Хан Джисон и его фееричная любовь

      «Клянусь быть храбрым, не забывать о благородстве и беречь честь с молоду»       Так звучала клятва гриффиндорцев, которую они помнили с момента, как шляпа определила их на свой факультет. Однако в стенах общей комнаты они все добавляли: «и обходить слизеринцев стороной». Последнее добавил один из старост по неизвестной причине. Вместе с его выпуском исток традиции покрылся пылью тайны, но она продолжала жить в самих учениках, бережно передаваемая от старших к младшим.       Хан Джисон, юный ученик, которому до выпуска оставалось всего два года. Он всегда считал, что пыль стоит протирать, потому что это уже финальная стадия грязи в комнате, огромный колокол, кричащий, что пора убраться. Для него непоколебимы были лишь три истины: храбрость, благородство, честь. Остальное же его не волновало: если для того, чтобы высказать мнение на уроке и получить пять по злосчастному зельеварению, нужно проявить трусость, то это не о нем. Если родители не дали подпись кому-то на посещение Хогсмида, то он обязан помочь ему пройти незамеченным. Если ему нравится слизеринец, то он обязан знать об этом.       Джисон был готов пойти на все, лишь бы достигнуть своей конечной цели. Его попытки длились уже годами. Для такого яркого и уверенного в себе ученика, как он, это было словно унижение. С самого первого дня в огромном замке его сердце гналось лишь за одной зеленой мантией. Она блестела в его глазах и скрывалась за лестницами. Картины на стенах то и дело смеялись над Ханом, замечая, как тот снова достает палочку и готовится произнести заклятье, чтобы его возлюбленный обратил на него внимание. Однако тот лишь поднимал взгляд на летающее в воздухе сердце, сделанное из перьев, и, фыркнув, уходил по своим делам.       — Что, очередная фееричная попытка пропала даром? — толкнул плечом друга Хван Хенджин, пока они в раздевалке готовились к тренировке по квиддичу.       — Это была всего лишь сто шестьдесят восьмая, — хмыкнул Джисон, натягивая на себя спортивные шорты. — А чисел бесконечное множество, значит, и попыток тоже!       Хан надел на себя очки, уверенно подняв голову к невидимой удаче.       — Сегодня я, наконец-то, воспользуюсь новой метлой. Он не сможет не заметить, насколько я хорош. Как и послание, которое я оставлю ему в небе!       На поле Хан старался изо всех сил. Он так никогда не выкладывался на тренировках, как в этот раз. Его взгляд не отрывался от объекта своей влюбленности. Этого парня звали Ли Минхо. Даже имя говорило само за себя. Если бы Хану нужно было описать этого прекрасного человека, то он не нашел бы ни единого слова кроме краткого: «кот». Неслучайно Ли был на Слизерине, все его повадки напоминали хитрого кота. Он использовал свои огромные глаза, чтобы следить за каждым моментом игры и не пропустить снитч. Кошачья улыбка растворяла противников, расчищая ему путь. Даже дыхание Минхо было тихое, как у кота, который неожиданно забирался на кровать Хана каждую ночь, пробравшись по темным коридорам к гриффиндорцам из подземелья.       Джисон как хороший ловец не имел права проиграть ему, ведь он учился у лучшего на свете учителя. У Ли Минхо. Наблюдая за ним, следя за каждым движением, выпадом, выбросом, он впитывал его приемы, пластику, мимику, и был бы рад впитать даже запах. Однако сейчас все, что у него было, это возможность лететь с ним высоко в небо в погоне за снитчем.       — Как подготовка к СОВ, хен?! — кричит Хан через ветер и солнце старшему.       Тот поднял на него незаинтересованный взгляд, крепче держась за метлу. Руки Минхо были отдельным видом искусства. Каждая венка вилась словно змея, она могла пробраться к шее и задушить в одну секунду. И Минхо было бы не жаль.       — Не отвлекайся, — шикнул Ли, почти сбивая Джисона в потоке воздуха.       Однако Хана это не смутило. Он быстро нагнал Минхо, мягко толкая его. Все же снитч пропал из поля зрения, и они могли немного отдохнуть.       — Да ладно тебе, чего ты всегда такой надутый? Знаешь, что у хмурых морщины быстрее появляются?       — Знаешь, что у идиотов мозг быстрее перестает работать, вследствие чего ты, вероятнее всего, не доживешь до тридцати, — шикает Минхо, рванув вниз.       Он всегда был таким, сколько Джисон его помнил. Ли очень тяжело шел на контакт. При этом Хан чувствовал, что у Минхо большое и теплое сердце, иначе бы даже сейчас он не поддавался Джисону, указывая направление снитча. Как бы Джисон не ценил его жест, он хотел настоящей гонки. Они устремились вслед за золотистым шариком с серебряными крылышками, пока тот вновь не пропал из виду.       — Вот это я понимаю, кошачий глаз, — смеется Джисон, переворачиваясь на метле вниз головой, держась за нее ногами и оказываясь прямо перед лицом Минхо. Как же он мечтал поцеловать старшего прямо так.       — Спорим, что ты не угадаешь, какую фигуру я сейчас сделаю?       — Фигуру своего проигрыша? — усмехается старший, присматриваясь к лицу Джисона.       — Не-а, — мотает головой Джисон и начинает выводить в небе звезду. — Ну?! Что за фигура, хен?!       — На твою задницу похожа, — кривится Ли, сдерживая очередную усмешку.       — Дурачок ты, хен! Это звезда! А эта?       Следующая действительно была задницей.       — Звезда, — показывает ему язык Минхо.       — Сам ты звезда! — кричит Джисон и достает из маленькой сумочки на ноге то, что заранее заготовил.       Присыпав волшебного порошка, он шепнул заклинание, и от хвостика метлы повалил красный дым. Джисон вывел в воздухе сердце и изящно пронзил его стрелой. Он взволнованно закусил нижнюю губу, оборачиваясь на Минхо. Ли заинтересованно наблюдал за этим, поджимая губы и кивая. Все же даже его холодное сердце это поразило, но вместо фееричной реакции в итоге Джисон получил только палец вверх. Минхо быстро рванул вперед к вновь возникшей цели.       Хан обессиленно простонал в небо, вопрошая, отчего его возлюбленный был одарен всем, кроме понимания намеков. Джисон опустил взгляд вниз, смотря за тем, как Минхо летит к потенциальной победе Слизерина, пока за спиной его сердце развеивал ветер. Теперь красный дым, который словно маяк кричал на всю округу: «смотрите, идиот прямо тут», заставлял Хана чувствовать себя клоуном. Он хотел было уже устремиться к зоне отдыха, как заметил летящий в сторону Минхо бладжер. Хан шикнул, стиснув зубы. Минхо был слишком далеко, чтобы услышать его. Под ними разворачивалась жаркая игра, и никому не было дела до них. Хан устремился вниз, превышая скорость падения. У него был лишь один выбор. Тело в испуге сжалось, вцепившись в новенькую метлу, но сердце несло его вперед. Джисон задел хвост метлы Минхо, сбивая его с курса и принимая удар бладжера вместо него на себя.       Ли испуганно отлетел от него. Он явно не ожидал ничего подобного. Его кошачьи глаза стали еще больше, они поглощали вид Джисона в этот момент. Хан не мог знать, достучался ли он до сердца Минхо, но то, как старший подхватил его, удерживая на метле, показывало его точное беспокойство. Это было единственным, что удержало Джисона в сознании. Хан поднял голову, смотря на Минхо.       — Ты в порядке, хен?       — А ты? — тихо спрашивает Минхо.       Без лишних слов старший опустил их на землю, уступая место медсестрам, которые тут же рванули на помощь Хану.       — Полный порядок, — показывает палец вверх Джисон и протягивает к лицу Минхо ладонь, кашляя. — Хен. Я любил тебя все это время. И для меня честь — умереть за тебя…       Его глаза закрылись, опуская гриффиндорца во тьму. Через все поле к ним летел Хенджин, крича: «Нет, Джисон! Ты все еще девственник, тебе нельзя умирать, брат!» Медсестры лишь закатили глаза. Не в первый раз они слышали подобное в стенах школы волшебства.       Даже в этот раз у Джисона не получилось услышать ответ от Минхо. Теперь он остался еще и без возможности вновь признаться старшему. Когда Хан пришел в сознание, то уже почти потерял надежду, что сможет завоевать сердце любимого. Ли был словно каменная дверь, и никакое заклятье не помогало ее открыть.       Хан пролежал в изоляторе три дня и три ночи, но он ожидал не момента, когда его тело вернется в норму, а когда его сердце и мозг найдут новое решение для загадки по имени Ли Минхо. На четвертый день в его голову пришла последняя идея, которая хоть как-то могла сдвинуть айсберг в холодном океане.       Некоторое время спустя, когда все спокойно обедали, дожидаясь почты, совы одна за другой начали влетать в окна зала. Письма и свертки посыпались на стол, приземляясь к их адресатам. Среди бесконечных подарков от мамы, Минхо наткнулся на одно особенно странное письмо. Он неуверенно присмотрелся к нему и начал открывать, надеясь, что это не очередная шутка от местного клоуна — Хан Джисона.       Почерк не был знаком ему. От письма очень вкусно пахло его любимым персиковым чаем с жасмином, который Ли покупал, когда бывал в хогсмиде.       «Приходи к статуе девочки с кошкой четырнадцатого февраля. Это уже завтрашний день.»       Минхо неуверенно покрутил письмо, оглядываясь на ребят со своего факультета. Вряд ли, кто-то из них мог пригласить Ли. Все же интерес превысил страх. Слизеринцу пришлось незаметно ускользнуть из гостиной своего факультета и пробраться к месту назначения. В голове было очень много мыслей о том, кого же все-таки он встретит. В этих резных коридорах и каменных статуях всегда скрывалось много секретов. Однако, когда ты находишься здесь постоянно, это перестает впечатлять. Зато любые возможности копнуть глубже и найти тайные комнаты распаляют до невозможного.       Лестницы привели его на малоизведанный четвертый этаж. Минхо особо нечего было там делать, однако таинственный незнакомец все же завел его в неожиданное место. Статуя ученицы с кошкой манила к себе, почти выглядывая из-за угла в самом конце коридора. Чем ближе она была и чем больше деталей Минхо мог рассмотреть в ее лице, тем дальше были звуки школы. Поздний вечер, блики от огней тряслись и танцевали, сплетаясь друг с другом и разбегаясь вновь и вновь. Подойдя к девочке, у ее ног Минхо увидел еще одну записку.       «Одной лишь мыслью можно двери все открыть. И мысль пусть та будет обо мне.»       Минхо нахмурился, вчитываясь в каждую букву снова и снова. Кто бы мог такое написать? На ум приходил только один несносный волшебник — Хан Джисон. Тот его знатно достал за проведенные годы в Хогвартсе. Все в школе думали, что Минхо терпел это из уважения, но правда была далеко не так проста.       Ли нравилось наблюдать за фантазией Хана. Каждый раз парень придумывал неординарные и даже сумасшедшие способы удивить Минхо и привлечь внимание. Минхо вспомнилось, как год назад Джисон изрисовал стену около Слизерина, признаваясь своему старшему в чувствах. Тогда с гриффиндора сняли все заслуги в течение года, потому что посчитали это оскорблением. Вот только для Минхо этот эксперимент был чертовски романтичным и горячим.       В стене начали проступать чугунные цветы. Они распускались, пропуская к двери. Ручка в виде кошачьей лапы протягивалась к нему, так и заманивая к себе. Пальцы неуверенно ее коснулись, отворяя дверь. Глаза вновь и вновь возвращались к вьющимся розам. По спине прошел отголосок страха.       В комнате все было усыпано белыми и желтыми цветами. Огромная кровать стояла прямо посередине. Хитрые глаза вновь смотрели прямо в душу Минхо.       — Ну здравствуй, хен, — широко улыбнулся, Джисон, глядя на старшего.       Он был в белой рубашке с зеленой розой, прикрепленной к ней. Волосы уложены назад, открывая широкий лоб. Минхо скривился в непонимании, разглядывая эту необычную локацию. Под ногами рассыпались лепестки, а на стенах цветы будто наоборот приподняли головы, устремившись к Ли.       — Что происходит? — почти шепотом спрашивает Минхо.       — Свидание, — Джисон проходит к маленькому столику с бутылкой сливочного пива и двумя бокалами. — Прекрасно выглядишь, кстати, свет моей души.       Минхо следил за каждым его шагом. Он все еще не мог понять, что Джисону нужно. Обычно его признания не доходили до того, чтобы остаться полностью наедине.       — И ты, — хмуро ответил старший, неспешно усаживаясь на кровать. — И наше свидание неслучайно?       — Ну да, — пожимает плечами Джисон. — Мы в жизни с тобой очень часто сталкиваемся, но ты все время пытаешься ускользнуть от меня.       Хан медленно подошел к нему и предложил напиток в красивом сияющем бокале. Минхо еще раз проанализировал поведение Джисона, взяв из его рук горячо любимое сливочное пиво. Для очередного признания Хан выбрал уж слишком романтичное место. В его плане не могло все крутиться лишь вокруг этих трех слов. Было что-то более завлекающее.       — Не смотри так на меня, я и смутиться могу, — рассмеялся Джисон, поднимая бокал. — Я бы хотел выпить за тебя, большое спасибо, что пришел.       Едва заметный розовый румянец на щеках выдавал то, что Джисон немного уже успел выпить перед приходом старшего. Возможно, он волновался, а может и просто набирался смелости. Только вот для чего?       Минхо огляделся еще раз. Под потолком горели свечи. Разноцветные мелкие цветы падали прямо на кровать. По стенам вились невообразимые красочные узоры. Вся атмосфера заставляла через силу отмести все мысли. Даже если это было очередное глупое признание, Минхо был готов играть по правилам Хана. Его губы коснулись бокала, ощущая сладкий вкус сливок, молока, ирисок и легкого алкоголя, отдававшего мягким и нежным отблеском лучшего пива в мире. В этом благородном коктейле мешался еще один сладкий привкус, но уже его Минхо распознавать не стал.       — Ты же его любишь, верно?       — Да, — улыбнулся Минхо, разглядывая волшебную пенку, которая лопалась прямо под его взглядом. — Ты пригласил меня на свидание. Настолько уверен в себе?       — Настолько, и даже больше, — улыбается Джисон, наклоняясь к старшему.       Ли уже привык к этим бесконечным подкатам, поэтому даже не дрогнул. Он лишь закатил глаза, фыркая.       — Ты настоящий гриффиндорец. Умеешь раздражать, но не думать, — усмехается Минхо.       — Но разве тебе это не нравится?       А вот и первый подвох. Настолько простой вопрос, но из ответов у Минхо на язык попало только:       — Нравится.       Ли произнес это неожиданно сам для себя, испуганно раскрывая глаза. Как он мог не заметить эту уловку Джисона. За безмерно вкусным ароматом пива Минхо не уловил сыворотку правды. Такой растерянности Хан на его лице еще не видел, но она теперь всегда будет перед глазами. Уж слишком это выражение было горячим. В один миг Джисон смог ухватить великого и неприступного Ли Минхо. Старший так долго бегал от него, а сейчас сидел в цветах прямо перед Ханом и мог говорить только правду. По спине пробежал горячий ток, будоражащий каждый участок души.       — Попался, — едва слышно шепчет Джисон, приближаясь к бедному потерянному котенку напротив. — Может быть тебе нравится что-то еще, мой любимый и ненаглядный хен? Например… тебе нравится, чтобы к тебе обращались «Котенок»?       Хан сделал еще один глоток из своего бокала, оставляя тот на стеклянном столике и расстегивая одну из пуговиц своей рубашки. Взгляд Минхо упал на приоткрытую грудь. Он нервно сглотнул, облизывая губы в сладкой пене. Ли прикусил язык, лишь бы ничего не ляпнуть. Но губы и голосовые связки отказывались его слушать.       — Да, — разрезает воздух честный ответ, пролетая сквозь облака дыма от огонька свечей.       Настоящая услада для ушей. Джисон был будто бы на седьмом небе после стольких лет догадок и страхов.       — Ты же ожидал увидеть меня, Котенок? — облизывает губы Хан, наблюдая, как Минхо уже разрушается под ним.       Брюки обтянули напряженные бедра, выдавая все переживания их хозяина. Минхо отвернулся, недовольно фыркнув. Со стороны Джисона это было очень жестоко. У Ли и шанса не было скрыться.       — Ожидал…       Однако налил Джисон им пива из одной бутылки. И возможно, они сейчас были на равных.       — Если хочешь, можешь и меня спросить о чем-нибудь? — склонил голову Хан.       Минхо еле смог взять себя в руки, увереннее поднимая взгляд.       — Хорошо. Зачем ты ко мне подкатываешь постоянно? — медленно начал снимать мантию старший.       — Потому что ты… — хотел было сказать Джисон, но его язык извернулся, выдавая с головой правду, — я люблю тебя, хен, уже давным-давно!       Минхо рассмеялся, падая на кровать и хватаясь за живот от комичности всей этой ситуации. Насколько же Джисон был глупым идиотом, раз решил напоить и себя эликсиром правды. Разумеется, сейчас все выйдет наружу. Он только доказал Минхо, что является ребенком, влюбленным по уши в мальчика с другого факультета. Сквозь смех Ли чувствовал умиление. Все же слышать это так прямо было приятнее, чем через сотню различных видов признаний.       — Хан Джисон, значит, все это время я действительно тебе нравился? — прищуривается Минхо, ощущая, как по бедрам побежали мурашки. Он реагировал как-то необыкновенно быстро на одну мысль о том, что Хан влюблен именно в него.       Джисон надувается, ощущая себя неожиданно слишком уязвимым. Никто не мог его смутить так сильно, как его самая первая и сильная любовь. Ни одно наказание, ни задиры с его же факультета, ни кричащие растения, ни летучие мыши не могли его сбить с толку так, как Ли Минхо.       — На «нравлюсь» не дрочат в душе, — говорит Джисон, напряженно каменея.       Из всех вариантов того, как об этом сказать, его мозг выдал именно это. Ли усмехнулся, медленно проходясь взглядом по телу Хана. Глупо было думать, что Джисон один делал подобное. Его фееричная любовь не была никогда беспочвенной или невзаимной, просто Минхо нравилось, как сейчас, водить Хана за нос. Ли покрутил головой, причмокивая.       — И что же ты еще делал в душе? Что представлял? Думаешь, я буду перед тобой ножки разводить просто так? — усмехается старший, отбрасывая мантию в бесконечные бутоны цветов.       — Думаю, что да, — усмехнулся Джисон, доставая из чехла на ремне палочку. — Ремундовентис!       Все пуговицы и молнии на одежде Минхо начали расстегиваться. Ткани начали сползать с тела старшего. Джисон усмехнулся, а Минхо испуганно закрыл себя руками, пытаясь поймать одежду.       — Ты с ума сошел?! — весь флирт рассеялся в растерянности. Ли уже привык к бесконечной фантазии Джисона, но не думал, что все дойдет до такого уровня.       — Думаешь, я поверю, что ты все это время не замечаешь меня, Котенок? — шикнул Джисон. — Тебе действительно интересно, что я делал в душе, думая о тебе?       Разгоряченный, красный Джисон на коленях подполз к нему, кончиком палочки поднимая лицо Минхо на себя.       — Ты поосторожнее со своей… палочкой, а то она окажется у тебя в заднице, — шипит Минхо, удерживая на себе хотя бы трусы.       — Так тебе интересно знать, что я хочу сделать с тобой? — настаивает на своем вопросе Джисон, поджимая губы и в отчаянии смотря на Минхо.       Ли всеми силами пытался сдержать поток слов, но они просто полились из него. Сыворотка правды была худшим инструментом, которое только можно было придумать.       — Хочу, конечно. И демогоргону понятно, что я хочу тебя! Дебил ты гриффиндорский!       — Тогда чего ты от меня вечно убегаешь?! — крикнул Джисон, накидываясь на него, крепко целуя так, как давно этого хотел.       Сейчас у него была возможность полностью выместить все, что накопилось за последние годы, пока старший старательно сбегал от него. Он мог прочувствовать сладкие кошачьи губы, сжать их зубами до боли. Чтобы, наконец, старший понял простую истину, нужно было приложить все силы, выместить на него все фетиши. Руки Минхо вцепились в талию Джисона, дергая рубашку с Хана. Гриффиндорец даже представить не мог, какое удовольствие Минхо получал, замечая, как Джисон мучается на очередной отказ от Ли. Ему нравилось хитрить, ускользать. Это было больше, чем фетиш. От одной мысли, что он может сбежать от Хана, внизу распространялось тепло, вызывая забытое возбуждение. Однако сейчас Джисон намерен доставить удовольствие себе. Поймать вечно уходящего из-под носа Минхо и придавить его, заставить кричать о том, что чувствует на самом деле.       Джисон снял с себя рубашку, полетевшую вниз. За ней слетели и трусы Минхо, полностью обнажая красивое молодое тело.       — Ты самый невыносимый человек, в которого можно было влюбиться! — кричит Хан, сжимая бедра старшего до боли и боясь, что Минхо снова его не услышит.       Ли зашипел, зажмуривая и попятившись вверх по кровати, подальше от ярости Джисона. Все же за такую долгую игру ему могло серьезно прилететь в эту ночь.       — Ты просто такой милый, когда грустишь о том, что я не уделяю тебе внимание.       — Любишь, когда тебе уделяют внимание? — шикнул Джисон, падая губами в бедра Минхо и кусая его за самое нежное место. — Как тебе такое?       Засосы посыпались на нежную нетронутую кожу. Джисон сжимал пышные бедра, слишком давно мечтая о них. Теперь он был уверен, что настоящая магия именно в них, любое любовное зелье не вызывало столько возбуждения, сколько ощущение этих мышц в руках.       — Знаешь, раз ты так любишь убегать, то я могу кое-что сделать, — усмехнулся Хан, дотягиваясь до палочки, лежавшей не очень далеко.       Он направил ее на колени старшего, произнося: «Стамина Лигаре!». Ли ощутил, как невидимые нити потянули его колени в разные стороны. Теперь Ли не мог укрыться от взгляда Хана никаким образом. Как бы он ни пытался отдалиться с помощью рук, ноги крепко были закреплены прямо в воздухе, а Джисон теперь мог делать с ним все, что захочет.       Минхо испуганно замотал головой, пытаясь хоть как-то дернуться.       — Так нечестно! — возмущается Ли, пытаясь дотянуться до палочки Хана. Эта игра приобретала серьезные намерения.       — А думаешь, что честно играть с моими чувствами? Теперь моя очередь, — усмехнулся Джисон, рассматривая Минхо.       По его подсчетам, действия сыворотки должно было хватить довольно надолго. Он нахмурился, рассматривая ресницы Ли совсем близко и наслаждаясь его беспомощностью.       — Ты когда-нибудь представлял нечто такое между нами? — тихим и неожиданно глубоким голосом спросил Джисон.       Минхо поджал губы, стараясь сдержать слова, но снова у него это не получилось.       — Да, я думал, ты меньше, — признался Ли, рассматривая пресс младшего. Со стороны Джисон действительно казался безобиднее и милее. Но сейчас все было иначе. Милого в Хане совсем не осталось.       — Оу, мой бедный наивный хен, — улыбнулся Джисон, проводя кончиком палочки по дрожащему бедру, щекоча его со внутренней стороны.       «Мой» откликнулось где-то глубоко в сознании Минхо.       — И что же ты хотел, чтобы твой маленький и милый младший сделал с тобой? — склонил голову Джисон, задевая палочкой яички Минхо. Это точно было не случайно.       Минхо шикнул, напрягаясь сильнее. Он никогда не фантазировал о применениях волшебной палочки, но сейчас в его голове крутилось только это.       — Я хотел, чтобы он взял меня, — пытается как можно тише выдохнуть слова Минхо.       Тысячи искр пробежали под кожей Джисона, озаряя его мир. Все это время он шел в верном направлении и теперь мог насладиться своей номинальной победой. Легкий взмах палочки, и ноги Минхо сводятся, поднимаясь вверх, заставляя Ли прокатиться по матрасу, падая на спину. Крайне смущающее и беспомощное положение, дающее Джисону полный обзор на бледные ягодицы старшего.       Минхо пискнул, пытаясь хоть как-то приподняться. Его это все ужасно смущало. Хан будто совершенно не стеснялся наготы и наслаждался ей. Старший же, наоборот, обычно не стремился раздеваться и показывать себя обнаженным. Однако когда кто-то настолько им наслаждался, смущение не могло долго качать свои права. Джисон в удовольствие провел руками по его бедрам и сжал ягодицы, немного раздвигая их.       От части Хан был рад, что Минхо не может видеть, насколько неуместно по-детски он радуется возможности коснуться любимого. Заслышав тихий звук, Джисон не удержался и шлепнул Минхо так громко, что этот удар отразили розы, наблюдавшие за ними. Ли вскрикнул от неожиданности, дергаясь:       — Ты совсем свихнулся?! Больно же, придурок!       Поведение Джисона заставляло Минхо теряться. Он искренне не понимал намерения Хана. Он то ли хотел его трахнуть, то ли отшлепать, то ли съесть, но, похоже, все вместе.       — Мне тоже было больно, когда я для тебя на совах написал твое имя и научил их летать в нужной последовательности, а ты будто бы и не заметил!       Джисон взял палочку, и ее кончик начал удлиняться, превращаясь в короткую плеть. Минхо еще сильнее начал нервничать, пытаясь вывернуться, но предыдущее заклятие держало его слишком крепко.       — Стой-стой! Я же на уроках сидеть не смогу, спокойно! — попытался докричаться до него Ли.       — Не волнуйся, ты даже дойти до них не сможешь! — усмехнулся Джисон.       Плетка ударила Минхо, но, на удивление, это было не больше, чем легкий шлепок ладонью. От ощущения мягкой кожи, мимолетно коснувшейся и оставившей розовый след, по всему телу прошлась волна дрожи. Хан в момент принял полную власть. Он мог делать с Минхо все, чего душа захочет. Он может оставить на Минхо следы, которые будут говорить всем и напоминать ему самому, кому принадлежит Ли. Один за другим шлепки раззадоривали, дразнили кожу, делая ее все более и более розовой, восприимчивой, уязвимой.       Джисон отпустил свою плеть, которая продолжила хлестать бедра и ягодицы старшего, пока Джисон губами и руками начал опускаться по внутренним сторонам ног, пробираясь ближе к набухшему возбуждению. Минхо пытался гордо это вытерпеть, но тело тряслось так сильно, что могло разорваться на части.       Лепестки от очередного удара кровати об стену попадали на обнаженное тело Минхо. Возбуждение нарастало с неистовой силой. Ли в голове мечтал о том, как засунет эту плетку Джисону в рот или в задницу, лишь бы тот больше ею не изводил старшего. Это, конечно, вызывало море эмоций и возбуждения, но член был готов взорваться в любую секунду без единого касания.       — Мой котенок, — неожиданно звучит горячий шепот в ухо. — Ты хочешь, чтобы я перестал дразнить тебя?       Руки Джисона с влажными пальцами мягко обвили грудь Минхо. Ли сразу оживился, быстро кивая. Ему бы очень этого хотелось. Прикосновения Джисона для него были как ящик Пандоры. Тело жаждало узнать, какие же они на самом деле.       — Тогда скажи мне, что ты чувствуешь ко мне, мой любимый старший? — мягко и серьезно спрашивает Джисон. Его рука была совсем близко к возбуждению. Все, что Минхо надо было сделать — сказать правду.       Ли тяжело выдохнул, поворачивая голову и утыкаясь в нежные розовые лепестки. Выбора не оставалось. Сейчас нужно было говорить правду. Минхо бы бегал еще сотни лет, наслаждаясь игрой в кошки-мышки, но в полностью открытом состоянии обнаженной души было совсем не до детских забав.       — Ты мне очень нравишься, — наконец признается Минхо, сквозь ткань тонкого одеяла.       В один момент вся магия рассеялась, концентрируясь в кончиках пальцев Джисона. Он прижал Минхо к себе почти как маленького ребенка, целуя глубоко и жадно. Ли выдохнул прямо в его губы, опуская ноги и ныряя в разносящий поцелуй. Теперь уже он сам не мог остановиться. Ему хотелось целовать Джисона снова и снова. Их языки сплелись в своем волшебном танце, пытаясь побороться за превосходство. Но Хан уже думал совсем не о победе над Минхо. Его руки ползли к раскрытым покрасневшим ягодицам.       За своим наказанием Минхо и не заметил, как меж его ягодиц пролили смазку, и сейчас Джисон беспрепятственно протолкнул первый палец в Ли, не переставая его целовать. Эти мягкие губы, снившиеся ему много лет, он теперь не сможет отпустить до конца своей жизни.       Проникновение было настолько мягкое и медленное, что Ли почти растекся, отрываясь от чудесного поцелуя. Он чувствовал запах смазки, напоминающей розы, которые наклонились прямо над его головой. С каждым мягким растягивающим толчком Минхо было все сложнее сдерживать кошачьи фырчания, передающие сигналы космосу о том, какое удовольствие летало по телу от каждого касания. Руки Джисона были созданы для того, чтобы ласкать. Они словно ветви завивались вокруг Минхо и выбивали из него воздух.       Хану было невозможно тяжело оторваться от возлюбленного. Он добавлял пальцы медленно, не торопясь, желая сделать так, чтобы все приносило им обоим чистейшее удовольствие. Хотелось вместе с Минхо упасть в бассейн этих лепестков, укутавшись ими и больше никогда не вылезать на свет. Жадными поцелуями Джисон подобрался к его члену. Мягко поцеловав головку, он поднялся, возвышаясь над старшим.       В глазах сплошное наслаждение у каждого. Минхо ощутил, как пальцы покинули его, оставляя только предвкушение. Ли на секунду замер, утопая в своем тяжелом дыхании. Джисон был воплощением сексуальности. Как его могли называть клоуном, когда Хан выглядел как наследник эстетики древнего Рима? Минхо медленно провел по груди младшего скользкими от пота подушечками пальцев, оценивая эту красоту.       — Я люблю тебя, Минхо, — мягко признается Джисон и медленно головкой влажного члена надавливает на растянутое колечко мышц.       Минхо сжал плечи младшего, зажмуриваясь и откидывая голову. Лепестки медленно поднимались в воздух, чувствуя, как комнату постепенно заполняет бесконечная любовь. Наконец, признание Джисона было услышано. Оно осело глубоко в Минхо, когда младший вошел до конца, задевая простату и пуская по телу Ли разряд удовольствия.       Хан по-настоящему ощутил ответ, когда Минхо обвил его талию бедрами. Джисон сжал их, делая круговые движения тазом. Медленное и тягучее удовольствие спиралью заструилось глубоко внутри тела. Минхо не мог контролировать собственное дыхание, выгибаясь для младшего. Хан его буквально выворачивал этими движениями. Ему будто нравилось снова и снова заставлять Минхо ощущать себя глубоко внутри.       Ли уже весь изошелся, сжимая руку Джисона и срываясь на тихие стоны. Его голос ласкал Хана как кошачье мурчание. Звуки старшего пронзали стрелами большое гриффиндорское сердце. Наверняка, если бы о них кто-то узнал, он бы снял все баллы с их факультетов, но сейчас Минхо и Джисон хотели снимать удовольствие только друг с друга. Это стоило бы всего, даже исключения из общих правил.       Немного разойдясь, Джисон начал постепенное движение вперед-назад, он осторожно набирал скорость, заставляя их проваливаться в новые ощущения, которые были несравнимы ни с полетами на гиппогрифе, ни даже с первым пойманным снитчем. Джисону нравилось чувствовать их настолько рядом друг с другом, буквально слипшимися вместе.       Каждый толчок пробивал Минхо насквозь. Джисону пришлось удерживать бедра, скатывающиеся по его телу. Очередные удары отдавали во всем теле. Лепестки закружились над ними. Чем быстрее разгонялся Джисон, тем больше нежных цветков кружили Минхо голову. Сосредоточиться уже было невозможно. Внутри было лишь постоянное движение, которое каждый раз меняло направление, задевая самые тонкие струны возбуждения. Член Минхо изнывал от боли перевозбуждения. Ли едва смог ухватиться за него своей ладонью, старательно подстраиваясь под Джисона.       Слишком много ощущений. Как снаружи, так и внутри. Стоны Джисона звучали прямо над Минхо, их голоса сливались друг с другом, с шепотом лепестков. Капли пота стекали вниз по телам, капая с одного на другого, хотелось взять все от этого момента. Джисон закусил губу, переходя на уничтожающий их обоих темп.       Минхо уже не выдерживал этого, приподнимаясь так высоко, как только мог. Хан перехватил его за талию, удерживая в воздухе и насаживая на себя в немыслимом ритме. Он срывался за все сто семьдесят отказов, которые получил от Ли Минхо. Он мог отсчитывать их по каждому удару в тесное пространство, сжимающее его до дымки перед глазами.       Джисон хотел было замедлиться, чтобы поиздеваться над Минхо, но его тело среагировало вперед. Молнией его прошибла волна оргазма, отчего он склонился, уперевшись лбом в грудь Минхо и замирая, надавливая этим на чувствительную простату. Он перекрыл ладонь Ли, круговыми движениями надавливая на проглядывающую в их пальцах головку члена старшего.       Ли почти вскрикнул, чувствуя внутри, как сперма постепенно заполняет его, оставляя теплый след на мягких стенках. От этого всего удовольствие закручивалось быстрее в миллионы раз. Минхо был очень близко. Эта грань между желанием большего и оргазмом изводила его. Пальцы ослаблено отпустили член, доверяясь полностью Джисону.       И он не прогадал. Хан будто бы за эти годы изучил его куда лучше, чем он сам себя знал. Спокойный, но стабильный ритм вновь взорвал все тело Минхо, приближая его к звездам, далеко за пределами стратосферы. Джисон внимательно наблюдал за ним, желая запомнить то, что доступно только ему, как великий вселенский подарок.       Мягкие ритмичные движения на члене и глубоко внутри призывали все тело затрястись в оргазме. Долгое пронзительное удовольствие скользило вместе с очередными толчками. На Минхо обрушились все лепестки в одну секунду. Живот скрутило, мышцы напряглись до покрасневших костяшек. Лицо Минхо в момент конца могли нарисовать сотни художников, но даже волшебные краски не передали бы этой красоты. Они струилось из каждого сантиметра кожи и обрушивались белыми каплями в ладонь Джисона.       Хан облегченно выдохнул, переворачивая их и обнимая Минхо в приливе невероятного счастья. Им было нужно несколько минут полной тишины и друг друга, чтобы тела смогли осознать произошедшее, а дыхание вернулось в норму. Джисон оставлял мягкие едва ощутимые поцелуи на щеке Минхо.       Ли медленно приходил в сознание, едва понимая, какое волшебство или какая магия могла проделать с ними подобное. Чтобы узнать ответ на столь волнующий вопрос, Минхо приподнялся с груди Хана, рассматривая младшего. Боль во всем теле медленно оседала, оставляя приятную пустоту и легкость. Возможно, этот радостный трепет внутри и называли…       — Любовью? — сам себя шепотом спрашивает Минхо, убирая мокрую челку Джисона назад.       — М? — смотрит на него Хан в ответ. Он улыбнулся, как бы говоря: «Ничего не понимаю, но что бы ты не думал, я тебе рад, мой Котенок.»       — Да, тебе теперь стоит называть меня «твоей любовью», — появляется хитрый прищур в глазах Хана.       — А ты не боишься, что я снова убегу и скажу, что никакого признания не было? — усмехается Минхо, сдувая на Хана красные опавшие розы. Однако Джисон сразу испуганно посмотрел на него.       — Я надеялся больше этого не услышать, но… Я подготовился.       Хан потянулся за волшебной палочкой. Взмах. Откуда-то из угла, где лежали принесенные Джисоном вещи и сумка, вылетела бумажка.       — Ты должен подписать это, хен.       Минхо присмотрелся к этому странному заявлению. Джисон был настолько продуманным и настолько привык к выходкам Ли, что подготовил перо, чернила и копию этого великого документа. Старший тяжело вздохнул, расписываясь широким мазком на пергаменте. Он не сдержался, перечитывая глупые слова.       Его смех пронзил цветы, скользящие к влюбленным. С мгновения, как перо в пальцах Минхо оторвалось от бумаги, произошло очень и очень много перемен не только в двух судьбах. «Никаких слизеринцев» окончательно кануло в прошлое под мурчащий смех Минхо, который подхватил нежные лепестки, собирая в воздухе название их с Джисоном великого и неоспоримого контракта: «Декларация любви».