Подмостки

«Риголетто» кончается в половину одиннадцатого. Софит выжигает зрачком сцену, публика беснуется. «Браво», — ревет ее рот. «Браво», — отдается в гримерной, и стена, содрогнувшись, сплевывает зеркало прямо на тенора. Тенор глядится в расколотое стекло. «Надо побриться», — думает он. Джильде не нравится звук «р», поэтому она картавит. «Бр-р-р-аво» бьется у нее в виске, как свинцовый шарик. Висок потеет. «Заткнитесь», — думает она. Вико сглатывает в черноте балкона. Капля пота, очертившая певичкину челюсть, падает ему в желудок. Прицельно плюхается в лужу шампанского. «Я должен ее поцеловать», — думает он. — Где зе’гкало? — спрашивает Джильда. Тенор поворачивается к ней зияющей скулой. — Разбилось, — вытряхивает ответ изо рта. — К’гетин, — ни к кому не обращается Джильда и стирает половину лица салфеткой. Салфетка пялится вверх ее профилем. Вико перебрасывает себя через перила моста. Висит рядом с чьим-то плащом. Река катится на восток. Или на юг. Все катится к черту, думает Вико, сводя направления воедино. — Нет закурить? — интересуется он у плаща. Закурить есть у Геммы. Она ждет его дома с позавчерашним ужином и спущенным чулком. Часы говорят «тик-так». Вико заходит на «тик», скидывает ботинки на «так» и щелкает зажигалкой в полновесной тишине. Гемма подтягивает чулок. Чулок тянет за собой ощущение беспокойства. У тенора стреляет где-то в переносице, мгновенно отдает в затылок и скатывается в левое подреберье. Он сдавленно охает, по привычке беря до диез. Джильда поджимает губы. Ночь хватает ее за указательный палец и вскарабкивается по плечу, неотрывно глядя на тенора. Тот пытается поймать сползшее в пищевод сердце. «Я должен ее поцеловать», — думает Вико, сминая фильтр с упорством мясорубки. Сигарета протестующе шипит в его кулаке. «Это, в конце концов, сильнее меня». Гемма думает, что зря возилась с чулками. Подсознательно Вико с ней согласен. — Я вызвал скорую, — говорит распорядитель, деловито рассматривая тенора. — Сеньор меня слышит? «Сеньор подыхает», — молчит сеньор. «Как невов’гемя», — молчит Джильда. Улица оглашается воплем сирены, бросаясь из синего в красный. — Скорая приехала, — любезно сообщает распорядитель. — Вы такой г’гомкий, — сердится Джильда. «Один поцелуй. Как соль на язык попробовать». — Посолить суп? Гемма пододвигает солонку, в аккурат к краю стола. Рассыпанная соль — плохая примета. Вико решается. — Джил… Джильда кривится. Скорую трясет, как эпилептика. Тенору не лежится. — Джил… — Ну чего тебе? — сцеживает она, выхватывая глазами блики голубого, белого и металлического. Запах валокордина ползет по локтю. — Спой, — просит тенор. Смакует ее раздраженное дыхание. Джильда закатывает глаза. «П’гаво слово, как ‘гебенок. Мне надо бе’гечь связки». Сердце тенора, выуженное из пищевода, заходится звонким стаккато. — Да спойте же вы! — вопит паника, раззевая врачебный рот. Джильда поет. Распорядитель сортирует билеты: балкон — направо, амфитеатр — налево, партер — между. Риголетто смотрит на него с афиши, верхушку шутовского колпака закрывает платье наклеенной поверх Аиды. Аиду, к слову, тоже играет Джильда. Распорядитель хихикает — неисповедимы пути, милостивые сеньоры, воистину и вовеки. Вико вбрасывает себя в окошко — шляпа, лицо, отглаженный воротник. Взгляд человека, сожравшего на завтрак бомбу. Распорядитель слышит ее тиканье и отодвигается вглубь кассы. — Скузи, сеньор? Вико снимает шляпу. — Как зовут Аиду? — спрашивает он. — Джильда, — отвечает распорядитель. — Как зовут Джильду? — уточняет Вико. — Аида, — разводит руками распорядитель. — Какое ее настоящее имя? — настаивает Вико. — А ваше? Вико надевает шляпу и выбегает в площадь. Ночь катится в направлении реки, думается ему. Гемма просыпается в холодной постели и одном чулке. Второй змеится по спинке кресла, показывая дорогу к балкону. Гемма верит в приметы и знаки, потому идет по чулочному следу. На балконе накурено. Над балконом шумно. Под балконом визжит скорая, разрезая проспект красно-синим ножом. Гемма выпускает изо рта облачко пара, внося свою лепту. — Ты сфальшивила, — замечает тенор, осторожно ощупывая возвращенное на место сердце через грудную клетку. — К’гетин, — не соглашается Джильда. «Аида» кончается в половину одиннадцатого. Софит выжигает зрачком сцену, публика беснуется. «Браво», — ревет ее рот. «Браво», — отдается в гримерной, и тенор отскакивает в сторону. Новое зеркало отражает его благородные, посеребренные временем виски. Джильде не нравится звук «р», поэтому она картавит. Вернувшись в гримерку, она победно улыбается и бросает тенору «идиот» вместе с цветами. Вико сглатывает в глубине балкона. Она такая восхитительная в этом платье. «Я должен ее поцеловать», — твердит он и спускается в гримерку. Тенор берет Джильду на колени. Она зевает и обнимает его за плечи. — Ты меня ’газд’гажаешь, — хрустит она натруженным горлом. И обилием проглоченной «р». — Джил, — осторожно начинает он. — Ну что еще? — Как тебя зовут? — Ты такой п’гиду’гок, — закатывает глаза, но отвечает. — Аида. — Как зовут Аиду? — не сдается тенор. — Джильда, — раздраженно отвечает она. — Какое твое настоящее имя? — настаивает тенор. Джильда замирает. Сердце тенора бьется прямо в ее ключицу. — А твое? — робко выдыхает она. Он касается ее спины. Этот факт выскальзывает из мозга Вико и с треском падает на пол. Теперь в гримерке пятеро: факт, трое людей и повисшая тишина. Двоим хватает совести вздрогнуть. — Скузи? — мягко говорит мужчина. Вико не двигается. Все его естество обращено к Ней. — Вы потрясающе сыграли, — говорит он. «Вы лицемерная тварь», — думает он. Что не противоречит одно другому. Вико шагает к мосту, надеясь застать там плащ. Но плаща нет, и Вико чувствует себя преданным. Остается только одно: сплавиться по реке к черту, нырнув в нее вниз головой. Или жениться на Гемме. Кажется, равноценно. «Иоланта» кончается в половину одиннадцатого. Софит выжигает зрачком сцену, публика беснуется. «Браво», — ревет ее рот. «Браво», — отдается в гримерной, и стена, содрогнувшись, вновь роняет зеркало прямо на тенора. Тенор глядится в расколотое стекло. «Кажется, надо ей сказать», — думает он. Джильде не нравится звук «р», поэтому она картавит. «Бр-р-р-аво» бьется у нее в виске, как свинцовый шарик. Висок потеет. «Почему бы и нет», — думает она. Вико сглатывает в черноте балкона. Капля пота, очертившая певичкину челюсть, падает ему в желудок. Прицельно плюхается в лужу шампанского. «Я должен ее поцеловать», — думает он. И целует сидящую рядом Гемму. — Я люблю тебя, — говорит тенор. — Кате’гина, — говорит Джильда. — Какие красивые чулки, — говорит Вико.