'Cause you and I
We were born to die.
Ли Ляньхуа ничего в жизни не боялся. А чего бояться? Он сильнейший совершенствующийся в этом мире. Точнее был им, пока десять лет назад яд Бича не начал клеточка за клеточкой уничтожать его тело. Но даже тогда он не страшился своей участи, и в следующие десять лет жил, как ни в чем не бывало. — Как же все так поменялось?» — тихо спросил он вслух, но ответом ему послужил лишь плеск волн. Тихое завывание ветра, слабые удары волн о берег, редкий крик чаек — все это было так умиротворенно и спокойно, что в разрез шло с внутренним состоянием Ли Ляньхуа. Он стоял и смотрел на бескрайние просторы синего моря, желая, чтобы все мысли уплыли вместе с той маленькой веточкой вишни, принесенной ветром на спокойные волны. Ляньхуа вглядывался в уже еле видневшиеся листики и, кажется, даже забылся, почему же он стоит тут. Но вот веточка пропала из виду, и Ли Ляньхуа все вспомнил. Он устало потер переносицу и закрыл глаза, погружаясь в надоедливые мысли, преследующие его уже несколько недель подряд. Кто бы думал, что непобедимого Ли Сянъи смогут одолеть обычные переживания о… любви? Перед глазами предстало лицо Фан Добина. Ляньхуа зажмурился сильнее, надеясь, что доставучая морда наконец пропадет, но даже воспоминание о Добине было надоедливым и совсем не хотело отставать. Увидев эту яркую улыбку снова, Ли Ляньхуа почувствовал, как его сердце сжимается. Кажется, будто кто-то с силой сдавил его в кулаке, желая раздавить, не оставив и крошки. Ляньхуа схватился за грудь, задыхаясь, а потом отхаркнул сгусток крови. Конечно же, это всего лишь яд Бича… Ли Ляньхуа уверял себя в этом уже несколько долгих месяцев. Тогда, когда он ушел от Фейшена и Добина, Ляньхуа верил, что они точно смогут подружиться. Эти двое, несмотря на вечные споры и пререкания, все же стали очень дружны. Так что он решил доверить их друг другу, а сам выбрал покой. Ли Ляньхуа думал, что не будет так долго жить. Он ожидал, что умрет в ближайшие несколько дней, ну, может недель. Эти несколько мучительных суток Ляньхуа планировал провести у моря, выпивая дорогое вино и восхищаясь закатом и восходом. Никаких шумных ругательств, никаких злых криков, никаких Ди Фейшена и Фан Добина на расстоянии более полутысячи километров. Но он прожил больше. Намного больше. И та эйфория от спокойной смерти улетучалась, и на смену ей пришли многочасовые размышления. Ляньхуа сам загнал себя в ловушку: поместил себя в совершенно безлюдное место, где не встретишь ни одного прохожего. Так что все, что ему оставалось, это лишь думать. И он думал. Думал о том, что произошло с ним за последнее время. Все поменялось кардинально. Все десять лет он жил, как обычный бродяжный лекарь, совершенно не парясь о том, что происходит в мире. И когда он, кажется, совсем забыл, кто же он такой, появился человек из его дальнего прошлого. Если бы Ли Ляньхуа дали выбрать любого человека из его прошлого, то он бы выбрал кого-угодно, кроме него. Шань Гудао, Цяо Ваньмянь, Сяо Цзыцзинь, да хоть тот же Ди Фейшен. Кто угодно, но он бы в жизни не подумал о Фан Добине. Собственно, а кто для Ли Сянъи Фан Добин? Никто. Хрупкий мальчишка, племянник его названного брата. Безнадежный инвалид, которому не светило никакое будущее, кроме как быть обузой для семьи, как бы грубо это не звучало. Собственно, тогда он лишь дал тому надежду, сказав, что возьмет в ученики, но сразу же забыл об этом. И никогда не вспоминал. Что ж, кто же знал, что для Фан Добина Ли Сянъи был всем. Невероятный юноша, который единственный обратил на него внимание и признал то, что тот живет. Для всех он просто существовал, был, но никак не жил. Фан Добин был лишь болезненным мальчишкой, что ничего не мог. Он даже ходить сам не мог, а что уже говорить о том, чтобы в последствии унаследовать бизнес отца? Но Ли Сянъи признал его. Сделал своим учеником. И дал то, что он, кажется, никогда не думал получить. Веру. Веру в то, что он сможет то, что все лекари отрицали и на что лишь с сожалением качали головой. И Фан Добин верил. Верил все десять лет. Ли Ляньхуа сжал грудь сильнее. Воздуха не хватало, и он упал на колени, отхаркивая кровь. Этого не может происходить. Он не мог… Когда он встретил Фан Добина, то думал, что тот лишь наглый юноша. Что ж, это не было прям-таки неправдой, но все же. Все же тот оказался невероятным человеком. Сначала он был лишь назойливой мухой, но Ли Ляньхуа и не заметил, как начал расслабляться в его присутствии, как мог весело фыркнуть с его нытья и как по коже пробегали мурашки, когда тот, напившись, прижимался к нему близко-близко и что-то тихо бормотал на ухо. В итоге этот парень… Он стал слишком близким ему. И Ляньхуа сам не понял, как тогда с его губ слетели слова о том, что Фан Добин его лучший друг. У него не было друзей, даже когда он был Ли Сянъи, а уж что говорить о его личине Ляньхуа? Сгребая песок рукой, он вспоминал все моменты с Фан Добином. Первая встреча, первое расследование, первое обьятье и первая ложь. Сколько же лжи он выливал Сяобао, а тот доверчиво слушал, словно верный пес. И только сейчас Ляньхуа понял, что с каждым разом всегда радостные большие глаза становились все печальнее, а взгляд был все более усталым. Что если Фан Добин понимал, когда тот лжет, но не говорил? Ли Ляньхуа покачал головой. Этого не может быть. Просто не может быть. Сяобао бы просто ушел, не терпел бы его выходки и ложь. Он молодой парень, у которого есть невеста — будущая императрица. Зачем ему и дальше шляться со старым хитрым лисом? Ляньхуа улыбнулся и почувствовал, как силы покинули его. Он упал на землю, наконец, открыв глаза. Сердце защемило, но он даже не мог отхаркнуть скопившуюся в легких кровь. А в глаза засветило солнце, но Ли Ляньхуа не зажмурился, продолжая эту пытку. Сколько времени прошло он не знал. Наконец, не выдержав, он перевернулся на бок. Откашляв огромную лужу крови и, кажется, будто бы свое сердце, Ляньхуа лежал и смотрел почти невидящим взглядом вдаль. Бескрайние просторы. И ни одной живой души вблизи. Идеально. Вдруг перед глазами появился размытый силуэт. Ли Ляньхуа узнал его и улыбнулся. Фан Добин мерещился ему даже перед смертью. Какой же доставучий мальчишка. — Сяобао… — тихо прохрипел он и попытался протянуть руку к его лицу. Так хотелось потрогать его в последний раз, ощутить кончиками пальцев тепло чужой кожи. Вдруг он почувствовал, как что-то обхватило его руку. Ляньхуа прищурился, но взгляд был слишком размытым. И он лишь ощутил, как его ладонь прижалась к чему-то теплому и мокрому. Откуда-то раздался тихий всхлип, но больше Ли Ляньхуа ничего не услышал. Он закрыл глаза и погрузился в темноту.