Цена выживания

Дио никогда не был человеком, способным на печаль. Воспитанный дерьмом, он приучил себя переводить любую грусть в злость — такова была цена выживания. Но сейчас ему впервые за тридцать три года жизни хочется плакать. Ни разу в жизни не получивший любви от людей, которые звались его семьёй, Дио понимал, что хорошим отцом он не будет. Ему не нужна была другая семья, хватило прошлой, не нужны были дети, не нужна ответственность — наплевать на это всё было человеку, который с детства мечтал о деньгах, о способности покорять вершины и быть лучшим из лучших. Но вот он здесь. Стоит в гостиной купленного им дома, смотрит снизу вверх на ребёнка, что смог стать куда старше, чем он в своё время. Джорно хмурится. В его глазах отвращение, губы сжаты в тонкую линию раздражения. Дио чувствует тяжёлую пустоту там, где должно быть сердце. — Сколько можно, отец? — он спрашивает тихо. Голос даже не дрожит, и от этого страшнее всего. — Если тебя снова арестуют, если кто-то снова принесёт нам под дверь очередного заделанного тобою ребёнка, я ухожу. Дио молчит. Смотрит в пол и ему стыдно, так стыдно, как не было никогда. Пусть он и не пропивший последние мозги и ценности алкоголик, но на своего собственного отца похож настолько, что хочется метать. — Я не буду с тобой бороться. Ты взрослый человек и волен делать, что хочешь. Но будь добр, в следующий раз подумать хоть минуту перед тем, как давать жизнь человеку лишь для того, чтобы он вечно нянчился с тобой, как с проблемным подростком. Взгляд Джорно едва смягчается. — Цель оправдывает средство, ищи и дальше деньги варварством, манипуляциями и обманом. Но почему и я должен вместе с тобой страдать? Отец, почему? Он замолкает. Разворачивается на носках и поднимается на второй этаж в полной тишине. И прежде чем скрыться в своей комнате, отрезает: — В детстве ты мне казался лучшим человеком. А ты до сих пор нормальную работу найти не можешь. Джорно закрывает дверь на замок. Он ложится на кровать и поворачивается лицом к стоящему рядом столу. Протянув руку к стоящему рядом горшку, Джорно нежно ведёт большим пальцем по листьям агавы, аккуратно избегая иголок. Она ещё совсем небольшая, от возможных двух метров её роста в ней нет даже четверти, но как она аккуратна и красива. Джорно пятнадцать. Цветы — единственное, что успокаивает его в этом доме. Раньше действительно было весело. Тяжело соскучиться ребёнку, когда твой отец берёт тебя с собой, чтобы разводить людей на деньги, воровать кошельки, угонять машины и убивать. С последнего всё начинает рушиться. Джорно не знает, каким чудом их адвокат смог опровергнуть очевидную виновность Дио в убийстве во время грабежа, но он смог, и всё осталось на своём месте. В процессе судебного разбирательства Джорно узнал, что у него трое братьев, и понял, что не имеет никакого желания с ними контактировать. Вероятно, они живут такую же мерзкую жизнь. Тоже несчастны, тоже не всегда имеют еду в холодильнике, потому что отец решил добиться власти в криминальных кругах, а не пойти в полицию, как ему предлагали. Тоже не знают любви. Есть ли у них, к кому идти, когда сложно? Как зовут их матерей? Чего они хотят от жизни? Джорно вновь выдыхает. Несколько раз раздаётся стук в дверь. Он поднимается и отпирает её, вновь сталкиваясь глазами с отцом. Дио делает шаг внутрь и молча обнимает его, жмурясь. Джорно стоит недвижимо. — Ты очень хорошо воспитан, — Дио говорит спокойно. Он хочет продолжить, но запинается. — П.. — Только меня воспитал не ты, а я сам. — Да… Да, полагаю, ты прав. — Можешь отпустить меня? — Я… извиниться хотел. — Я так и понял. Дио нервно вздыхает. — Ты меня прощаешь? — А ты обещаешь хоть немного поменяться? Джорно чувствует, как расцепляется кольцо из крепких рук и ловко из него выскальзывает. — Нет… Наверное, не смогу. — Очень жаль. Тогда я пойду. Джорно останавливается перед входной дверью. В руках — остатки вещей: коробка с книгами и ещё несколько горшков, стоящих на ней. Он едва поворачивает голову и спрашивает напоследок: — Ты рассказывал про своего отца. Почему ты даже не попытался стать другим? И выходит, потому что бесполезно ждать ответа от того, кто его не знает. Дио, сидя за обеденным столом, наблюдает в окно, как несколько человек загружают в машину вещи его сына. Смуглый черноволосый парень в белом несколько раз оборачивается него, и в глазах этих столько осуждения, сколько не было даже в сотрудниках, пытавшихся посадить его за решетку. Светловолосый мужчина повыше аккуратно приобнимает его и уводит обратно к передним дверям автомобиля. Они уезжают. — Всё прошло очень плохо? — Буччелатти крепче сжимает руль и спрашивает, смотря через зеркало на Джорно, мирно сидящего на задних сидениях. — Лучше, чем в прошлый раз. По крайней мере в меня не полетели ножи. — Но? — Аббаккио хмурится и оборачивается к нему. — Но это всё так же бесполезно. Джорно кратко пожимает плечами и отворачивается к окну, наблюдая за плывущим мимо городом. — Блин, чувак, это не круто… — Наранча хмурится, Миста кивает ему, соглашаясь. — Да, полный отстой. Че ты сразу к нам не свалил от него?! Тоже мне папаша. — Да шёл бы он нахер! — Наранча вскрикивает, а Миста снова кивает. — Следите за языками. Под пронзительным взглядом Буччелатти они замолкают. — Мы заедем за Фуго, потом домой. Триш уехала к подруге на пару дней. Джолин, кажется. Будем заезжать за продуктами или всего хватает? — У меня Кола кончилась. — Кола — это не продукт. — Ну пожалуйста! — Фуго просил взять клубники на пирог. — Он сам будет его готовить? — Наверное. Он в прошлый раз Наранче чуть ухо не отрезал… — Да, это была жесть!… — Я думал, он меня… Джорно усмехается, и четыре голоса сливаются в один фоновый шум. Он прикрывает глаза и прикладывается виском к стеклу. Такая жизнь ему нравится больше.