кошка в коробке

Это свершается; «Хисяку» используют аукцион в качестве приманки и решают атаковать штаб «Камунаби». Смешно, что не только они это делают — Тихиро тоже пробирается туда, однако, в отличие от убийц отца, его цели иные, в тысячу раз благородней. Не то, то это сложно, с учетом, что речь ведется о столь гнилых людях, но дьявол кроется в деталях, и Тихиро совершено не улыбается, чтобы его действия в дальнейшем рассматривали как пособничество противнику. Все же, как ни крути, но между двух зол он выберет меньшее, и в данном случае это будут «Камунаби». Однако по указке Сибы, он пробирается внутрь, словно тень. В этот раз приходится сдерживать себя, чтобы не убить каждого встречного, максимум покалечить, да так, чтобы потом не осталось серьезных ранений. Это почти что тренировка по сдержанности, и Тихиро приходится постараться, но он все делает тихо и четко, как по инструкции. Если за ним не будет следовать хвост, который добьет раненых, то сегодня «Камунаби» получат доказательство, что даже залезая в самые скрытые места, Тихиро все еще щадит их — может, это вынудит их ненадолго задуматься. Место, куда он проникает, старые катакомбы, похоже на склад грязных секретов. Сиба говорил, что тут можно найти много полезного, и под этим он подразумевает информацию о возможной связи убийства отца и «Камунаби». Он не говорит об этом, конечно, но Тихиро все прекрасно понимает — не все требует объяснения, особенно подобным вещам. Потому Тихиро рыщет, будто ищейка. Подземный лабиринт запутан и непонятен, но Сиба дает инструкцию о том, как тут передвигаться. Ничего удивительного, что он зачарован так, чтобы чужой заплутал, но Сиба — бывший агент, плюс помогает Азами, так что кое-как, погуляв около получаса по узким одинаковым коридорам, Тихиро выбирается к комнате, которая ведет в большие залы, обвитые симэнавой и обклеенные множеством амулетов. Первый из них он пробегает достаточно быстро, но залы все тянутся и тянутся, будто бесконечная ловушка, и в какой-то момент Тихиро начинает переживать, что все же угождает в место, откуда без помощи не выберется. Но он не сдается и все бежит… Пока вдруг не доходит до места, которое вынуждает его замедлить шаг. Посреди зала стоит… Тихиро не уверен, как он должен это назвать. Похоже на саркофаг, обклеенный офуда, он выполнен из светлого камня, отчего поначалу теряется на фоне точно такого же светлого пола и колонн, единственное яркое отличие — идущие к нему толстые красные трубки, будто провода. Вокруг висит симэнава в причудливом узле, и внутри этой территории Тихиро ощущает необычную слабость, будто кто-то просто забирает у него все силы. Похоже на утомление, когда единственное желание — лечь на пол и уснуть, но он, конечно же, игнорирует это чувство и молча идет вперед, ближе к саркофагу, сам по пути рассекая узлы соломенную веревку и сдирая бумажные амулеты, отчего дышать становится немножечко легче. Он останавливается рядом с объектом интереса и осматривает его со всех сторон. Длиной он около двух метров, в ширину где-то полтора. Весь обклеен бумажками сверху донизу, видно кровавые печати по углам, а местами даже ленты с выведенными алым символами. Что бы тут не хранилось, его старались оградить от контакта с аурой всеми силами, жаль, только, все это теперь бесполезно. Осторожно Тихиро оглядывается назад, вглядываясь в темноту. Никого не слышно, он тут в полном одиночестве. Поначалу он думает просто пройти мимо, потому что нет нужды трогать хорошо охраняемые артефакты «Камунаби» и навлекать на себя еще большую беду, он тут не за этим, с другой стороны, он вспоминает, что те ведут на него охоту… Честно говоря, от одного маленького взгляда на содержимое хуже явно не станет. Он разрубает все печати и сдирает амулеты, после чего толкает крышку саркофага в сторону. Несмотря на свой вид, та поддается неожиданно легко, и он запросто ее сдвигает, отчего та с оглушающим грохотом падает на пол. Эхо проносится по залу рокотом, но Тихиро даже не реагирует: вряд ли тут кто-то сейчас есть, у «Камунаби» полно своих забот в данный момент. Потому он вглядывается внутрь. Там… жидкость. Очень темная, непрозрачная, выгляди как маслянистая, и Тихиро понимает, что это не просто вода — скорее всего порождение чьего-то чародейства. Значит, предмет внутри? Он закатывает рукав и сначала пробует протезированной рукой, смотря, чтобы это не оказалась кислота, но жидкость не разъедает металл, вообще ничего не делает, и Тихиро опускает внутрь уже свою руку. Несколько секунд он шарится под водой, пытаясь выискать что-то, потом достает пальцами дна и наконец находит — что-то мягкое… Да, лучше и не опишешь. Может, какая-то чудная дарума? Или другой артефакт? Тихиро решает не тянуть и дергает нечто на себя. То поддается неожиданно легко. Сначала он думает, что это манекен, или, может быть, проклятая кукла; что-то очень похожее. Осторожно поднимает на поверхность, поддерживая голову ладонью, однако в итоге понимает, что это живой человек. Когда лицо начинает проявляться из-под воды, Тихиро посещает смутное ощущение, что он его уже где-то видел, и, только окончательно вытащив на поверхность, осознает, кто именно перед ним сейчас находится. Осознание бьет его так резко, что от испуга он отдергивает руку, отчего человек вновь погружается в темную жижу. Да ну нет. Не может быть! Секунду Тихиро настороженно смотрит на саркофаг. Он во многое готов поверить, но это выглядит безумием. Нет, не может быть. Он уверен, что Содзе — он видит именно его лицо — должен быть мертвее мертвого, потому что перед телепортацией Тихиро видит начало взрывной реакции. Даже если предположить, что каким-то образом Содзе не помирает от кровопотери, то его точно должно убить этим взрывом. Он ползет… вниз? К датенсеки? Взрыв был последствием контакта с камнем? Но тогда Содзе тем более должен быть мертв. Но… Если предположить, что «Камунаби» крайне сильно хотят схватить Тихиро и не дать ему свободно разгуливать на свободе, если поверить словам Азами, то кому-то в правительстве будет крайне выгодно, если каждый из владельцев клинков останется жив, запертый у них под рукой, чтобы не дать «Хисяку» ни единого повода больше воспользоваться мечами… Получается, Азами мог соврать? Или Азами умалчивает об этом, потому что… Ну, у Азами могут быть свои причины. Тихиро медлит еще пару секунд, смотря по сторонам. Потом опускает руку в жидкость и вновь поднимает голову Содзе из воды, внимательно вглядываясь. Может, просто труп? Или фальшивка? Копия? Он ощупывает шею — пульс есть, но тот не дышит. Скорее всего, предполагает Тихиро, это созданная чародеем вода, что-то вроде жидкостного дыхания. Если его теория оказывается права, и «труп», о котором говорит Азами, оказывается вовсе не мертвым телом, то «Камунаби» выгодней держать одного из самых опасных владельцев клинков четко под контролем, чему коматозное состояние только способствует. Невероятно. Он действительно жив. Хищным взглядом Тихиро осматривает Содзе, то, что может рассмотреть: торс пересекает широкий бледный шрам, оставленный им в том судьбоносном бою, левая рука отсутствует, культя же скрыта за бинтами из странного почти резинового материала, и когда Тихиро отдирает край, то видит на обратной стороне начерченные символы — скорее всего тоже дело рук чародея. Вторая тоже обмотана такой тряпкой, странно изогнутая в запястье, будто переломанная, и на ней, как и на правой половине лица, ярко выделяются вены. Волосы спутанные, грязные. Одно веко кажется впалым, и, когда Тихиро его приподнимает, то видит лишь зияющую темноту — правого глаза нет. Это не считая кучи мелких швов и там, будто тело буквально разрывает, и с величайшим трудом его собирают обратно. Выглядит грубо, будто над работой явно не стараются, и эти белесые рубцы на черной татуировке выглядят инородно. … значит, контакт с датенсеки все же был. Несколько секунд Тихиро молча смотрит на Содзе, ни единой мысли в голове. По-хорошему, он должен оставить его тут, это будет единственным верным решением. Содзе — враг, работал с «Хисяку», можно до бесконечности перечислять его проступки. Дело даже не в маленькой симпатии напоследок (тому, что Содзе открывает перед Тихиро мир альтернативных взглядов на творения отца), это просто будет разумно. Но «Камунаби» все еще сидят у него на хвосте, Тихиро начинает злиться, ощутимо, и впервые в жизни ему хочется сделать пакость намеренно. Сиба говорит, что Содзе — просто марионетка. Значит, «Хисяку» используют и его тоже. Он мучал Шаль и убил ее мать. Оставь его. Он заслужил такой участи. Использовать Содзе может быть выгодно. Он много знает. Кого ты выберешь? Шаль или свою нужду? Шаль… … прости. Так будет правильно. Он разберется. Потом. С огромным трудом Тихиро вытаскивает Содзе из саркофага. Некоторое время он просто молча смотрит на него на полу, нагого, без сознания, и едва удерживает желание бросить его вот так и уйти — он и так достает его из этой проклятой коробки, куда помогать больше. Но что-то не дает ему так просто поступить подобным образом, что-то… Тихиро дергается, когда пальцы на руке у Содзе начинают шевелиться, он крепче сжимает рукоять катаны, но это большее, что происходит. Чем бы не была эта странная жидкость, она начинает покидать тело; Тихиро не двигается, когда Содзе вдруг закашливается, а потом его некрасиво тошнит. Следом он заваливается на пол, тяжело дыша, а потом съеживается будто от холода. Все еще смотря за этим, Тихиро поджимает губы и рывком снимает с себя плащ, после чего кидает его сверху. — Я сейчас вернусь. По пути он разбирается с парой охранников, можно забрать одежду у них. Когда он возвращается, Содзе не двигается с места вообще. Возиться с ним сейчас у Тихиро нет времени, он предполагает, что уже выберется, а этот сам будет действовать, но… Черт, Сиба будет волноваться. Он опускается рядом на корточки и трясет Содзе за плечо, но, когда тот не реагирует, начинает ощутимо волноваться. Эй, он не предполагает, что Содзе подохнет у него на руках! — Ты слышишь? Эй! Очнись! Наконец-то Содзе разлепляет один оставшийся глаз и резко смотрит на него. Зрачок у него узкий, как игольное ушко, очень неприятный взгляд. На секунду он стопорится, что-то в его лице меняется, и они вылупляются друг на друга в полной тишине, потому что никто явно не в курсе, что сейчас говорит или делать. Впрочем, Тихиро кое-как умудряется сохранить бесстрастное выражение лица. Медленно Содзе кивает и с трудом поднимается на одном локте, и, кажется, это действие окончательно забирает у него оставшиеся силы, потому что он приваливается к основанию саркофага и с присвистом дышит. Но помогать ему Тихиро не собирается… Больше нужного. Он просто решает поступить так, как говорит ему интуиция. Сделать ставку на Содзе. Тот обожает отца, возможно все еще способен резонировать с осколками «Пронзающего Облака». И крайне много знает. Если убедить Содзе сотрудничать, то можно получить крайне могущественного помощника. Выгода, и только. Тихиро решает не думать о том, как это воспримет Шаль. — Одевайся. Здесь нельзя надолго задерживаться. — … как? Да, Тихиро, действительно. Ты и сам ощущаешь неудобства от отсутствия одной только руки, а тут вторая точно такая же бесполезная, как и обрубок. Он раздраженно цыкает и настороженно глядит назад, опасаясь, что кто-нибудь сюда ворвется, но не слышит никого, эха нет. Опустив взгляд вниз, он едва сдерживает раздражение, но выбора нет. Раз уж сам решил помочь то принимай ответственность. — Ты издеваешься… Он решает обойтись штанами и обувью, сверху накидывает свой плащ. Это максимум, на который хватает и его, и Содзе, и тот закрывает глаза, вновь приваливаясь к основанию саркофага. Тихиро начинает злиться, чего сам от себя не ожидает. Хорошо, он решает переступить через свои принципы ради того, чтобы получить выгодного союзника, но что теперь? Он ждет от Содзе немного иного. Может, его просто раздражает то, что тот постоянно рушит все задуманное, сначала вклиниваясь со своей идеологией в убеждения Тихиро, и затем вот… появляясь после мнимой смерти. Но он решает сдержаться и сухо интересуется: — Идти сможешь? Это риторический вопрос; Тихиро уверен, что Содзе не в состоянии и шага сделать, но спрашивает исключительно ради вежливости. Он молча присаживается на колени и подставляет спину, сжимая зубы, когда чужая рука крепко обхватывает его за шею. Зря ты это делаешь, проносится мысль. Пожалеешь в будущем. Но и Содзе тоже странно реагирует: ни единого возражения, удивления или чего-либо еще, просто немое подчинение. Наверное, он пока не слишком в состоянии соображать. Так называемая шоковая терапия. Когда Тихиро поднимается на ноги, он удивляется тому, то это дается проще, чем он думает: Содзе куда легче, чем он себе воображает. Он решает об этом не задумываться и оглядывается назад, но вдруг чувствует, как хватка на шее усиливается, а Содзе будто подтягивается выше и прямо ему на ухо на выдохе произносит: — Не теряй… времени. — А ты в сознании, значит? — Тихиро фыркает и легкой трусцой устремляется обратно. — Молись, чтобы мы никого не встретили по пути. — Когда на твоей стороне… сам юный бог войны… и молиться не нужно. Глупости, раздраженно думает Тихиро, но молча бежит вперед. Обратный путь гораздо спокойней. Может, им и правда везет. Может, он просто поступает мудро, когда расправляется со всеми на пути, пусть и не убивает. Скорее всего основные силы брошены на устранение проблем с «Хисяку», вот никто ему и не попадается. Всю дорогу Содзе молчит, и все, что Тихиро чувствует, это как его мокрые волосы трутся о висок. В какой-то момент хватка на шее ослабевает, и стоит Тихиро замедлить шаг, настораживаясь, она вдруг возвращается, а прямо над ухом слышится хриплое похожее на змеиное шипение: — Не медли… Наконец, они добираются до развилки; один путь через старые военные катакомбы ведет в город, там легко скрыться, другой — в место, куда нужно Тихиро. Он замирает и выжидающе смотрит в сторону, где видит только макушку. Он думает, что распрощается с Содзе на выходе, и что тот потом сам приползет — кажется, это в его духе, но в ответ на вопрос о том, сможет ли он скрыться, тот лишь трясет головой. Вот так бросать его — все равно что обращать все свои предыдущие усилия прахом, и Тихиро раздраженно хмурится, однако, ничего более не произнося. Ладно. Это немного не по плану. Он надеется, что Содзе хотя бы сумеет улизнуть, чтобы Тихиро не пришлось о нем думать до их очередной встречи, но, видимо, им придется немного друг друга потерпеть, самую малость. Тихиро так крепко над этим размышляет, что едва не разжимает руки, когда слышит телефон. С той стороны звучит бодрый голос Сибы: — Нашел что-нибудь? — Нет. Архив был пуст, — Тихиро задумывается на мгновение, и слегка паникующим тоном добавляет: — То есть, да, вообще-то. — Отлично. Надеюсь, нам пригодятся эти документы… Или что там. Ты их где нашел, если не в архиве? Выбил из кого-то? — Сиба-сан… Лучше тебе не знать. В ответ тот крякает, и Тихиро благодарит богов за то, что видеосвязь существует разве что в фантастических фильмах. Он кратко объясняет Сибе всю ситуацию по телефону, и тот несколько долгих секунд молчит, будто не зная, что добавить. Тихиро его прекрасно понимает, и потому послушно ждет реакции, пока, наконец, Сиба не собирается с мыслями: — Знаешь, на твоем месте я бы его все же убил. Не уверен, что сейчас от него можно добиться полезных сведений о «Хисяку»… Сколько он там торчит у «Камунаби»? Долго. Считай, неактуальная информация. — Но у него есть связи по всей Японии, — напоминает Тихиро, и судя по голосу, на том конце трубки Сиба трет затылок. — Тут спорить не буду, Содзе — птица высокого полета, многих знает. Но он, типа… Не я с ним сражался два раза, а ты. И ты помнишь, как это закончилось. — Превосходно помню. — Ага, ну так вот… — Я понимаю, о чем ты говоришь, Сиба-сан, — произносит Тихиро, пока сам шагает по коридору временного убежища, мелкого дома в деревне под Токио. — И я согласен с каждым твоим словом. Содзе действительно слишком нестабильный элемент, чтобы так просто ему доверять. Но я и не хочу верить. — И что ты предлагаешь? — Сделка, — четко произносит Тихиро. — Думаешь, он захочет с тобой работать? — Я только что спас его шкуру и вытащил из плена. Содзе знает многих подпольных дельцов, плюс видел «Хисяку» живьем, у него еще можно что-то узнать. Да и мы с тобой до сих пор не были уверены, связано ли отсутствие реакции у «Пронзающего Облака» с тем, что оно сломано, или с иным фактором. Содзе на моей стороне — гарантия, что этот клинок будет бездействовать еще некоторое время… Пока я его не убью, заканчивает про себя Тихиро. Он в комнате один, замирает у окна и сморит на улицу из-за шторы, но там тоже пусто. Однако он уверен, что Содзе все слушает, внимательно, поэтому решает утаить некоторые детали. Краем глаза он косится назад, но изнутри убежища ни звука. Затаился? Или потерял сознание? Будет глупо тащить Содзе на горбу сюда так далеко лишь для того, чтобы тот помер. — Знаешь, ответственный бы взрослый зачитал бы тебе лекцию, почему это тупо. Но иногда безумные планы срабатывают, потому что на них никто не надеется, — Сиба молчит пару секунд, затем горестно вздыхает. — Ладно, ты уж звони, если проблемы возникнут. Я ему быстро покажу, как стоит вести себя. — Не беспокойся, Сиба-сан. Можешь продолжать поиски. Я сам справлюсь. После Тихиро отключается и возвращается в большую комнату. Проходит около часа с его прибытия в укрытие, теперь можно перевести дух. Однако Тихиро все еще на нервах, и все из-за незапланированного гостя, которого тут быть не должно. Вообще-то он планировал переждать всю ситуацию с «Камунаби» в одиночестве, пока Сиба-сан старательно подделывал его следы в другой части страны, но у судьбы свои планы. Хорошо это или плохо — время покажет. Содзе лежит там же, где его оставили, то есть на диване, в этот раз даже не поднимая головы, когда Тихиро подходит ближе. Тот касается шеи, желая проверить пульс, но слышит снизу тихий хриплый голос: — Шантажировать хочешь, значит? — А ты — греешь уши? — парирует Тихиро и фыркает. — Конечно. Мы с тобой не лучшие друзья, плюс ты много дерьма совершил. — Тоже верно… — на секунду Содзе замолкает. — Будь другом, принеси воды. Тихиро не планирует исполнять чужие пожелания, но это чисто по-человечески понятная просьба, поэтому он ничего не говорит и поднимается. Стоит ему вернуться со стаканом, он протягивает его Содзе; тот с трудом садится на диване и протягивает руку… Та дрожит так сильно, будто сейчас отвалится, и стоит его пальцам обхватить стакан, а Тихиро — наоборот, отпустить, как тот тут же падает на ковер. К счастью, обходится без битого стекла, высота небольшая. Молча Тихиро смотрит на мокрое пятно на ковре. Содзе — поначалу туда же, потом громко стонет. — А, я понял. Ты решил меня унизить, да? Типа, я сейчас нихера не могу, все такое. Поглумиться. Круто ты придумал. Вообще-то нет, думает про себя Тихиро, это просто недосмотр. Он молча поднимает стакан с пола и возвращается обратно с кухни через пару минут, в этот раз — с трубочкой (впервые любовь Сибы к экзотичным коктейлям пригождается). Он подносит стакан к лицу Содзе, и тот скалится, будто собака. — Что это за хуйня?! — Не качай права на пустом месте, пей, — стойко выдерживает напор ненависти Тихиро. — Я знаю, как это непривычно. Взгляд Содзе пробегает по правой руке Тихиро. Тот понимает все с полуслова и задирает рукав, демонстрируя металлические сочленения протеза, отчего яростное выражение с лица того спадает, и он вздыхает и послушно наклоняется вперед. Затем откидывается на спинку дивана и закрывает глаза, и вновь повисает тишина, которую непонятно, как нужно разбавить. Но нужно ли вообще? Они не друзья, не товарищи. Взгляд Тихиро скользит по мокрому следу на диване, где Содзе лежал головой. Выглядит не просто как пятно, текстура немного другая… Это та жидкость? Выглядит маслянистой. Он пробует ее рукой, перетирая между пальцев, и те неприятно скользят. Да уж, так просто эта гадость не высохнет, да и надо будет все тут убрать после… И выстирать собственный плащ, он наверняка весь в этой дряни. Содзе молча наблюдает за ним. Ни слова не произносит. Непривычно. Странно. Неправильно. Страшные проигрыши по-разному отражаются на людях. Если Тихиро приобретает уверенность, то Содзе, как он помнит, наоборот, ползет со вспоротым брюхом прочь, пытаясь перед гибелью достичь недостижимого. Только вот видимо не получается, если он сейчас живой, пусть и переломанный. Иногда смерть просто не приходит вовремя. Жаль, что Содзе выживает. Он ублюдок и заслужил смерти. Лучше бы мать Шаль выжила. Или отец. Но что уже ворошить ушедшее. — Во время нашего боя… Двух наших боев, тебя было не заткнуть. А теперь ты больше молчишь. Тихиро надеется, что не услышит сейчас полную драматизма истории о пытках «Камунаби», хотя это было бы даже логично, но он попросту не хочет сочувствовать такому человеку, как Содзе. Однако тот, вопреки всем ожиданиям, поднимает руку и слегка касается подбородка, водя ладонью в сторону, будто что-то проверяя, и только потом поворачивается к Тихиро и смотрит ему в глаза, без проблеска страха или иной яркой эмоции. — Не. Кажется, когда я коснулся датенсеки, я сломал себе челюсть. Подсознательно боюсь, что как открою рот, начнет болеть. Тихиро не сдерживает вздох. Он все же реально коснулся датенсеки? Это… супер глупо. — Неожиданно. — Неожиданно?.. Ты сын Рокухиро! Ты должен знать, что датенсеки — как бомба! — Я просто ждал несколько иных причин. Но эта такая… логичная. Содзе смотрит на него с таким видом, будто слышит самую огромную глупость. Признаться, Тихиро нечем даже этому возразить, потому что так оно и есть. Ну, в самом деле, что он мог еще ожидать? Но вместе с этим такое маленькое очевидное раскрытие немного успокаивает; Тихиро совершенно не хочется возиться с бывшим противником и думать о его душевных терзаниях, Содзе сам себе виновник, но если бы так оно и было, то Тихиро бы… А смог бы он отказать? Сиба не зря говорит, что он слишком тяготеет к помощи нуждающимся. Проблема Содзе в том, что своим глупым обожанием отца он что-то да задевает в Тихиро. Сложно назвать причину такому, больше походит на вежливое любопытство, плюс Тихиро сам не шибкого высокого мнения о «Камунаби» после того, как новичок из отряда Азами раскрывает всю информацию правительству. Содзе точно так же познает клинок, Содзе раскрывает Тихиро глаза на аспекты, которые он игнорирует три года. Встреча с ним была полезна в том смысле, что реальность вновь ударила Тихиро в лицо, но он вынес из этого урок. Научился ли чему-то Содзе — вопрос иной. Искупления не существует. Но люди способны меняться, особенно если перед ними появляется новая путеводная звезда. В их коротком диалоге после боя Содзе и сам говорит, что стоит ему узнать, что Тихиро — сын Рокухиро Кунисигэ, он забывает обо всем и думает лишь о нем. — Хочешь смыть с себя эту гадость? — наконец спрашивает он. В ответ Содзе странно на него смотрит, будто не веря. — Что, потрешь старине Гэнити спинку? Хочется послать его к черту, но почему нет, в самом деле? Тихиро слишком хорошо помнит, как и сам пытается все время схватиться правой рукой по привычке за все подряд, и это чертовски отвлекало. — Да. Конечно. Когда-то давно Сиба говорит Тихиро, что он убивает концепцию юмора на корню своей серьезной постной рожей. Тихиро считает эти обвинения безосновательными, но решает не возражать: отец тоже жаловался, что на шутки он реагирует слишком серьезно. Видимо, сейчас происходит то же самое — Содзе просто шутит, думается, сейчас он уже немного в состоянии посидеть под лейкой душа, но Тихиро не понимает, всерьез ли он это или попросту издевается, вот и принимает вызов. Иногда искренний ответ на такую глупость — лучший способ ее побороть. Не дело это, конечно, взрослому мужчине в душе помогать, но Тихиро помнит, как неудобно ему самому с одной рукой в самом начале, и как это ощущение беспомощности злит; а у Содзе и единственная оставшаяся переломана из-за датенсеки. Видимо, после экстренного возвращения в сознание тот наконец-то очухивается, и Тихиро жалеет, что челюсть у него не сломана — тишину он все же ценит. Вот что с человеком делает единение лишь с собственными мыслями. Вряд ли тот короб «Камунаби» — обычная темница. Что-то там точно было… Сам он стоит позади, пока Содзе сидит перед ним, на мелкой пластиковой табуретке. Видимо, в какой-то момент вода начинает попадать в рот, поэтому он наконец затыкается, и Тихиро продолжает свое дело молча. Первым делом он смывает маслянистую пленку со спины, усердно оттирая мочалкой любое место, до какого дотянется. Приходится сжать зубы крепче и вытерпеть, когда он спускается ниже, иначе Содзе его засмеет, хотя за сегодня, какая ирония, это не первый раз, когда ему приходится касаться этих мест. Он еще у «Камунаби» замечает татуировку, но теперь может рассмотреть ее в полной мере: огромная, темная, вся спина забита практически целиком. Странный узор, будто кожа рептилии, на шее и ключицах тату переходит в пятна. Тихиро проводит рукой по позвоночнику, чувствуя, как тот выпирает, но взглядом все еще цепляется за татуировку. По-своему это гипнотизирующе. Рядом с Содзе легко почувствовать себя кроликом перед удавом, только вот вся власть сейчас в руках у Тихиро. Очевидно, Содзе замечает эту паузу. — Любуешься? — Необычное тату. Не похоже на типичное ирэдзуми, которые я видел. — А это и не оно, я-то тоже не «типичный» якудза, не из семьи. … это невероятно логично, вдруг понимает Тихиро. Содзе — не мафиозник, а торговец оружием, это разные вещи. Он ведет пальцем вниз, от затылка, но останавливается немного раньше копчика и убирает руку. — Спереди я все мыть не буду. Сам разберешься. Рука не болит? — Ну вот, а я уже мечтал об этом… Только ради бога, не пинай табуретку, я пошутил. Жаль, что он это просит, а то очень хочется. Но просто так давать ему уйти безнаказанным Тихиро не хочет, поэтому льет водой из лейки прямо на голову, отчего Содзе закашливается. Месть удается. Самое противное место — голова. Не в смысле, что касаться волос мерзко, просто Тихиро знает, как всякая гадость обожает к ним прилипать; пару раз ему приходится сражаться в местах, где контакта с грязью не избежать, и волосы отмыть тяжелее всего. Чем бы ни была эта маслянистая жидкость, проникает она глубоко: ему требуется несколько раз смыть и нанести шампунь заново, чтобы добиться хоть какого-то результата. Хотя волосы у Содзе и до этого какие-то неаккуратные, впрочем, ему может быть просто все равно. Убийцы не думают о подобном. Он вспенивает шампунь, чувствуя, как пальцы то и дело касаются кожи головы. Медленно распутывает колтуны, старается до тех пор, пока каждая прядь не будет распадаться меж пальцев, будто вода. Смывает грязь и усталость. Все это время Содзе терпит это молча с крайне блаженным видом, и после последнего контакта с водой неожиданно расслабленным голосом произносит: — Рокухиро. Кто-нибудь говорил тебе, что пальцы у тебя хоть куда? Тихиро от неожиданности громко закашливается, и Содзе смотрит на него уже с осуждением. — Вау. Пошляк. Я вообще-то говорил, что ты классно помассировал мне скальп. Ни одна девчонка из Гиона так не умеет. Такой кайф… Тебе, может, сеансы массажа открыть, не знаю? Чур я первый. Это вообще не то, о чем Тихиро думает! Бесполезно злиться на этого ублюдка. Но он решает подавить гнев, просто потому, что в этом нет никакого смысла… Сейчас. Содзе откидывает голову назад и смотрит на него с легкой улыбкой, и эта отличается от всех виденных Тихиро ранее; дело не в искренности, но в ней отсутствует неприятный мотив за ней, будто бы сама невинность. Но нельзя доверять такой лисице. Это маленькая слабость, эдакая благодарность за помощь. Тихиро знает, что Содзе испытывает к нему определенный интерес, но он все еще слишком опасен. Нельзя ему доверять. — Ты знаешь… Обычно мало кто позволяет противнику видеть себя в таком жалком состоянии. Но перед тобой почему-то я не чувствую себя униженным. — Не за что. Содзе хмыкает, явно довольный, что его благодарность была понята без лишних слов. Самое страшное — касаться шрама, рассекающего грудь. Тихиро чувствует, как слегка дрожат у него пальцы, когда он пусть даже немного ощущает текстуру рубца, тянущегося поперек груди, глубокого. Это была смертельная рана, но как-то она заживает. Будто затягивается?.. Сложно сказать точнее. На черной татуировке она выглядит уродливым белым росчерком, как и ранение чуть ниже ребер, нанесенное кем-то из отряда Азами. Тихиро будет вечно им благодарен — ведь если бы не они, то пришлось бы сражаться с Содзе в полную силу. Тихиро бы не победил. Он игнорирует то, что Содзе позволяет ему молча себя обследовать. Интересно лишь, что он думает? Злится, что Тихиро любуется нанесенными ранами? Или равнодушен, ведь тот помогает ему выбраться из чертога «Камунаби»? Когда он вспоминает все, что делает Содзе, ему хочется ногтем впиться в рану, расковырять заживший рубец ногтем и погрузить в него пальцем. Пусть мучается. Он этого заслужил. Наверняка Содзе зашипит, дернется, но что он сделает? Он беспомощен. Но Тихиро лишь легонько проводит пальцем от ключицы до плеча, не более. Закончив с душем, Тихиро помогает ему вытереться, особенно долго вытирает голову, зная, как может накапать с длинных волос. Теперь Содзе хотя бы не напоминает мокрую облезлую кошку. Все это время Тихиро замечает, что он может шевелить правой рукой, но как-то дергано. Он коснулся датенсеки… Скорее всего ему переломало все кости, отсюда и неспособность на мелкие четкие действия. Поэтому она замотана в эластичный бинт с символами — это чье-то чародейство, исцеляющее. Кое-как они возвращаются обратно в комнату, и Тихиро задумывается, что делать дальше. Признаться, так далеко он не планирует. Сиба прав… Не стоило поступать столь быстро и необдуманно. Впрочем, если расценивать все не более, как инвестицию в будущее, то можно и стерпеть Содзе несмотря на миллионы его отрицательных черт. Но нельзя сразу в лоб спрашивать о «Хисяку». Нужно поступать осторожно. — Хочешь есть? — А ты будешь кормить меня с ложечки? — фыркает Содзе. Ох, черт. — Я могу поставить тарелку на пол, чтобы ты ел как собака, — Тихиро решает не быть вежливым в этот раз. — Но ты наверняка только этого и ждешь. Лучше ответь мне, что с тобой было после нашего боя. В ответ он слышит продолжительную тишину, и затем смотрит в сторону Содзе, молчащего. Тот пустым взглядом смотрит в стену, и когда Тихиро уже хмурится, не понимая, что это за реакция, тот неожиданно рассеянно произносит: — Я коснулся датенсеки. Да… — И потом он взорвался. — Да. Я это помню. Изрешетил мне все тело, — он вяло машет правой рукой. — Чертовски болезненно, между прочим. — Как ты выжил? — Я думаю, это датенсеки. И кровь соплячки. Вот и все объяснение. Тихиро вскидывает бровь. — И что — датенсеки? — Рокухиро… Тебе сказать честно? — Содзе вдруг щурит глаза. — Я не знаю. Не помню. Лишь вспышку перед взрывом, а потом — допросную. Как агент «Камунаби» вытягивал из меня все сведения, будто тянул за веревку, а я не мог ничего возразить, потому что они использовали чародея со способностью хуже, чем сыворотка правды. А потом был ящик, где я застрял, будто кошка в коробке. Ни жив, ни мертв, в пустом сне. Потому что «Камунаби» выгодно держать меня в таком состоянии. Такова трагичная и жалкая история Содзе Гэнити, человека, десять лет возглавлявшего черный список «Камунаби». Скорее всего, размышляет Тихиро, если бы он действительно постарался, то сумел бы выжить и улизнуть, пусть это и обошлось бы ему жутко дорого. Ради шанса на жизнь люди готовы на многое. Но слова Тихиро про то, что тот никогда не достигнет уровня отца, настолько задели Содзе, что он решил рискнуть… Не понимая той единой истины, которую Рокухиро Кунисигэ закладывал в зачарованный клинок. Любовь. Тихиро вспоминает Хиюки, которая идет у него по пятам. Ее слова о том, что он ничуть не отличается от Содзе, который вырезает весь отряд Азами. На самом деле, для «Камунаби» они и правда одинаковы. Несмотря на мотивы. — Не жди большего. История несколько разочаровывающая. — Звучит, будто ты не рад вовсе. — Тому, что выжил? — Содзе откидывает голову на спинку дивана, наблюдая за тем, как Тихиро хозяйничает на кухне. — Рад, конечно же. Только дурак не будет рад. Но обстоятельства… Как обычно все портят. Ты вот, небось, не рад. — Чему? — удивляется Тихиро. — Что я жив. На секунду он медлит. Вспоминает все случившееся до этого, два боя. Вспоминает слезы Шаль. Тихиро разбивает «Пронзающее Облако», лишает Содзе руки. Содзе мертв для всего мира. Это точно не искупление, но как первое вложение в будущее… В какой-то момент Тихиро устает от всего этого. Бытия хорошим человеком, переживаний. Люди будут использовать клинки отца во зло. Чтобы одолеть чудовищ, нужно и самому опуститься на их уровень. Сохраняя в сердце место для чистых идеалов. — Мне все равно. — Врешь, — Содзе улыбается. — Злишься, волчонок. Некоторое время Тихиро молчит… Да, наверное, это ложь. Наверное, его злит Содзе. Но это единственная эмоция, какая сейчас бурлит где-то глубоко в сердце. Не жалость, не сочувствие, обида, что такой человек, как Содзе, выживает, заслуживает второго шанса, а его отец — нет. Но имеет ли смысл злиться? Не то, что Содзе выживает нарочно. Это просто чудо. — Как ты там говорил?.. Я частенько о тебе думаю. — Правда что ли? — улыбка Содзе становится кривой. — И что же ты думал? — Ничего приятного, — отрезает Тихиро. — В основном это были кошмары. Ты — эталонный пример, что случится, если клинки попадут не в те руки. — Ах, я почти обижен. Думал, ты хотя бы вспомнишь, каким отменным был наш бой. Тихиро на мгновение тушуется, потом кусает губу. — … может быть. Но также я думал о твоих словах. Признаваться в этом не хочется. — Полагаю, нет смысла злиться на твою точку зрения, пусть она мне и противна. — Если ты так зол, то почему не убил меня у «Камунаби»? — Ты и сам говорил — шантаж. Содзе отворачивается в сторону, продолжая улыбаться. — Не ожидал, что я оставил на тебе столь сильное впечатление. Хиюки говорит о маленьких несчастьях, которые все растут и растут, покуда люди, подобные Тихиро, владеют магическими клинками. Когда она произносит эти слова, Тихиро видит перед собой смеющееся лицо Содзе. Он чувствует, как сжимает кулак слишком сильно, отчего ногти болезненно впиваются в кожу ладони. — Но как-то так и получилось. Между ними повисает тишина. — Ты изменился, Рокухиро. — Разве? — Когда мы сражались с тобой в первый раз, ты бы так не заявил. Но сейчас? Тихиро хмурится. — Отец учил меня быть гибче. — Да? Гибче? То есть, ты говоришь, что он мог поменять точку зрения? Из убийцы стать пацифистом? — когда Содзе хихикает, хочется дать ему пощечину. — Не обижайся, Рокухиро. Я понял, о чем ты, хотя я был иного мнения. Когда ты идешь по одному пути, стоит идти им до конца… Ну, во всяком случае, я бы утверждал так до недавнего времени. — Ой ли? — Думаю, я тоже немного поменял… некоторые взгляды на жизнь. Если бы я придерживался старой точки зрения, то я бы попытался тебя убить. Но как видишь? — Содзе пожимает плечами. — Я принял твои унылые убеждения, пусть это и самая скучная херня в мире. В ответ Тихиро решает не произносить ничего, хотя множество мыслей вертится в его голове в ту самую секунду. Он молча берет миску с бульоном в руки и подходит к дивану, на котором Содзе так в итоге и не сдвигается с места с того самого момента, как Тихиро его притаскивает в комнату. Из-под полуприкрытых глаз он наблюдает за тем, как напротив него садятся, они смотрят друг на друга, прямо в глаза, после чего Тихиро приподнимает миску. — Будешь? — А не боишься, что я выплюну его тебе на ковер? — иронично интересуется Содзе. На секунду следует пауза, но потом Тихиро качает головой. — Нет. Во всяком случае, ты сделаешь это не специально. Плюс тут только бульон и овощи. Наверное, Содзе злит собственное бессилие, но он хорошо скрывает эмоции. Тихиро видит, как он поднимает искалеченную руку, невольно, но все равно ничего не может ею сделать, настолько сильно она дрожит. Тихиро терпелив: он медленно подносит ложку к чужому рту. Но даже бессилие не делает его характер проще — Содзе пошляцки облизывает ложку, медленно, отчего на затылке волосы встают дыбом. Но Тихиро стоически это терпит; не реагирует даже, когда слышит следом: — Это напомнило мне, как один раз я снял девочку в Киото. Она кормила меня с рук, а потом… Слышал когда-нибудь о нетаймори? — Ты слишком много болтаешь. — Да? Содзе едва не давится, когда Тихиро пихает ему ложку в рот. — Да. Ешь уже. Я задолбался и хочу спать, очень устал. Дальнейшее проходит в тишине; Содзе больше не паясничает, а Тихиро продолжает делать все молча, поражаясь границам собственного терпения. К счастью, бульона достаточно мало, и они заканчивают быстро, потому что никто из них не желает терпеть это вообще. Слишком… это неправильно. Тихиро чувствует, что постепенно усталость накатывает на него, отчего кости начинает ломить. Он бросает тарелку в раковине, не желая даже с этим разбираться, и идет в спальную. Позади он слышит ленивый голос Содзе, слишком довольный: — Согреешь мне постель? — Обломишься. Чтобы следить за Содзе, Тихиро собирается лечь бок о бок; у него есть второй футон, который он раскладывает рядом. Когда он заканчивает, то оборачивается на шорох позади, на дверной проход, где к стене привалился Содзе, тяжело дыша. Дойти сюда для него — целое достижение, пусть вида он и не подает. — О, значит ты набрался сил? В ответ он получает комбинацию из плотно сжатого кулака с оттопыренным средним пальцем. — Пошел ты, щенок. — Еще пять минут назад я был волчонком. Меня не так легко приручить. — Не могу поверить! Он умеет шутить! Рожу-то попроще сделай, окей? Но больше он не возникает, просто падая рядом и заворачиваясь в одеяло с головой. По сравнению с тем, что Тихиро находит в подвале, сейчас Содзе похож на себя, какого он встречает на пороге кафе Хинао; тень себя прошлого, но хотя бы выглядящий, как человек. Несколько секунд он смотрит на то, как тот ворочается, явно устраиваясь поудобней (наверное, мягкая постель в сто крат лучше того саркофага), после чего в ответ смотрит на Тихиро. Тот решает заговорить первым, не желая слушать глупости, какие только и льются изо рта Содзе: — С рукой все в порядке? Надо осмотреть? — Не, — тот вертит ладонью, рассматривая со всех сторон. Да, вдруг понимает Тихиро, ему невероятно везет, что все пальцы остаются целыми несмотря на взрыв. — Эта зачарованная фигня вроде как лечит. На самом деле, почти не болит. Но спасибо, хе. — За что? — За предложение, Рокухиро. На секунду Тихиро тушуется, думая, за что тут благодарить, если Содзе знает о дальнейших планах, но потом просто пожимает плечами. Потом гаснет свет. Он ложится под одеяло и закрывает глаза. По телу разливается усталость, и Тихиро чувствует, как его утягивает в страну грез. Была ли эта вылазка полезной? Было ли разумным поступать вот так? Даже Сиба не уверен. Но Тихиро думает, что поступил верно. Дело даже не в помощи нуждающимся… А может, и в ней. Сквозь сон он слышит, как рядом Содзе все ворочается и ворочается, будто не может найти удобную позицию, после чего вдруг замирает. Наконец-то, думается Тихиро прямо перед тем, как он окончательно погружается в сон, но взамен он слышит тихое злое: — Твою мать… Не могу уснуть. Во сне Тихиро чувствует лишь бесконечную усталость от всего. Чаще всего это одна и та же сцена: в нос вновь ударяет запах горелого дерева, а когда он распахивает глаза, то видит перед собой родной дом, горящий, а рядом — тело отца. У того всегда безразличный взгляд. Мертвым всегда все равно. Тихиро делает два шага по направлению к нему, но не больше, чувствует, как дрожат руки, но не может заставить себя опуститься рядом и коснуться отца, хотя в эти секунды все, что ему хочется — просто вцепиться пальцами в его футболку и взвыть. Проснись, пожалуйста, закончи этот ужас. Я так устал, я больше не хочу ничего делать. Лишь закрыть глаза и погрузиться в вечный пустой сон. В какой-то момент эта сцена перестала пугать. Осталось лишь разочарование, горечь — последние признаки того, что он все еще жив. Тихиро убил так многих, ему никогда не смыть с себя весь этот грех. Поэтому смысла испытывать страх больше нет. Ему, гончей, идущей по следам «Хисяку», перестает быть страшно, ведь трупы никогда не обидят. Мертвые остаются мертвыми. Иногда, в самых темных моментах, Тихиро хочется, чтобы это все поскорее закончилось. Чтобы не приходилось больше думать о том, что делать дальше и как поступать. Он не говорит об этом Сибе, но тот наверняка в курсе, потому порой заводит бессмысленные разговоры о будущем. Хиюки говорит ему, что он ничуть не лучше сотни других убийц, приконченных его рукой, и она права, Тихиро знает это, просто боится сам себе признать. Это удушающее чувство порой подступает к глотке и попросту не дает дышать, будто чужие пальцы, обхватившие шею, будто… С сиплым вздохом Тихиро раскрывает глаза, вдруг понимая, что это вовсе не метафора сна. Чьи-то пальцы действительно касаются его глотки. Первые несколько секунд он в прострации, чувствуя лишь то, что простыня под ним мокрая от пота насквозь. Потом чуть щурит глаза, где в блеклом свете луны наконец-то рассматривает силуэт перед собой, вестимо, Содзе. Невольно рукой он тянется к его ладони и крепко сжимает ее, и по ощущениям та у Содзе раскаленная, в отличие от почти ледяной собственной. — Что, слишком громко ворочаюсь? — Ты тише мыши. Я просто не мог уснуть, а потом увидел. — И захотел меня придушить? — Больно много ты от меня сейчас хочешь. Я хочу оставить это на сладкое, когда смогу задать тебе трепку. Сложно различить силуэт в полумраке, но Тихиро видит, как Содзе вскидывает голову. В лунном свете тени на его лице кажутся черными, резко очерчивающими лицо, делая его еще более угловатым. — Кошмары… та еще дрянь. Это то, о чем ты и говорил? — Мне нет смысла видеть тебя в кошмарах, когда ты рядом, — хрипло проговаривает Тихиро, чувствуя невероятную усталость. — Не возомни о себе слишком много. У меня достаточно поводов для того, чтобы ночью проснуться с криком. — Тот самый день три года назад? — … я действительно ненавижу то, что ты об этом в курсе. — Просто сопоставил пару фактов. Ты действительно впечатляющий человек, Рокухиро. Перед мнимой смертью я проклинал тебя, а сейчас мы лежим рядом. — Не порти прелюдию перед тем, как мы друг друга убьем… когда-нибудь. У смерти будет плохое послевкусие. — А ты в этом будто разбираешься. Судя по голосу, Содзе откровенно веселится. Тихиро же не знает, что об этом всем думает. Он просто утирает пот со лба. — Ну, не убил же я тебя у «Камунаби». Набрехал Сибе про шантаж. Толку-то от тебя, убогого. Я в курсе, что ни один твой бывший товарищ с тобой работать не захочет, потому что ты всех сдал. — Экий ты прозорливый. Вообще-то, довольно грубо, — в темноте Содзе громко щелкает языком. Потом наклоняется ближе. — А как же месть за девочку? Все это, а? — Отстань. Я не хочу думать о морали и долге хотя бы пять минут. — Передумал меня убивать, значит… — В точку. — От тебя — это самое интересное признание. — Захочешь меня убить — выбери момент, когда я буду чувствовать себя точно так же херово. — Кто сказал, что мне сейчас тоже выгодно тебя лишать жизни? В этот раз Тихиро впивается взглядом в темноту, пытаясь рассмотреть лицо Содзе, но все, что он чувствует — легкий запах шампуня. — Я тоже передумал. — А как же все те громкие слова? Неужели Содзе Гэнити врет? И пяти минут не прошло. — Тупая претензия, я на вранье построил свою карьеру. И не называй меня по имени. — С чего бы? — Нечестно. Твоего-то я так и не знаю. — Рокухиро Тихиро. — Тихиро, значит… Содзе подается вперед. Может, все это время, проведенное наедине со своими мыслями в том коробе, дает ему подумать о многом. Может, ему просто скучно, потому что он наконец-то просыпается после долгого сна. Может, он действительно врет, прямо сейчас. Тихиро не знает. Он чувствует лишь то, как костлявые пальцы касаются его ладони, а кончик носа упирается в шею. Запах шампуня становится сильнее. Говорят, нужно подпустить своего врага ближе друга, чтобы обмануть его. Тихиро не уверен, искренни ли его собственные слова, после кошмара он чувствует себя будто сам не свой, но во всяком случае ему верят. Невольно он поднимается на локте и впивается поцелуем в чужие губы, чувствуя сладковатый привкус, и видит, что Содзе будто бы в замешательстве. Если уж Тихиро решает подпустить врага ближе, он сделает это. Неожиданно, ярость вскипает, вскружив голову, и не своим голосом он вдруг рявкает: — Говоришь, что врешь? Что передумал? Давай, докажи это! Покажи мне истинное лицо! — Ты не в себе, Рокухиро… Содзе не успевает договорить; следующий поцелуй больше напомнил укус. Но Тихиро сейчас сильнее, он может диктовать свои условия. Содзе говорит ему о том, что знает волю отца, но это чушь! Люди, подобные ему, способны лишь на то, чтобы слепо потакать образам, и Тихиро заставит его передумать. Если ему придется пройти через ад, чтобы сделать это, он согласен. Манипулировать таким человеком, как Содзе, легко — тот слишком в нем заинтересован. Этот интерес… можно использовать в свою пользу. Ни капли нежности нет в этом жесте. Их языки сплетаются в жарком мокром поцелуе, и Тихиро подается вперед, уже сам нависая в этот раз сверху, и слабая попытка оттеснить его кажется ему столь незаметной, что он легко ее игнорирует. Сейчас он сильнее, он вышел из боя победителем. Никто, особенно Содзе, не может сказать ему ничего против. Единственный, кто сейчас диктует условия — лишь он сам. Одной рукой Тихиро сжимает его руку над головой, а второй резко сдергивает халат и упирается в бедро, не давая Содзе даже вдохнуть. Пальцы бегут вверх, выше, пока не натыкаются на ощутимый рубец, оставленный им же в ту судьбоносную ночь, и Тихиро впивается в него ногтями, вынуждая Содзе под собой изогнуться дугой и всхлипнуть, но следом он брыкается и вцепляется зубами в нижнюю губу, и Тихиро ощущает на языке солоноватый привкус крови. Как же сильна ненависть в этот момент! Все, чего они желают это разодрать друг друга в клочья. Под лунным светом шрам на бледной коже кажется слишком заметным, слишком ярким. Это — его след, метка, оставленная на всю жизнь. Каждый раз, когда Содзе будет смотреть на себя, он будет вспоминать Тихиро и то, что проиграл тогда, как по силе, так и по убеждениям. Потому что Тихиро прав. Потому что… Наконец, их губы расходятся, и под собой он слышит сиплый вздох. Тихиро смотрит в глаза Содзе, и видит, как тот смотрит в ответ — будто волк на цепи, отчего кровь кипит еще сильнее, но только тело его выдает истинные ощущения на корню; сидя сверху, Тихиро ощущает, как в бедро что-то упирается. — Пользуешься тем, что я ничего не могу сделать? — шипение Содзе напоминает змеиное, он дергается еще раз, беспомощный. — Сукин сын! — Не елозь. Зажав его бедрами, Тихиро садится на него сверху окончательно. Сложно приручить дикого зверя, но можно. Коль не сильна ненависть, всегда нужно поступать осторожно, и следующий поцелуй выходит нежнее, целая их цепочка, идущая от правого плеча наискосок вниз, по длинному тонкому шраму. Попутно он стягивает халат окончательно, отбрасывая его в сторону, сам же протягивая руку ниже, поддразнивая легкими прикосновениями… Слабая попытка сопротивляться и вовсе исчезает, и искалеченная рука падает на простыню, лишь сжимая ее крепче с каждой новой секундой; поднимается лишь в тот момент, когда Тихиро склоняется вперед, и хватает за волосы, слабо, будто в попытке удержать ближе. — Рокухиро… Хрипло, с надломом. Кого ты зовешь? Меня, отца? Нет, только меня, ведь лишь я у тебя на уме. Эту ночь, как и шрамы, Содзе не забудет никогда. А Тихиро, забывшись, всего на мгновение чувствует себя счастливым, будто бы будущее перед ним открыто, и он может сделать все, что хочет — и так будет верно. Он побеждает. Вновь. С утра Тихиро чувствует себя разбитым как никогда до этого, на груди словно тяжесть. Он не помнит, как засыпает, но это не его футон вовсе; тот весь скомканный и мятый лежит рядом, тогда как он под одеялом на соседнем. В бок что-то неприятно упирается, и он переводит взгляд в сторону, где ему в шею дышит Содзе, едва слышно; так обычно спят кошки, тянущиеся к своим хозяевам, но не желающие проявлять ласку. Сначала Тихиро хочется оттолкнуть его в сторону, но потом он просто отводит взгляд, не зная, что сейчас делать. Может, все это было слишком необдуманно… Нельзя поддаваться эмоциям слишком сильно. Но сделанного не воротишь. Некоторое время он лежит, молча рассматривая деревянные узоры на потолке. Губа неожиданно саднит, и он пробует ее языком, чувствуя свежий порез от чужих зубов, потом и вовсе сбрасывает одеяло, отчего Содзе рядом начинает скулить в полудреме, пытаясь найти его и вернуть обратно. Наконец, он тоже не выдерживает и просыпается, раскрывая глаза, поначалу несколько секунд мутным взглядом рассматривая Тихиро, стоящего на постели. Тот подбирает свой халат. Кости неожиданно ломит, но это приятная ломота. — Не спишь, Рокухиро? — Очень громко сопишь на ухо, — врет Тихиро, накидывая одежду сверху. Потом оборачивается, смотря на то, как Содзе с довольным видом забирает одеяло себе и заворачивается в него с головой. — Почему все еще по фамилии? Я вроде бы назвался. — А что, можно? Не будешь возмущаться? — С каких пор тебя интересует чье-то мнение? — О-о-ох, подъебнул. Но, может, со вчерашнего дня? — он склоняет голову набок, вздыхает устало, продолжая ютиться под одеялом. — Спасибо, Рокухиро… Тихиро. Да. — За что? — Не всегда нужен повод. Мне просто захотелось это сказать, понимаешь? В ответ Содзе лукаво на него смотрит, и Тихиро не знает, закатить ли ему глаза, или смириться с тем, что это довольно очевидный исход похожей ночи. Но он не слышит возмущений и проклятий в свою сторону, значит, все в порядке. По крайней мере на сейчас… ему удается нацепить ошейник на дикого зверя, пусть тот об этом и не подозревает. Узы — самая страшная цепь. Надо выжать эту связь на полную, решает про себя Тихиро, и отворачивается, лишь бросая за плечо: — Я иду завтракать. Можешь пойти со мной. Невольно языком он все еще пробует порез на губе, и думает, что придется соврать Сибе, что они с Содзе подрались.