Ветер потерянных дней

Ванная комната до сих пор занята, и Алле кажется, что она вот-вот взорвется от нетерпения — уже двадцать минут она не может ни почистить зубы, ни умыть Ромку. Стоило один раз встать позже, чем обычно — и день уже идёт наперекосяк. Хорошо, что, кроме этого, ей есть чем себя занять. Нужно проверить, точно ли она взяла все тетради. Сказать мужу, чтобы он обязательно уточнил у воспитательницы Ромы, какую роль он играет в предстоящем новогоднем спектакле, чтобы ребенок не остался без костюма. Накормить Рому, потому что он, как всегда, готов сделать с манной кашей что угодно, лишь не проглотить её. Постучать в дверь ванной комнаты и напомнить старшей дочери, что не ей одной сегодня куда-то нужно. Погладить рубашку, потому что на той, которую Алла приготовила с вечера, вдруг обнаружилось кофейное пятно. Проверить родительский чат — в школе и в детском саду — вдруг именно сегодня там наконец-то напишут что-нибудь толковое. Проверить родительский чат — класса — удостовериться, что в него настойчиво никто не хочет писать, а всё продолжают ломиться в личные сообщения. Может быть, удалить его к чёрту? Или удалиться самой? Всё равно это не имеет никакого смысла. Ответить мужу, что понятия не имеет, где ключи от машины, потому что она и водить-то не умеет, с какой стати она должна знать об их местоположении? Уговорить Рому не брать с собой в сад этого крутого, но ужасно дорогого робота. Не хватало ещё, чтобы от него ничегошеньки не осталось в первую же неделю, и... Ах да. Постучать в дверь ванной комнаты. — Соня! Сколько можно?! — Алла громко и настойчиво колотит в дверь, так, будто от этого зависит её жизнь. Но, вообще-то, можно сказать и так — её жизнь уважаемого члена общества. — Если ты не выйдешь оттуда через минуту, клянусь, сегодня же я заставлю твоего отца снять замки и с этого дня буду вламываться к тебе, как только посчитаю нужным! Что вообще можно так долго делать в душе? Тем более утром. Не стресс ведь снимать, смиряясь с безысходностью бытия. Из-за двери слышится приглушённое «да сейчас я!» и неразборчивый бубнеж. Но бубнить здесь явно должна не Соня. Быть матерью девочки-подростка — непросто. Но Алла старается быть терпеливой. А потому дает Соне не минуту, а целых две, прежде чем решает прибегнуть к тяжёлой артиллерии. Мужа она находит на кухне вместе с Ромкой. Кажется, они обсуждают какую-то дурацкую мобильную игру, с любовью младшего ребёнка к которой она решила просто смириться, устав от баталий с мужем на тему «я боюсь, что наш ребёнок станет зависимым, ослепнет и ещё сто страшилок для родителей» и заявив, что, как только — «если» она даже не допускала — у их мальчика появятся какие-то проблемы со здоровьем, это будет целиком и полностью проблема его любимого папы. — Паш, предлагаю выбить дверь в ванную прямо сейчас. Сколько она там торчит? — Алла поджимает губы, опираясь плечом на дверной косяк. Ещё лишь семь утра, а она уже устала. — Опять поеду, как черт знает кто, потому что ничего не успею. Паша кивает и без слов встает со стула. Он уже знает, что от него хотят, а потому, чуть сжав плечо жены и улыбнувшись ей, тут же покидает кухню. Алла несколько секунд глядит на сына, залипающего в отцовский телефон, а в голове у неё проносится лишь: "Если он забудет узнать, я ему голову оторву". Рассеянный взгляд падает вниз. — Ром, где твои носки? Она ведь не просто вдруг сошла с ума. Алла прекрасно помнит, как лично натягивала их, борясь с беспокойными, хаотично болтающимися ногами сына. Ромка наконец-то отвлекается от телефона. Огромными, голубыми глазами смотрит сначала на маму так, будто у него спросили какую-то дурость. После переводит взгляд — внимательный, изучающий — на свои босые пятки. В это мгновение Алле думается, что, а может, она и вправду не в себе? Не может же её совершенно не глупый мальчик так теряться от элементарных вопросов. — Снял. — Наконец простодушно отвечает он и возвращается к игре в телефон. — Мне жарко. Алла тяжело вздыхает и лишь крепче сжимает губы. Вспоминает, что она справляется с ролью матери девочки-подростка. Роль матери мальчика-дошкольника не должна вызывать никаких затруднений. — Враг сдал свои позиции! — Весело констатирует Паша прямо над ухом, пугая жену и тут же обнимая со спины. — Давай, Аллюсь, иди, пока ей ещё что-нибудь там не понадобилось. — Угу. Спасибо. Алла пытается выпутаться из объятий Паши, но тот не отпускает её без наградного поцелуя, не желая слушать ни единого оправдания о том, как противно целоваться, не почистив зубы. «Мне моя жена любой приятна!» — гордо произносит он, касаясь её щеки. — А вот твою жену от себя скоро вывернет, если она прямо сейчас не умоется. — Алла хмурится, наконец выскальзывает из чужих рук и, не оборачиваясь, бросает, — заставь Ромку найти его носки! Он их уже где-то умудрился посеять. И не смейте брать чистые! В ванную комнату она ныряет, как в спасительную шлюпку, не упуская возможности наградить Соню строгим, осуждающим взглядом — таким обладают только учителя, способные без слов заставить класс притихнуть. На дочь, привычную к нему с самого детства, правда, это никакого воздействия не оказывает, и, столкнувшись с матерью в коридоре, она награждает её взглядом не менее осуждающим — таким обладают только тринадцатилетние подростки, чьи родители не хотят даже на секундочку поставить себя на их место. В шуме воды Алла прячется от суматошного шума квартиры. Сдавливает виски, глядя в зеркало, и ужасом обнаруживает несколько новых седых волосков. «Неудивительно, — горько хмыкает она, оттягивая прядь и представляя, как будет слёзно умолять свою мастерицу найти для неё окошко в ближайшие дни, а желательно сегодня, — удивительно, что до сих пор не вся голова седая». Под конец года Алле всегда себя нестерпимо жаль. Ей хочется выть от всего. От того, что у Сони очередные проблемы с какой-нибудь учительницей, которая не хочет ставить ей несчастную пятерку в четверти, потому что Соня прогуляла слишком много занятий. Или от того, что Ромка опять так невовремя заболел, а оставить его не с кем. Или от того, сколько у неё самой таких Сонь — вечно ошивающихся рядом и умоляющих проверить у них ту самую домашнюю работу за октябрь и подтянуть оценки. И как же Алле хочется не слушать ни одного из этих умоляющих, а сразу безвозвратно отсылать от себя, давая понять, кто тут на самом деле главный, но… У неё есть Соня, которая порой хуже, чем все эти ребята вместе взятые, и их родителям хотя бы не приходится унижаться, договариваясь со всеми вокруг, лишь бы их нерадивое чадо выслушали — они умеют самостоятельно решать свои проблемы. А о бумажной работе и говорить нечего — только из-за неё Алла уже несколько раз всерьез помышляла об увольнении. И, конечно же, бесконечная череда праздников. Ромкин день рождения (благо, он уже прошёл!), Новый год, годовщина свадьбы… Кто вообще придумал жениться в новогодние каникулы? Какие же они были глупые. Вместе с чисткой зубов Алла успевает проверять и репетиторский сайт, на котором её анкета гордо красуется с начала года, когда вдруг выяснилось, что вместе с мужем они зарабатывают не так много, чтобы выплачивать ипотеку, растить детей, да ещё и закрывать все гедонистические потребности Аллы, которых после тридцати стало втрое больше — на них хотя бы появилось время. На самом деле, она уже давно собиралась заморозить свою анкету, а потому заглядывала на сайт редко — имевшихся учеников вполне хватало, чтобы позволить себе пару раз в неделю в одиночестве посидеть в кафе, а также раз в месяц сходить в кино или театр — разумеется, тоже в одиночестве. Но, увидев свежее «+1» сообщение, написанное буквально час назад, Алла открывает чат без лишних размышлений. В общем-то, ничего страшного не случится, если у неё станет на одного ученика больше. Семья ничего не потеряет. «Здравствуйте, Алла! Заинтересовала ваша анкета. Нужно подтянуть девочку-пятиклассницу по русскому языку и литературе. Очень хотелось бы, что именно вы стали её репетитором», — высвечивается на экране. «Так уж очень?» — думает Алла, откладывая телефон и склоняясь над раковиной. Прохладная вода приятно обжигает кожу. Хочется, чтобы эти мгновения длились вечно, и прямо сейчас она даже почти готова понять Соню, если бы их не разделяли двадцать два года и абсолютная уверенность Аллы в том, что дочь слишком юна для того, чтобы уже устать от жизни. С передних прядей на телефон падают несколько капель, когда Алла мокрыми руками берет его, чтобы набрать сообщение: «Давайте обсудим это. Вам удобно будет встретиться сегодня в полдень?», и мысленно она складывает пальцы накрест, молясь о том, чтобы да — и тогда тот самый «кофейный день» можно не откладывать в долгий ящик. В конце концов, уже вторник. Едва Алла успевает вытереть руки, по ванной комнате звонко раздается звук уведомления. «Да. Отправьте адрес, куда подъехать. Я вас найду». Мысленно она рисует новый крестик на запястье — не забыть ответить, когда будет ехать на работу. Возможность поторчать в ванной ещё немного неумолимо ускользает сквозь пальцы. Сегодня Алла будет не накрашенной и с дурацким пучком на голове. Обязательно пожурит за это дочь по дороге, а пока было бы неплохо хотя бы натянуть брюки. Дальнейшие сборы проходят почти мирно. Ромке удается найти свои носки с динозаврами — каким-то чудом они успели оказаться под кроватью за ящиком с игрушками, Соня не бегает туда-сюда по дому в поисках какой-то безделицы, и даже Паша справляется с тем, чтобы надеть на Рому дутые штаны практически без истерик. — Алла, мы ушли! До вечера! Люблю! Кричит из коридора муж и, дождавшись ответного «люблю вдвое больше!», весело хлопает дверью, а Алла наконец-то делает первые глотки уже холодного кофе. Становится противно, и где-то внутри поднимается чувство тревожного ожидания — она прекрасно знает, что после кофе её всегда начинает бить дрожь. — Ма, я собралась. — Соня входит на кухню бесшумно и говорит тихо, и в ней уже совсем не узнается утренняя противная девчонка, которую не вытуришь из душа. Алла улыбается ей. Всё-таки, она и правда неплохо справляется с ролью матери девочки-подростка, если девочка-подросток ведет себя отвратительно лишь раз в час, а не всё время. — Мы уже выходим? — Да, иди одевайся. Я сейчас. И залпом выпивает всю чашку. Слава Богу, она не водит машину.

***

— Алла Вадимовна! Ну когда к вам можно будет подойти? — Несчастный восьмиклассник скулит над её столом уже половину большой перемены, которую должен, как и все нормальные дети, проводить в столовой, но почему-то этого не делает. Так Алла поступала только когда откладывала деньги со школьных обедов на сигареты, и не удивится сейчас, если окажется, что он — такой же. — Я ведь выучил стихотворение. — Уж точно не сегодня, Шереметьев. — Она даже не поднимает взгляда, заполняя графу «домашнее задание». — Кроме тебя дел по горло. — Алла кусает внутреннюю сторону щеки, дописывает последнее слово и впервые смотрит на нерадивого ученика, всучивая ему журнал. — Отнеси в учительскую. — Нам же нельзя туда. — Удивленно тянет он в ответ, но журнал забирает. — Тебе сегодня можно. Скажешь, если что, я разрешила. — Алла делает вид, что задумалась, хотя на самом деле давным-давно всё решила, и Шереметьеву даже не нужно было мучать её и себя своими дурацкими оправданиями всё это время. — Подойдёшь ко мне завтра после шестого урока. Послушаем, что ты там выучил. Сейчас иди. Я и без того опаздываю уже. — Спасибо, Алла Вадимовна! — Почти кричит Шереметьев, тут же отшатывается от её стола и почти вылетает из кабинета, но в последний момент останавливается в дверях и, оборачиваясь на женщину, вскидывает брови. — А вы что, уже уходите? Алла смеется. — А что, завидуешь? — Она подхватывает сумку, наспех скидывая туда всё нужное. Времени катастрофически ни на что не хватает. — Не переживай, ещё вернусь. Не успеешь соскучиться. И напомни Соньке, чтоб зашла сегодня к Тамаре Васильевне, иначе та ей не то, что пятерку, тройку в четверти не поставит. Ещё один минус Шереметьева, кроме того, что он полный разгильдяй — он очень нравится дочери Аллы с тех пор, как в прошлом году они вместе были волонтерами на школьном мероприятии. Дружили они давно, а вот восхищаться им, как юношей, Соня начала лишь тогда, почему — для Аллы до сих пор остается загадкой. Потому как в тот день только Божий Промысл спас декорации для спектакля от разрушительной силы Шереметьева, грохнувшегося с ними со сцены. Если Соня и дальше продолжит выбирать таких мужчин, это будет печальное зрелище. — Хорошо, Алла Вадимовна. Передам. До свидания! И, не постеснявшись хлопнуть дверью, убегает прочь. Наконец-то. Алла выходит из кабинета почти вслед за ним — одеваясь на ходу, заворачивается в шубу, как в кокон. Встретиться она решила в кофейне недалеко от школы — всего лишь выйди за ворота и за угол поверни, и ты уже на месте, и, тем не менее, к часу, который она сама же и назначила, Алла уже не успевает, а потому мысленно репетирует, какие слова ей придется говорить в своё оправдание. Уже у входа достает телефон и проверяет почту. Видит очередное «+1» и тут же открывает, чтобы прочесть. «Столик напротив какой-то ужасной абстракции. Ни за что бы его не выбрала, но он был единственный свободный». Алла почти оскорбленно хмыкает, пряча телефон в карман. Столик этот её любимый, и абстракция вовсе не ужасная — чем-то напоминает Тимоти Паркера. «О вкусах не спорят», — пожимает плечами она, прежде чем войти внутрь. На ответ уже решает не тратить время. Объяснится позже. Ещё несколько минут уходят на то, чтобы снять шубу и вместить её на вешалку и поправить прическу, будто бы хоть что-то может ей помочь. Запотевшие стекла на тонких очках, которые она почему-то не сняла в этот раз, не позволяют разглядеть хоть что-то, а потому она интуитивно находит нужный столик. — Здравствуйте, извините, опоздала. Я к вам — прямо из школы. — Алла улыбается, невидящим взглядом уставившись в женщину напротив. Тут же отыскивает в сумке салфетку и, сняв очки, принимается их вытирать, чтобы представиться — уже глядя глаза в глаза. — Сейчас там — полное безумие. — Даже не представляю. Алла не может не отметить, что голос у женщины низкий, бархатный. Уже неплохо — почему-то ей даже физически тяжело было говорить с женщинами, обладающими высокими голосами. — Ваше счастье. — Она смеется и протягивает руку. — Я Алла, ну, вы уже и без того знаете. Просто решила, что так правильно. Рука такая же приятная, как и голос. Чуть-чуть шершавая, но тёплая и сухая, с крепким рукопожатием — Алла вдруг думает, что после Нового года ей стоит возобновить свои походы в фитнес-зал, в котором она не появлялась со времен рождения Ромки. — Очень приятно. Я… Она наконец нагромождает очки на нос и поднимает взгляд. Вмиг её бросает в жар, и она чувствует, как ладони становятся влажными, а во рту, напротив, так сухо, что она едва ли может пошевелить языком. — Вера… — едва слышно шепчет она, удивляясь тому, как за секунды голос её потерял былую мощь. На женщину напротив её реакция производит, по всей видимости, впечатление приятное. Губы её расползаются в веселой улыбке, и взгляд, кажется, меняется— становится более наглым, изучающим. Он скользит по лицу Аллы так бесстыдно, что она чувствует, как ей становится неловко, и она на мгновение отворачивается к окну, сделав вид, что её заинтересовало какое-то движение за ним. Но это — лишь мгновение, потому как не смотреть на неё дольше — невозможно. Вера первая выпускает руку Аллы из своей. — Я уже думала, что ты меня не узнала. — Она смеется и, как ни в чем ни бывало, берет меню, тут же принявшись изучать его. — Но, даже если бы это было так, я бы не обиделась. Двадцать лет прошло, да, Луш? Почти целая вечность. — Алла скупо кивает, следя за каждым движением Веры. В голове всё так же пусто, как и в момент осознания. — Когда увидела твою анкету, подумала, как это будет забавно — встретиться вновь вот так, по такому поводу, так что… Просто не смогла пройти мимо. Забавно — не то слово. Но какое слово будет тем — Алла понятия не имеет. А потому роняет лишь тихое: — Не думала, что в принципе снова встречусь с тобой. Звучит, должно быть, ужасно обидно, но Веру её слова нисколько не смущают. — Да-а, я тоже. Надеялась, уеду отсюда навсегда, а оно вон как складывается. Ну, ничего. — Она откладывает меню в сторону, видимо, определившись с выбором, и, сложив руки перед собой, ловит взгляд Аллы. Глаза в глаза. — Зато мы здесь. Почему ты не ведешь социальные сети? Это было даже обидно — обнаружить, что обо всех, даже самых неинтересных людях, я могу узнать всё-всё, а о тебе — ничего. Но теперь, — её голос проникает под кожу и разливается по венам со странной дрожью, а глаза смотрят так открыто и ясно, что Алла чувствует себя кроликом в западне — и полностью поддается ей, — ты и сама можешь мне всё рассказать, если захочешь, конечно. Правда? — И контрольное, прежде чем пасть змеи закроется. — Признаюсь честно, иногда я скучала по тебе. Живот скручивает от невозможности происходящего. Будто бы один из бредовых снов, в котором мы иногда видим случайных людей из далекого прошлого, о которых уже и не думали, вдруг становится явью. Алла сдерживает порыв ущипнуть себя. Прошло двадцать лет, а Вера совсем не меняется — всё такая же напористая и прямолинейная. И всё так же, как и двадцать лет назад, Алла чувствует, как громко бьется сердце в груди. — Здравствуйте, вы готовы сделать заказ?