Традиция

Улыбка играла на лице Изуку, как солнечные зайчики, дрожащие на обоях с рассветом, когда он дирижировал ложкой над топлёным шоколадом. Он с особым вниманием подходил к выбору, покупая только лучший, по его мнению. Были на прилавках и острые, перчёные сладости, однако что ни говори, а Изуку предпочитал готовить заветный подарок самому. Выливая по красивым формочкам в виде сердечек аппетитную смесь, не забывал он и сделать парочку не перчёных, чтобы с утра угодить маме и преподнести ей самодельные конфеты. Настроение от такого поднимается на весь день — Изуку точно знал. Это была традиция. Вечером выходного дня, когда мама отправлялась отдыхать, чтобы лишний раз не занимать её время, Изуку доставал из холодильника все необходимые ингредиенты, которые он с таким особенным предвкушением праздника собрал в магазине заранее и припас до этого дня. Затем все они превращались в руках весёлого кондитера в настоящий кулинарный шедевр. Кажется, только потому, что это ежегодное занятие, почти обычай, шоколадные перчёные конфеты с орешками —  одно из немногих блюд, что выходило превосходно у Изуку. Утром того самого дня он сначала угостит маму перед уходом, а затем понесёт необычные сладости, бережно сложенные в крафтовый пакет, в школу. Здесь учится только один ненавистник сладкого и вместе с этим обожатель острого. Именно ему, со всей своей пылкостью, несдержанной эмоциональностью Изуку, по привычке сгорая от смущения и внутренне трепеща, преподнесёт своё кулинарное сокровище. Тот обязательно вырвет из рук подарок, одарит отборными матными словечками и не забудет толкнуть плечом, уходя. Изуку будет смотреть вслед и искренне улыбаться. Дарить — приятнее всего. Разве может быть что-то лучше? Изуку как и всегда не получит ни единой валентинки, но разве можно расстраиваться из-за такой мелочи? Любовь к этому празднику появилась вовсе не из желания получить что-то взамен, а из возможности порадовать двух своих самых близких людей. Это ли не прекрасно? Так всё будет и сегодня. Он от чистого сердца, с тихим благоговением в душе, подарит конфеты, а затем со счастливым трепетом будет искоса наблюдать за растущим количеством подарков и валентинок, принадлежащих Катсуки. Сказать по правде, Изуку никогда не видел, чтобы тот ел сладости, что дарил ему "бесполезный задрот". Вдруг он выбрасывает их вместе с остальными подарками, которые он получал? Впрочем, это и неважно. Хотя Изуку и не сомневался, что тот обязательно дал бы знать твёрдым кулаком, если бы ему не нравилась традиция, Изуку искренне всё равно, как Катсуки распоряжается дарёным. Однако он никак не ожидал, что столь привычный обычай нарушится именно сегодня. Когда от разносчиков школьной почты валентинок он слышит свою фамилию, то отзывается не с первого раза и подходит неуверенно, неловко берёт странный клочок бумаги, непонятливо вертит в руках, словно такого ни за что не могло бы произойти, а затем рассматривает осторожно. Это трудно назвать валентинкой. Странный, неровный обрывок в виде сердечка из чьей-нибудь тетради в клетку, на котором одиноко написана лишь одна его фамилия — должно быть, это чья-то шутка. Изуку даже удивлённо оглядел вокруг занятых праздником одноклассников, после чего вновь непонятливо уставился на полученную вещь без намёка на адресата. Мысленно и очень быстро он подметил, что почерк не принадлежит Каччану — зачем он вообще об этом думал? Но потом, сдавшись в потугах понять, что это может быть, Изуку принял подарок. Чьим бы розыгрышем это ни было, по крайней мере такая бумажка — первое, что вообще когда-либо получал Изуку из школы в праздник всех влюблённых. Дарить — приятнее всего. Но получать что-то взамен после всех твоих стараний — ещё лучше! Глаз не сводил с драгоценного клочка маленького чуда, постоянно теребил в руках и всё всматривался, всматривался в незнакомый почерк, как будто это могло что-то ему дать. Мечты о том, как он сохранит этот листок, как он будет пересматривать его каждый следующий день влюблённых, как заставит себя поверить в то, что это знак, да-да, настоящий знак о том, что деньки-то были счастливыми! Всё это переполняло его эмоциями, бушующих в маленьком, но таком желающем любви сердце, явно не способным выдерживать из раза в раз целую уйму различных чувств своего обладателя. Было, однако, так славно... если бы это исполнилось. — Чего это у тебя? — как обухом по голове ударил рядом громовой голос Катсуки, заставив Изуку вздрогнуть. — Н-н-ничего! Деку крепко сжал бумажку в кулаке, да так, будто его готовились тащить на эшафот, но даже бы там, в петле, он бы ни за что не разжал руки — решимость била через край, что было видно по его перепуганным глазам. Будто что-то щёлкнуло там, в голове, замкнуло и больше не разомкнётся. Катсуки усмехнулся, внимательно разглядывая жалкое бледное лицо Изуку. — Валентинка, что ли? Да я ни за что не поверю! — усмешка вдруг превратилась в строгий, каменный голос: — Давай это сюда, Деку. Напрасно. Изуку повертел головой, как юный партизан, и сжался, зная, что будет за этим неповиновением. Он не ошибался. Молчание — такая себе стратегия против ревнивцев. Разозлившись, Катсуки схватил за грудки Деку и встряхнул. — Отдавай, — глухо, медленно прорычал Катсуки, отчётливо произнося каждый звук сквозь свои стиснутые зубы. — Иначе сам вырву. Нетрудно представить, как сильно билось сердце загнанного в угол мальчишки. Он по-прежнему жмурился, не смея глядеть на Каччана, будто это было ещё большим преступлением после всего. Но не отдавал. Не разжал руки. Он представил, как Катсуки схватит бумажку, посмеётся, бросит излюбленные колкости в Изуку, режущие больнее острия ножа, измельчит маленькое сокровище и выбросит. Нет, Изуку ни за что не мог этого допустить. — Значит так, да? Так значит?! — сгорая от гнева и даже возмущения (кто позволял этому жалкому задроту быть таким раздражающе гордым?!), он вновь встряхнул тело резко и вбил в стену, крепко вжимая. — Я выбью из тебя всю эту жалкую дурь! Изуку не захныкал. Он никогда не хныкал, когда Каччан смотрел, когда он действовал, когда угрожал своими колючими взрывами прямо перед веснушчатым лицом и кричал едкие грубости. Мог плакать после, но никогда не сейчас. Теперь же он вжимался в себя, сильно-сильно жмурясь, и как бы Катсуки не кричал, как бы не дразнил короткими вспышками, как бы не хватался за чужой сжатый кулачок и не бил им по стене в исступлении, Изуку не сдавался. И тогда Катсуки тактически отступил, будто на поле сражения. Ослабил хватку и, тяжело дыша от переполняющих его эмоций, отвернулся. — Не думай, что победил. «Я своего добьюсь» Зелёные глаза удивлённо уставились в след уходящему силуэту. Слабо, дрожащими от адреналина руками, он держал смятый клочок бумаги — виновник раздора. Хотя стоит ли винить чей-то черновик? Всё не ладилось у них с Каччаном с самого начала средней школы. О, Изуку даже не подозревал, что задумал Каччан. Никакие предпосылки не могли привести к этому. Чтобы в конце дня, когда тот уходил, Катсуки преградил путь и грубо всунул ему одну из плиток дарёного шоколада. — Обмен, — выпалил он, отвечая удивлённым изумрудам, и уверенно протянул руку, ожидая, что Изуку восхитится великодушным поступком своего благодетеля и таки отдаст злоклятую бумажку. — Но... я не могу это принять... — тихо сказал Деку, покрепче сжимая лямки своего рюкзака в защите, и отвёл взгляд смущённо. — Человек, который тебе это п-подарил... — Плевать! — Нет... Изуку вдруг поглядел своими ясными, решительными глазами на Катсуки. Хотя он был слаб в выражении своей позиции, особенно перед более сильным оппонентом, эта его решимость была чем-то, что Бакуго не мог покорить. Будто в глубине изумрудов — своя собственная вершина Эвереста, принадлежащая Катсуки, если тот сможет-таки её одолеть. Это вторая по счёту неудача Катсуки. Сдался ли он? Ха! Ни за что. Смена стратегии не только ввела Изуку в ступор, но и оказалась даже приятной в какой-то степени. Всё потому, что Катсуки привёл в исполнение план "я никуда не уйду", что должен был сработать безотказно. Он так часто казался упёртым ребёнком, который обычно хватает маму за руку в магазине, если ему что-то необходимо, и не двигается с место, громко вереща, пока все не сделают так, как он этого хочет, что Изуку отчасти это даже умиляло. Пускай он старался не показывать, чтобы Катсуки не дай бог не заметил... Но разве не мило то, что он поймал Деку после уроков, но не для того, чтобы выяснить отношения, а чтобы поухаживать? Да, именно поухаживать. Он долго бурчал что-то про то, что не отвяжется, пока тот не отдаст валентинку, а затем увязался по пятам упрямца. Ух, как только хватает наглости этому назойливому засранцу, чтобы не слушать приказы Катсуки?! Он стянул рюкзак с хрупких плеч и понёс до дома Изуку. В уголках губ появилась еле видная улыбка на веснушчатом лице — всё-таки как ни крути, а это очень приятно. Даже когда Кац насильно кормит шоколадом Деку, лишь бы хоть как-то заставить его сдаться под напором напускной заботы, Изуку бессознательно кажется, что это очаровательно. О нём так заботится только мама, но у неё совсем другой стиль, нежели как у Катсуки. Если бы за принуждение платили, Катсуки давно бы стал миллионером, ибо другие пути достижения того, чего ему хочется, не видел, только заставлял. Каччан даже пошёл на то, что подарил Изуку на следующий день свою валентинку. Она была намного аккуратнее и лучше той, что получил Изуку. Из цветной бумаги розового цвета вырезанное сердечко, на одной стороне кривым почерком написано "тупой задрот", на другой — "от Каччана". Осторожно взяв заветный листик, Изуку сначала с недоверием посмотрел на него, как бы удивляясь, что тот всё ещё помнит об этой странной цели уже после праздника. Однако поглядев на написанное, сердце его бешено забилось, а к лицу пожаром прилила кровь. Катсуки знал, что это сработает. Теперь обмен точно был равноценным. Он даже пошёл на такую глупость! Это должно было окупиться... В его голове созревал план, как он вычислит отправителя паршивой бумажки по почерку, найдёт и изобьёт, потому что никто — повторение для самых смелых идиотов: ник-то — не смеет дарить Изуку валентинки. Катсуки их тоже никогда не дарил Деку, но у него есть такое право, у других — нет. И всё же... Изуку не хочет отдавать своё драгоценное сокровище. Память о важном событии, его первую валентинку. Он поднимет влажные глаза на Катсуки. Не хочется мучить ни себя, ни его, но вот что — валентинка ни коим образом не должна попасть в руки Катсуки. — Отдай, — Каччан снова упрямо протягивает ладонь перед грудью Деку, настойчиво, будто если тот откажет, то рука превратится в кулак и прилетит в солнечное сплетение, — Деку... Изуку всхлипывает и жмурится, пытаясь сдержать слёзы. Он самый счастливый и несчастный человек на земле, всё и сразу! Но Катсуки штурмует его уже второй день и это давление просто невыносимо. Изуку достаёт бумажку. Он так долго не смотрел на неё, что с каким-то удивлением замечает сейчас, насколько неаккуратной выглядит бумага, не только потому, что она вся смялась, но ещё и потому, насколько неровно оборваны края, что тот, кто дарил, даже не потрудился взять чистую белую бумагу. Это не больше, чем клочок чьего-то черновика. Но для Изуку! Для него это целый мемориал из серии воспоминаний обо всех днях святого Валентина сразу, они бы пополнялись здесь, в этой бумажке, но... такого быть не может. С торжеством, бурлящим внутри, Катсуки с полуусмешкой смотрит на Изуку, теряющегося в раздумьях. Он не сомневается в своей победе — в конце концов, он сделал всё, чтобы её получить. Однако Изуку, не поднимая взгляда, разрывает эту вещь на самые маленькие клочки, на крошечные, какие только можно было порвать. Сжимая их в руках, он глядит на Катсуки со слезами, щиплющими роговицу. «Доволен?» — читается в его глазах. «Более чем» — выражают сузившиеся глаза Катсуки, после чего тот молча, не попрощавшись даже, уходит. И всё встаёт наконец на свои места. Никакой больше приторно доброй версии Каччана, желающего достигнуть цели. Теперь лишь прежнее равнодушие. Но для Изуку всё-таки кое-что осталось с того необычного дня — валентинка Каччана, уловка, обманка, чтобы брать Изуку тёпленьким и добиваться своего, пока тот потерян и смущён. Но всё же! Всё же! Это то, что Изуку будет хранить вечно. Даже если Катсуки, возможно, на это не рассчитывал. *** На кухне слышен уже привычный аромат топлёного шоколада. Очередной день святого Валентина, очередной повод вспомнить о старой традиции. Однако теперь кое-что по-другому... Изуку, что выглядит взрослее, пытается стащить орешки из миски на столе, но получает шлепок по кисти. — Да ладно тебе, я совсем немного возьму! — настаивает он и демонстративно дуется. — Если останется, возьмёшь потом, — хмыкает Катсуки, продолжая заниматься шоколадом. Вообще-то он сам отстранил Деку от этого дела. Во-первых, чтобы тот не мешался под ногами. Во-вторых, чтобы тот не накосячил — Катсуки не доверяет ему свою любимую готовку ни за что, никогда. Хоть Изуку и пытался сопротивляться, но быстро понял, что это бесполезно — Катсуки был непреклонен, так что теперь Деку мотался по кухне, наслаждаясь этой прекрасной атмосферой и поваром-единоличником рядышком. — А помнишь, — хитро улыбаясь, он всё равно появляется рядом, несмотря на то, как часто Каччан отгонял подальше, чтобы тот не мешался, — как в средней школе ты меня к валентинке приревновал. Это так мило! — С хуя ли я ревновал? — Ничего другого и быть не могло! — звонким смеющимся голосом говорит Изуку. Он нежно улыбается, пускай и будучи чрезвычайно раздражающим и активным. Катсуки посмотрел на него спокойно, как будто давно уже привык к этим неожиданным эмоциональным выплескам, а затем усмехнулся, решив подыграть. — А если могло? Самоуверенный тупица... — он вдруг, бросив всё, подхватывает своего парня за бёдра и сажает на стол, жарко впиваясь в его губы, чтобы заткнуть. Тупой Деку с тупыми теориями, у него самые вкусные губы, самые вкусные сладости... Поддавшись ощущениям, Изуку обнимает сильную шею и смеётся сквозь поцелуй Признается ли Катсуки, что на самом деле сам готовит только для того, чтобы отплатить, наконец, Деку за тот шоколад, что тот готовил ему каждый год? Никогда. Но теперь это их общая традиция.