фильм такой, смотрел? — перетягивает внимание Костя, умело скользя по мостику. — Не, не смотрел, — в другой ситуации Владу было бы стыдно признать своё незнание, но Костя никогда не спрашивает просто так. За вопросом всегда следует мысль — выверенная, ассоциативная. Костя эрудированный. Знает всё. — Ну, ничего, — он подстраивается под ситуацию, задумчиво мыча. — Это выражение, которое означает отвлечение внимания от опасной проблемы. В политике в основном. Так вот. Ты — хвост. Я — собака. Ты виляешь мной, и я туда-сюда. Понял? — Не совсем… — Суть в том, что тебе надо расслабиться. — Я расслаблен. — Если ты расслаблен, то я тогда Пётр Первый. Сильно похож? — Туше, — Влад равняется с Костей, заглядывая ему в лицо. — Слушай, а вообще похож… — А то. Лицезрел я сегодня потешные плавания. — Козёл, — беззлобно возмущается сквозь улыбку. — Нет, не козёл. Собака на болоте. — Ты уж определись! Влад смеётся. Искренне, сложив свободную руку в карман другой, сухой куртки. Чтобы случайно не потерять печатку. Смотровая площадка в виде креста, нависающая над каньоном, вызывает лишь восхищение. Здесь нет ни одного человека, не считая кабинки с медиком неподалёку, — достоинство зимних путешествий. Конечно, вид отличается от того, ради чего туристы собираются летом, но даже без пышной листвы захватывает дух: по горам разбросаны оранжевые, зелёные, серые пятна деревьев, а внизу льётся всё та же лазурная река. Костя отпускает руку, чтобы заснять панораму. Влад не против — движется на самый край платформы, опираясь на перила, чтобы внезапно ощутить себя в ночном Тбилиси, где впервые зазвучали «товарищ», «попутчик» и «пункт со звёздочкой». Песня «Моей звезде» возникает в мыслях под мягкие гитарные струны. Уши задувает прохладный ветер, сбивая со строчек. Второй куплет поётся вслух — шёпотом, походящим на бубнёж. — Моей звезде не суждено устать или искать покоя, — Влад бросает взгляд через плечо. Костя позади жестикулирует на камеру, совсем забыв, что ещё утром собирался не появляться в кадре. Следующие слова, как это обычно бывает, невольно растворяются, оставляя за собой мелодичное мычание. — Запел всё-таки, — замечает Костя, бестактно подвигая камеру к Владу для крупного плана. — Что поёшь? — Всё тебе расскажи. — А я знаю, что, — он улыбается шире, заранее гордясь собой и своим великолепным воображением. — Я Владяной, я Владяной… Наверное, кадр получается отличный, потому что десяток эмоций, проскользнувших на лице, не передать словами. Недоумение, смущение, удивление и ненормальный восторг, громкий, живой смех до ноющего пресса, до красных щёк и последующих попыток откашляться. Косте усугублять ситуацию нравится — он продолжает петь песню Водяного, тыкая пальцем в Влада. Владу хорошо, у Влада лёгкие сводит и сил смеяться больше нет, но остановиться не выходит. Успокаиваются кое-как, потирая уголки глаз. Влад шмыгает от остаточного холода, выравнивает дыхание, Костя заваливается плечом к плечу, как на пляже, и отвлекается на пропасть, высунув нос за ограждение. — Пётр случайно не был актёром? — Влад ёрничает, посмеиваясь от того, как Косте приходится убирать волосы, заползающие в глаза. — Твоей фантазии можно только позавидовать. — У меня особенная муза. Костя красивый. Смотрит своими большими глазищами, у которых от смеха по краям собрались гусиные лапки, и светится весь. Ни о чём не жалеет. — Я объект ваших влажных фантазий, Константин? — не раздумывая, подхватывает Влад, смирившись с тем, что сегодня все шутки достаются его падению. — А у меня остаётся выбор? — Костя выпрямляется и щёлкает Влада по носу. — Кто-то точно заболеет. О ком мне думать, если не о дорогом попутчике? Всё, что он говорит, не имеет никакого смысла. Но Влад почему-то охотно верит. — Эксплуататор, — он нарочито громко шмыгает носом. — Льстец. Если я заболею, никто завтра не отвезёт тебя покататься на лошадях. — Я сам нас отвезу, — Костя утверждает так буднично, что Владу невольно приходится задуматься о том, когда его машина успела стать по умолчанию общей. — Давным-давно, где-то в американской прерии… — Два ковбоя уверенно отправились отдыхать. Пока солнце не село. И даже если сядет, Влад будет греться ещё долго-долго.