Слова утешения

От дождя на языке остается сладкий привкус. Льет так сильно, что и деревья, и трава блестят, будто от пота. Сегодня ночью тепло. Гарри не нужен плащ — черной тенью тот, промокший и перепачканный грязью, валяется у него за спиной. Гарри не помнит, где его очки, но ему плевать. С неба спускается плотная завеса воды, из-за которой ничего, кроме ближайших кустов, не видно. Здесь, за пределами Хогвартса, на границе Запретного леса, все кажется странным и диким. По крайней мере Гарри кажется, что он где-то на границе, ведь он не помнит, как здесь оказался, лишь то, что несколько минут назад плакал, а теперь успокоился. В голове лениво витает какое-то воспоминание, и если попытаться до него дотянуться, то появляется мысль о мальчике с темными волосами, темными глазами и застенчивой улыбкой... но нет, думать об этом больно, и Гарри не хочет ничего вспоминать. Лес пропитан древней магией. Нет никаких волшебных палочек, никаких заклинаний… деревья, только что шелестевшие, будто разговаривая друг с другом, зловеще молчат. Шум дождя кажется чужеродным. Сейчас Гарри так далеко от привычного мира, что впору задаться вопросом: а реально ли то, что он оставил позади? Большой ярко освещенный свечами зал, смех, окружающие его со всех сторон друзья, шутки, разговоры о квиддиче. Воспоминания похожи на снежный шар, и Гарри кажется, будто он снова и снова переворачивает его, а внутри все падает и падает снег. Поблизости раздаются хлюпающие шаги. Сначала Гарри думает, что нужно что-то сделать (вытащить палочку, например), — и не шевелится. От алкоголя в голове приятно гудит, а кровь, кажется, замедлила свой ток. Он сидит, подставляя лицо под теплые капли, и улыбается. Снова где-то рядом хлюпает. На соседний куст падает широкий, мерцающий под дождем луч света, потом перемещается на деревья, и они становятся похожими на призраки — узловатые, искривленные и рассерженные. Их ветки похожи на вывернутые руки. Луч света качается влево, а затем вправо, потом снова влево. «Фонарь», — сквозь клубящийся в голове туман понимает Гарри. Свет падает ему на лицо, исчезает, а потом возвращается и замирает. Его нашли. «Черт», — появляется рассеянная мысль, а потом: «Надо бежать», но Гарри не хочется, действительно не хочется никуда бежать. Ему надоело убегать, и в какой-то степени ему уже просто на все плевать. Умрет он или выживет. Здесь мокро и тихо, и дождь немного успокаивает боль. Здесь гораздо лучше, чем в других местах. Слышатся шаги, теперь ускоряющиеся, и свет на лице становится таким ярким, что едва не ослепляет. Гарри прищуривается. — Кто здесь? — спрашивает грубый голос — недовольно, но с нотками осторожности. Свет мешает Гарри разглядеть человека. Его фигура остается в тени. — Кто здесь? Отвечай давай, едрит твою налево! В голосе есть нечто знакомое — резкие, даже грубые нотки, будто его обладатель привык не говорить, а ругаться. Гарри пытается понять, кто же это. Мужчина останавливает рядом, отводит факел подальше от лица Гарри (которое наверняка под дождем кажется одним лишь бледным пятном), замечает плащ и валяющуюся рядом пустую бутылку. — Что?.. — начинает он и замолкает, будто переваривая увиденное. Затем раздается резкий смешок — в нем как будто бы облегчение, но голос никоим разом приятнее не становится и саркастически продолжает: — Школьная мантия. Бутылка. Пьяный студент. Как я сразу не догадался. Кажется, кто-то перебрал. Гарри, обхватив руками колени, по-прежнему молчит. Рядом с ним останавливаются ботинки — тускло-коричневые, из потертой старой кожи. Гарри поднимает взгляд, прослеживает складки потертого плаща до того места, где начинается рукав, и видит руку, обмотанную грязными бинтами. Именно в этой руке зажат факел, мерцающий до нелепости жизнерадостным светом. Мужчина приседает и осторожно устраивает факел на земле. Гарри не чувствует страха, не чувствует исходящей от обладателя голоса опасности. Та его часть, которая хотела сбежать, молчит. Теперь внутри — гулкая тишина, отдающаяся эхом бездна сожаления из-за того, что даже этот незнакомец, который мог бы с легкостью с ним расправиться, позволил ему жить дальше. Снова. Гарри чувствует изучающий взгляд незнакомца и моргает сквозь мокрые ресницы. Что ж, пусть будет так. Он поднимает голову и смотрит незнакомцу прямо в глаза. Тот удивленно хмыкает — выражение лица смягчается, — а потом недоверчиво выдыхает: — Поттер?! На миг склонившееся над Гарри лицо расплывается. Мужчина выглядит изможденным и небритым — серебристая щетина едва скрывает широкий шрам на левой щеке. Крючковатый нос с горбинкой — такое впечатление, что много лет назад его сломали. Блестящие карие глаза, обведенные черными кругами, блестят и широко открыты от удивления. Тонкие губы изогнуты в привычной ухмылке. Мокрые, спутанные волосы падают на напряженные, обтянутые потертым плащом плечи. Его взгляд мечется по лицу Гарри, будто он не может поверить своим глазам, и Гарри наконец-то понимает, кому принадлежит это лицо. Филч. У Гарри отвисает челюсть. Дождь продолжает лить, в нос попадает вода, и Гарри чихает, нарушая напряженную тишину. Кажется, это наконец-то побуждает Филча к действию. Он вскидывает забинтованную руку и отвешивает Гарри пощечину, и тот отлетает назад от внезапной боли и едва не падает на спину, в грязь. В последний момент ему удается опереться локтями на влажную землю. Сквозь пьяную дымку Гарри смотрит на Филча снизу вверх, а тот свирепо смотрит на него в ответ. — Поттер, — выплевывает он таким тоном, будто произносит имя дьявола, — что, мать твою, ты тут делаешь? Гарри моргает, пытаясь вспомнить. — Я… э-э… — начинает он не в силах что-либо придумать. Тонкие губы снова расплываются в усмешке. — Так-так. Великий мистер Поттер может напиваться и шляться где заблагорассудится, не так ли? Даже за пределами гребаной школьной территории, посреди гребаной ночи, на краю гребаного Запретного леса? Эй, парень, ты что, хочешь, чтобы тебя грохнули?! У Гарри появляется рассеянная мысль, что он никогда раньше не слышал столько слов от Аргуса Филча. Он улыбается. Той же рукой, которой отвесил ему пощечину, Филч резко дергает его за рукав. — Ой! Филч приподнимает бровь и тянет сильнее. — Вставай, парень. Если ты слишком пьяный, чтобы идти самому, то придется тебе помочь. «Если это помощь, то я — лепрекон», — думает Гарри и, заметив тень удивления, а потом и возмущения на лице Филча, понимает, что произнес это вслух. Филч толкает его обратно в грязь, и на этот раз Гарри действительно навзничь падает на спину. Дождь льется в его приоткрывшийся рот. Филч откуда-то сверху рычит: — Тогда вставай сам, Поттер! Что, думаешь, я просто вышел повеселиться? Мне нужно работать, парень, а ты только мешаешься. Лишнего времени у меня нет! Лишнего… Лишнего… Наступает абсолютная, насквозь мокрая от дождя тишина, громкая, как крик, раздавшийся в его голове. Это слово будто пронзает Гарри насквозь, отделяя от центра его существа. Он начинает дрожать и мысленно возвращается… возвращается туда, откуда пытался сбежать, но все это время оно было прямо в его голове. «Убей лишнего. Убей лишнего». Да, того мальчика — с темными кудрявыми волосами, с застенчивой улыбкой — Гарри убил того мальчика, они убили его, потому что он был лишним, зачем, черт возьми, зачем… Лишнему здесь не место, а он был лишним, и его убили, убили… Гарри помнит зеленый луч, боль, и Гарри все кричал и кричал: «Не убивайте, не убивайте Седрика!», «Пожалуйста, только не убивайте Седрика!» — Поттер! Чья-то рука сжимает его плечо, чей-то голос снова его зовет: — ПОТТЕР! Сильная ладонь снова отвешивает Гарри пощечину, и он снова возвращается в эту дождливую ночь. Он лежит на боку, в грязи, обхватив себя руками, и, сотрясаясь всем телом, плачет. Филч стоит рядом с ним на коленях, с его грязных растрепанных волос льется вода, и в таком виде он похож на лешего — взъерошенный, угрюмый и сварливый. Гарри чувствует себя так, будто с него содрали всю кожу, он не может пошевелиться. Кажется, стоит ему сделать хоть одно движение, и он разобьется. Гарри, задыхаясь, лежит и смотрит на Филча снизу вверх, а тот в свою очередь сверлит Гарри взглядом, и недоверчивое выражение медленно проступает на его лице. — Ты что… плачешь? — Услышать потрясение в грубом голосе завхоза почти забавно. Гарри даже представляет, о чем тот думает. Великий Гарри Поттер. Пьяный. Плачет. Гарри Поттеру не нужно напиваться. Гарри Поттер не плачет. Ничего из этого он не произносит вслух. Ухмылка все так же, будто приклеенная, застыла на губах. В его глазах что-то странно вспыхивает; он наклоняется и той же забинтованной рукой (бинты холодные и мокрые) касается лица Гарри. Тот вздрагивает от неожиданности, и этот жест удивляет его гораздо сильнее, чем пощечина. Какого хрена? Потом Филч осторожно обхватывает Гарри за плечи, помогает встать и водружает ему на нос очки. Интересно, где он их нашел? — Вставай, пьяный придурок. Лежа тут, ты не решишь свои проблемы — какими бы они ни были. — И слышать мстительные нотки в его голосе куда привычнее, чем замешательство. В противовес словам, Филч аккуратно помогает Гарри подняться. Аккуратно и очень мягко, и то, что он пытается быть добрым, почему-то ранит еще сильнее. Если бы он только знал, что случилось на кладбище, то не вел бы себя так. Гарри не может… не может смириться с чужой добротой. Он ее не заслуживает. Он не может ее вынести. Жестокость могла бы не дать ему расклеиться. Злость — вызвала бы стремление выжить. Но доброта… кажется, любое проявление доброты его убьет. Аккуратные и мягкие прикосновения рук просто невыносимы… Убей лишнего. Тихо всхлипнув, Гарри пытается вырваться. Выражение лица Филча тут же меняется, становится жестким, он крепче хватает его за руку и тянет вверх. — В чем твоя проблема, парень? Слишком гордый, чтобы попросить о помощи? — усмехается он. — Или хочешь лежать здесь и ждать, пока тебя прибьют? Гарри все еще пытается вырваться, когда до него доходит то, что сказал Филч. «Ждать, пока тебя прибьют». Да-да, он пришел сюда именно за этим. Из-за сильного алкогольного тумана мысли кажутся расплывчатыми, но… да, скорей всего так и есть. Гарри снова готов упасть обратно в грязь, но рука Филча, разрази его горгулья, не отпускает. — Отпустите! — кричит Гарри, и Филч, испугавшись, ослабляет хватку. Гарри заваливается назад, инстинктивно хватаясь за его руку, и Филч перехватывает его другой рукой. Они наверняка выглядят нелепо, неловко борясь под дождем, но слабые попытки Гарри вырваться не дают особого эффекта. Его начинает охватывать паника. Филч уведет его обратно в замок, заставит снова жить, и весь этот гребаный кошмар продолжится. — Отпустите. Отпустите меня, пожалуйста, вы ничего не знаете. Седрик, о боже, Седрик… — всхлипывает Гарри, и Филч резко замирает. Гарри, как марионетка, успевает отскочить в сторону, прежде чем его снова перехватят. Филч не сводит с него взгляда, и его карие глаза мерцают от пламени факела. Гарри ошеломленно молчит, потому что произнес имя — имя, которое не произносил уже несколько месяцев с тех пор, как… с тех пор, как… Филч тоже молчит. Они застывают, удивленно уставившись друг на друга. На лице завхоза снова появляется странное выражение, будто кто-то совершенно другой пытается выглянуть из-под обветренной маски его лица. На миг у Гарри появляется дикое воспоминание о фальшивом Грюме — возможно, и под личиной Филча кто-то скрывается… Но затем у Гарри на плечах оказывается залатанный плащ; длинная жилистая рука, как крепкая веревка, тянет его вверх. Гарри едва не падает на Филча, но тому каким-то волшебным образом удается его удержать. Он по-прежнему молчит. Гарри удивлен, он ждал, что Филч скажет нечто вроде: «А, так вот почему ты нажрался, да? Пытаешься выкинуть из головы мальчишку, которого грохнул, да?» Но нет. Ничего. Дождь обрушивается на лес с такой силой, будто пытается загладить вину за то, что Гарри произнес имя Седрика вслух. Гарри, дрожа, поднимает на Филча взгляд — тот смотрит на него сверху вниз, и его острый нос блестит от воды. В другой ситуации Гарри это показалось бы даже забавным. Капли дождя стекают по его посеребренному сединой, удивительно серьезному лицу. Странно, но вся агрессия исчезла, теперь он кажется другим человеком. Просто очень уставшим, хотя шрамы и сломанный нос и сейчас придают ему немного свирепый вид. Медленно, очень медленно и недоверчиво Гарри подносит руку к его лицу. Горе и выпитый алкоголь будто вырывают Гарри из тела, освобождают, и он чувствует, будто куда-то летит — невесомо, как лист на ветру. Гарри едва замечает, как его пальцы впервые касаются лица Филча — грубой влажной щетины — и смахивают с него воду. Филч не подает никаких признаков удивления, лишь глаза слегка расширяются. Он стоит неподвижно, как камень, и крепко держит Гарри; он похож на мокнущую под дождем уродливую статую с глубоко посаженными глазами на жестком, изрезанном морщинами лице. И все же — Филч не каменный. В противовес Гарри, который чувствует себя мертвым, Филч совершенно живой, и его лицо под рукой Гарри теплое. И внезапно, в свете фонаря, среди тишины деревьев и громкого шума дождя, Гарри понимает, что Филч совсем не такой, каким он его всегда считал. Тот быстро отстраняется. Гарри едва не падает, голова все еще немного кружится от выпитого, и Филч снова его придерживает, не успевает Гарри даже попросить об этом. Вряд ли Филч хочет продолжать разговор, и Гарри его в этом не винит. Никто не захочет слушать его, слышать, как Гарри повторяет имя, которое крутится у него в голове днем и ночью, в долгом затянувшемся кошмаре, в который превратилась его жизнь. Имя и воспоминание об убийственном проклятии. Филч слегка подталкивает Гарри, укрывает плащом и двигается вперед, и Гарри вынужден следовать за ним, гадая, зачем прикрывать его от дождя, если он и так уже промок до нитки. Обратная дорога в Хогвартс долгая и тихая. Они хлюпают по лужам: Филч — уверенно, Гарри — нет. И каждый раз, когда Гарри спотыкается, завхоз крепче сжимает его руку, и Гарри прилипает к нему, как пришпиленная бабочка, пока снова не обретает опору и снова не отпускает его руку. Всю дорогу Филч молчит, а Гарри дрожит, вдыхая запах кожаного плаща и пыли, и удивляется, почему ему так холодно, ведь недавно было так жарко. Затем они заходят в замок, с Гарри на пол текут просто реки воды, и Филч тянет его по коридору к гриффиндорской башне. У самых ступеней Гарри внезапно останавливается, и у него внутри все переворачивается. — Нет, — слабо шепчет он, и Филч пристально смотрит на него сверху вниз. — Нет, — повторяет Гарри уже громче, настойчивее. — Я не хочу… не хочу, чтобы мои друзья… друзья… Гарри замолкает, и у него начинают стучать зубы. Филч сверлит его свирепым взглядом, и Гарри молча, одними глазами пытается объяснять, что он имеет виду. Нельзя, чтобы друзья увидели его таким. Это разрушит маску, которую он тщательно создавал несколько месяцев. Хватка Филча усиливается, и он резко разворачивается — молчаливое согласие в ответ на столь же молчаливую просьбу. Гарри поражен, что завхоз вообще понял, что он имеет в виду. Выражение его лица не изменилось. Гарри с облегчением закрывает глаза и приваливается к его плечу, не зная и не заботясь о том, куда его ведут. Главное — не в башню, не в тот мир грез, где мальчишки засыпают с мыслями о дрочке, а не о Вольдеморте. Где Гермиона, скорее всего, еще не спит и в общей гостиной доделывает задание по арифмантике. Куда угодно, только не туда. Гарри не готов встретиться с ними лицом к лицу. С тех пор… с того самого дня на кладбище… каждый день для него стал войной. Войной с друзьями, хотя они не знают об этом; войной против них, против их забывчивости, против их беспечного принятия, против теней, которыми они скрывают свои воспоминания, чтобы не вздрагивать, каждый раз, когда смотрят на Гарри. С упреком, чувством вины и жалостью. Филч резко останавливается, Гарри влетает головой в дверь и шипит от боли, хмуро глядя на завхоза в сердитом удивлении. Он смеется (не совсем над Гарри), и насмешливая ухмылка снова появляется на его губах. — Да уж, парень, тебе давно пора проснуться, — говорит он, и эти слова внезапно пугают Гарри. Перехватив факел, от которого по стенам пляшут причудливые тени, Филч хватается за ручку и открывает дверь. Та распахивается с легким скрипом, и тут же раздается жалобное мяуканье. — Миссис Норрис, — спокойно произносит Филч, будто здоровается с женой. (У Гермионы даже была теория об анимаге — таком же, как МакГонагалл.) Он заводит Гарри в комнату — в ней много шкафов, которые, кажется, уставлены всевозможным барахлом: волшебными сувенирами, утерянными напоминалками, заколками для плащей, сломанными пенсне. Больше похоже на кладовку, чем на гостиную. В камине горит яркий чистый огонь. В одном углу — шаткий деревянный стул, в другом — огромный диван с истершейся обивкой. По полу важно расхаживает миссис Норрис, глядя на Гарри угрюмыми желтыми глазами. Презрительно фыркнув, она поворачивается, неуклюже запрыгивает на маленький табурет и начинает вылизывать свою уродливую пятнистую шерстку. Гарри ловит себя на том, что улыбается. Если Филч и замечает, то не подает вида, и грубо толкает Гарри на диван, в который тот падает, как в объятия пышногрудой, но чуть рыхлой женщины. Поднимается пыль, и Гарри закашливается. Филч, словно оскорбившись, бросает на него раздраженный взгляд; снимает плащ, что-то бормоча себе под нос, кидает на пол, а потом, все так же молча, начинает что-то искать на полках. Гарри беспокойно ерзает на дурно пахнущем диване; он замерз и все еще мокрый насквозь, волосы прилипли к лицу. Как, черт возьми, он оказался в комнате Филча? Миссис Норрис, перестав кого-либо замечать, увлекается обнюхиванием своей задницы — Гарри это зрелище почему-то смущает, и он отворачивается. И тут же натыкается на пристальный взгляд Филча. Гарри хочется, чтобы тот перестал так смотреть, но потом ему приходит в голову, что Филч наверняка раньше ни к кому не относился с подобным участием (учитывая все эти слухи про подвешенных за пальцы студентов). Не факт, правда, что самому Гарри, едва он протрезвеет, не захочется его убить, да и вообще, вдруг Филч привел его сюда, чтобы запытать до смерти? Гарри прокашливается и пытается пробормотать слова благодарности: — С-спасибо, мистер Филч. — Что еще можно сказать? У вас тут довольно мило? — Э-э-э… — Помолчи, парень. Почему-то его резкие слова пугают Гарри. «Что? Думал, он будет вести себя мило и у себя в комнате? — думает Гарри. — Это же Филч, идиот!» Перед его лицом появляется пузырек с каким-то темно-зеленым зельем. Гарри переводит взгляд на Филча — лицо у него как обычно жесткое и изможденное. Он нерешительно берет флакон, прикоснувшись к его покрытым шрамами потемневшим пальцам. — Выпей. Это улучшит твое... состояние. И поможет уснуть, — отстранившись, хмуро говорит Филч. Гарри смотрит на него в полнейшем потрясении — интересно, может ли огромное количество огневиски вызвать галлюцинации с завхозом Хогвартса в главной роли? — и недоверчиво встряхивает головой. Нахмурившись еще сильнее, Филч подходит к деревянному стулу, чопорно садится и скрещивает руки на груди. — Пей, я сказал. Или ты не только напился, но еще и оглох? Гарри вздрагивает и закрывает глаза, стараясь не смотреть на содержимое. Он подносит пузырек к губам, напрягаясь в предвкушении отвратительного вкуса, но зелье оказывается с приятным привкусом мяты и быстро, как масло, проскальзывает внутрь. Гарри начинает наполнять тепло, растекаясь из центра груди по рукам и ногам, поднимаясь к шее и заливая лицо румянцем. Гарри падает на диван, чувствуя, как его переполняет невероятное облегчение. Голова снова легкая, кровь больше не стучит в висках. Смутная тошнота, зарождавшаяся где-то в животе, тоже проходит. И Гарри чувствует себя странно… ему становится легче. Гораздо легче. Он улыбается и медленно открывает глаза. Филч со странной напряженностью, которая немного тревожит, пристально наблюдает за ним, и улыбка Гарри исчезает. Он отводит взгляд. Миссис Норрис все еще лежит, свернувшись калачиком, и Филч гладит ее своими забинтованными руками, запутываясь в шерсти узловатыми пальцами. Движения кажутся привычными, будто он повторяет их уже много-много лет. Миссис Норрис, похоже, тоже так думает и расслабляется, превращаясь в маленькую мурчащую лужицу. Интересно, почему Филч бинтует руки? Гарри вспоминает, какими холодными они были под дождем, какими осторожными... — Что ж, значит, сработало. Гарри снова переводит взгляд на Филча и краснеет. Почему-то ему кажется, будто он вмешивается куда не следует, будто он не должен здесь находиться. — Д-да, сэр, — медленно кивает он, — спасибо вам. Филч все еще пристально смотрит на Гарри. — Я... что это было, сэр? Тут уже завхоз отводит взгляд. — Неважно. А теперь, парень, тебе пора обратно в башню. Гарри неуверенно встает с дивана; у него немного кружится голова. Но с этим можно справиться. Он неуверенно кивает и направляется к двери. В последний момент Гарри нерешительно поворачивается — что-то сегодня произошло, что-то такое… не совсем понятно, что именно, но Филч мог бы наказать его, оставить после уроков, притащить в гриффиндорскую башню и предать позору… Но он этого не сделал. Возможно, все дело в Седрике. Почему поведение Филча так изменилось? И еще Гарри не понимает, почему, но чувствует себя… слегка подлеченным, как будто кто-то — кто-то с мозолистыми забинтованными руками — наложил новые швы на раны, которые грозили открыться. Гарри неуверенно топчется на пороге, но Филч, отвернувшись к камину, уже на него не смотрит, его лицо скрылось в тени. Сломанный нос, покрытая шрамами щека, нахмуренный лоб и темные, медленно высыхающие волосы. Кажется, он прикрыл глаза. Гарри выходит из комнаты, медленно закрывает за собой дверь и темными коридорами, освещенными оплывающими факелами, возвращается к гриффиндорской башне. На стенах его тень кажется высокой и тонкой, и Гарри все еще чувствует запах кожаной куртки, миссис Норрис и пыли. И, только оказавшись перед сонно моргающей и подозрительно оглядывающей его Полной леди, Гарри понимает, что все еще сжимает в руках пустой флакон. Конец