На школьной дискотеке ты учила танцевать вальс
Я уеду в лагерь, чтоб влюбиться в первый раз в вас
Совергон
На детский летний лагерь с незамысловатым названием «Солнышко» по-августовски стремительно опускались сумерки. Под сенью густых крон загадочный сумрак окутывал тропинки и асфальтированные дорожки, спортплощадку и беседки. Только свет из жилых корпусов намекал на то, что обитатели лагеря ещё не отошли ко сну. Сегодня все отряды, за исключением двух самых младших, собирались перед отбоем на «огонёк». Огонёк отличался от простого собрания на сонник перед отбоем тем, что каждый должен был сказать что-то искреннее: рассказать нечто особенное или просто поделиться впечатлениями о смене, от начала которой прошло пять дней — треть. В холле на первом этаже второго корпуса расположился самый старший и самый немногочисленный отряд — первый. Он состоял из одиннадцати парней и двенадцати девчонок. В условно-верхней и условно-нижней позициях круга, подобно отметкам «двенадцать» и «шесть» на циферблате часов, сидели вожатые первого отряда: девушка с пепельно-синими волосами — Вика и высокий парень — Даня. Воспитатель Андрей Игоревич сказал, что не успеет к началу огонька, но постарается прийти. — Итак, — проговорила Вика, поджигая фитиль белой икеевской свечки в стеклянном стакане. — Если вы уже бывали у нас в лагере, то наверняка знаете, что такое «огонёк». Для новеньких в наших рядах объясню: это традиционное мероприятие, которое проводится три раза за смену. Оно может напомнить вам о собрании, которое мы проводили в этом холле, когда вы только приехали и расселились по комнатам. Но тогда мы только знакомились, ведь были совсем чужими друг другу людьми, а после сегодняшнего вечера, — во всяком случае, я очень на это надеюсь, — нас будет объединять нечто большее, чем просто название и девиз отряда. — Выживут только мечтатели, — послышалось несколько негромких голосов, слившихся в неладный поток. — Верно. Мы с вами мечтатели, а потому тема сегодняшнего огонька — мечты. Это довольно свободная тема, и при желании вы можете рассказать о чём угодно. Но перед тем, как мы начнём, я озвучу несколько очень важных правил. Их всего три. Во-первых, мы не перебиваем друг друга: если вы с чем-то согласны, то можете пошуршать ладонью о покрывало или о ковёр, — для наглядности Вика провела по ковру, вызывая тихий шелест, подобный тому, какой издают кроны деревьев в летний вечер. — Но говорить может только тот, у кого в данный момент находится свечка. Второе — я хочу, чтобы вы были искренними и открылись друг другу настолько, насколько возможно. В этом и состоит смысл огоньков. В-третьих, поскольку нам предстоит делиться довольно откровенными вещами, запомните: всё, что будет сегодня сказано, останется здесь. Я попрошу никого не обсуждать и никого не осуждать. Исключение — только тот случай, если вы разговариваете о человеке с непосредственным участием этого человека, в компании, внутри которой вы доверяете друг другу. Всё понятно? В холле раздалось шуршание двадцати трёх ладоней. — Хорошо, тогда я объявляю наш огонёк открытым, и начнём мы с меня, раз свечка находится в моих руках, — Вика устроилась поудобнее и улыбнулась; свет пламени свечки ласкал её приятные черты лица. — Как вы все уже знаете, меня зовут Виктория, для вас же я просто Вика. В сентябре мне исполнится двадцать один. Я ещё лет с шестнадцати находилась в несколько подвешенном состоянии, поскольку не могла понять кто я и чего я хочу. Я практически постоянно в тот период размышляла о смысле жизни, а в частности о своём предназначении. Признаюсь, я даже бывала на краю. Сейчас же я тоже нередко задаюсь глобальными вопросами, однако для себя я нашла смысл в любимом человеке, в семье и друзьях… Даня, сидевший ровно напротив своей коллеги, не особо вслушивался в её рассказ, потому что это всё он уже слышал: сначала в личной беседе, ещё на курсах вожатых, затем — на двух прошлых сменах, которые он откатали вместе. Вместо этого он разглядывал лица ребят своего отряда. Удивительно, но из трёх смен эта была первой, на которой он к концу пятого дня запомнил каждого. Возможно, из-за сравнительно небольшого количества детей в отряде, но Даня больше склонялся к другому объяснению: все они были по-своему особенными. А ещё очень отзывчивыми, активными и небывало дружными. Под конец лета им с Викой просто невообразимо повезло. Когда вожатая передала свечку девочке Диане, которая сидела по левую руку от неё, Даня случайно пересёкся с парнем, который сидел с другой стороны и замыкал круг. Это был Миша Цыркунов, нескладный парнишка с вечно взлохмаченными тёмными волосами и остро выпирающим кадыком. Именно он придумал необычное романтическое название для отряда, когда ребята отмели уже тонну банальных названий из интернета, с других смен и из других лагерей. Девиз почти полностью повторял название: «Эстафету принимает отряд естествоиспытателей. Запомните: выживут только мечтатели!» — первую фразу на линейках и мероприятиях говорила Вика или он, Даня, а вторую, каждый раз надрывая горло, кричали ребята. Миша был интересным юношей, насколько мог судить Даня из разговоров, которые у них время от времени завязывались. А ещё он был одним из самых старших детей в лагере и, соответственно, в отряде, и потому ощущался плюс-минус как ровесник. Сам Даня не так уж далеко ушёл от школьной скамьи, закончив в этом году второй курс педа. Поймав взгляд вожатого, Миша чуть улыбнулся, мигнув тому глазами. В сгущавшейся темноте и при единственном источнике света лица скоро станут совсем неразличимыми, но пока — пока было видно что-то кроме очертаний. Когда Миша только приехал в «Солнышко», Вику он чуть было не принял за ровесницу — если бы не жёлтая футболка с логотипом лагеря, он бы не признал в ней вожатую. А вот по Дане сразу было видно, что он уже не школьник — разве что очень высокий и не пренебрегающий спортом. Впрочем, даже так первое время было странно называть его «Даней», минуя формальное обращение. Узнав, что Даня младше Вики на год, Миша, мягко говоря, удивился. У Миши обычно возникали проблемы при необходимости сформировать отношение к человеку в сжатые сроки, — даже по поводу соседей по комнате его периодически терзали сомнения, которые глушил только тот факт, что смена в лагере не бесконечная, — но Даня ему определённо импонировал. У него явно была предрасположенность к работе с детьми, какое-то врождённое обаяние. Конечно, себя Миша ребёнком уже давно не считал, но в лагере он пребывал в качестве ребёнка. И его это вполне устраивало. Взрослеть не хотелось. Свечка передавалась из рук в руки. Миша слушал монологи однокашников краем уха, механически поглаживая ковёр, когда из потока слов выбивалась мысль, близкая ему по духу — или просто интересная. Кто-то говорил очень много, но не обнажая души, а кто-то напротив — мало, по существу и при этом искренне. Преодолев половину круга, свечка оказалась в ладонях Дани. — Добрый вечер, мой любимый отряд, — Даня усмехнулся, поймав несколько ответных улыбок. — Я Даня, ваш второй вожатый. Мне девятнадцать, я учусь на педагога технических наук и мне очень жаль, что я не успею поучить кого-то из вас, потому что вы очень клёвые ребята! Вот серьёзно, я поделюсь большой тайной — по идее я не имею права так говорить, но вы самый лучший отряд за эти три смены. Вообще, я третье лето катаю в качестве вожатого, но для меня это впервые — так, чтобы абсолютно все в отряде с самого первого дня проявляли такой энтузиазм. Пожалуй, это одно из моих желаний — чтобы в моей педагогической деятельности мне приходилось работать только с такими детьми. Вы лучшие, знайте это. Что касается более глобальных и абстрактных мечтаний — наверное, мне хотелось бы полюбить жизнь так, чтобы каждую её минуту проживать с удовольствием. Частично мне в этом помогает вожатская деятельность, если так можно сказать, ну и, я надеюсь, моя профессия тоже поможет в этом… Даню Миша слушал внимательнее предыдущих — и сам не мог сказать почему. Просто в какой-то момент внимание сфокусировалось на тембре голоса и смысле слов. Миша вообще последние два дня ловил себя на том, что всегда внимает словам Дани, даже если тот не обращается к нему напрямую. Это было немного странно, но он старался не придавать этому особого значения. Миша с сожалением слушал завершение рассказа вожатого — голос у него был приятный и вещи он говорил проникновенные. Будь мишина воля — он бы навсегда оставил этот чёртов стакан в руках Дани, но в реальности предстояло выслушать ещё десять речей, прежде чем очередь дойдёт до него. Миша не любил обесценивать других, но из десяти человек он не мог отметить ничего сильно необычного: одни мечтали о чем-то чересчур приземлённом, другие перечисляли слишком заезженные моменты. Откровенно говоря, первую половину круга было слушать в разы интереснее. На предпоследнем монологе, когда свечку держал в руках, играясь с пламенем, мишин сосед по комнате Влад, в холл зашёл Андрей Игоревич. Воспитатель, конечно, был прекрасно осведомлён о порядке проведения «огонька», поэтому молча опустился на пол рядом с Мишей. Принимая из рук соседа стакан со свечкой, Миша немного подвинулся в сторону, чтобы впустить того в круг, и начал говорить: — Меня зовут Миша, мне недавно исполнилось семнадцать, я перехожу в одиннадцатый класс, и для меня, как и для Влада, это последняя смена в «Солнышке». Остальные ещё смогут вернуться сюда следующим летом, а для меня это — своеобразное прощание с детством. Честно говоря, все мои лучшие воспоминания о школьном возрасте связаны именно с этим лагерем, я буквально каждый год ждал лета, чтобы вернуться в это прекрасное место. Символично, что в этом году мне дали путёвку именно на последнюю смену. Ладно, поскольку тема огонька у нас — «мечта», я не буду затягивать и расскажу вам, о чём мечтаю. Пока я слушал других, я мысленно прокручивал в голове варианты, которые мог бы озвучить. Конечно, у меня есть какие-то планы на будущее, даже, наверное, цели, но назвать их мечтами… нет, с натяжкой. Есть и несбыточные мечты: мне бы хотелось приключений в лучших традициях «Доктора Кто» и прочей научной фантастики — увидеть космос, прикоснуться к Вселенной. Но сейчас больше всего мне хочется ещё ненадолго продлить детство, и именно поэтому я здесь, в этом лагере. Сколько себя помню, мои ровесники и ребята младше всегда рвались повзрослеть и отчаянно подражали взрослым во всём — а я… я недоумевал. Мы беспощадно подгоняем время и теряем моменты искренности, стремимся прочувствовать взрослый мир, хотя на самом деле совершенно к нему не готовы. Пожалуй, мне бы хотелось донести до ребят, которым сейчас пятнадцать-шестнадцать, что всему свое время — не торопитесь взрослеть, не сжигайте своё детство, вы об этом пожалеете больше, чем о невыпитой банке пива, поверьте… Даня хмыкнул, слушая рассуждения Миши. Говорить у того получалось ладно — видимо, долгое молчание давало о себе знать. А то, что он говорил… слова будто были пропитаны болью, настоящей обидой на себя из прошлого. И Даня его прекрасно понимал: он тоже в своё время не придал должного значения детству, слишком рано его оборвал. Да, были определённые обстоятельства, не позволявшие детского поведения, но всё же… теперь он расплачивался за непрожитое детство затяжной депрессией с редкими ремиссиями. Наконец Миша закончил и на автомате передал свечку Андрею Игоревичу. В эти пару мгновений в холле повисла почти осязаемая тишина — вязкая, густая. Каждый осмысливал услышанное, а Даня невольно подумал, что с таким ходом мыслей Мише прям-таки суждено быть поэтом. — Что ж… — протянул Андрей Игоревич, окидывая взглядом присутствующих. — После такого монолога не хотелось бы нагружать вас ещё больше. Я очень сильно извиняюсь за то, что не смог успеть к началу и даже к середине — обещаю, следующие два огонька я целиком и полностью проведу с вами, ну или постараюсь не слишком опоздать. Если же говорить о мечтах… раз я уже слишком стар, чтобы продлевать детство, больше всего мне хотелось бы постигнуть смысл бытия, понять суть смерти. Ну, вы сами понимаете, — воспитатель хмыкнул. — Найти ответы на извечные вопросы. Но непременно самостоятельно. Даня снова хмыкнул — на этот раз потому, что Андрей преувеличил возраст. На деле он был совсем немногим старше Вики — хотя и выглядел в самом деле старше. — А ещё я мечтаю о том, чтобы вы ложились вовремя и хорошо спали. Сегодня отбой был вынужденно задержан на полчаса, поэтому, солнышки мои, сейчас получаем сонник, идём чистим зубки, думаем о вечном и ложимся баиньки. Сегодняшний «огонёк» я торжественно объявляю закрытым, — с этими словами Андрей Игоревич задул свечу и, поднявшись на ноги, щёлкнул выключателем. Ребята недовольно морщились, кто-то даже застонал от залившего холл света. Даня только на пару секунд свёл брови, а затем расслабил лицо и тоже поднялся, чтобы приступить к раздаче сонника. Сегодня в коробке лежало четырнадцать пакетов кефирно-ягодного напитка и одноразовые прозрачные стаканчики. Втроём они справились достаточно быстро, так что уже через пару минут на мягких лавках сидело двадцать три подростка со стаканчиками, наполненными розоватым кефиром, в руках. Четырнадцати пакетов оказалось много, поэтому Вике, Дане и Андрею Игоревичу сонник тоже достался. Даня присел на стул между столом и ближайшей скамейкой, на которой очень кстати сидел Миша. Он залип в грязно-изумрудный ворс ковра, видимо, потому что Влад отошёл сегодня к другим ребятам, оставив соседа один на один со своими мыслями. — Миша, — негромко позвал Даня, вытаскивая парня из раздумий. — Я всё хотел спросить: ты случайно стихи не пишешь? Ты ведь нам девиз сочинял, да и сейчас у тебя очень… лирический монолог был. Миша повернул голову в сторону вожатого и усмехнулся краем губ. — Да, пишу иногда, — он вздохнул. — Я хочу в будущем песни писать, но пока биты никак не получаются. Какие-то слишком неживые выходят. Или к тексту не подходят. — Ого, — Даня улыбнулся. — А мой максимум — только пару аккордов сбренчать на гитаре. Никогда не получалось написать песню. — Если долго мучиться — что-нибудь получиться, — философски подметил парень и сделал глоток. Отбой у первого отряда в этот день наступил только в двенадцатом часу вместо привычных пол-одиннадцатого.***
— Миша… Миша проснулся от негромкого голоса и лёгких касаний по плечу. У его кровати на корточках сидел Даня. — Что, уже подъём? — сонным разочарованным голосом пробормотал парень. — Пока нет, но очень нужна помощь, без тебя не обойтись. Миша то ли хмыкнул, то ли фыркнул и, полежав ещё немного, потянулся и сел в кровати. — В чём помощь-то? — получилось слишком низко — речевой аппарат всё ещё спал. — Пойдём, — Даня качнул головой в сторону двери, глянув на перевернувшегося во сне Влада на соседней кровати. Миша понимающе мыкнул и, отыскав стопами тапки, поднялся. Он натянул джинсы и серую футболку, наскоро заправил кровать, бросил на покрывало оценивающий взгляд и, кивнув сам себе, направился за вожатым в коридор. — Надо перенести колонки из актового зала на плац, — коротко объяснил Даня. — А потом, возможно, помочь с украшениями… Миша шёл рядом почти молча, изредка угукая и подавляя зевки. Вообще мишина комплекция явно не была рассчитана на таскание тяжёлых колонок, но их отряд, да и вообще смена не были богаты на качков, так что выбор был невелик. Даня не стал бы напрягать никого из детей, если бы не повредил вчера запястье. Но рука ещё поднывала, поэтому ему не оставалось ничего, кроме как вытащить чуть ли не за два часа до подъёма Мишу Цыркунова — в нём единственном Даня был уверен на сто процентов: не откажет. Лёгкий утренний ветерок рассеивал по территории лагеря золотистые лучики, отгоняя их от асфальта и не позволяя тому нагреться. Наверное, в силу недавнего пробуждения погода показалась Мише несколько прохладной. Поёжившись и всё-таки зевнув, парень с сожалением подумал, что всё же стоило взять из комнаты кофту, не ведясь на обманчиво летний прикид Дани. Они прошли вдоль корпуса и повернули на дорожку, ведущую к строению, в котором находились актовый зал, столовая, вожатская и ещё пара помещений. — В качестве компенсации пойдём с тобой на завтрак, минуя зарядку, — сказал Даня. — Идёт? Миша кивнул, хотя ему в общем-то было всё равно, когда идти на завтрак — он бы в любом случае помог. Потому что Даня попросил… А вот об этом, кстати, стоило бы подумать. Но попозже, когда перенесёт колонки, согреется и окончательно проснётся. Они зашли в здание через чёрный ход актового зала, чтобы не тратить время. К сожалению, в актовом зале было ещё прохладнее, чем на улице — так было всегда. Миша по привычке окинул помещение взглядом. Всё-таки последняя смена, надо по максимуму впитать в себя это место, чтобы было куда мысленно возвращаться в особенно плохие моменты. На сцене сидел диджей Анатолий: он же «дядя Толя» для старших отрядов, он же «бородатый дяденька» — для младших. На самом деле он был не так уж и стар, но аккуратная борода без усов автоматом присваивала ему статус «сурового дядьки». — О-о, Мишань, доброе утро, — протянул он, спрыгнув со сцены и пожав ему руку в качестве приветствия. Миша был знаком с ним, поскольку ему практически каждое лето везло попасть именно на ту смену, когда он работал диджеем. Так они с «дядей Толей» и примелькались друг другу. — Дань, а ты чё парня-то поднял, сам не мог что ли мне помочь? Тут делов-то на пятнадцать минут… — Оля запретила нагрузки, — Даня исчерпывающе продемонстрировал перебинтованное запястье. — А, ну если Оля… Одно из негласных правил лагеря: медик всегда прав. Миша хмыкнул. Вчера он был рядом, когда Даня повредил запястье. Пожалуй, на следующий же день после травмы действительно не стоило перенапрягать руку. — А Андрей чем занят? — Заслуженным отдыхом, — Даня несколько раздражённо вздохнул. — Давай уже, не стой без дела. Нам ещё украшать плац. — Ладно, тут ты прав. Миш, идём. Миша послушно поднялся на сцену и помог спустить одну из двух больших колонок. До плаца они дотащили её с несколькими перерывами — её вес оказался немного больше, чем Миша ожидал. Но всё-таки миссия была успешно выполнена в кратчайшие сроки. Со второй колонкой возникли небольшие проблемы: когда они вернулись в зал, оказалось, что какой-то умник запутал провода, поэтому пришлось повозиться и потратить ещё немного времени на распутывание головоломки. Далее всё прошло гладко; осталось перенести ещё моток провода, удлинитель и ещё несколько вещей, потому что свой пульт диджей перенёс в первую очередь. Только разворачивая большой стяг с надписью «Экватор», Миша осознал, что сегодня центральный день смены. Переварив эту мысль, он тяжело вздохнул. Прошло восемь дней из пятнадцати. Ему всегда казалось, что смены в «Солнышке» идеальны по длительности, но сейчас он очень жалел, что они не длятся три недели, как в большинстве лагерей. Помимо того, что прошла ровно половина, «Экватор» означал, что день будет плодовит на мероприятия, а завершится большой и громкой дискотекой прямо на плацу. Младшим отрядам позволят лечь спать чуть попозже. И, конечно, без медлячков не обойдётся. Мишина мысль снова соскочила на Даню, напомнив, что буквально минут двадцать назад он отложил размышления. Даня. Почему Миша не может отказать ему ни в одной просьбе? Хотя бы сегодня: ведь очень хотелось спать, но, услышав голос вожатого, он даже и не подумал о том, чтобы сказать «нет». Миша уже не первый раз ловил себя на мысли, что ему очень приятно общаться и проводить время с Даней. Даже больше — каждый раз при контакте с этим парнем Миша ощущал трепет, который неконтролируемо охватывал всё тело, расползаясь из нутра. Что это вообще за чувства такие? Не влюбился же он? Миша привык считать, что он абсолютно точно не гей. Он встречался с несколькими девчонками, вроде бы был влюблён в них, но это не было похоже на влюблённость. Да и, говоря начистоту, это вообще не было похоже на то, что он когда-либо испытывал. Что-то новое, что даже охарактеризовать толком не получалось. Они неплохо общались, и это можно было списать на восторг от обретения потенциального друга, но нет — Миша мог отличить любые дружеские чувства от… что бы это ни было. Но Миша сомневался. Сомневался и допускал идею того, что им овладевают неправильные чувства. Он покосился на Даню, который в десятке метров стоял на стремянке у фонарного столба — помогал вожатой другого отряда протягивать гирлянду с флажками. Как проверить, что именно ты испытываешь к человеку? На ум шло только «естественным путём» — в конце концов, не зря же он впихнул слово «естествоиспытатель» в девиз отряда. Идея действительно казалась единственно верной. Но не целовать же его! Даня, очевидно, тоже не гей — у него, кажется, девушка есть — можно и по лицу получить. А поцелуй, по большому счёту, ничего не значит и ничего лично для Миши не прояснит. Голову посетило совершенно идиотское, но вроде рабочее решение — в случае чего, можно придумать тыщи тыщ оправданий или вообще списать всё на шутку. Как раз в этот момент подошёл Даня, чтобы помочь растянуть знамя над сценой. «Помощь» Дани заключалась в том, чтобы сделать всё самому, потому что на поставленную стремянку, в силу своего внушительного роста, полез именно он — Миша же просто придерживал её и наблюдал за работой вожатого. — Даня, а Вы… — Миша цыкнул, словно обжёгся, — всё ещё трудно было привыкнуть к неформальному обращению, хотя это было едва ли не прописано в уставе лагеря — и тут же поправился: — То есть ты — ты случайно не умеешь вальс танцевать? — Вальс? — удивлённо переспросил вожатый, оглянувшись на Мишу через плечо, и хмыкнул. — Предположим, умею. — А научить сможешь? Закончив крепить один край растяжки, Даня спустился со стремянки и тем же непонимающе-настороженным взглядом посмотрел на Мишу. — Зачем тебе вальс? Заранее к выпускному готовишься что ли? — На экваторной дискотеке обычно включают какую-нибудь песню в вальсовом ритме, — пояснил Миша. — Обычно под неё все просто неуклюже переступают с ноги на ногу. А было бы прикольно повальсировать с кем-нибудь. Мне хотя бы просто основу танца понять. Даня задумчиво помолчал. Миша нарушил неловкую тишину первым: — Просто прошлым летом мне девочка со смены предложила потанцевать, но в итоге было как-то неловко, потому что она двигаться могла и хотела, а я её тормозил. — Не, я так-то могу, — вожатый качнул головой. — Но что тебе мешало весь год практиковаться — не понимаю. Ладно… Подумаю, может с тихого часа тебя выдернем и пойдём учиться. Но сейчас надо здесь закончить. Миша улыбнулся и кивнул. Честно говоря, его просьба ввела Даню в ступор. Она была странной, но почему-то отказывать не хотелось. Они неплохо ладят, так почему бы не помочь Мише? Он незаметно повёл плечами — незачем ему рассуждать о мотивах — и принялся перетаскивать стремянку.***
— …по сути тебе этого должно хватить. Все прочие элементы варьируются от танца к танцу, но основа — это ритм. Поймёшь это «раз-два-три раз-два-три» — считай, уже полдела сделано. В речке играли блики от солнца, слабые волны бились невысокий бережок. На траве лежала выключенная колонка средней паршивости. Они стояли в тени деревьев. Миша вот уже десять минут слушал объяснения Дани, который периодически демонстрировал вальсовый шаг. Миша сомневался, что за полтора часа им удастся добиться хоть какого-то успеха, но всё равно слушал. Если честно, он вообще сомневался, что Даня воспримет просьбу всерьёз, поэтому был несколько удивлён, когда через пять минут после начала тихого часа тот зашёл в комнату и мягко намекнул ему на то, что «урок» состоится. За мной должок. Выйдя из корпуса, к мишиному удивлению, они пошли не на плац или в костюмерную, используемую в качестве репетиционной, а за территорию лагеря. Даня аргументировал это тем, что не хотел бы получить втык, если музыка кому-то помешает. Миша не стал возражать, хотя в голове и промелькнула мысль, что за несанкционированный выход за территорию с ребёнком из отряда и так грозит втык. Но парень признался сам себе, что ему нравится, что Даня тратит на него личное время и в каком-то смысле рискует из-за него. Миша улыбнулся и попробовал пройти квадрат, считая ритм в уме. — Да, что-то такое. Ну что, давай вместе попробуем? Даня непринуждённо подошёл ближе, и в этот момент Миша чётко осознал, что всё-таки попал. Дыхание замерло, а сердце, кажется, пропустило удар, когда Даня взял его руку в свою, а другой, перебинтованной, приобнял. — Смотри, в вальсе нет как такого понятия «ведущего», потому что на каждом шаге эта роль переходит от одного к другому. Миша сглотнул и невнятно промычал нечто, означающее, что он понял. — Вот так, давай: раз-два-три, — Даня медленно шагнул, коснувшись ногой ноги Миши. — Теперь ты. Да, молодец. Миша молчал и почти не дышал, стараясь не выдать своего волнения, смущения и всего прочего, что рвалось изнутри наружу. От похвалы это «всё прочее» свернулось в тёплый клубок, который, подобно гранате, готов был с секунду на секунду разорвать его на куски. «Да, Миш, ты пропал, — сказал он себе, когда они почти прошли целый круг под замедленный счёт Дани. — Впервые по-настоящему влюбиться: за такой короткий промежуток времени, в парня, ещё и в вожатого — это, конечно, мощно…» Отстранившись, Даня хмыкнул и, посмотрев на Мишу, спросил: — Ну что, теперь попробуем с музыкой? — С музыкой… — повторил за ним Миша, растерянно наблюдая за тем, как Даня достаёт из небольшой сумки колонку и подключает к ней телефон. — Ну да, — невозмутимо отозвался Даня и задумчиво уставился в телефон. — Что там сейчас обычно на дискотеках включают?.. — Я не знаю, — выдавил из себя Миша, хотя понимал, что вопрос был скорее риторическим. Немного полистав плейлист, Даня грустно вздохнул. — У меня только «Крылья» Наутилуса есть. Она слишком быстрая, чтобы учиться вальсировать. — Можем попробовать? — предложил Миша. — Мы же естествоиспытатели. Хотелось хлопнуть себя по лицу. Теперь и отрядный девиз ассоциировался с гомосексуальностью, тягу к которой Миша только-только обнаружил в себе. Звучало двояко, хотя обычный человек точно бы ничего такого не заподозрил. Даня не заподозрил. Вожатый пожал плечами и включил какую-то странную электронную музыку. Мотнув на конец, он жестом пригласил Мишу занять позицию и снова приобнял. — Сейчас начнётся, — негромко предупредил он, и от этой тихой фразы у Миши почему-то пробежали приятные мурашки. Электронная какофония стихла на пару секунд, а потом из колонки раздался голос: — «Слышь, а это чё за песня-то?» — тут же послышался другой — недовольный, раздражённый даже: — «Стоп! Стоп! Кто пустил сюда этого урода? Дармоеды!» Стоило начаться музыке, заглушающей последние слова, и Даня сделал первый шаг. Поспевать за мелодией и в самом деле было непросто, но Миша старался. Несколько раз выбивались из ритма — по понятным причинам, пару раз Миша спотыкался о данину ногу — из-за того, что случайно начинал про себя подпевать Бутусову и терял концентрацию. На последнем куплете Даня решил разнообразить танец и наглядно показал — на Мише! — некоторые простые элементы. К концу танца Миша чувствовал себя вымотанным, как после нормативов по физ-ре, но если дыхание сбилось от темпа, то голова кружилась от близости и взаимодействия. Возможно, ему показалось, но в какой-то момент они прочувствовали друг друга, и именно поэтому танец получился, пускай и неидеальным, но определённо чувственным. Рассказывая вожатому про прошлый опыт, Миша немного слукавил. С соотрядницей прошлым летом они ещё несколько раз пытались танцевать медляк: несколько раз в качестве репетиции и один раз — на прощальной дискотеке. Только вот они так и не смогли почувствовать друг друга, поэтому все движения были скованными и напряжёнными. С Даней было иначе. Миша мог бы оправдать это тем, что Даня действительно умел танцевать, но почему-то не хотелось. Не хотелось… — Ну, как? — с улыбкой спросил вожатый. — Потрясающе, — выдохнул Миша и смущённо опустил руки, осознав, что Даня уже его не держит — а так хотелось прижаться теснее, обнять, конечно, исключительно из благодарности. — Спасибо большое. — Не за что, Миш. Даня улыбнулся ещё шире, ещё теплее — даже сам это почувствовал. А ещё он почувствовал, что он балансирует на грани из-за этого парня. И это заставило его напрячься и мысленно поставить пометку: подумать об этом в ближайшее время.***
Мероприятие со звучным названием «Экватор» традиционно проводилось каждую смену в «Солнышке». Как правило, это был концерт под открытым небом, подготовленный вожатыми, иногда с участием старших отрядов, после которого был небольшой перерыв на ужин, а затем начиналось самое интересное — дискотека, которая тоже проходила не в диско-зале, а на плаце. Миша долгое время не понимал прикола дискотек и презрительно фыркал на них, предпочитая провести свободное время на территории лагеря с каким-нибудь лагерным другом или подругой (и теперь жалел об этом). Дружба в лагере, как правило, была одноразовой, каким бы дружным ни был отряд. Бывали, конечно, исключения, но Миша не сталкивался с продолжением общения после смены и относился к этому явлению так же, как к дискотекам. Только вот в этот раз и с дружбой, и с дискотеками было иначе. Ему отчаянно хотелось верить, что он сможет каким-то образом ещё пообщаться с Даней, уже вне лагеря. А на дискотеки он всю смену с удовольствием ходил и выкладывался по полной, даже если ему не нравились песни, просто потому что это был последний раз, когда он может это прочувствовать. Другого шанса не будет. В экваторном концерте Миша принимал непосредственное участие: его и Влада, как своего рода «выпускников» пригласили поучаствовать в сатире на «Импровизацию». Для всех должно было выглядеть так, словно их позвали неожиданно, поднимались они «из зала» — с плаца. На самом же деле после тихого часа их отвела в сторонку Вика и кратко ввела в курс дела, ознакомила со сценарием и посоветовала подумать, что они будут делать: их короткий номер заключался в игре «Меняй» на тему «Расставание с лагерем». Также Вика подкинула пару идей и направлений, о которых им стоило подумать до начала концерта, но конкретных реплик у них не было. Миша и Влад успели продумать возможные развития диалога и даже немного порепетировать (для этого пришлось задействовать ещё одну девочку из отряда, Элю, и посвятить её в эту «тайну»). В целом, из-за спонтанности и размытых указаний, это на самом деле получалась почти чистая импровизация, так что, можно сказать, что они никого не обманули. — …а сейчас для участия в игре «Меняй», под ваши оглушительные аплодисменты, мы приглашаем на сцену наших особых звёздных гостей: Михаила Цыркунова и Владислава Браткевича! — бодро оповестил харизматичный вожатый второго отряда Руслан, игравший ведущего шоу «Импровизация». — Громче-громче, для ребят это последняя смена в жизни! Громче всех аплодировал первый отряд. Миша невольно отыскал глазами в толпе Даню, который временно занял позицию зрителя, как и все, кто не был задействован в десятиминутном номере, состоящим из двух импровизационных игр. Парень ободряюще улыбнулся Мише, встретившись с ним взглядами. — Итак, Миша, Влад, ваша задача состоит в том, чтобы разыграть небольшую сценку на тему «Расставание с лагерем», — объяснил ведущий. — Но! Каждый раз, когда вы услышите слово «Меняй!», вы будете должны заменить последнюю фразу. Менять сюжет нам будет помогать… Руслан вытащил из кармана небольшую пластмассовую баночку с бумажками и, хорошенько встряхнув, выудил из неё листочек. — …воспитатель первого отряда Андрей Игоревич! Аплодисменты, друзья! Андрей Игоревич поднялся на сцену под ремикс отрывка из «Батарейки», который в этом лагере официально принадлежал ему — так решил Анатолий, когда воспитатель впервые приехал в «Солнышко». Аплодисменты продолжались, даже когда Валерий Жуков пропел и про «Андрейку», и про «батарейку», поэтому, приняв из рук Руслана микрофон, Андрей первым делом театрально проговорил: — Друзья, спасибо, хватит, не стоит, не стоит аплодисментов! — Итак, мы начинаем! — оповестил всех ведущий, в последний раз наклонившись к переданному микрофону. — Миша, Влад и Андрей Игоревич в сценке «Расставание с лагерем»! Сценку начали по придуманному на коленке — всего за пятнадцать минут — сценарию. Эля подкинула идею о том, что можно буквально представить одного из них физическим воплощением лагеря — Влад взял эту роль на себя. Получался такой вот интересный и местами проникновенный диалог с любимым лагерем, и даже с учётом правок Андрея, который весьма удачно перенаправлял их в более комичное русло, выходило проникновенно. С юмором — куда же без этого? — но всё равно немного грустно. Основной комичный эффект заключался в том, что Миша обращался к Владу «солнышко», поэтому их сценка походила на расставание пары. Наверное. В какой-то момент Миша поймал себя на мысли, что постоянно представляет на месте Влада Даню. — …солнышко, ну дай ещё немного времени, умоляю! Не уходи, я хочу ещё немного побыть здесь, где мне вечно семнадцать! — Миша… — с наигранной строгостью проговорил Влад. — Меняй. — Мишенька, радость моя, — Влад сменил эмоцию и, не услышав возражений, продолжил: — Все рано или поздно вырастают, это неизбежно. Быть взрослым не так уж и плохо — вот увидишь! Тебя ждёт прекрасное далёко, и тебе пора в путь, родной. — Давай хотя бы обнимемся на прощание! — почти не наигранно воскликнул Миша. Андрей с умилённой улыбкой наблюдал за сценкой, опустив микрофон. Ребята обнялись, и Миша изобразил плач, но когда на сцену поднялся Руслан и крикнул в микрофон Андрея: «Стоп! Снято!» — парень понял, что всё-таки проронил несколько настоящих слезинок. Напоследок Андрей крутанул в воздух микрофон и, эффектно подхватив, передал ведущему. — Друзья, это было шоу «Импровизация», аплодисменты Андрею Игоревичу, Мише и Владу. К сожалению, наше время вышло, поэтому я тоже вынужден вас покинуть. С вами был Руслан, самый лучший вожатый в мире, до скорых встреч! Миша понимал, что последняя фраза была всего лишь частью сценического образа, но всё равно мысленно возразил Руслану: «Лучший вожатый — Даня. Мой Даня.»***
Дискотека началась почти сразу после ужина, как и обещал Анатолий, перед тем как отправить отряды в столовую: — Это был мощный концерт, ребятушки, но мы с вами не прощаемся! Сразу после того, как вы поужинаете, я жду вас здесь же на самой жаркой дискотеке этой смены! Будем отрываться с вами, словно первый и последний раз! Музыка на самом деле заиграла ещё когда отряды организованными рядами уходили в столовую — Толя менял треки, в зависимости от названий отряда. Первый отряд, по праву старших, уходил последним, и Толя внезапно для всех включил не привычную «Фантазёр» — из колонок заиграла другая песня, резанувшая Мишу по больному: «Детство — разноцветное пятно оберегаю нежно в голове и пронесу сквозь озверелый век, пока со мною мама, голос твой родной…» Парень твёрдо решил, что подойдёт к «дяде Толе» и обязательно выяснит название. Музыка не смолкала и во время ужина, врываясь в открытые окна столовой вместе с лёгким вечерним ветерком. Пока Миша пережёвывал плов и запивал его небывало вкусным компотом, он услышал по крайней мере несколько знакомых песен, и невольно заулыбался. Анатолий расширил трек-лист, а это значило, что на дискотеке точно будет весело. Плац освещали несколько фонарей — своим светом они разрезали густеющие сумерки. Кроме того, из актового зала были принесены цветные прожекторы, так что всё походило не на лагерную дискотеку, а на настоящий опен-эйр. Миша, как и планировал, выкладывался по полной и не пропускал почти ни одного трека. На не особо интересном «хите этого лета» он подошёл к диджею и больше жестом окликнул его. Тот оставил песню доигрывать и спрыгнул к нему со сцены. Они немного отошли от колонок, и Миша всё-таки спросил про песню, под которую «мечтатели» уходили на ужин — тут же записал название в заметки на телефоне. И вдруг ему в голову пришла безумная идея. — Слушай, дядь-Толь, а сможешь в качестве одного из медляков поставить «Крылья»? — Наутилуса что ли? — Анатолий удивлённо почесал бритый затылок, а потом изменился в лице и шутливо проговорил: — Только ради тебя, Мишань. Через песню, идёт? — Спасибо, — Миша улыбнулся и вернулся в толпу. Очень кстати на одной из скамеек у фонарей он заметил Вику и Даню, явно наслаждающихся вечером и видом счастливых детей. Мишу вдруг переполнила решительность, и он твёрдым шагом направился к скамейке. Но приземлился рядом с Даней более, чем непринуждённо. — Миш, — кивнул ему Даня. — Как вечер? — Классно, — почти не соврал парень. Единственное, что не давало ему полностью уйти в отрыв — мысли о Дане и о том, что же он чувствует к этому парню. Миша заговорщически наклонился к нему и сказал: — У меня тут появилась идея. Давайт… давай станцуем под крылья? — он снова споткнулся о чёртову формальность, но вида не подал. — Знаешь, такой… перфоманс. Тем более, что мы репетировали. Дядь-Толя сказал, что после этой включит. Внезапная идея застала Даню врасплох, он растерянно посмотрел на парня и как-то неверяще хмыкнул. — С каждым днём ты удивляешь меня всё больше и больше, Мишка. От того, насколько ласково у Дани получилось это «Мишка», внутри защемило, и Миша едва сдержался, чтобы не заскулить. — Хорошо, пойдём, — Даня улыбнулся, и Миша готов был завопить от счастья, но подумал, что силы ещё понадобяться ему в энергичном вальсе. Сразу после «Санта лючия» из колонок донёсся знакомый диалог, из-за которого Анатолий вполне мог получить втык на вечерней планёрке. Миша и Даня к этому моменту нашли более или менее свободное пространство почти в центре плаца, и оба с готовностью прильнули друг к другу, стоило мелодии заиграть. Первое время он, как зачарованный, смотрел только на Даню, думая о том, насколько же красивые у него глаза и улыбка, а Даня смотрел на него, и от этого становилось тепло, даже жарко. Потом он почувствовал, что что-то не так, и периферическим зрением заметил, что все вокруг расступились и в центре осталось всего несколько пар. Но так рьяно танцевали только они вдвоём — Миша был в этом уверен. — Все смотрят на нас, — немного смущённо пробормотал он. — Не думай — танцуй, — посоветовал ему Даня. И Миша послушался его. Они довальсировали, несколько раз даже сумели исполнить пируэт — удачно. В конце Миша едва ли не задыхался, но был счастлив. И очень удивился, когда услышал аплодисменты. Те, кто на этой песне не танцевал, восхищённо хлопали в ладоши, и Миша отчего-то знал, что предназначаются эти овации по большей части ему и Дане. Конечно, многие находились под впечатлением после их «перфоманса», но толпа очень быстро растянулась и они снова слились с ней. — А давай просто потанцуем, а? — вдруг предложил Даня, услышав следующую песню. Миша сначала позволил себе удивиться, а сердцу — пропустить удар, но потом беззаботно рассмеялся и согласно кивнул.