Четыре ночи

* Сяо Сэ просыпается из-за слабого, но настойчивого покалывания внутри. Не зуд, не боль, пустяк, однако снова не уснет час или другой. Хуа Цзинь, Усинь и Се Сюань подлечили его после боя в крепости Лэй, но это ощущение иногда беспокоило по ночам. Он осторожно потягивается, надеясь отвлечься, и замечает спящего неподалеку Тан Ляня. Лицо его во сне совсем юное, много моложе, чем когда бодрствует. Еще и руки под щеку подложил. А где Лэй Уцзэ? У костра он замечает странную тень. Конечно, это балбес, и без высокого хвоста было бы ясно. Просто сидит непривычно сгорбившись. И точно так же непривычно, что оборачивается медленно, услышав шаги Сяо Сэ. — Чего проснулся? — А ты почему не спишь? — агрессивно отбивается от внимания Сяо Сэ. Наверное, однажды он скажет друзьям, что не просто основательно пострадал — он умрет, если бессмертный на острове не поможет ему. Только сегодня говорить не хочет. — Дядя Ху, — тут же отвечает Лэй Уцзэ. С ним легко, не будет врать и увиливать. Сяо Сэ присаживается рядом, вытягивает руки к огню. Ждет. — Почему-то чем дальше от дома, тем больше его вспоминаю. И тем больше сожалею. — О том, что не успел? Ты не мог знать. И мы торопились как могли. Лэй Уцзэ качает головой, словно отмахиваясь. — Нет, не об этом. Тут я все понимаю, и ты прав. Я сожалею о том, что он погиб. Так несправедливо… Вместо ожидаемого гневного восклицания в конце — тихий вздох и тоскливый взгляд мимо огня в ночь. Сяо Сэ уже видел этого балбеса в подобном состоянии после схватки у Кузницы душ. Лэй Уцзэ совсем не нравится ему таким. — Подумай о том, что Лэй Тяньху долгие годы мучился из-за лютой стужи. Теперь ему не больно. — Ерунда! — вот теперь Лэй Уцзэ вспыхивает и ударяет кулаком по бедру. — Если бы дядя Ху мучился настолько, чтобы желать смерти — он бы нашел ее! Мало ли в цзяньху достойных поводов умереть. Сяо Сэ мог бы поспорить, что живым надо как-то мириться с гибелью близких, вот и находят предлоги: успокоение или месть. Но где Лэй Уцзэ и где любые предлоги? Сегодня трудный разговор у них проходит не так, как после Кузницы душ. Тогда у Сяо Сэ были предварительные размышления и были ответы. Сейчас — нет, к тому же муторное чувство в умирающем теле мешает думать. Поэтому он по-прежнему сидит и ждет. Вдруг Лэй Уцзэ бросается к нему и без всякого предупреждения обхватывает руками за талию и тычется лбом в плечо. Он не плачет, лишь вздрагивает и дышит рвано. Совсем глупый и доверчивый. Сяо Сэ не знает, как быть. Он давно смирился с тем, что объятия — первое в длинном списке того, что он хотел бы сделать с другом. И если он ответит сейчас, когда Лэй Уцзэ горюет, это выйдет дурно? Словно он воспользовался ситуацией? Или нет? В конце концов он все же аккуратно кладет руки на широкую спину Лэй Уцзэ и поглаживает едва-едва. Тот потихоньку успокаивается, становится мягким и будто с облегчением приваливается к его плечу. Больно. Его повреждения дают знать о себе так некстати! Сяо Сэ отодвигает от себя Лэй Уцзэ и заглядывает ему в лицо: — Ты в порядке? Сможешь теперь уснуть? Лэй Уцзэ улыбается ему, в нежных глазах еще видна прежняя тоска. Да и куда бы ей деться? — Смогу. А ты? Тебе что, нездоровится? Заметил. Сяо Сэ равнодушно пожимает плечами. — С чего бы? Иди давай, не болтай лишнего, не то опять сон прогонишь. Иди. Я скоро. Лэй Уцзэ кивает, явно не собираясь спорить — насколько же он на самом деле измотан? — встает и бредет в сторону своей лежанки. «Что если я умру?» — размышляет Сяо Сэ, вороша костер. — «Он снова будет мучиться». Не то чтобы Сяо Сэ претендовал на какое-то особое место в сердце Лэй Уцзэ. Просто такое уж у него сердце. * Лэй Уцзэ подскакивает на постели, сердце подскакивает к горлу и колотится там до тошноты. Да вырвет же сейчас. Он слетает с кровати, добегает до умывального таза, но ничего не происходит. Лишь спазмы в горле все сильнее. Потому что Тан Ляня нет. Его совсем-совсем нигде нет. Его смерть подтвердил клан, но в эти дни Лэй Уцзэ не оставлял надежду на то, что произошла ошибка. Да все они… Бродили по усадьбе хмурые, говорили мало, но словно бы не верили. Цяньло во сне его видела, ну и что? Мало ли какие сны бывают. Сейчас Лэй Уцзэ ничего не приснилось. Просто вдруг он понял: нет больше Ляня. Всё. Чуда не произойдет. От боли крутит мышцы, слезы бегут сами собой, и его что-то гонит… Да хоть во двор, покружиться с мечом, поколотить ограду или дерево. Все в усадьбе спят, поэтому он бежит как есть, в штанах и рубашке, лишь сапоги надел. На выходе из дома останавливается. Ночь прохладная, но красивая. Столько звезд на небе. А там, за воротами, целый город, который они хотели повидать вместе. А теперь… Как же горько! Лэй Уцзэ плачет и бьет в стену кулаком. Ему совсем невыносимо, и даже к мечу рука не тянется. Лянь, ну Лянь же! Он идет, зажимая рукой рот, чтобы никого не потревожить, к покоям Сяо Сэ. Хочет просто постоять немного рядом с дверью. Вспомнить тихий ровный голос друга, его насмешливый взгляд, который всегда успокаивает. Можно, правда ведь? Странно. За дверью горит свет. Сяо Сэ тоже не спится? Лэй Уцзэ робко стучит. — Кто? — голос Сяо Сэ совсем не сонный. — Это я. Можно? — Да, — когда Лэй Уцзэ входит, Сяо Сэ стоит на ногах, явно только что отложив книгу. — Что-то случилось? — Нет-нет. Но… Лянь… Продолжить он не в силах, рыдания прорываются совсем не контролируемым потоком. — Иди сюда, — Сяо Сэ присаживается на кровать и хлопает по месту рядом с собой. Лэй Уцзэ послушно садится. Рука друга сжимает его плечо, но этого мало, это не спасает. Он обнимает Сяо Сэ крепко-крепко, прячет лицо у него на груди, он просто хочет туда, где боль чуточку отступит, наверняка. Разве можно не отступить перед Сяо Сэ? Без тяжелых верхних одежд, в одном только тонком шелке Сяо Сэ очень теплый и похож на зверька. Гладит по спине, по затылку, от чего Лэй Уцзэ лишь сильнее плачет. — Он и тебе приснился? — У-у. Неторопливые движения рук — одной сверху вниз, пальцами другой перебирая в волосах под хвостом — одновременно остужают жгучую боль и согревают душу. Слезы бегут медленнее. А по лицу Ляня бежали капли дождя. Им рассказали. Он был совсем один, промокший, замерзающий… Так несправедливо! Он всегда, всегда их защищал. Достаточно ли они его любили? Теперь не спросишь. — Сэ. Помнишь, нам говорили, что Лянь исполнил свой долг и умер без сожалений? Но это клан Тан, с их вечными долгами. А он сам? — Разве тебе это не знакомо? На острове ты тоже готов был погибнуть, ни о чем не жалея. — Это другое! На острове мы сражались все вместе. Тогда вы все стояли за моей спиной. А он… — Лэй Уцзэ отрывается от плеча Сяо Сэ, но на всякий случай обхватывает его руку. — Он же один был… — что-то мучает, не дает покоя. — Тан Ляня все любили, помнишь? И в то же время он всегда оставался немного один. И ушел в одиночестве. С его характером он действительно мог не сожалеть. Но разве это единственное тяжелое чувство? Сяо Сэ говорит все это еще спокойнее, чем обычно, будто историю на ночь ребенку нашептывает. Его глаза блестят. Тогда он сказал, что в смерти Ляня есть его вина. Лэй Уцзэ отчасти согласен с ним, оттого и сочувствует еще больше. Как это — жить, зная, что не уберег своего шисюна? Оттого он и не уверен теперь, что стоит друга утешать. Не примет ведь, и ему еще хуже сделается. Есть разные безнадежные вещи, думает Лэй Уцзэ. Где-то не поможет меч, где-то бесполезны объятия. * Сяо Сэ засиживается допоздна по совсем не уважительной и приятной причине. Он читает. Не потому, что надо, не то, что необходимо. Это простенькая, зато увлекательная история из тех, которыми зачитывается Лэй Уцзэ. Техники, сражения, ветер в голове у героя. Там все то, о чем он сам мечтал в далекой юности, будучи беспечным и самонадеянным принцем. И к чему не может сейчас вернуться из-за борьбы за власть в Тяньци. Какая гадость! Вдруг он улавливает что-то знакомое, но странное посреди ночи. Откладывает книгу, вслушивается. В усадьбе тихо, лишь в саду будто шелестит ветер… Или нет? Он с досадой откладывает книгу и идет в сад. И чем ближе к дверям, тем ощущение теплее, роднее. Да это же меч сердца! Сяо Сэ совершенно не представляет, почему меч признает и его тоже, а не только своего хозяина, почему сила меча иногда отзывается в его теле. Так есть. Теперь меч взволнован, но в нем нет ярости, как в атаке. Должно быть, Лэй Уцзэ решил потренироваться. Прямо сейчас. Ну а что, все спят, никто не помешает. Сяо Сэ бесшумно, держась в тени, выходит в сад. Музыка меча слишком пронзительная для обычной тренировки, поэтому он хочет понять, что случилось. Шелест ветра в ветвях деревьев смешивается с шорохом шагов. Лэй Уцзэ, в серебристо-голубом, летает по дорожкам, едва касаясь камней, легендарный меч в лунном свете и в череде мягких движений кажется шелковой лентой. Он не оттачивает технику, даже не танцует, как на празднике цветов. Он парит, струится, течет с лишь ему присущей певучей грацией так свободно и бездумно, словно полностью отдается чему-то. Это что-то явно не предназначено для посторонних глаз, но Сяо Сэ просто не может уйти — да и в конце концов, с чего вдруг он посторонний? Лэй Уцзэ замирает спиралью, лишь пальцы его левой руки скользят по лезвию как по телу живого существа, трепетно. Глаза его блестят от слез. В печальной прохладе цветов — темно-зеленого, голубого, дымчато-черного и серебряного — эти глаза, свет меча и рыжина в хвосте кажутся единственным источником тепла. Пальцы нехотя расстаются с поверхностью стали, мягкие складки век скрывают взгляд, сбрызгивая слезами щеки, и Лэй Уцзэ вновь летит, заботливо разрезая ночь мечом. «Он не снижает темпа», — ревниво думает Сяо Сэ. С тех пор, как он вернул свои навыки и возобновил тренировки, он по праву может считать себя в бою лучше друга. Но ему всегда необходим контроль. Вот так, с закрытыми глазами он не то чтобы не сумеет… Но им вряд ли кто залюбуется. Впрочем, сейчас ему не до любования. Он давно заметил, что в бою Лэй Уцзэ двигается точно, когда надо скупо и не красуясь. А вот танцуя с мечом или попросту забавляясь, он кажется по-настоящему чувственным, и прощай душевное спокойствие неприступного шестого принца. Только сегодня Лэй Уцзэ совсем другой. Не яростный, как в бою, не поэтичный, как в веселье. Он беззаботный, как дитя под взглядом матери — чего никогда не знали они оба. Вдруг этот беспечный дух распахивает глаза, все еще скорбные, оседает на дорожку, шурша камнями, и склоняется над мечом. — Мама, — доносится жалобное. Этой ночью Лэй Уцзэ не тренировался. Он говорил со своей мамой в городе, который был для нее так важен. В городе, который ее убил. Сяо Сэ подбегает и опускается рядом с другом на колени. Забирает из его рук послушный ему меч, заботливо устраивает на траве, а потом притягивает к себе тихонько всхлипывающего сироту. Лэй Уцзэ сворачивается в клубок в его объятиях, и они какое-то время молча сидят, а после возвращаются в дом. * Жои и Цяньло давно пожелали ему спокойной ночи, вся прислуга в усадьбе ушла отдыхать. Дядя Сюй неодобрительно покачал головой, проворчал что-то вроде «даже молодым людям нужен сон», но все же оставил его и нераспечатанный кувшин вина на пороге дома. Ночи были теплые, и Лэй Уцзэ предпочитает ждать здесь. Внутри его правда может сморить, и кто тогда встретит Сяо Сэ? Конечно, господин Сяо, которому никто ничего не должен, но все должны, перед уходом предупредил: «Неизвестно точно, сколько будут продолжаться траурные мероприятия. Не ждите меня». Но как он, потерявший отца, вернется в усадьбу и не сможет ни выпить в компании, ни обворчать эту самую компанию? Поэтому Лэй Уцзэ, пока его друг во дворце, ложится спать лишь глубоко за полночь. «Но вообще-то он потерял и брата». Князь Чи натворил столько отвратительного, что переживать по поводу его смерти Лэй Уцзэ и в голову бы не пришло. Лишь сердце разрывалось из-за страшных рыданий супруги Сюань. Каким был в ту ночь Сяо Сэ, он попросту не заметил, они все были вымотаны чередой боев и борьбой за Усиня. А теперь он размышляет: возненавидел ли брата Сяо Сэ? Скорбит ли по нему? Ведь не всегда князь Чи был самовлюбленным идиотом, который способен ради власти сжить со свету самых близких людей. Он был ребенком, может, даже они дружили в детстве, как дружил Сяо Сэ с князем Баем до его слепоты. Хотя, если подумать… Сяо Сэ, конечно, умеет ненавидеть, но тут он еще более скупой, чем с деньгами. Вступил в переговоры с Су Муюэм из Темной реки, не держит зла на Клинок тоски, тем более перестал злиться на отца, едва разрешилось дело князя Ланъя. Да он даже на того жалкого евнуха толком не сердился. Может, презирал немного. И если он не сумел по-настоящему возненавидеть князя Чи, то… Им точно хватит одного кувшина? Слышится скрип ворот. Пришел наконец! — Почему не спишь? — спрашивает Сяо Сэ, когда Лэй Уцзэ вскакивает ему на встречу. — Тебя ждал! — Я же не сказал, когда вернусь. Ты что, всегда ждать меня готов? Простой вопрос задевает Лэй Уцзэ, хотя его друг ничего такого не имел ввиду. От смущения он отвечает бодро и торопливо: — Конечно, готов! Вино будешь? Пойдем в дом или в саду? — Выпьем в доме. Хочу отдохнуть на нормальной мебели. Устал от ночных бдений на коленях. Сяо Сэ лениво и легко проходит мимо него внутрь, и не сказать по походке, что он измучен ночами без сна и горем. Лэй Уцзэ следует за ним. Как всегда. Первую рюмку Сяо Сэ не проливает на пол. Он вообще не торжественный и очень домашний. Наверное, ему за глаза хватило церемоний во дворце. Лэй Уцзэ не успевает выяснить просто на всякий случай, пьют ли они в память о покойном императоре или просто так — его друг уже протягивает пустую рюмку и жестом просит налить еще. — Сяо Сэ, могу я спросить? — Куда деваться. Спрашивай. — Ты ненавидишь князя Чи? — Наверное, я должен? Он сильно сократил жизнь отцу. И это только первое в списке его преступлений. Но если честно, — Сяо Сэ грустно усмехается, — я не знаю. Если себя он любил много больше, чем родного отца, даже больше доброй к нему матери — то его поступки для него самого логичны? Правильны? Его больше нет, кого ненавидеть… Скорее, я ненавижу себя. За то, что поздно вернулся. — Сяо Сэ! — в усадьбе все спят, и приходится кричать шепотом. — А что ты мне говорил, помнишь? Про то, что я поздно вернулся в крепость Лэй? Что в смерти дяди Ху нет моей вины! — Не ори. Глупец, это же разные вещи. Ты покидал мирную крепость Лэй. Я не торопился вернуться в беспокойный Тяньци. Хотя мог бы предвидеть… — Что? Сяо Сэ, ты чушь несешь. Ты не можешь всегда предугадывать зло и поступки дурных людей. Ты не имеешь право ненавидеть себя за то, что ты не такой уж всезнайка. — Ты не можешь мне это запретить. Лэй Уцзэ пьет лишь для того, чтобы не грохнуть кулаком по столу от досады. — Не могу. Но я злюсь на тебя за это! Сяо Сэ пожимает плечами. — А вот этого уже не могу запретить тебе я. Они оба смеются и чокаются. — Рассказывай, что вы тут без меня натворили. Лэй Уцзэ выполняет просьбу. Не то чтобы первые дни траура в Снежном происходили важные или хотя бы интересные события, но он хвастается новым навыком, передает невинные сплетни о племяннице дяди Сюя, в красках описывает возмущение Цяньло, которая проиграла Жои три партии в вэйци, объясняет, почему находит половину книг в домашней библиотеке Сяо Сэ ужасно нудными… Сяо Сэ улыбается со всеми оттенками пренебрежения, слушает первое время внимательно, но чем меньше вина остается в кувшине, тем туманнее кажется его взгляд, тем нежнее и горше улыбка. Похоже, он уже не слушает вовсе, лишь смотрит в темноту за окном. Лэй Уцзэ смолкает. С момента первой встречи в другом Снежном они так много времени провели вместе и так часто молчали, что тишина его уже не беспокоит. Беспокоит его что-то новое в лице Сяо Сэ, чего он прежде никогда не видел. Сяо Сэ отставляет пустую рюмку на стол и коротко вздыхает, поджав губы. Да ведь он растерян и напуган, как брошенный в одиночестве ребенок! Собственно, он и есть. Лэй Уцзэ теряет терпение и порывается встать. Друг в ответ на это движение отрицательно качает головой. Приходится сесть на место. Сяо Сэ легко любить, но вот поддерживать его трудно. — Сэ, можно спросить еще? — Давай. — Ты не жалеешь, что когда вернулся в Тяньци, провел здесь времени больше, чем во дворце? Сяо Сэ фыркает. — С каких пор прямолинейный Лэй Уцзэ научился подобной деликатности выражений? Ты же на самом деле спрашиваешь, не жалею ли я о том, что мало времени провел напоследок с отцом. Знаешь, мы успели поговорить с ним до того, как он ушел. Я дал ему понять, что он всегда был важен для меня. Он ответил мне тем же. Но, видишь ли… Правда в том, что это единственное, что мы могли бы сказать друг другу за час, или за месяц, или за полгода. — Это так грустно! — Это так есть. А печально то, что ты принес всего один кувшин вина. Что сидишь? Беги уже за вторым. Лэй Уцзэ закатывает глаза. — Как прикажет господин Сяо! На самом деле не так уж сложно поддерживать вредного Сяо Сэ. Достаточно просто слушаться его. Ну или слушать.