Мой бог!

Ты оборачиваешься, чтобы взглянуть в зеркало, Убедившись, что грусти — как не было, Ты выходишь в зал, приветственно махнув людям, Они будут молить начинать без прелюдий. Ты находишь маску на каждый день, Попытавшись не дать согнать себя в тень, Но об этом никому знать не дано, Лишь самоуверенность тянет на дно. Ты закрываешься от них руками, Сердце подставив боком без шрамов, Ты гордо задерëшь подбородок, Словно говоря, что ты — самородок. Прячась за гордостью от людей, Ты так никогда не находишь друзей. В твоëм тщеславии сделаны дыры, Острые слова кинуты, как рапиры, Как пули проели браваду насквозь, Мысли теряются, расходясь врозь. Они пожмут руку, дëрнув плечами, Тебя эти люди не замечали, Да, неплохой по сердцу удар, Ты пропустил, словно старый радар. Они притеснят тебя ближе к краю, Помни: эти люди про твои планы знают. Они скажут, что рады видеть тебя, Но лишь средь них — и беззвучно моля. «Мой бог! Наконец-то, ты — как я.» «Что, как? Падает корона твоя.» «Быстрей!» — зовут прожектора. «Ну же!» — радостно гудит толпа. «Постой! На камеру улыбнись!» «Ох-ох… Пора, просто смирись.» Хей! Натяни-ка улыбку… По-шире! Улыбайся смерти, как мишень в тире. Но не позволь им узнать, что ты прячешь, Иначе раз и навсегда заплачешь. За чисто-белым внешним порядком Ты прячешь скелеты в шкафах, украдкой. Оставив в моей спине нож, улыбаясь, Спасаешь шкуру, во всëм признаваясь. Но никому не скажут зеркала — Улыбки следы скроет луна. Белая простынь — как врагов кости, Пусть с хрустом прогнëтся морали мостик…! Ржавчину счистишь с грязной короны И в одиночестве сядешь на троне. Станцуешь вальс с омута чертями, Всë это останется лишь между нами. «Мой бог! Ты что, средь нас?» «Господь! Удостоил всех тот час!» «Тише!» — сделай лицо, «Ну-ну» — будто их ненависть не трогает в тебе ничто. «Ты как?» — в усмешку губы сложи, «Ах-ах» — в поклоне склонились пажи. «Это он…!» — в их криках боль, «Ты — рад?» — ответить не изволь.