Собачья преданность

— Не нужна ли вам вторая собака, Оберштайн? — лицо Ройенталя казалось слишком вдумчивым и серьезным для того, чтобы расценивать вопрос как простую шутку. Немигающий взгляд Оберштайна снизу доверху прошелся по Ройенталю, как будто с новой стороны оценивая адмирала и определяя, подходит ли тот для роли пса. — Вы не умеете вилять хвостом, — спокойно ответил Оберштайн, как будто это — не единственная, но точно самая весомая причина для отказа. Ройенталь хмыкнул и стряхнул невидимую пылинку с идеально чистого рукава. Теперь-то точно можно было прекратить игру, сказать, что с языка сорвалась необдуманная мысль, и принести почти что искренние извинения — можно было, но Ройенталь не стал. — Вы, господин министр, лучше всех знаете, на что я способен и на что нет, — острые слова булавкой впились под ногти, тонкой пилой прошлись по оголенным нервам. Ройенталь почувствовал, как его мгновенно затопило лихорадочное возбуждение от собственной смелости. Оберштайн смотрел на него всё так же равнодушно и, наверное, самую малость устало. Так смотрят — да, верно, — на заливисто лающего пса, который по самые уши залез в лужу. Вычищенная до блеска шерсть снова превратилась в грязные комья, с боков капала мутная вода, а на носу повисла незамеченная сперва травинка — крайне прискорбная картина для того, кто будет его отмывать. Возможно, первые несколько прогулок игривость пса и вызывала улыбку, но теперь, думал Оберштайн, когда количество луж и ям перевалило за какое-то совершенно невероятное число, наглое животное стоило бы посадить на поводок и не отпускать от себя дальше чем на пару шагов. — Я бы предложил вам исполнить команду «к ноге», Ройенталь, но не хочу беспокоить себя лишним часом дрессировки, — взгляд Оберштайна скользнул по живописной зелени сада, мимоходом отмечая пустые дорожки и яркие краски озаренных солнцем цветов. — Вы убежите снова, а хорошие псы, как нам обоим известно, не бросают своих хозяев. Всё оживление внутри Ройенталя тут же погасло, как будто на пылающие угли вылили ведро холодной воды. Умение Оберштайна парой слов ставить собеседника на место вызывало неподдельное восхищение, но, разумеется, быть наглядным примером не хотелось никому. Ройенталь едва заметно поморщился. Теперь любая попытка сближения будет расцениваться как наглость или, что вернее, как невероятная глупость. — Вы не верите в мою способность к обучению? — Ройенталь решил быть глупым до самого конца. Шагнув вперед, он опустился на лавочку, возле которой они оба так удачно стояли. Теперь лицо Ройенталя оказалось примерно на уровне бедер Оберштайна — высота, как раз достаточная для того, чтобы принять поступок адмирала за послушное выполнение команды для собак. Оберштайн помедлил пару секунд, будто что-то для себя решая, и, слабо дернув пальцами, положил руку на макушку Ройенталя. Тепло чужой головы окутало его кожу. — Я не верю в вашу способность быть честным с самим собой, — ответил он. Хотелось подвести итог, поставить в разговоре жирную точку, отпустить наконец прошлое и не держать больше подле ноги свободолюбивого пса, но Оберштайн никак не мог заставить себя произнести хоть слово. Разрушить их маленький мир на двоих оказалось сложнее, чем уничтожить старую империю.