Get high

Небольшая зашторенная наглухо спальня утопала в густом смолистом дыму. Геллерт ворвался в нее даже не сняв ботинок, бешено повел глазами и взмахом руки разогнал сплетающийся лентами дым. — Альбус! — рыкнул он, метнувшись к постели, и выдирая из расслабленных пальцев Дамблдора почти потухшую трубку. Дамблдор распахнул покрасневшие глаза, взглянул на Гриндевальда с абсолютным не узнаванием на бледном истончившемся лице и вдруг рассмеялся — хрипло и натужно, неловко садясь и цепляясь тонкими пальцами за ремни боевой портупеи Геллерта. — О, ты вернулся! — расслабленно протянул он, покачнувшись, и едва не завалился обратно. Фыркнул, давясь очередным сухим смешком, перебирая пальцами по чужой, резко вздымающейся, груди. — Я совсем не слышал, как ты вошел… Геллерт так крепко сжал в пальцах костяную трубку, что едва не переломил ее надвое. Увлечение Альбуса опием началось совсем недавно, но уже успело перешагнуть всякие границы дозволенного. Он попробовал его случайно, вернее, это Геллерта надоумил его зайти в один из новомодных кафешантанов, где помимо алкоголя и удовольствий плоти, подавали дурманящие сборы на основе магловских наркотиков. Это увлечение пользовалось популярностью не только у не-магов. Альбус сначала долго отказывался, поглядывая за Геллертом блестящими слегка испуганными глазами сквозь завесу густого дыма, но когда на очередной затяжке Гриндевальд потянулся к его губам — позволил себя поцеловать, вливая густое смолистое молоко изо рта в рот. Задохнулся, закашлялся. Гриндевальд рассмеялся его неопытности и протянул трубку, еще хранящую след его влажных губ на мундштуке. В ту же ночь они впервые переспали, опьяненные новыми ощущениями и жадностью собственной страсти. Вскоре выяснилось, что дымное зелье усиливает природный дар Альбуса к легилименции до каких-то невообразимых масштабов, ко всему прочему убирая последствия применения ментальной магии почти до нуля. Ал пристрастился к опиуму слишком быстро: казалось, Геллерт лишь моргнул однажды, а тот уже не расставался с изготовленной на заказ костяной трубкой, улыбаясь как падший ангел и сверкая теперь совсем не невинными глазами в кружеве рыжеватых ресниц. Он насквозь пропитался дурманящим, горьковатым и безмерно тяжелым ароматом: волосы, одежда, даже зазолотившаяся от ласкового французского солнца кожа теперь отдавали смолистым флером. — Ал! — Геллерт встряхнул его, пытаясь привести в чувства, но Альбус лишь вяло от него отмахнулся, ломко толкая в грудь. Движения его были мутны и ленны, двигался он словно в глубокой усталости — или в толще воды, а вот сознание, Геллерт знал это по опыту, напротив пребывало в лихорадочном волнении. — Ты слишком громко думаешь! — Альбус скривился, прижимая ладони к глазам и с силой надавливая на тонкие веки. На коже остались мазки краски, которой Дамблдор нынче густо чернил ресницы. Геллерт отбросил трубку и склонился над ним, с силой отводя ладони от лица и пытаясь поймать расфокусированный взгляд. — Замолчи!.. — Я молчу, черт тебя дери! — рявкнул Геллерт в ответ, с силой встряхивая его за предплечье, второй рукой зарываясь в свободно струящиеся по плечам волосы и накручивая их на кулак. Альбус запрокинул голову, тихо охнув. Замер так, вперив невидящий взгляд в полог кровати, и медленно облизал сухие губы. — О, так тоже ничего… — пробормотал он, подворачивая тонкие пальцы под плотный кожаный ремень, оплетающий грудь Геллерта, и дергая на себя. Гриндевальд, не удержав равновесия, в последний миг уперев колено между распахнутых бедер. Халат на Альбусе разошелся, обнажая бледные колени и выше — там, где не было белья. Кожа — нежная и гладкая, густо покрытая веснушками, как звездное небо, — отчего-то эта кожа, один ее промельк взбесили Геллерта до алой пелены перед глазами. Он размахнулся и залепил Альбусу тяжелую оплеуху так, что голова мотнулась в сторону, а волосы ссыпались на лицо, скрывая горящий пугающим огнем взгляд. — Ты, Фенрир тебя пожри, должен был появиться сегодня на ужине! Мы договаривались, Ал, я напомнил тебе утром и оставил карточку с прямым портключом. Герр Махтенберг! Ты обещал его прощупать. А где твой хваленый дар, когда он так нужен? Блядь, Альбус, ты вообще меня слышишь?.. Альбус поднес к лицу дрожащую ладонь, отметая прилипшие к влажным губам пряди. Нижняя оказалась разбита — Геллерт задел ее тяжёлым кольцом. Капля крови расчертила спекшуюся корку кармином, западая в трещинки. — Не делай так, больно, — точно капризный ребенок протянул Дамблдор, вскидывая на Геллерта пустые глаз. Зрачки расплылись, почти полностью перекрывая радужку, оставляя лишь тонкий голубоватый обод по краю. Гриндевальд скривился и отшвырнул его от себя. Вскинул и уронил бессильно руки, чувствуя, как магия вьется вокруг него, пощелкивая, точно извозчик кнутом. Альбус медленно сел, облизнулся и глянул из-под растрепанной челки. Неуверенно фыркнул и вдруг хрипло расхохотался, прижимая ладони к лицу, стремясь затолкать этот ломкий, больной и неуместный смех обратно в глотку. Геллерт замер, уставившись на него в бессильной ярости. Он в ужасе смотрел на дело рук своих, не зная, что предпринять, как спасти этот тонущий в пучине безумия корабль. Некогда остро отточенный ум Дамблдора теперь пребывал в полнейшем беспорядке под влиянием наркотического зелья. После подобных выходок он отсыпался по полтора суток, а вставал с постели вялым и рассеянным. Колдовал вспышками, то вовсе забывая, что обладает непомерной силой, то изливая ее вовне как хлещущий поток, снесший плотину. Геллерт солгал бы, если бы сказал, что это его не пугает. Но больше его пугало то, что он не знал, решительно не знал, что предпринять. Альбус смеялся. Резко проступившие под полами расшитого халата ребра ходили ходуном как крылья испуганной бабочки. Геллерт так крепко сжал челюсти, что почти слышал скрип своих костей. Дамблдор неожиданно оборвал безумный смех и уставился на него сквозь разъятые пальцы, не отнимая ладоней от лица. Выражение глаз изменилось, став по-детски испуганным, слегка безумным. Геллерт отступил от постели на шаг, потом еще и еще. Ал резко подхватился на ноги, покачнулся и опал коленями на пушистый ковер. Отмел со лба волну спутанных, отросших ниже локтей, волос и словно в молитве поднял к потолку перекошенное страхом лицо. — Не смотри на меня так! Я виноват, да, признаю… Прости меня, ты должен… — он испуганно замер, зажимая рот ладонью, а потом подался к Гриндевальду прямо так, не вставая, цепляясь ломкими пальцами за пояс его брюк. — Я искуплю вину, обещаю, только не смотри… черт, не уходи, Лерт… Его сбивчивая, но абсолютно лишенная красок, монотонная речь казалась неживой и пугающей: губы шевелились, но слова входили откуда изнутри. Геллерт потянулся его оттолкнуть, но Альбус на удивление ловко перехватил его руку и прижался губами к основанию большого пальца. Обвел линии ладони языком, оставляя влажный след, толкнулся распахнутым ртом к запястью, задирая манжету. Гриндевальд замер, не смея пошевелиться, словно перед ним сидела сейчас бешеная хищная тварь, готовая полакомиться его мягким мясом. Острое плечо мигнуло, когда шелк халата скользнул вниз по чужой спине. — Только говори со мной, пожалуйста. Геллерт… не замолкай… У тебя такой голос… такой… — Альбус сбился, шумно выдохнул и подтянулся на руках, цепляясь пальцами за ремни, пересекающие торс. Гриндевальд смотрел на него снизу-вверх, не уверенный, что именно чувствует — и что должен. Возбуждение свивалось внизу живота тугим узлом — привычное, но до боли неуместное. Альбус и раньше будил в нем противоречивые эмоции. Тонкий и гибкий — почти изящный, но высокий и широкоплечий, по-мужски жилистый, — он был словно чертова орхидея: так и хотелось сделать больно, сломать, растоптать тяжелыми сапогами. Или же сорвать этот невинный цветок, навеки укрыв под хрустальным колпаком. Геллерт протянул руку и уложил на спутанный рыжеволосый затылок. Зарылся негнущимися пальцами в волосы, касаясь влажной от испарины кожи. Резко выдохнул и дернул Альбуса на себя, вжимая лицом в напряженный пах. Дамблдор коротко фыркнул: задохнулся от силы касания. Покорно прижался щекой, раскрыл рот и провел влажным языком по вздыбленной ширинке. На кожаных штанах остался липкий след его слюны. Геллерт сглотнул и хрипло выругался на немецком, свободной ладонью в три счета расправляясь с пуговицами. — Давай, будь умницей. Сделаешь мне хорошо? — он не спрашивал — приказывал. Дамблдор лихорадочно закивал и потянулся помочь себе руками, но Геллерт рыкнул на него, и Ал понятливо спрятал их за спину, сцепляя в замок. Он сидел перед ним на коленях, шумно и часто дыша, потираясь и облизывая его плоть через тонкую ткань белья. Геллерт, набрав полные горсти густых волос, вжал его крепче, тихо застонал, когда зубы чувствительно задели головку. — Осторожнее, дьявол! — рыкнул он, рывком отстраняя Ала за волосы и вновь стегая по щеке. Альбус застонал, сдвигая колени. Геллерт опустил взгляд, замечая, что у него уже тоже стоит крепко и сильно. — Какой же ты… — Какой? — сдавленно выдохнул Дамблдор, запрокидывая голову и глядя на него из-под повлажневших ресниц. Краска, размытая испариной и навернувшимися от боли слезами, окрасила нижние, чуть припухшие веки мазком угольной туши. Геллерт провел по его щеке большим пальцем, оставляя темный след на пылающей коже. Альбус облизнулся и вдруг высунул язык, опуская ресницы. Это стало последней каплей. Гриндевальд сам сдернул белье вниз и, перехватив себя у основания, провел сочащейся смазкой головкой по припухшим губами. Альбус лизнул его плоть, собирая на язык солоноватый привкус, и нетерпеливо сглотнул. Геллерт толкнулся в томительный плен его рта — резко и неуступчиво, входя рывком почти до горла. Дамблдор закашлялся, под воспаленными веками собралась соль, но не отодвинулся. Лишь сморгнул слезы, прокатившиеся темными дорожками к вискам, и обхватил любовника за бедра, вылизывая и лаская. Гриндевальд переступил на ослабевших ногах, привалился бедрами к краю стола. Альбус, не открывая абсолютно черных от похоти глаз, подался следом. Геллерт помедлил, наслаждаясь видом, а потом наступил тяжелой подошвой на белое бедро, подводя мысок сапога в опасной близости к паху. Ал задохнулся вибрирующим в глотке стоном, захныкав как мальчишка. — Вот так, умница… отлично принимаешь, — пророкотал Гриндевальд, не узнавая собственного голоса. Альбус глянул на него из-под влетевших стрелками мокрых ресниц и жадно насадился глубже. Весь он был напряженный, как перетянутая струна, и дрожал, впиваясь короткими ногтями в бедра Геллерта до жгучих царапин. Зажатый между худыми бедрами член подрагивал, пачкая влагой шелк халата. Геллерт ругнулся, очередной раз ощутив касание зубов к напряженной плоти. Отяжелевшие яйца заломило. Альбус задохнулся и выпустил его целиком, вжимаясь горячим лбом под тазовой костью. Геллерт толкнул его сапогом в плечо, роняя на пол. Схватил за загривок как нашкодившего книззла и бросил грудь на смятую, разворошенную постель. Дамблдор вскрикнул, пытаясь подняться на разъезжающихся коленях, но Гриндевальд вжал его щекой в покрывало, с оттягом ударив по ягодице. — Прогнись, — велел грубо, задирая шелк халата до самых лопаток. Острый гребень позвоночника проступил ярче. Гриндевальд, рвано вздохнув, прижался губами к пояснице, длинно лизнул расслабленным языком и прикусил возле отчетливо проступившей ямочки. Альбус заерзал под ним, пытаясь то ли свести колени, то ли найти положение устойчивей, но Геллерт надавил на загривок, пригвождая к месту. Оттянул худую ягодицу и, не давая себе времени передумать, прижался ртом к пульсирующему входу. Альбус зашелся высоким, звонким стоном, который быстро оборвался, заглушенный прикушенным ребром ладони. Геллерт, ощущая колотящую любовника дрожь, прижался к кольцу мышц губами, толкаясь внутрь кончиком языка и щедро смачивая слюной. Так они еще не пробовали, никогда не пробовали. Альбус взвился и захныкал, комкая в пальцах покрывало. Он вильнул бедрами, то ли стремясь уйти от слишком откровенной ласки, то ли насадиться глубже. — Ге… Гельхен… Да… М… — бессвязно зашептал он, заводя руку назад и зарываясь пальцами в растрепанные светлые пряди. Разъезжающиеся колени грозились вот-вот подломиться; Геллерт перехватил его за бедро, жестко фиксируя под собой, вылизывая в беспорядочной, лишенной всякого ритма порочности. По дрожащим, покрытым мурашками, бедрам текла слюна. Альбус вскрикивал, сжимая зубами покрывало, впиваясь короткими ногтями в загривок Гриндевальда до алых полукружий. — Прошу… Пожалуйста… Возьми меня… — простонал он на выдохе, перекатывая голову по постели в бессильном желании большего. Геллерт медленно отодвинулся, перехватил себя у основания и больно сжал, пытаясь хоть так вернуть ясность мысли и отстрочить разрядку, но помогло слабо. Пульсирующая, влажная дырка была алой и блестела от его слюны. Гриндевальд на пробу толкнулся пальцами, но Ал, извернувшись, ударил его по руке. — Плевать! Давай так… я готов, — всхлипнул он, зарываясь влажным от слез лицом в постель. Геллерт оскалился, выгладил его от поясницы до затылка, пристроился, размазывая смазку с головки по кольцу приоткрывшихся мышц, и плавно толкнулся внутрь. Они протрахались половину вчерашней ночи, и под утро Альбус, истощенный и усталый, уже лениво покачивался на его бедрах, опираясь ладонями о плечи, но сейчас он был таким тесным, словно Геллерт решил трахнуть девственника. Слюны было ничтожно мало, шло так туго, что почти больно. Дамблдор стонал под ним, подгоняя, и вилял бедрами как бесстыдная шлюха. И, о, блядские боги, как же это было хорошо. Геллерт вошел целиком, подтянулся на руках, впиваясь зубами рядом с трогательно выступающей бусиной шейного позвонка на загривке. Альбус, выгнувшись в пояснице точно бескостный, нашел его ладонь и сжал, сплетая пальцы. — Да-да-да, — скороговоркой выдохнул он и подался бедрами назад — навстречу. Геллерт, положительно теряя последние остатки разума, навалился на него, грубо вбиваясь через сопротивление мышц. Движения бились в рассинхрон, жесткие ремни портупеи, которую Геллерт так и не снял, терлись о влажную кожу веснушчатой спины, оставляя алые полосы. Альбус беззвучно постанывал, задыхаясь и сжимая ладонь Гриндевальда в своей так, словно хотел переломать ему все кости. Долго этой пытки они не вынесли. Альбус дернулся, глухо вскрикнул и сжался так, что у Геллерта потемнело в глазах. Он на инстинктах вбился по самый корень и кончил, наполняя чужое нутро спермой. Разрядка оглушила и выбила из легких последние капли кислорода. Гриндевальд распластался на вздрагивающем любовнике сверху, прижимая того к постели тяжелым горячим весом. — Думал, сдохну… — прошептал куда-то в затылок. Все тело Альбуса била колкая дрожь. Он лежал, уткнувшись лицом в покрывало и тихо всхлипывая. Геллерт осторожно вышел, провел пальцами по его промежности — только порвать еще не хватало, но крови не было. Бессильно обмякнув, он привалился спиной к столбику кровати и потянул Альбуса на себя. Тот приник безвольной марионеткой, пряча лицо в изгибе его плеча. — Ты?.. — неловко спросил Гриндевальд, поглаживая его по спутанным волосам. Дамблдор слабо пошевелился, мотнул головой. — Протрезвел, — хрипнул сорванным горлом. Геллерт поцеловал его в макушку и замер. От Альбуса чадило нездоровым жаром, но дрожь постепенно успокаивалась. Сколько они так просидели, Гриндевальд не знал, но наконец Ал нашел в себе силы отстраниться; стер с алых скул влажные дорожки, лишь сильнее размазывая остатки краски. Вскинул на Геллерта осознанный и очень виноватый взгляд. — Прости, — слова давались ему тяжело, шли через силу. Мышцы горла, должно быть, болели и саднили, — Я правда… забыл. Заигрался. Гриндевальд устало кивнул, коснувшись губами его кипящего лба. — С этим нужно что-то делать, — промолвил он устало. Альбус слабо кивнул и потянулся к нему, обнимая лицо ладонями. Поцеловал долго и упоительно нежно, раскрывая губы языком. Геллерт ответил, опуская отяжелевшие веки. После выплеска неумолимо клонило в сон, но стоило сначала принять ванну. Дамблдор то ли подумал о том же, то ли все еще с легкостью проскользнул к нему в голову. — Горячая ванна? — шепнул он, отстраняясь для вдоха. Геллерт фыркнул и неоднозначно дернул плечом, не говоря ни да, ни нет. — И заживляющее. Как минимум для связок, а то завтра будешь хрипеть. Альбус смущенно дернул углом губ в намеке на улыбку и опустил глаза. — Ты был такой злой, но мне… — он зашелся в порыве сухого кашля, растер шею, коснулся кончиками пальцев искусанных губ, сверкнув глазами из-под густой тени ресниц, — мне понравилось. Повторим как-нибудь? Без всего этого, конечно… Геллерт закатил глаза, собирая оставшиеся силы, чтобы подняться и дотащить их обоих до ванны. Запинаясь за порожки и сброшенную одежду, они добрели до ванной комнаты. Альбус жмурился и тер глаза, и едва переступив порог, ускользнул к зеркалу; скривился. — Ты не видел мою?.. Геллерт молчаливо сунул ему в ладонь свою палочку и отвернулся, пуская горячую воду. Томная, изящная в своих изгибах лохань совсем не вязалась с весьма скромным интерьером их Парижской квартиры. Дамблдор в один из вечеров наколдовал посудине мощные позолоченные львиные лапы и долго смеялся, наблюдая, как Геллерт хрипло ругается, когда одна из лап поутру цапнула его за голую пятку. Гриндевальд обернулся, присаживаясь на бортик исходящей густым паром ванны: Альбус колдовал перед зеркалом, пристально изучая собственное отражение. Он же истаял краску с кожи, и лицо его, без грязных потеков сурьмы, казалось моложе и невинней. Выглядел он как жертва длительного круциатуса. Мысленно обозвав себя несдержанным кретином, Геллерт поднялся на ноги. — Пойду, принесу тебе зелья и мазь. Альбус стремительно обернулся, поймал его за руку и улыбнулся запекшимися до корки губами. — Не стоит. Все потом. Давай лучше… — он дернул подбородком в сторону наполненной ванны, отложил палочку и потянул Гриндевальда за собой. Вода в первое мгновение показалась крутым кипятком. Альбус тихо зашипел, когда на ссадины дохнуло жаром, но упрямо опустился на дно, подворачивая под себя длинные ноги. Геллерт принял его в объятия, отбрасывая с высокого лба отяжелевшие от воды локоны волос. — Что там Махтенберг? — тихо спросил Ал, укладывая голову ему на плечо. Гриндевальд фыркнул, упираясь затылком в фаянсовый бортик. — К сожалению, все еще жив и даже намерен нас спонсировать, но что-то в его словах мне не нравится. Альбус промолчал, вычерчивая узоры на обнаженной геллертовой груди кончиком дрожащего пальца. У него теперь постоянно подрагивали руки, с этим тоже нужно было что-то решать. Гриндевальд закрыл глаза, длинно выдыхая. Натруженные мышцы дергало фантомной статикой. — Прости. Прости меня, мне так жаль, — пробормотал Альбус и неожиданно шмыгнул носом. Геллерт, мгновенно сбрасывая с себя сонную одурь, уставился на него не моргая. — Да брось, это совсем не… — он осекся, поймав проблеск вспыхнувшей злости из-под меди ресниц, и покачал головой. — Неважно. Махтенбергом займусь я. А ты постарайся… Так больше не может продолжаться, ясно? Никаких больше курительных смесей, Альхен, ты меня понял? Альбус длинно кивнул и прижался щекой к его плечу. Помолчал, обводя кончиками пальцев резкие изломы геллертовых ключиц. — Просто с ним я чувствую… — он нахмурился, кривя губы: Гриндевальд не увидел, но ощутил кожей, как наркотически-капризное выражение вновь тенью набегает на его лицо. — Я чувствую себя другим. Всесильным. Великим. И добавил совсем тихо: — …Счастливым. — Ты не счастлив со мной? — с прохладцей уточнил Геллерт. Дамблдор встряхнул волосами, отметая мокрые пряди за уши. Покачал головой. — Ты уверен, что любишь именно меня? — спросил, заглядывая Гриндевальду в глаза. Геллерт нахмурился, вглядываясь в его опечатанные страданием черты: припухшие веки, запекшиеся губы, ссадину на скуле, едва заметный пока мазок кровоподтека в уголке рта. Хотелось промолчать, не отвечать, ведь Геллерт впервые не был уверен, какой ответ будет правильным. Он даже не был уверен, какое определение дать своим чувствам к Альбусу. Пауза затягивалась. Свет на дне чужих глаз медленно угасал. Гриндевальд зло скривил губы. — Не говори ерунды. Ты — это ты. В любом своем состоянии… И люблю я тебя, не деля на составляющие. Но опиум тебя убивает, понимаешь? Альбус вспыхнул теплой улыбкой и уткнулся носом ему в плечо, закивав. — Ты прав, конечно, прав. Прости меня, это все идиотская сентиментальная чушь. Прости, я больше не буду курить, я обещаю… Клянусь. Геллерт, не слишком доверяя словам, прижал любовника ближе и поцеловал в макушку. Зарылся носом в скомканные, влажные пряди, вдыхая смолистый аромат отгоревшего безумия. Амбра, мускус, дым. Пот и кровь. Он знал, что словам Альбуса нельзя верить. Они играли друг с другом в странную игру, и никто из них не знал ее правил. Они оба не умели любить, но ломать и разбирать на осколки научились в идеале. В один из дней все закончится и закончится паршиво. Гриндевальд прикрыл глаза, чувствуя, как Альбус расслабляется в его объятиях, тяжело привалившись к плечу. Засыпая. Если для его спокойствия нужно быть нежным, Геллерту несложно постараться. Если ядовито-хлестким и грубым — даже проще. Об этом стоило поразмыслить на досуге, но не сегодня, определенно не сегодня. А еще надо было наведаться к колдомедику, должны же у магов найтись какие-нибудь средства, чтобы перебороть опиумную зависимость? В конце концов, секс — тоже своего рода лекарство. Геллерт и сам не заметил, как провалился в сон, убаюканный дыханием Альбуса и жаром зачарованной воды. Он видел море, что бурлило, разбивая о скалы. Он слышал далекий крик чаек, перемежаемый речитативом магловских пулеметов. Он чувствовал руку Альбуса в своей руке. Они стояли на краю обрыва и ветер рвал в сторону полы их черных плащей, на которых не видно отпечатков парной крови. Альбус обернулся к нему, улыбнулся чарующе и незнакомо. Тонкие прохладные пальцы выскользнули из разъятой ладони. Дамблдор шагнул вниз, туда, где море в бесплодной попытке силилось сплестись с тверью земной, полнясь белесой своей кровью. Мигнуло, взлетая, огненное крыло отросших ниже поясницы волос. Вздох — и все пропало, истончаясь словно зыбкий мираж. Геллерт зло хмурился во сне, не зная будет ли этот сон вещим, а Альбус в его объятиях спал безмятежно точно праведник, не знающий мира лучше, чем тот, что он держит в ладонях. Пар клубился, оседая влагой на зеркале, сбегая по его серебру злыми слезами. Тек под потолком, сплетаясь длинными змеистыми лентами, точно волны ядовитого дыма.