***
На улице моросит мелкий дождик, но сегодня ничего не должно испортить этот вечер. Вернее было сказать ночь, ведь на часах уже около двух часов. Большой и яркий шар луны освещает улицы, а маленькие звёздочки радуют глаз. На дворе хоть и лето, но по ночам лёгких холодок пробегает по телу. — Возьми мою кофту, — говорит Хван, когда дождь начал усиливаться. Он, как настоящий мужчина, заботится о здоровье своих новых знакомых. Но в ответ получает отказ, что вызывает в нем искреннее непонимание. — Заболеешь ты, а вопросы потом ко мне будут. Надевай. — Хенджин, просто расслабься и наслаждайся моментом, — смотрит точно в глаза блондин, только сильнее сжимая руку, — Расслабился? А теперь забудь, — Енбок рванул со всей силы, волоча за собой шокированого Джина. На улице льёт как из ведра. Парни бегут по тротуару держась за руки и громко хохоча, а ливень намерен промочить их до ниточки. Брызги летят во все стороны от такой силы. С волос льются маленькие струйки воды, а одежду уже можно выжимать. Хван и вправду расслабился. Подумать только… Человек, с которым он знаком от силы минут сорок, на данным момент делает его самым счастливым. Возможно, он даже на мгновение забывает о том, что пару часов назад лишился дома. Не хочется думать о таком сейчас. Хочется посвятить это время человеку, который вытащил его из этой нескончаемой бездны черноты. Хенджин впервые за последние несколько лет так искренне смеётся. А все из-за кого? Правильно. Из-за человека, с которым он знаком меньше часа. Люди, с которыми он знаком всю свою жизнь, делают только хуже. Они буквально тянут его вниз, втыкают эти чертовы иголки в его треснувшее сердце. Зашить заново его будет трудно. Водой из кроссовок можно заполнить кастрюлю, но это не мешает прыгать по лужам и дальше. Нормальный человек попытался бы как можно скорее добраться до дома и укрыться в тёплый плед, а Феликс и Хенджин чуть ли не валяются на асфальте. Пока момент есть, им нужно наслаждаться сполна. До мастерской парни добираются минут за двадцать. За это время тело, одежда, волосы и обувь промокли до ниточки. Кажется, что после прогулки под ливнем от алкоголя в крови и след простыл, будто выветрился и ушёл вместе с дождём. Мастерская Хенджина находится на самой крыше двадцатиэтажного дома. Она совсем небольшая: однокомнатное помещение с туалетом. Хотя, это больше было похоже на какой-то чулан. Скорее всего, так и есть. Чтобы добраться до этого чердака, нужно выйти на саму крышу, с которой открывается волшебный вид на ночной Пусан. Феликс на несколько минут задерживается, не заходит в комнату. Его взгляд приковала всё та же яркая луна и крохотные огоньки — звездочки. Он подходит почти к краю крыши, поднимает голову и смотрит вдаль. На своей руке он почувствовал приятное тепло, из-за чего вздрогнул. Джин встал рядом и взял его за руку. — Будь аккуратен, — вероятно, он испугался за Ли, поэтому решился на действие, на которое не решился бы в обычной ситуации. По крайней мере сейчас. Смущение взяло бы верх, — пожалуйста. — Смотрит так, с надеждой. — Хорошо, я постараюсь, — улыбается Феликс, а в глазах собирается влага. Он переплетает пальцы своей руки с чужими, и смотрит прямо внутрь Хенджина. В душу. — Ладно, насмотримся ещё. Долг зовет, — утирает тыльной стороной ладони слезы, но руку не отпускает. А наоборот, тянет на себя. Хван прокручивает ключ и открывает дверь. Феликс переступает порог и, разуваясь, осматривается. Несмотря на то, что это как-бы чердак, внутри довольно чисто и по домашнему. Стены покрашены в тёмный оттенок серого. На потолке висит единственный светильник, столб света исходящий от него немного рассеивается и освещает комнату. Возле стены стоит огромный стелаж с аккуратно составленными холстами и прочими инструментами для рисования. Но хранятся они не только на полках, но ещё и возле стелажа стоит холстов пять, возле стола штуки три, а возле входа ещё один. Феликс насчитал четыре мольберта с незаконченными картинами. На первом были изображены пурпурные цветы, на втором тоже цветы, но уже ромашки. Пейзаж пруда с ивами украшал холст на третьем мольберте, а четвёртая картина была замамазана чёрным акрилом. Как будто автор хочет, чтобы через пелену чёрного цвета не было видно того, что изначально должно было отображать его настроение. На полу разбросаны газеты, стикеры, кусочки бумажного скотча и ещё какие-то бумажки. На стенах висели некоторые картины, фотографии, сделанные на фотоаппарат и пластинки разных исполнителей девяностых годов. В углу лежит матрас с темно серым постельным бельём и громадной игрушкой динозавра. Казалось бы, место в комнате должно было уже закончится, но среди всего этого как-то помещались небольшой столик с маленькой вазочкой цветов, пару табуретов и стульев, две стремянки, ещё один стол, но уже рабочий небольшой стилаж с красками, кисточками и палитрами. Даже место ещё осталось. — Это так круто, Боже! — ахает Феликс и принимается осматривать помещение. Он так внимательно разглядывает каждый элемент интерьера, комментирует и расспрашивает Хвана про его увлечение. — Подумать только… Собственная мастерская на крыше небоскрёба… Да ещё и, черт возьми, такая классная! — жестикулирует Енбок и строит забавные гримасы. — Это что… Плюшевый динозаврик?! Вспомнили взгляд кота из Шрека? Так вот, забудьте. Этот взгляд уступает взгляду Феликса. Хван ничего не говорит, а лишь стоит и, сложив руки на груди, не может сдержать улыбки. Его веселит поведение Ли. Его яркая улыбка, забавные кривляния и интерес к нему, в первую очередь, как к личности. Хенджин ставит табурет под лучи света, и пока отходит за инструментами и мольбертом, Феликс садится на табурет, не переставая бегать глазами по сторонам. Джин раскладывает кисти, наливает воду в жестяной стаканчик, выдавливает краску на палитру и настраивает дополнительный свет — настольную лампу, которую достал из дальнего угла специально для такого случая. Наконец свет полностью освещает лицо блондина, и Хенджин видит точки веснушек на лице Ли. Он видит эти созвездия, оставленные солнцем. В клубе их было не видно из-за темноты. Феликс немного морщится, свет светит ему точно в глаза. Когда он приоткрывает веки, сразу чуть отшатывается. Его лицо находится буквально в десяти сантиметрах он хенджинова. Хван рассматривает его веснушки, затем секундный взгляд на пухлые губы младшего. В комнате становится жарко и очень тихо. Кажется, что слышно чужое, бешенное сердцебиение. У Феликса лодошки потеют. — «Чёрт, сердце! Не стучи так. Хоть бы не раскраснеться тут как помидор» — проносится у него в голове. Кажется, что прошла уже целая вечность, а на деле секунд пятнадцать. Хенджин первый возвращается на планету Земля, перед этим прокашлявается и чешет затылок рукой, которой настраивал лампу. Ему кажется, что его лицо горит, а уши слегка покраснели. Конечно, если появятся вопросы, то его отмазкой будет алкоголь. Слишком много выпил, поэтому и покраснел. — Кхм, ну, предлагаю начать, — все еще смущённо, но очень уверенно произносит Хенджин и садится на табурет, котрый принёс для себя. — Можешь сесть, как тебе удобно. На ближайшие пару часов Хван уходит в мир творчества, а Феликс ставит свой мир движений на паузу. Он уверен, что сидеть ему долго, поэтому даже не надеется на то, что отсюда выйдет без больной шеи и спины. За то время, пока Джин уверенно что-то вырисовывал на холсте, переодически поглядывая на Енбока, Ли успел рассмотреть в этой комнате обсолютно все. От испачканой в краске мебели до родинки Хенджина под его левым глазом. Феликс чувствует его парфюм с ароматом лимона и ели, чувствует запах сигарет и пыли. Чёлка лезет в глаза, из-за чего приходится дуть на неё, чтобы не делать лишних движений. Джин заметил это и усмехнулся. — Не бойся, я не кусаюсь. Если ты поправишь чёлку или лишний раз дыхнешь, я не убью тебя, — смеётся. Феликс так забавно выглядит, когда пытается не двигаться, лишь бы не помешать процессу работы. Ли улыбается, поправляет чёлку и снова садится в изначальную позу.***
— Думаю, ты, как и я, устал. Поэтому предлагаю немного размяться, — говорит спустя два часа непрерывной работы Хенджин. Он складывается руки на талию и выгибается, что бы поясница хрустнула как следует. — Бедные мои косточки, — хнычет младший, вытягивая руки наверх и крехтя. — Уже пять утра. Сейчас же рассвет красивый будет. Пошли посмотрим, — он вспомнил, что они вообще-то на крыше двадцатиэтажного дома, а значит рассвет должен быть волшебным. Брюнет надевает кофту, которую снял полчаса назад, потому что стало жарко, и берет ветровку. Феликс выбегает на крышу и то, что он увидел, заставляет сказать его «Вау» и широко разинуть рот от удивления. Он подходит к краю и вновь смотрит вверх. На розоватом небе раскинулись крылья фиолетовых облаков, огненно-красный шар солнца был виден только на одну треть. Машин на дорогах было мало, поэтому так тихо. Слышно только пение птиц и стук собственного сердца. — Должно быть, какой-то художник умер сегодня, — подошёл Джин, пуская свой взор на небо и надевая ветровку на плечи блондина. — Господи, с чего такие мысли? — Ли слегка испугался, но виду не подал, — а может родился. Ты ведь не можешь этого знать, — он оторвал взгляд от неба и устремил его на стоящего рядом парня. — Может и родился, а может и нет, — смотрит в глаза напротив. Затем смотрит на губы, и у него появляется дикое желание попробовать их на вкус. Он кладёт руку на щеку Феликса и начинает приближаться. Второй не отдаляется, но и не приближается. Он держит куртку, чтоб та не спала с его плеч, а вторая рука сжимается в кулак от волнения. Ногти больно впиваются в кожу, точно останутся красные полоски. Пухлые губы со вкусом яблока накрыли его собственные. Всего лишь касание, а ноги на месте не стоят. Ли испытывает бурю эмоций, от волнения до слабого возбуждения. Чужие губы начинают сминать феликсовы, не видя сопротивление. Блондин выпал из этого мира. Давно он не чувствовал того, что чувствует сейчас. Что это? Любовь? Феликс не верит в любовь с первого взгляда. Тогда как объяснить все еще живых бабочек в его животе? Судя по всему вызванных Хваном. Енбок окончательно сдаётся и кладёт руки на широкую спину старшего. Куртка с его плеч скатилась и сложилась у ног. Еще бы чуть-чуть и можно было бы попращаться с ней — она бы упала вниз. Чужая рука легла на талию и начала тянуть на себя и сильно сжимать. Блондин встал на носочки, с его-то ростом не сделать этого нельзя. Ресницы подрагивали, уши краснели, а пальцы сминали кофту на широкой спине и царапали ткань. То, что сейчас происходило, казалось ненастоящим. Просто побочный эффект от алкоголя и ничего более. Но бабочки в животе уже буквально кричали Феликсу, что это все по настоящему, что он не спит. Чёрт возьми, реальность! Что сейчас было в голове у Ли? Да, собственно, ничего. Ну, кроме подгоревшей каши. Единственное, что ему сейчас хотелось, так это чтобы сейчас это не заканчивалось. Чтобы это не оказалось сном, или грязным обманом. Именно поэтому Феликс открывает рот пошире, чтобы впустить внутрь горячий язык. Сперва он приходится по нижней губе, затем по ряду идеально белых зубов, и так доходит нёба. Теперь пение птиц сопровождалось причмокиваниями. Не хотелось прерывать такой сладкий и нежный поцелуй, но воздух в лёгких заканчивался, поэтому пришлось оторваться от желанных губ. — Это было просто потрясающе, — единственное что сказал Хенджин, а затем окольцевал руками талию парня и чуть приподнял с бетона. — Раз уж это было потрясающе, мы обязаны снова это повторить, но чуть позже. Нужно отдышаться, — смеётся, крепко обнимая парня за шею. Феликс вздыхает аромат брюнета и понимает, что хочешь дышать этим запахом каждый утро, каждый час и каждый свой следующий день. Два тела оседают на бетонный пол, не отлипая друг от друга. Хенджин берет лодошку Енбока в свою и переплетает их пальцы. Кожа такая мягкая, нежная. Сколько крема нужно вбухать, чтобы у него была такая же? Хван обязательно как-нибудь поинтересуется, но не сейчас. Феликс подбирает куртку и укладывает голову на подставленное плечо старшего. Десять минут, двадцать, тридцать, а они все сидят на крыше, держатся за руки и болтают обо всем на свете. Оба решили, что сначала нужно узнать друг друга получше. Каждый выдаёт буквально все факты о себе, от любимого цвета до своего детства. Но ни один не жалеет о сказанном. Хочется сидеть на крыше и смотреть на рассвет. Но сам факт того, что парни не спали больше двадцати часов терзал душу. Веки потихоньку опускались вниз, а голос понижал тон. Брюнет закончил свой длинный рассказ о том, как два года назад летал в Италию на выставку картин и повстречался там с известными художниками нынешнего времени. Но в качестве ответа последовало тихое сопение, а хватка на лодошке ослабла. Хенджин усмехнулся и понял, что вот оно чувство, которое он искал на протяжении всей своей жизни. Хван аккуратно встал, дабы не потревожить сон парниши, который напоминал цыплёнка, и поднял его на руки, обхватывая талию и ноги, предварительно чмокнув его в лоб. — Обязательно повторим, но сначала отдышаться надо.