***
— Эй, так дело не пойдёт. Наташа отлично знала этого синеволосого мошенника, в конце концов они были знакомы не один год. Она знала, что он, несмотря на всю свою видимую самовлюблённость, крайне попустительски относится к своему здоровью. Сампо в первую очередь любитель не сидеть на месте, вечно подвижный, куда-то спешащий, потому сам факт того, что ему придётся замереть на месте, будто бы претил его существу. Однако Наташа знала, что бывает, если пренебрегать здоровьем, тем более в тех условиях, в которых оказались они. Здесь любая халатность обойдётся слишком дорого. — Ты останешься здесь. И я не желаю слышать оправданий и попыток меня переубедить, — она говорила твёрдым, почти приказным тоном, сложив руки на груди. Коски поспешно обернулся к ней. На его лице было замешательство, он тут же прищурил глаза, несколько виновато, естественно наигранно, улыбаясь и складывая руки перед собой. Интересно, сколько усилий ему требовалось, чтобы не закашляться прямо сейчас. — Ох, мне так жаль, но я должен идти. У меня слишком много дел, клиентов, и… — Нет. Не прокатит, Сампо. Ты остаёшься, — она покачала головой, сурово глядя на него. Сегодня утром, когда он заявился к ней с очередной «посылкой с Надмирья», от зоркого глаза и острого слуха доктора не ускользнули ни хрипящее дыхание, ни нездоровый блеск зелёных весёлых глаз. Наташа отлично знала эти симптомы, потому что в Подземье проще было сказать, кто не болел хоть раз простудой. Тот факт, что Сампо тоже оказался в числе большинства, абсолютно её не удивил, ведь он мечется туда-сюда, лазит по сугробам, ползает невесть где, в своей абсолютно непригодной для холодного климата одежде, которую он, не кривя душой, называет «модой». Скорее бы она удивилась, если бы он остался полностью здоров, чем тому, что наконец заболел. На самом деле помимо понимания того, что чихать он хотел бы на её рекомендации и сразу же после ухода из клиники отправился гулять по холмам Вечнозимья, Наташе хотелось и чисто по-человечески помочь ему. Не только потому, что Сампо — ценнейший источник информации и вещей из Надмирья, но и просто потому что доктор не могла не ощущать насколько он уязвимый. Сколько угодно много Коски мог скрываться за смешками, ужимками и враньём, он не смог бы скрыть свою до безумия простую личность. Наташа, как врач, умела видеть не только раны на телах, но и шрамы на сердцах, а, как известно, в их мире даже у детей за плечами уже было что-то плохое, если не сказать ужасное, так что говорить о взрослых. И в этом было самое оголённое место Сампо: то, что он абсолютно неумело пытался это скрыть. Иными словами, он был посажен на кушетку в углу зала, ему был всучен носовой платок, лекарства, одеяло, и теперь Коски имел вид человека весьма печального с красным носом. Зато сидел на месте, что было не просто достижением: это было подвигом, ведь этот мошенник так ловко умел буквально исчезнуть, растворяясь в воздухе, что Наташа не удивилась бы этому, однако она знала о том, что он не осмелится проворачивать такой финт в разрез с её словами. На удивление, её он условно говоря слушался в некоторых случаях. Так что теперь доктор могла со спокойной совестью заниматься другими людьми.***
— Не чихай на пациентов! Я же сказала тебе сидеть вон там! — тон Наташи требовал моментального послушания. У Коски действительно, видимо, шило в мягком месте, которое не даёт ему и секунды посидеть спокойно. За тот час, пока Наташа занималась пациентами, он уже успел заболтаться со всеми, кто мог говорить, не прекращая при этом чихать и жаловаться на насморк. Наташа не удивилась бы, если бы он уже успел втюхать кому-нибудь что-то из своего барахла, однако сейчас это было меньшим, что её волновало. В клинике всегда было много людей. В конце концов, Подземье не маленькая территория, а травмы и ранения его жители получают каждый день. Однако для доктора это не было тягостью или бременем. Она видела в этом свой долг, святую обязанность. В конце концов, помогать другим — это то, ради чего врач жить и должен. Весь мир вокруг для того, в чьих руках бинты и шприцы, — это его пациенты, люди, нуждающиеся в его помощи и поддержке. Но всё же со временем Наташа уставала. К её сожалению, она была всего лишь человеком, человеком способным утомляться, быть слабым и желающим отдыха. Потому была рада, что постепенно количество пациентов уменьшалось. Ей нужно было сделать ещё много дел в клинике: разобрать новую партию лекарств, обработать инструменты, заполнить свои бумаги, чтобы не забыть ни одного пациента. Потому занятая и сосредоточенная она забыла в принципе о Сампо, который невесть чем занимался всё это время, пока тот не явился к ней с сияющим лицом. Словно и не болел вовсе. — Наташенька~ — он выглядел подозрительно весёлым, словно нашкодивший ребёнок, пытающийся скрыть свой проступок за улыбкой и весельем. — Что? — она даже не приподняла головы, занятая тем, что затягивала края бинта вокруг плеча пациента в крепкий бантик. — Я принёс тебе кое-что очень, очень полезное. Закончив, женщина выпрямилась и поглядела на него, немного приподнимая бровь, а затем опустила взгляд на его руки, которые держали, что бы вы думали, коробку. Она была готова поклясться, что пальнула бы по этой синеволосой башке из своей пушки, если бы это вправило Сампо мозги на место. Видимо, он под шумок улизнул из клиники и вернулся с чем-то, что притащил из своего убежища в Подземье (она очень хотела верить, что ему не хватило ума лезть с очевидной простудищей в Надмирье). — Ты… Ты сейчас серьёзно? — Хээй, ты же сама просила сегодня утром достать тебе ещё лекарств, вот я решил не затягивать, — он самодовольно откинул прядь волос в сторону, с гордым видом. Скорее всего он просто не хотел быть должен. В этом был весь он. Наташа не могла взять и заставить его натуру перемениться. Так что она только могла сурово нахмуриться и покачать головой в знак неодобрения. Однако разве могла она не ценить то, что этот мошенник для неё делал.***
Ночь стелилась ровно. В Подземье не отличить одно от другого, однако, когда по ощущениям всё вокруг замолкало, гасло, тусклело это значило, что наступила условная ночь. В маленькой комнате во флигеле клиники был кабинет и по совместительству спальня Наташи, где она проводила ночи, занятая бумагами или мелкими делами. Например сейчас, она, сидя на стуле у своего стола, зашивала плюшевого слона одного из детей. Серый, потрёпанный хоботатый пухляш выглядел несчастным с оторванной ногой, потому она аккуратно пришивала конечность на своё место. Тусклый, рыжеватый свет лампочки освещал тесную комнату, ложился неяркими пятнами на лица. Сампо был тут же. Абсолютно разочаровавшись в нём, доктор заставила его сидеть с ней в одной комнате. Он с самодовольством на лице растянулся на её кровати, заложив руки за голову и смотря в потолок. Смирная тишина изредка прерывалась его кашлем и жалобами, сказанными скорее в пустоту. Наташа же продолжала свою работу, спокойно относясь к его присутствию. Между ними не было неловкости, стеснения, каких-то странных чувств. Она привыкла к нему до той степени, что терпела этот несносный характер, а он, очевидно, доверял ей настолько, чтобы не пытаться ускользнуть при любом удобном случае. Привычка и молчаливое согласие — вот то, на чем держались их взаимоотношения. — Наташа? — наконец он подал голос. — М? — она не поднимала головы, занятая стежками и петельками. — У тебя красивые глаза. Она на секунду замерла, а потом подняла голову, смотря на лицо напротив. Хитрющие зелёные глаза чуть блестели, а на лице виднелся нездоровый румянец. Женщина вздохнула, вяло улыбаясь и возвращаясь к работе. — У тебя жар, успокойся. Это пройдёт, лучше спи. Однако Сампо и не думал сдаваться. Видимо это было у него в крови. — Хэ-эй, не отказывайся от моих слов, твои глаза действительно прекрасны… Словно море, — его голос звучал, как и всегда, с поправкой на насморк. — Море вообще-то синее, — вздохнула она опять, осматривая свою работу. — Да? — он задумчиво потер переносицу, — Но я уверен, что ради тебя наш мир обязан иметь красное море тоже. Иначе это было бы безумным преступлением. — Неужели? — Конечно. Опять тишина. Они часто сидели молча. Наташа любила, когда никакие шумы не тревожили усталый слух, а болтливый и по определению шумный Сампо тактично закрывал рот. Может, он и был котом, который гуляет сам по себе, но авторитеты признавал и умел, когда нужно, под них подстраиваться. Слон был починен и теперь сидел на столе доктора рядом со своими другими плюшевыми сородичами. Она прикрыла глаза, выдыхая и ощущая вялость. Часто мысли её возвращались к желанию вернуться в Надмирье, часто, хоть и было в этом стыдно признаваться, она ощущала малодушное желание бросить всё и уйти. Однако она не уходила, ведь столько людей всё ещё в ней нуждались… Раздался едва слышный шорох, и женщина ощутила, как на плечи опустилась лёгкая тяжесть. Она тут же открыла глаза и повернула голову в сторону. Сампо с самой милейшей улыбкой, которую видимо мог выдавить, похлопал её по плечам, на которые накинул одеяло с её кровати. Похоже усталость Наташи не ускользнула от его внимательного взгляда. Она не смогла и улыбнуться этому. Всё же иногда ей казалось, что каким бы пройдохой он не был, в глубине души Коски действительно «маленький, весёлый парень». — М… Наташа, — он выглядел то ли виновато, то ли стесненно, — Знаешь, ты… Ты мне нравишься. В смысле, ты отличнейший доктор и мой дорогой друг и э… Да, друг, чьим доверием я дорожу больше, чем чьим-то ещё… Просто… Знай, что для тебя я всегда сделаю скидку в полцены, на всё, что угодно. Доктор приподняла брови, немного изумляясь. Для человека, любящего деньги больше себя, сказать что-то подобное, наверное было всё равно, что в любви признаться. Это вызывало почти что умиление. Хотя она не была уверена, что он просто не несёт всякой чепухи из-за своего несколько нездорового состояния. Она в целом предпочитала большого значения словам Сампо не предавать. Наташа усмехнулась, похлопав его по руке. — Буду знать. Снова тишина. Коски вернулся на уже облюбованное место, протяжно зевая. Наступила редкая минута, когда она может отдохнуть и быть предоставлена сама себе. Одеяло на плечах успокаивало и дарило чувство тепла. Да и в целом присутствие в комнате кого-то кроме неё давало ощущение близости и стирало одиночество. Часто ей казалось, что она одна, несмотря на заполненность мира вокруг людьми и событиями. Она подперла голову рукой, смотря сначала в маленькое окошко, за которым виднелась улица и кусочек дороги, а потом на спящего, или очень старательно притворяющегося, что спит, Сампо. Он удивительно был похож на юнца. Всякий раз она удивлялась, насколько действительно мало ей известно о нём. Откуда он родом, кто его семья, сколько ему на самом деле лет, где он научился так мастерски взламывать замки, прятаться и ходить, не оставляя следов, — всё это не столько тайны, сколько то, что затянуто паутиной и мороком. В Подземье люди привыкли не копаться в прошлом, а цепляться за настоящее, потому Наташа никогда не спрашивала его об этом. А сейчас вдруг подумалось… Она поднялась и накрыла его покрывалом, по привычке проверяя температуру, прижав руку к чужому лбу. Хах, он был действительно тем ещё крепким орешком. — Знаешь, Сампо, ты тоже нравишься мне… Не только, как друг. Услышал ли он это или нет, но в любом случае сквозь сон его губы дрогнули и растянулись в слабой улыбке. Наташа тоже улыбнулась этому. Слова слетали с языка так легко, будто не значили ничего, хотя дело было лишь в том, что в Подземье больший вес имели действия, выражающие чувства. Уже завтра оба они, погружённые в заботы текущего дня, не потрудятся вспомнить этот тихий, уютный вечер в маленькой комнатке. Этот вечер станет одним из многих их встреч, но будет всякий раз, если вдруг так случится, вспоминаться с теплотой, согревающей даже в самую жуткую метель. Любовь — чувство слишком пустое, громкое и почти бестолковое, но оно же горит ярче других в тёмных, истерзанных душах людей Подземья. Любовь дарит чувство надёжного завтра, заставляет идти сквозь туманы туда, где горит, тихо потрескивая, свеча зажженых когда-то чувств.