Духота подвального помещения плющит мозги. Слабенький вентилятор не справляется и, кажется, только ухудшает ситуацию. Ци Жун сидит на койке, поджав одну ногу под себя, как ни в чем не бывало. Ему не мешает жара и сырость. Он словно плесень прирос к своему подвалу. Тонкие пальцы крепко держали сильно сточившийся карандаш. На бумаге вместе с отпечатками от кружек с кофе появлялся эскиз татуировки.
Шуршание разбавляло гудение вентилятора. Ластика, как обычно, под рукой не было, оттого и скетч выходил еще более грязным. Но Ци Жуну было плевать. Многие знакомые считали, что ошибись он на реальной модели, то даже не обратит внимания.
Все его татуировки набросок. Каждый, кто садится на кушетку, знает и принимает это.
Заказов не было с неделю. Скука прилипла к мигающей лампочке на потолке. Желтый, бесполезный, больше раздражающий свет не охватывал углы комнаты. Поэтому, когда дверь громко проскрипела, вошедший не заметил сидящего в тени Ци Жуна.
Стоящий на пороге неловко топтался, даже до конца не зайдя в помещение. Запах затхлости и сырости сразу ударил по неподготовленным рецепторам. Он не знал с кем и как начинать диалог. Даже до конца не понимал: нужно ли ему это? В этом подвале и инфекцию словить легко…
— Долго стоять истуканом будешь? — ленивый голос разбил поток мыслей. Лан Цяньцю вздрогнул и наконец заметил силуэт в конце комнаты.
Сгорбленный, все так же не поднимает головы от эскиза. Ци Жуну было все равно, что кто-то явился на его порог. Если деньги есть — гостеприимно постелет клеенку и подсунет пачку сухих салфеток, вытирать слезы от болезненных ощущений.
— Это вы делаете татуировки не официально?
Ци Жун засмеялся от почти стыдливого тона. Резко и звонко, а Цяньцю нервно отшатнулся, как от огня, и врезался в стену, вниз с которой побежала штукатурка.
— Мальчишка, тебе десять исполнилось? Посмотрел «Сыны Анархии» и вдохновился? — наконец изумрудные глаза впились в нежданного клиента. Легкое удивление мелькнуло на лице, но тут же скрылось в тени. Демон, по одному из его прозвищ, тянется на койке, хрустит спиной и вслушивается в скрип старых пружин. — Ну че блять встал, дверь хоть закрой.
Петли снова заскрипели. Духота сдавливала виски. Лан Цяньцю было тяжело сфокусировать взгляд и начать разговор. Он ожидал много, но явно не парня с ярко-зелеными стрелками и взъерошенными длинными черными волосами, умиротворенно сидящего в самом настоящем гадюшнике, закуривая дешевые сигареты.
Ци Жун не спешил разрушать липкую тишину. Прикуривал, выдыхал дым колечками, вспоминал, как разговаривать. За неделю так и не сходил в шарагу, а не пересекаясь ни с кем Демон предпочитал помалкивать. Косо, незаметно разглядывал гостя. Возможно, его братец, Се Лянь, направил или же на стенах в туалете, под столами в столовой нашел завлекающую надпись с адресом: «набей тату, чтобы эффектнее набивать ебала».
Но такое смазливое лицо никогда бы не терлось вокруг стен ПТУ, а уж просиживать штаны там? Острые черты лица, смущенный, но смелый взгляд. Держал осанку так, что у Ци Жуна зачесался язык, как-нибудь съязвить на этот счет. Зрачки сужались от воздействия света. Почти змеиный взгляд.
— Что же такой драгоценный фрукт забыл в моем захолустье? Знак бесконечности тебе и в салоне набьют, — сигарета дотлела до фильтра. Бычок отлетел на пол, приземляясь в переполненную пепельницу. Небрежно. Все вокруг было на грани к отвращению.
— Я… — Лан Цяньцю сделал пару шагов вперед, игнорируя беспорядок вокруг. Волнение ушло, лишь интерес слабо разгорался под ребрами, — Мне нужен рукав!
Фраза вышла громкой. Пафосной.
Вызывающей. Ци Жун наконец встал и молча подошел к Цяньцю, наклоняясь к лицу и медленно выдыхая остатки табачного дыма, серьезно заглядывая в глаза. Брови свел к переносице, а выражение лица было задумчивым, глубоким. Почти силился что-то сказать, застывшему в томительном ожидании Лан Цяньцю.
А после рассмеялся. Так по-детски, хватаясь за живот и сгибаясь пополам. Смеялся, что на глазах выступили слезы. Давился почти не ощутимыми облаками дыма. Попятился назад, чуть не врезаясь в несчастный вентилятор.
На Ци Жуна смотрели, как на идиота и умалишенного. Цяньцю вспоминал, что ему говорили о нем:
— Если ты серьезно собрался к нему, то, наверное, я должен тебя предупредить, — Се Лянь устало вздохнул, потирая переносицу, — Жун достаточно специфический человек… Очень эмоциональный… — было видно, как он старается обойти острые углы и грубые выражения, — Из-за чего его прозвали Демоном, я не знаю, но его имя в своих кругах фактически синоним слова никчемность. Ты сам поймешь, что не просто так приклеилось. И смотри под ноги в мастерской, вряд ли там были перемены с моего последнего визита.
Никчемность… это было не тем словом. Скорее
разруха.
Хозяин подвала, отсмеявшись, чуть сгорбившись, усмехался, следя за задумчивым взглядом. Гость заметно поник. Почти разочаровался: зря искал между пятиэтажек нужный ларек, прикрывающий незаметно расположившуюся дверь с лестницей в подвал.
— Так, что бить будем? Эскиз-то принес?
Лан Цяньцю удивленно распахнул глаза, неверяще моргая. Он был уверен в этом смехе, в этом надменном тоне, в этой смеси эмоций на лице был немой посыл куда подальше. Не имея сил сдержать радости, расплылся в счастливой улыбке, забывая что перед ним совершенно незнакомый, неопрятный парень, крепко обнял Ци Жуна, прижимая к себе.
Приятный запах трав от волос окутал сознание. Спокойствие обняло так мягко и невесомо. «Никчёмный» стоял сурком, не двигаясь и не дыша. Его и обнимать? Подождите, он посмеется. Сейчас, только поймет, как реагировать на то, что
кто-то уже это сделал.
Жун собирает силы, сжимая кулаки, чтобы отрезвить себя. Прокашливается и резко отталкивает, делая шаг назад.
— Знаешь, обнимаются с теми, кто хотя бы имя называет, дурень.
Смущение целует щеки. Улыбка так и норовит снова разъехаться по лицу.
— Лан Цяньцю, некоторые называют меня Тайхуа. Рад знакомству! — тянет руку для рукопожатия. Мурашки пробежали по спине, когда теплой кожи коснулась холодная, бледная рука с длинными лазурными ногтями. Глаз зацепился за весь образ, который можно было рассмотреть в скудном свете. Старая черная футболка, широкие темные штаны с подворотом только на правой ноге, кардиган под цвет стрелок. «Распиздяйский» — так легко и просто называется стиль.
— Хуйхуа, — передразнивает Ци Жун и посмеивается над искаженным в очередном удивлении лицом, — как тебе говорили меня называть? Никчемный червяк? Пока рукав твой не сделаем, не смей так говорить, понял? Можешь демоном называть на крайняк.
— А имя у тебя какое? — Цяньцю не понимал и сам, зачем так настаивает, но для убедительности скрестил руки на груди и смотрел серьезно, вызывая лишь очередную волну смеха от Демона.
— Ебанутый! — пальцы неприятно щелкают по носу. — Ци Жун, если в жопе так чешется.
Лан Цяньцю морщится, но не пытается перечить. Он помнил его имя из рассказа Се Ляня, но спрашивать что-то у него самого
было игрой. Веселой, немного опасной, можно было легко получить по носу. Цяньцю хотел спрашивать все, чтобы услышать колкий ответ и
смех.
Глаза зацепились за интерьер. Много всякого хлама сваленного на столе, вместо шкафа был перекошенный стул. В середине расположилась кушетка, подле невысокий стул и тумба с настольной лампой. На стенах развешаны плакаты с музыкальными группами, постеры фильмов и будто самодельные картины. Мазня красок с непонятно выведенными словами. Цяньцю хотел было спросить, но Ци Жун опередил, переходя к делу:
— У тебя ноги к полу приклеились? Ходить разучился? Блять, не могу с тебя, как котенок, которого в воду бросили. Глаза смотри не урони, — бурчал Демон, заходя за спину Тайхуа и подталкивая к центру, сажая на кушетку. Наклоняется, дабы лица стали на одном уровне, почти упирается лоб в лоб и щелкает пальцами, — земля вызывает долбоебов, ау! Я не могу вскрыть твою тупую башку и узнать, что ты хочешь от меня.
Лан Цяньцю будто под гипнозом. Замечает, что у Жуна розовой помадой накрашены губы и она немного смазалась в уголке. Подсознательно тянется, хватает рукой подбородок и большим пальцем стирает излишки.
— Руки хоть бы помыл, дрочил небось, потом к лицу моему лезешь, — невпопад острит Ци Жун после небольшой заминки и отходит за инструментами. Этот Хуйхуа совсем чокнутый! Непонятное волнение и смущение щекочут горло. Демон выдыхает и достает мятую пачку сигарет. Для начала стоило успокоиться. — Курить будешь?
— Я не страдаю от зависимостей, — Цяньцю прикрывает глаза, но из-под ресниц все равно заинтересованно наблюдает. Жун пожимает плечами, поджигает сигарету старой зажигалкой, которая и не сразу срабатывает, лениво подходит к форточке под потолком, вставая на табуретку с какими-то вещами. Удивление обдает вместе с почти незаметным потоком свежего воздуха. Еще пять минут назад «Никчемный» выдохнул ему в лицо дым, как ни в чем не бывало, а сейчас учтиво курит у окна в неудобной позе. Приятное тепло тлеет в груди.
— Были татуировки до этого? — Ци Жун оставляет форточку приоткрытой, хотя бы немного проветривая помещение за последние дня три. Видя отрицательный кивок, усмехается, — и сразу решил рукав? Ну-ну.
Шелестит бумага, Лан Цяньцю показывает рисунок, смущенно отводя взгляд. Даже лучше, что он не увидел того скептического взгляда, который Демон послал на несчастный «эскиз». Вылизанная типичная композиция. Тигр с грозным взглядом и, кажется, молнии на фоне. Творческая придирчивая натура взвыла внутри, царапая ребра.
— Сесть и заплакать, — коротко резюмирует Жун, комкая бумагу и закидывая куда-то себе за спину. Тайхуа почти вскочил, удивленный и обиженный, но чужой палец прижатый к губам, заставляет стушеваться, — Во-первых, дурень, рукав бить сразу глупость несусветная. Тем более с этим пиздецом, что ты мне принес, — усталый вздох и взгляд, как на глупого ребенка, — Харэ дуться, — снова щелкнул по носу, призывая смотреть в глаза, — Я могу набить вот этот бред и отпустить тебя с чистой совестью, но подумай своей пустой головой, — легонько стучит костяшками по лбу, — тебе нужно потом перекрывать свой бунт за дохуя денег?
— Откуда ты знаешь, что…?
— Что это просто бунт? — губы растягиваются в улыбке. Ци Жун заговорщически оглядывается, подобно вору, наклоняется и шепчет на ухо. — Мысли читать умею.
Цяньцю точно сходит с ума. Удивленно таращится на Демона и отчего-то
верит. Будто бы и правда глаза, подобно нефриту, могут прочитать все его мысли, узнать судьбу, рассмотреть, как жучка от скуки майским вечером.
Смех снова разбивает, выбивает из колеи. Ци Жун снова улыбается, но уже без ехидства. Не зная куда деть, Тайхуа почувствовал, что смотрят на него все равно с пониманием.
— Давай так, шпала ходячая, ты рассказываешь мне, что хочешь, а делаю из этого шедевр с глубоким смыслом. Идет?
Лишь тихий вздох послышался, когда Жуна снова сковали в объятия.
— Соплями мне одежду не запачкай, языком вылизывать будешь.
***
— Серьезно просто въебал ему, потому что это тебе показалось несправедливым? Мале-е-ец, ты конченный, — Демон смеется, что-то карябает в блокноте. Лан Цяньцю смущенно трет нос. Рассказывать о своих геройствах, обнажать душу перед таким человеком, как Ци Жун было странным, доколе непонятным и почти противоестественным. Но он оказался хорошим слушателем, почти наставником, не забывая, конечно, вставлять язвительные реплики, смеяться, откидывая эскиз, толкать в плечо и щелкать по носу, морщиться и закатывать глаза.
Оказывается, у них не сильная разница в возрасте.
Оказывается, у них много общих знакомых. О которых правда Цяньцю отзывается гораздо лучше, нежели Жун.
Оказывается, они учатся в одном ПТУ уже два года. Ци Жун не перестает шутить, что «царя в грязь смело», а Тайхуа даже не пытается обижаться, ведь он так и задумывал.
Лан Цяньцю тянет шею, хочет увидеть, что получается из его рассказа. Ему снова щелкают по носу и это почему-то вызывает только улыбку. Он ловит себя на мысли, что даже от родителей такого не терпел и просил прекратить.
— Знаешь, что у любопытной Варвары оторвали? — Ци Жун прижимает к себе блокнот, сохраняя интригу, и показывает язык, — я тебе что похуже откручу, если не успокоишься.
Азарт на кончике дозволенного. Тайхуа уже не чувствует духоты и неприязни, словно стоило Демону «ожить», так и все вокруг преобразилось.
— Ты ахуел, Хуйхуа?! — ловкие пальцы проскальзывают под футболку и бегают по выпирающим ребрам. Смех разбивает воздух. — Перестань, блять, пердун!
Цяньцю не перестает, лишь перехватывает за талию крепче и тянет к себе. Ци Жуна прижимают к груди и, игнорируя все вопли, заглядывают в блокнот. Сбитое дыхание и осуждающий взгляд вызывают лишь наглую улыбку. Руки с талии Демона Лан Цяньцю так и не убирает, с интересом всматриваясь в рисунки.
Изначальный тигр уменьшился и смотрел карикатурно искаженной мордой, его ударила в темечко молния. Рядом были наброски профиля с пластырем на разбитом носу, кривых котов в очках и надписи «пошли все на хуй». В самом углу был изображен уже полноценный профиль. Узнаваемый.
Профиль Тайхуа. На рисунке уголки губ были слегка приподняты. Глаза будто искрились, смотрели так живо и ярко.
— Долго меня прижимать к себе будешь?
«Всегда» подавленно осталось внутри. Лан Цяньцю все же убирает руки, незаметно касаясь оголенной части чужой руки. Ци Жун быстро соскакивает на пол и разминается, недовольно причитая, стараясь не поворачиваться лицом, дабы не признаться в том, что
позорно покраснел.
— Предлагаю, сначала набить того тигра, а дальше глянем, — прокашливается, все же оборачивается и смотрит в глаза, возвращая хитрую улыбку.
***
— И не напрягай руку, блять! Уши откручу и на задницу приклею!
Тайхуа улыбается, но серьезно слушает и кивает. Пока что он не догадывается о незаметном послании «хуй», которое Ци Жун любезно сделал хной для разнообразия картины.
Они просидели в общей сложности часа три. Отвлекаясь на перерывы, хоть и Лан Цяньцю хорошо держался, несмотря на болезненные ощущения, но Жун порой устало вздыхал, бурчал на «старую клячу машинку — хули нормально не работаешь», предлагал чая и устраивал перекуры, думая над новыми частями эскиза.
— Сколько с меня в итоге? — Тайхуа отлипает взглядом с татуировки, заклеенной защитной пленкой, и следит, как Ци Жун лениво собирает инструменты.
Демон отрывается от занятия, задумчиво осматривает кушетку.
— Десять тысяч на карточку, жду до вечера, — Лан Цяньцю спокойно кивает. Он ожидал даже больше, даже если они не сделали задуманный рукав. Жун хмыкает и подходит ближе, заглядывает в глаза, в самую душу.
Мысли читает. Кладет ладони на щеки, оглаживает прохладными пальцами скулы и рвано выдыхает в губы, прежде чем поцеловать. Тайхуа замирает на мгновение, не чувствует пола под ногами. Ци Жун проводит языком по губе и отстраняется, как ни в чем не бывало, — ладно, для первого раза скидка пятьдесят процентов, Хуйхуа.
— А если еще раз поцелуемся, то шестьдесят?
— Щелбан и переплата в три раза.
Лан Цяньцю смеется, задирая голову и расслабленно выдыхая. Совершенно не жалеет, что спустился в этот подвал, что решился сделать тату.
Ци Жун. Никчемность, разруха, многогранность. Лан Цяньцю смотрит на свою руку, вспоминая прикосновение прохладных пальцев, уточняющие вопросы о самочувствии, грубые шутки и звонкий смех. А также внимательный взгляд, поджатые в сосредоточении губы и иногда высунутый кончик острого, во всех смыслах, языка. Взгляд переместился на пустые участки. Осталось лишь выбрать эскиз и
они снова встретятся.
