Любовь дьявола

Я всегда считал, что отец, низвергая с небес, лишил меня способности любить, а ещё и нормально ходить. Так как во время падения я неплохо так оббил несколько горных вершин и на камешки разобрал один из дворцов Ватикана. От всего того пострадали не только крылья, которые теперь были чернее ночи с изредка встречающимися серыми перьями, но и моё колено. Я тогда даже позавидовал, насколько хорошо была рассчитана траектория. Да, вероятно так и было. Многие смертные, заслышав имя в ужасе бежали. Они утром молились в своих храмах о прощении их грехов, а вечера проводили в компании продажных девиц, вина и всего что по мнению этих людей изобрёл я. Знали бы они насколько ошибаются, возненавидели друг друга ещё сильнее. А я? А мне претило их лицемерие друг с другом, с собой. И порой я с удовольствием отправлял их на заслуженную казнь. Их проблема, конечно заключалась не в этом. Всё эти пьяницы, развратники частенько избегали моего наказания, и далеко не по воле отца… Не зря же им была дана свободной воля. Вопреки мнениям о том кто из высших существо является судьёй, я считаю, что человек сам справляется с этой должностью. Из-за этого мы с Иешуа довольно часто спорим. Я порой наведываюсь к нему, или он ко мне. Мы подолгу можем сидеть, пить вино и рассуждать обо всем на свете. Мне нравился этот человек, нравилась его преданность собственным суждениям. Нравилось, что в отличие от большинства философов, он не старался доказать правоту суждений, образ мыслей. Меня он слушал с таким же интересом, что и я его. Мы были разные, но оттого становилось ещё интереснее. Да с ним было хорошо, даже слишком наверно. Мне нравились долгие беседы, иногда споры, в коих Иешуа участвовал крайне неохотно. Приятен слуху был тихий спокойный голос. Мы были похожи на старых, очень старых друзей, и узнай об этом люди, их мировосприятие изрядно бы пошатнулось. На поверку Га-Ноцри первый сказал эту шутку, хотя спустя столько лет я уже было начал задумываться об отсутствии у него чувства юмора. Однако с момента посещения Рима прошло много времени, а я уже изрядно устал от общества святого, посему было принято решение посетить один из городов нового мира. Ничего я не ожидал от этого визита, выбрал город наугад и сразу отправился. Им оказался — Москва. Советский союз. Название страны мне уже не предвещало ничего хорошего, однако я всегда был оптимистом, да и моим людям не помешает развеяться. Я отпустил их развлекаться с перепиской, чтоб никаких чудес и бесчинств без моего на то согласия. Они болванчиками покивали и разбежались кто куда. Я прекрасно был готов к тому, что за двоим из них придётся убирать. Но на удивление меня никто не тревожил. Я гулял по городу в одиночестве, хотя и городом то можно назвать с трудом, одна большая стройка. Мы договорились, что свита заберёт меня откуда бы ни пришлось. Так же Азазелло я поручил подобрать неплохую квартирку. И вот я гулял по городу до самого вечера. На глаза попалась вывеска. Яркими буквами было написано, что ресторан предназначался для писателей. Даже для меня внезапно начался дождь, я уже хотел поскорее уйти, но тут моё внимание привлёк человек, выходивший из ресторана. Он накинул легкое пальто на плечи, в зубах была зажата сигарета, а сам он кажется искал спички или зажигалку. Как только он оказался в достаточной близости, я создал это простое средство добычи огня, и после звонкого щелчка, перед лицом человека вспыхнуло пламя. Прикурил и только после поднял на меня взгляд. Его пальто промокло от дождя, я сделал шаг назад, освобождая место под навесом. Сам не знаю, что за внезапный порыв альтруизма, но он меня заинтересовал. Эта глубокая печаль в глазах не было похожа на печаль других, в тёмных глазах не блестел гнев, наперебой с ненавистью и отвращением. Только какое-то… смирение. Мне они напомнили глаза Иешуа, перед самой казнью, когда прокуратор объявил помилованным Варавана. Мне стало интересно, на что ещё способен этот человек. — Вы писатель? — Я решил взять на себя роль богатого иностранца и единственный кто пришёл на ум стал Мефистофель Гете. Почему нет в таком случае? — Писатель — Я слыше его обреченость в голосе, чувствую грусть и лёгкий страх — обычные эмоции, меня это не занимает. — А вы из Германии? Из Германии? О нет, я из самого самого Эмпирея. Но об этом лучше промолчать. — Да, из Германии тоже. — Мне не сложно говорить с акцентом, я понимаю любой язык. — Что ж, и по какому поводу в Москве? — Что? Я повернул голову к писателю. Он только что задал этот вопрос на немецком, чтобы иностранцу было более комфортно общение с ним. В голосе все же слышится акцент, что значит он изучал его не с детства, но он не настолько различим как мой, а значит изучает сий язык давно. Меня это… удивило. Несмотря на неуверенность писатель старался говорить чётко. — Я приехал на конференцию… Но не только, мне интересно узнать здешних людей. — Решив отыгрывать роль до конца отвечаю я. Мой знакомый слегка склонил голову. Я знал, что что-то произошло. Сам не знаю почему, но захотелось узнать об этом от него, а не лезть в чужую голову. — У вас что-то произошло? — Да, мою пьесу сняли с постановки, а сейчас лишили писательского билета. — Он делает затяжку, с я не подаю вида, что вижу как писатель рассматривает меня. — За что с вами так? — Я беззлобно улыбаюсь, замечаю его взгляд на моих губах. — За то что ещё вчера было можно, а сегодня нельзя. — Писатель улыбается тоже. Надо же как красиво говорит. Точно писатель. Я решил, что раздобуду его пьесу, редко случалось, когда творения людей так меня интриговали. — А сейчас пишите что-то? — Я незаметно щелкаю пальцами и дождь прекращается, человек этого и не замечает вовсе. — Есть одна задумка, но я в ней не уверен. — О, я прекрасно знаю о чем думает смертный! Его подпорченное алкоголем и никотином сознание, легко поддаётся на мои манипуляции. Я невесомо вкладываю в его голову нужные мне образы. — Почему бы не написать о дьяволе? Он бы навёл здесь порядок. — Смертный рассмеялся, что меня тоже удивило. — Что же, мне пора! Позвоните мне. Человек взял мою визитку, намеренно коснувшись кончиками пальцев. Я видел насколько сильно заинтересовал мужчину, чьи пальцы слегка дрожали. Звук мотора привлёк его внимания, я махнул ему на прощание рукой, на что тот неуверенно поднял свою. Даже в машине я продолжил за ним наблюдать. Никто из свиты меня не беспокоил. И наверно второй раз за вечность меня интересовал человек. Я старательно подкидывал ему нужные образы, а он лишь с удовольствием принимал все даваемое мной. Я видел как он писал, вливая в себя дешевый алкоголь. Видел безумие в чужих глазах. Я знал с его стола никогда не исчезла моя визитка. Спустя неделю, я решил все-таки проведать моего писателя. Моего? Да, моего. От такого обращение мёртвое сердце хотелось биться вновь. Хотя оно с самого рождения не было для того создано. Я пришёл, когда несколько глав уже готовыми лежали на писательского столе. Человек открыл мне дверь и выглядел весьма удивленным. Я наврал, дескать адрес узнал у одного из владельцев театра, и он поверил. На чужом лице сияла красивая улыбка, яркая, солнечная. Я невольно вспомнил яркую благодать небес. Кажется Иешуа ещё показывал его одному из смертных — Данте. Пренеприятнейший персонаж, в моем царстве он уже семьсот лет обитает. Но чужие глаза все ещё полны отчаяния, я хочу узнать его. Человек с удовольствием читает мне главы своего романа. Вижу и чувствую его смущение предо мной за свой образ жизни. Но мне по большому счету на это все равно. Моя свита развлекается, почему бы и мне не делать то же. Я по-хозяйски лёг на его узкий диван, мой смертный расположился на стуле за столом и читал. Я знал сюжет от и до, знал чем он закончится, но все равно было интересно в какие слова облек, созданные мной образы, творец. Я почувствовал стыд писателя, что он списал с меня образ дьявола и поспешил похвалить его за это, выразить восхищение его талантом. Тогда я не понял что сотворил. — Вы видите в мне дьявола? — Ваш образ, профессор. — Мужчина отвернули голову в сторону от огня. Думал так я не замечу рдеющие щеки. Напрасно, все же тьма моя стихия. — Я думаю, если бы дьявол явился в Москву, он бы выглядил как вы. Я чувствую чужое волнение, он боится что сейчас я запрещу ему списывать с себя персонажа, что встану и уйду. Глупый, не знает что все образы рисую ему я. О! Ещё вижу он желает, чтобы я запретил. Сейчас в тёмной комнате медленно подошёл к нему, взял за волосы и властно прошептал на ушко, что запрещаю. И ему ничего не останется как подчиниться мне. Я усмехнулся чужой фантазии, не первый раз меня садистом представляют. А впрочем… Я встаю с дивана и медленно подхожу к писателю. В тишине слышу сбившееся дыхание, зарываюсь пальцами в длинные волосы, на что человек едва слышно выдыхает. Сжимаю пряди. Не сильно, нет. Я не хочу причинять ему боль, не хочу утверждать власть. В чужих глазах мелькает удивление. Писатель ожидал грубого обращения, боли и унижения. Весь мой вид говорит о том, что лишь на это я и способен. В груди кольнуло от таких мыслей моего человека Я не принуждаю, смертный сам повернулся ко мне, сам запрокинул голову. Я глажу волосы. — Пишите мой дорогой, пишите… Мастер. — Обращение моментально всплыло в голове. Но закусывает губу и кивает. Я улыбаюсь, стараюсь делать это нежно. К чему пугать и без того испуганного Мастера. Я наблюдаю. Писатель не встал со стула. Он тяжело дышит, в голове мелькают сцены поцелуя. То нежного, то грубого и он сам не может решить, какая фантазия больше по душе. Я решаю немного разбавить его мысли, покинув сцену соития. — Нет! — Громко кричит мой Мастер. Как же так, верно? Тебя никогда не интересовали мужчины. Что же сейчас с тобой происходит? Я позволил себе только одну такую забаву, не хочу ломать его. Какое иррациональное желание для сатаны — Не делать чужих страданий. Я пришёл следующей ночью, приходил почти каждый день, даже когда ему было нечего мне предложить для прочтения. Я просто хотел быть с ним, пить вино, которое я приносил, курить. Всегда старался принести, что-то с собой, будь то еда, напитки или подарки для моего писателя. Он принимал все, со смущенной улыбкой. А ещё хотел, неимоверно хотел чтоб я его поцеловал. Его желание можно было физически ощутить, оно висело в воздухе делая его сладким с легкой остротой. Как и хотел творец. Нежно, но властно, чтоб его губы кусали, но не до крови, чтобы держали за волосы, но не грубо, а лишь удерживая, чтобы прижали к стене и держали не в ловушке, а в надёжной защите. Я все это видел. Я не чувствовал от него исходящей похоти, лишь трепет и доселе неведомое мне чувство. В один из вечеров я сидел на диване и читал роман. Я знал какие листы сжёг мой писатель и преднамеренно вложил их в необходимую главу. — Мой дорогой Мастер, скажи а что это? — Я подхожу с его сожженными листами. Вижу как ты бледнеешь, вижу как твои щеки и шею заливает вишнёвый цвет… Чувствую. В твоей голове творится невесть что, и я знаю в глубине души ты хотел, чтобы я это прочел. Как твой герой присягает на верность сатане. Ты ведь умный, ты догадался. Кладу листы перед тобой, а руками сжимаю плечи. — Хочешь этого, Мастер. — Нежно шепчу на ушко. Ты вздрагиваешь. Боишься что я разозлюсь, что покину навсегда… Ты боишься самого себя, своих мыслей, желаний. Я это вижу. Я знаю твой ответ. Тени по моему велению оплетают ноги и руки, ты дергаешь им в попытке вырваться, но тебе нравится. — Пожалуйста… — О чем ты просишь, ангел? — Ммм? — Отпустите. — Слабым голосом произносишь ты. И я… Остановился. Я знал, ты не надеялся на такую милость. Твой голос слаб и полон отчаяния, я не хочу быть тому причиной. В голове мелькает осознание. — Ты считаешь я зол на тебя? — Чувствую, как бешено стучит твоё сердце, как тяжело ты дышишь… Чувствую боишься. Не хочу быть причиной твоего страха. Отзывают тени, ты свободен. Как мне показать, что я не сделаю больно? Я жду ответа. — Зачем вы здесь, мессир. — Ожидаемо. Что же дьяволу может понадобится от человека, и невдомек что он может быть просто интересен как собеседник, личность. Что я хочу узнать его как он меня. Я кладу ладони на твою грудь и прижимаю ближе к себе. — Ты интересен мне, мой Мастер. — Решаюсь на правду. Я не сильно представляю как следует утешать людей. Обнимаю и кладу голову на плечо. Кажется сработало. Направляю в чужую голову образ, что не собираюсь причинять боль. А он, глупый, уже столько напридумывал, ужели и правда считает, что способен сотворить с ним такое… Я же дьявол. Этим все сказано, да? Значит на нежность не способен. Только на грубость, боль и унижения? — Чтоб ты знал, подобное меня никогда не интересовало. — Эта фраза тебе немного раслабила. Я встаю и сижу ь к тебе на колени, не зажимаю и даю свободу вырваться. Приближаюсь к тебе, смотрю на губы, потом в глаза. Я впервые прошу разрешения поцеловать кого-то. Ты прикрываешь глаза — немое согласие. Я трогаю своими губами твои. Ты вздыхаешь и приоткрываешь их, в голове слышу твою мольбу о продолжении. Чувствую твои неуверенные руки на талии. Я целую тебя. Обвожу языком кромку зубов, ты скрываешься на тихий стон. Прикусываю нижнюю губу, опять стонешь. Ты согреваешь меня, твои губы, как и кожа, излучают тепло. Его не сравнить с жаром преисподнии, это тепло солнечных лучей. Я же излучают свет звёзд, холодный не способный согреть, но я уверен твоего тепла хватит на нас двоих. — Пойдём со мной, мой писатель. — Шёпотом предлагаю я. Ты знаешь, я никому не предлагал подобного. Люди сами звали меня, молили забрать с собой. Я давал ложную надежду, а после сбрасывал с пьедестала как только рвалась нить жизни. — Мне не нужна твоя душа, ты волен уйти когда захочешь. — Разглядываю твоё лицо. Влажные от поцелуя губы, рдеющие ярким закатом щеки и глаза… В твоих глазах нет больше страха, что успокаивает меня. — Я не захочу. — Знаю, ты опасаешься этого ответа. Страшно что я обману, но вижу что доверяешь. И я ценю это доверие. Смотрю в твои глаза с всей нежностью на которую способен. Не хочу чтоб ты меня боялся. Не хочу причинять боль. Не хочу быть причиной слез. Хочу сделать тебя счастливым. А на земле ты вряд ли найдёшь его, мы оба это знаем. — Я боюсь не вас, а… — Себя! Я знаю. — Ты улыбаешься и сам тянешься за поцелуем. Теперь он не длится долго, сам разрывают его и тяну тебя на кровать. Ты больше не боишься, но я все равно предпочту традиционные методы, у тебя будет время привыкнуть и понять, что моя магия не причинит тебе вреда. Ты красив, я целую тебя везде, я знаю где коснуться чтобы доставить как можно больше удовольствия. Ты выгибаешь спину, и осмелев держишь мою голову показывая где коснуться губами языком. Как знаю я все по худшую казнь, так знаю и про лучшее наслаждение. Ты заканчиваешь с моим именем на устах, я накрываю их своими. После твоё тело найдут рядом с письменным столом. Ты не соврал. И действительно пошёл за мной. Я не стану заключать сделок со своим ангелом. Я читаю тебя, знаю что ты чувствуешь и наверно чувствую тоже самое… Мы читаем твой роман, здесь его сочли великим, но куда людям до бессмертных.