Люблю и ненавижу
Зачем я тебя не слышу
Куда я приду не знаю
Дышу и не выдыхаю тебя
Макс Барских — Люблю или ненавижу
Страх, злость и отчаянье овладевают им сразу, как Анна покидает столовую… Полураздетая, униженная, с разбитым сердцем, но всё ещё его победительница: гордая, неприступная, непредсказуемая. Такая желанная. До безумия, до зубного скрежета, до боли в животе, до рокота ярости на самого себя. Стакан водки залпом. Не помогает. Запах её тонких духов всё ещё здесь рядом с ним, руки всё ещё ощущают её нежную кожу, рюмка с шумом разбивается о стену. Громкий шёпот «хозяин» как приступ икоты, снова и снова сбивает с толку. Полина появляется очень вовремя. Он почти не видит её, смутный образ податливого тела. Сейчас ему всё равно кто это. Лишь бы заглушить звук её голоса, её упрекающее «хозяин», скользкий полный презрения взгляд, хрупкое желанное тело. Как же он отвратителен! Как мерзки его помысли, как низки желания! Что он делает, презренный?! Не всё ли равно горстью презрения больше, меньше… Дороги назад нет, он сам сжёг все мосты. Он изливает в тело Полины всю свою боль, всю ярость, всю свою животную низменность. А потом бросает её, как и полагается полнейшему ничтожеству: без слов, без взгляда, как будто она пустое место… Как будто его самого нет: пустое тело, лишь оболочка. Гнусная, жалкая, мерзкая. Подлец. Грязь. Он валится с ног. С трудом раздевшись, он бухается в кровать. Глаза закрываются, но внутренние бесы не унимаются, прокручивая сцену его падения снова и снова: «Я ваша, хозяин». Нежные пальцы, атласная кожа, аромат, его губы на её теле, её пальцы, тянущие его короткие волосы, этот восхитительный звук её вздохов. Снова и снова он падает перед ней на колени. Она победила его в его же безжалостной игре. Разодрав его сердце в клочья ненавидящим взглядом таких знакомых серых глаз, обрамленных пушистыми ресницами. Словно сама Саломея, она убила его. Нет, он сам обрек себя на смерть в тот момент, когда решил, что имеет право решать её судьбу, приказывать. «Вы же так хотели этого, правда?» Разве? Разве его желание было столь животным? Столь оскорбительным? Разве он просто не мечтал, чтобы все её взгляды касались его одного? Чтобы она бередила душу лишь ему? Чтобы никто никогда, кроме него одного, не смел надеяться на её благосклонность? Но какой ценой он решил добиться этого Жестокий, недостойный, презренный