О принудительном деянии

Он не желает, он не хочет, он не знает, почему он делает это… Он не контролирует себя. И он не знает, что контролирует его. Он не знает эту девушку, ниже него, слабее него, моложе него; у неё красноватые глаза и очень красивое лицо — настолько, что можно было подумать, что с ней пытались сотворить подобное чаще, чем следовало. Выражения «не хотеть» недостаточно, чтобы описать глубину ужаса того, что делает его тело, когда он подавляет её сопротивление силой (это могущественная девушка, у неё хорошее ядро, возможно, самое чистое, что он когда-либо встречал, но она всё равно слишком молода, чтобы сравниться с ним в чистой силе), что делают его руки, когда он сдирает её одежду, обнажая изящно-кукольное женское тело, которое точно не должен был видеть, плавные изгибы, маленькая упругая грудь, торчащие затвердевшие соски, шрамы, которые делают её только привлекательнее — Чхон Мён не думает, что она даже достигла брачного возраста. Ужас переплетается с отвращением, когда он чувствует возбуждение; он не хочет, он не хочет ничего из этого, он не может остановиться; его тело не принадлежит ему, когда он может только смотреть. Он даже не может говорить. Он хочет извиниться. Он хочет умолять её бежать. Как-то, каким-то чудом, каким угодно способом, даже если это кажется невозможным. У девушки острый язык, когда она бранит его, не так жестоко, как он заслуживает, но достаточно грубо, как он бы ожидал услышать от мужчин; в её глазах есть огонь, и он хочет, чтоб тот сжёг его, когда он едва избавляется, просто распахивая свою одежду. Он не сгорает. Его член твёрдый и красный, и, наверное, он порвёт девушку одной только разницей в их телосложении, и ему не нравится этот факт; он слишком быстро возбудился, когда способен лишь ощущать презрение и страх, напополам, на перебой. Он не хочет. Но вместо этого силой раздвигает плотно сжатые белые бёдра, излишне далеко в разные стороны, излишне грубо; у девушки хорошая гибкость, ибо, без неё, он мог бы порвать ей связки одним движением. Она пытается оттолкнуть его руки, она пытается извернуться или выползти из-под него, она царапается и почти что шипит на него, как дикая кошка, но он непоколебимо сжимает её таз, чтобы дёрнуть её к себе, насадив на себя, обернув тесноту и тепло вокруг своего члена, как какую-то бездушную игрушку. Она издаёт короткий крик. Чхон Мён никогда не забудет его. Он не имеет права забыть, не такую ужасную вещь, он не может отрицать это. Она лёгкая, она маленькая, она узкая. Наверное, девственница, но он не хочет думать об этом. Её руки пытаются оттолкнуть его, упираясь в его грудь — он сильнее; она пытается отодвинуться — он придвигает её в следующем толчке болезненнее; она пытается ударить его — он даже не чувствует этого. Она пытается делать вдохи, и он превращает их в полувскрики боли. Она кажется интенсивно сжатой внутри, маленькой для него, на что он просто пробирается дальше, глубже, с силой и напролом; как он делает всегда и во всём, не так ли? Чхон Мён не может перестать смотреть на это лицо, вымученное, но храбрящееся, которое искажается, но не показывает всех своих чувств. Он не знает, почему делает это. Он — чудовище. Он хочет прекратить это. Пожалуйста. Её рука поднимается к его лицу, он надеется, что она попытается выколоть ему глаза — рука лишь прислоняется к его щеке. Он видит сочувствие на её лице, пробежавшееся поверх боли, когда он всё ещё распирает ее изнутри, чувствуя, как узкие стенки становятся более скользко-влажными; он чувствует запах крови. Он видит, как на её небольшую нетронутую грудь падает капля, и разбивается. И её вторая рука оказывается на второй его щеке. Он не может говорить, но он плачет. — Мне жаль, — говорит молодая девушка, которой он навязывается, которую он берёт с силой против её воли, словно он здесь тот, кого нужно утешать. Чхон Мён не думает, что достоин жить после подобного. Он не доводит её до чего-либо отдаленно приятного или справедливого, трахая и двигая её так, что чувствует, как нарастает собственное эгоцентричное напряжение. Он не хочет, не хочет, не хочет, не… но его член дёргается, когда он кончает в неё, и его тело… снова принадлежит ему.