(Не)твой кумир

      Я прижимаюсь к холодной стене лифта и закрываю глаза. Голова кружится от выпитого шампанского на презентации. Его было слишком много. Сначала на входе всех встречали официанты с подносами — признаться, я была удивлена, что издательство раскошелилось на дорогой ресторан; потом в перерывах между интервью постоянных и новых авторов, рассказывающих о своих произведениях. Приятная пелена начала заволакивать сознание, пока девушка с короткой стрижкой, вещавшая о своей книге, рассказывала, что для единения с главной героиней отрезала длинные волосы. К вечеринке после презентации моя внутренняя богиня уже настойчиво требовала танцев на барной стойке и матерных песен Ленинграда.       Лифт останавливается на моём этаже, и сердце ускоряет свой ход. Я не хочу идти домой. Я больше не могу находиться рядом с Антоном, потому что это хождение по краю бездны — один обязательно сорвётся и потянет за собой другого. Хотя… я бы, наверное, добровольно за ним в бездну прыгнула.       На самом деле, ещё не поздно сбежать. Я достаю из кармана пальто мобильный, листаю список контактов и набираю номер Зайцевой. Вряд ли Шастун следит за мной в дверной глазок и станет свидетелем моего бегства.       — Тихо, это Ритка звонит, — звучит запыхавшийся голос Ольки. Она издаёт короткий смешок. — Ритусь…       — Ой, я не вовремя, — одновременно обиженно и смущённо произношу я.       — Нет-нет, — спешит меня заверить подруга. — Всё в порядке. Витёк в гости заскочил, вспоминаем былые годы.       Большое количество алкоголя в моей крови подтормаживает процесс обработки информации, поэтому я после долгой паузы уточняю:       — Ты же сейчас говоришь про того Витю, который твой бывший?       — Ага. Тот самый, который устанавливал тебе аську, чтобы ты могла общаться с Шастуном, о чём ты мне забывала всё время рассказывать, — отбивает подачу подруга.       — На тот момент я понятия не имела, что это Шастун, — шиплю я в ответ. — И ты это прекрасно знаешь. Как давно ты общаешься с Витей?       — Это допрос? — хихикает Олька.       — Просто… — я в замешательстве. Отхожу от двери своей квартиры и прижимаюсь спиной к стене. — Я думала, что после Миронова…       — Костя слишком правильный, и мы обе это прекрасно знаем, — голос Оли становится серьёзным, и я понимаю, что она вышла из комнаты. — С ним хорошо в конфетно-букетный период, потому что он настоящий принц из сказки на дорогом авто. Но потом принц пытается сделать принцессу и из тебя, а ты привыкла жить по другим принципам…       Я хмурю брови, вспоминая, как Миронов удивился, узнав, что у меня нет высшего образования.       — Он хороший, — продолжает Зайцева. — Но таких хороших мальчиков могут терпеть только хорошие девочки. И мы с тобой не из той оперы.       — Звучит довольно иронично, учитывая тот факт, что ты ушла к Косте от Вити.       — А ты тешилась его объятиями, переживая стресс после первой встречи с Антоном Шастуном, ага. Прости, — добавляет Оля, понимая, что я молчу. Я киваю в пустоту, зная, что подруга меня не увидит. — Ты чего звонишь так поздно?       — Поздно? — удивляюсь я. Я поднимаю руку и смотрю на часы. Полночь. — Блин, Оль, прости… Стоп. То есть, Витя уже ночует у тебя?       — А Шастун у тебя.       — Откуда ты знаешь? — охаю я.       — Потому что ты врать не умеешь. Антон пропал со всех радаров, импровизаторы отмалчиваются и не поднимают панику. Впрочем, будем честными, ты тоже особо её не разводила. Очевидно же, что ты в курсе, где находится Шаст. Ты бы не стала дожидаться моего совета, сама давно бы ему позвонила. Но тебе и не надо звонить, потому что он находится у тебя под носом.       — Ты забыла про мою презентацию и приперлась днём ко мне домой? — останавливаю я поток лжи, несущийся на меня.       — То есть, ты не веришь в мою дедукцию? — оскорбляется Оля.       — Ну как-то же мне удавалось скрыть от тебя, что я общаюсь с Антоном, — напоминаю я.       — Ладно, — сдаётся подруга. — Про презентацию я не забыла. Время перепутала. Приехала к тебе с пончиками. В подъезд юркнула за какой-то школьницей, даже звонить не пришлось. Ну, думаю, сейчас такой сюрприз расстроенной подруге сделаю. И вот это я офонарела, конечно, когда мне дверь открыл Антон.       Я качаю головой:       — Он открыл тебе дверь?       — Прикинь. Думал, что диван привезли.       — Дурацкий диван, — я выпрямляюсь и достаю из кармана ключи. — Обижаешься на меня?       — Из-за Антона? Да нет, — тихо отвечает Оля. — Я же знаю, как тебе сейчас и без этого тошно.       — Ты говорила с ним? — поворачиваю ключ в замочной скважине и толкаю дверь.       — Нет. Не успела, — признаётся Зайцева. — Привезли твой дурацкий диван.       — Его всё-таки привезли? — облегченно выдыхаю я.       В квартире не горит свет.       — Боялась зайти в квартиру и хотела приехать ко мне? — хмыкает Олька.       — Да, — с неохотой выдавливаю я из себя.       — Значит, вы ещё не говорили?       — Нет, — коротко отвечаю я.       Я наклоняюсь и тяну вниз молнию своего короткого сапожка на тонкой шпильке. Движения далеки от грациозных, но мне плевать на самом деле. Очевидно же, что Шастун спит или, по крайней мере, притворяется, что спит. Скидываю второй сапожок и облегченно выдыхаю, вставая на полную стопу.       — Плохо, — подытоживает Зайцева, про которую я успеваю на мгновение забыть. — Антон спит?       — Наверное.       — Кузнецова тебе больше не звонила?       — Кстати, нет, — удивленно протягиваю я, и это действительно кажется странным.       — Ты много выпила?       — Очень, — выдавливаю я горькое признание.       Зайцева вновь смеется:       — Прими душ и ложись спать. Не натвори глупостей.       — Как скажешь, мамуля, — нараспев отвечаю я подруге.       — И завтра набери мне, пожалуйста, — нравоучительным тоном просит Ольчик.       — Хорошо, — киваю я и недовольно дую на челку, упавшую на лицо.       — И, кстати, я тебя тоже люблю. Пока-пока, — чмокает она по ту сторону телефона и, хихикая, сбрасывает звонок.       Спустя полчаса я лежу в кровати, ощущая приятное тепло, обволакивающее моё тело. За весь день я практически не чувствовала усталости, настолько была погружена в собственные мысли, пытаясь найти решение несуществующих проблем. Тем временем диван был доставлен в мою квартиру, а Шастун без лишнего напоминания отправился на него спать.       — Антон!       Тишина. Я перекатываюсь на бок и смотрю на дверной проём.       — Антон!       Нет ответа.       — Твою мать, Шастун, — я вылезаю из-под одеяла и шлепаю босыми ногами в соседнюю комнату. — Антон, — цыкаю я, стоя на пороге.       — Ну чего тебе? — он смеётся в подушку.       Конечно, засранец, всё это время он прекрасно меня слышал. Шастун садится в кровати и замирает. Я прижимаюсь плечом к дверному косяку. Руки сложены на груди. На мне супер короткая, почти прозрачная пижама, подаренная Зайцевой.       — Заклинание произнёс? — с самым серьёзным видом интересуюсь я, хотя готова взорваться от смеха над той шутки, которую только что придумала.       — О чём ты?       Я вижу, как Шастун тщетно пытается сбросить наваждение. Его взгляд прикован к моему телу, удачно освещенному лунным светом.       — Ты же на новом месте спишь, — хохочу я. — Или боишься, что Арс приснится?       — Макарова, иди пожалуйста в свою комнату, — хриплым голос произносит Антон.       Я понимаю, что сейчас его лучше послушаться. И освистанная зрителями, не оценившими мой юморок, бреду назад в спальню.       Я натягиваю одеяло до подбородка и переворачиваюсь на бок. Переворачиваюсь с такой силой, словно хочу выбить из себя всю дурь. Как же это было глупо! Понятия не имею, с чего вдруг мне показалось, что я великолепно справлюсь с ролью коварной соблазнительницы. План полетел к чертям с того самого момента, когда я решила, что у коварной соблазнительницы должно быть тупорылое чувство юмора.       Через пару минут мне уже прохладно. А ещё говорят, что со стыда сгорают. Когда до меня доходит, наконец, что происходит, Антон уже держит меня на руках и выносит из спальни. Я слишком обескуражена, чтобы сопротивляться. Он мягко опускает меня на диван. И ничего не происходит.       Я медленно поворачиваюсь к Шастуну. Тот лежит на подушке и просто смотрит на меня. Выражение его лица абсолютно нечитаемо. Он может как любоваться мной, так и подобно хищнику выжидать ошибки своей жертвы.       Молчание затягивается. Без обычной неловкости я смотрю в его глаза, на родинку на носу, густую чёлку и крупную цепь, выпавшую из выреза футболки. Поправляю сползшую с плеча бретельку, не разрывая зрительный контакт.       — И зачем ты это сделал?       — А разве ты не этого добивалась?       Его рука тянется к моим волосам. Он аккуратно убирает прядь, которая скрывает о него мое лицо. Его губы растягиваются в полуулыбке, и он удобнее укладывается на подушке, по-прежнему глядя в мои глаза.       — Ну, в целом да, — приходится признать мне.       Эти кошки-мышки начинают приносить мне удовольствие. А, может, конечно, и добрая порция алкоголя в моей крови.       — Значит, сейчас правильно задать другой вопрос: зачем это сделала ты? — невозмутимо констатирует Антон. Я качаю головой и смеюсь. — Что? — не понимает импровизатор.       — Поверь, Шаст, правильные вопросы мы ещё не начали друг другу задавать.       Я переворачиваюсь на спину и смотрю на потолок. Антон не меняет положения.       — Оля приходила.       — Я знаю. Я ей звонила. Хотела попроситься к ней на ночевку.       — Интересно, — хохочет Шастун. — Значит, ты избегаешь меня?       — Разве то, что я сейчас лежу с тобой в одной постели похоже на избегательство? — возмущённо поворачиваюсь я на него.       — Неа, больше на домогательство смахивает, — веселится Антон.       — Почему ты согласился быть ведущим на их свадьбе?       — Ты хочешь услышать какой-то конкретный ответ?       Теперь Шастун переворачивается на спину и складывает руки на затылке. Его локоть закрывает мне обзор, и мне приходится сесть.       — Да. Хотелось бы услышать, что ты планировал вернуть меня.       Импровизатор грустно улыбается.       — Нет. Прости…       Это больно. Простое признание мертвой хваткой обнимает горло и выкачивает весь воздух из легких.       — Рит, признай, что два года назад ничего бы не вышло.       — Почему ты так думаешь? — тихо спрашиваю я.       — Потому что иногда нужно время.       — Время для чего? — мой голос становится ещё тише, потому что я боюсь, что Антон услышит, как он дрожит от слёз.       — Чтобы боль притупилась.       Антон тоже садится и разворачивается ко мне. Я непонимающе смотрю на него, чувствуя, как по щеке скатывается слеза. Рука Шастуна ложится на мою щиколотку, и он продолжает:       — Я ехал на эту свадьбу с чётким намерением тебя вернуть. Моё воображение рисовало самые разные сценарии, в которых мы начинали всё сначала. Я бросал ради тебя всё. Напивался до потери пульса. Признавался в любви вместо того, чтобы желать счастья молодожёнам. Крал с этой чёртовой свадьбы. Но потом я увидел тебя.       Я жадно глотаю воздух, ошарашенная признанием.       — Рит, ты стояла там в этом зале такая красивая и одновременно такая разбитая в доску и полоску. Ругающаяся матом. Ненавидящая чужие свадьбы. Разочарованная в любви. Как ёжик. Пряталась в колючках при первой же попытке сблизиться. Разве я мог предложить тебе счастье, стоя на пепелище наших чувств?       Я не смотрю на него. Смотрю куда-то поверх Антона, как он тогда в машине.       — Когда ты сказала, что хочешь быть друзьями, я понял, что придётся начинать всё сначала. Это, знаешь, как пройти сложную игру до финального уровня, проебать всё и понять, что играл без сохранений. Но я был готов ради тебя всё переиграть и выйти на платину.       Антон проводит рукой от колена до щиколотки и смотрит мне в глаза. Я провожу пальцем по нижней губе и хмыкаю.       — Это не игры, Шастун. Здесь всё серьёзно, — произношу я.       Импровизатор некоторое время непонимающе глядит на меня. Когда до него, наконец, доходит, он издаёт сдавленный смешок.       — Знаешь, на чём мы держимся в первую очередь? — задумчиво говорю я, касаясь плеча Антона. — На запретности наших чувств. Серотонин, дофамин, эндорфин и окситоцин — всё это только потому что мы передрузья-недолюбовники. Ты уйдёшь от Иры. Мы объявим себя парой. Начнётся хейт и…       — Я уже.       — Что ты уже? — раздражаюсь я из-за того, что он прервал мою пафосную речь.       — Мы с Ирой расстались.       — Как расстались? — охаю я, словно это моя личная трагедия. — Когда расстались?       — На прошлой неделе, — Шастун пожимает плечами, убирает руку и прижимается спиной к дивану. — Всё давно перестало быть отношениями и стало напоминать больше соседство. Если не брать в расчет отсутствие чувств с моей стороны, — хмыкает Антон и проводит рукой по волосам. — Я теперь на СТС, она строит карьеру на ТНТ. Наши отношения стали хорошим трамплином для её карьеры. Мне не жалко, она этого заслуживает. Да, может, поначалу наши отношения были для неё своего рода блатом, но её трудолюбие…       — В смысле вы, блять, расстались? — выругиваюсь я. Я хватаю ладонями лицо Антона и разворачиваю его к себе. Он ошарашенно смотрит на меня. — Нахера она мне тогда звонила и искала тебя?       Шастуну будто бы неловко. То ли от собственной лжи, то ли от чего-то другого. Я убираю руки и отстраняюсь, но сверлить его гневным взглядом продолжаю.       — Ей нужно было время, чтобы найти новую квартиру. Я предложил пока остаться у меня. Мы спали в разных комнатах.       Я тру виски. Осторожно перелезаю через Антона, насколько позволяет моя грация после шампанского, встаю на пол и отхожу к окну. Мозг превратился в желе ещё после первого признания Шастуна, и каждая новая информация воспринимается всё туже. Кажется, что я пытаюсь соединять два пазла мозаики, отверстия которых никак не совпадают.       — Она, наверное, переживала за меня…       — Почему ты сразу мне не сказал? — вспыхиваю я.       — Зачем? — Антон искренне удивлён.       — Шастун, ты, блять, решил издеваться надо мной? В смысле зачем? — раскидываю я руки в сторону. — Ты появляешься на пороге моей квартиры, прячешься здесь от всех. Мы спим в одной кровати. Хотя бы это даёт мне право знать правду. И всё это время ты… вы…       — Что? — усмехается Шастун. — Что меняет моё признание? Ты только что пафосно говорила мне, что у нас ничего не получится. Макарова, завязывай переобуваться в воздухе. Хочешь быть друзьями — давай устроим перемирие на мизинцах и будем слать друг другу смешные рилсы, лежа в пустых кроватях в разных уголках Москвы. Раз в месяц будем напиваться в сопли и писать друг другу в четыре часа утра «ты спишь?». Будем ходить по краю, а потом однажды сорвёмся и переспим, а на утро сделаем вид, что ничего не было.       — Шаст, — откашливаюсь я, пытаясь остановить сюжет любовного романа, льющегося изо рта Антона.       — Конечно, — Антон вскрикивает, и я вздрагиваю от звука его голоса. — У тебя же свои кумиры. Я не твой кумир, твой кумир Арсений Попов — король отношений на расстоянии. Только если ты возводишь в культ Арса, вспомни о Милке…       Я не успеваю за гневом Шастуна. Меня одновременно бесит, что в нашем разговоре всплывает зачем-то Арсений, но при этом веселит забавное «Милка» из уст Шастуна. Помню, как это однажды вывело из себя Скворцову, которая накинулась с кулаками на Антона, яростно крича, что «Милка — это шоколадка, а она Мила».       — Она плевать хотела на весь хейт, льющийся на неё, — Антон не замечает смешанных чувств на моём лице. — Из-за их разницы в возрасте её называли пигалицей, которая увела мужа и отца из семьи. Мягкова, Галич, Бузова — каждая считает своим долгом уколоть Попова, что ему перестали нравиться зрелые женщины, раз он встречается с юной блогершей…       — Всё сказал? — спокойно интересуюсь я, пока Шастун, закончив свою тираду, жадно глотает воздух.       — Ты думаешь, что это смешно? — Антон, наконец, замечает улыбку на моём лице. — Рит, серьезно? — его голос становится высоким.       Я качаю головой и подхожу к нему. Приподнимаю край ночной рубашки и сажусь к нему на колени. Пальцы Антона ложатся на мою талию, хоть он и выглядит растерянным. Я кладу ладонь на его щеку.       — Знаешь, о чём я подумал, когда Стас сказал нам, что нас закрывают на ТНТ? — рука Антона соскальзывает с талии, опускается ниже и останавливается на краю ночной рубашки. Теплые пальцы касаются кожи. — Под угрозой были все проекты, а я думал о том, что смогу вернуть тебя. Мне не было страшно, что больше не будет концертов, съемок, популярности — всего того, что отняло тебя у меня.       — Дело не в славе, — качаю я головой, — вряд ли нас разлучил хейт твоих поклонниц.       — А что тогда?       — Мне было мало тебя. Всегда. Даже, когда ты был рядом. Да, подсознательно я, может, и примеряла на себя снова образ разлучницы, — пожимаю я плечами и запускаю пальцы в волосы Антона. — Но… — я смеюсь. — Иногда я думала, а что, если это с самого начала могла бы быть я?       — Не понял.       — Ну, — я смущаюсь, — чуть-чуть смелости там, чуть-чуть наглости тут, и мы могли бы увидеться раньше. До твоей популярности.       — Ты жалеешь о потерянном времени? — улыбается Антон.       — О потраченном не на тех времени. Разве не было бы проще, если бы мы вот с самого начала и до сих пор? — склоняю я голову на бок.       Шастун вновь улыбается. Большие пальцы рук терзают край моей ночной рубашки.       — Рит, ты же и так с самого начала, — мягко напоминает импровизатор. — Ты и есть начало. Ты была моим до — до Нины, до Ирины…       — До Арсения, — подсказываю ему я.       Антон улыбается. Его руки скользят под ночную рубашку. Я сладко вытягиваюсь, но парень убирает ладони и возвращает ткань на место.       — Мы не должны никому ничего доказывать, — Шастун обхватывает ладонями мои щеки, заставляя смотреть на него. — Нам не нужно оправдываться за свои чувства. Но, если мне нужно будет отказаться…       — Не надо, — тихо прошу я, накрывая рукой ладонь Антона. — Я не хочу, чтобы ты отказывался от того, что делает тебя счастливым.       — Правда? — Шастун прикрывает глаза и касается кончиком носа моего носа. — Тогда не заставляй меня отказываться от тебя, — шепотом умоляет он, целуя уголок моего рта.       Мои чувства срываются с цепи. Я приподнимаюсь с колен Антона, обхватываю его за плечи и целую. Шастун запрокидывает голову, отвечая на поцелуй. Его пальцы опускаются на мои плечи и аккуратно перебирают бретельки. Губы мягкие, податливые, взаимные. Распалённая я мягко посасываю нижнюю губу парня, когда он издаёт протяжный стон.       Я опускаюсь на соседнюю подушку и настойчиво тяну Шастуна за собой. Я углубляю поцелуй, а пальцы ищут края футболки Антона. Я стягиваю её с импровизатора и опять Шастуна к себе. Большой палец его руки гладит мою щёку, и я чувствую его намерение отстраниться.       — Рит, — тихо, но настойчиво зовёт он меня по имени сквозь поцелуй.       Я возвращаюсь к реальности. Шастун смотрит на меня нежным взглядом. Я хмурюсь. Он осторожно касается губами моих губ, а затем оставляет такой же короткий поцелуй чуть ниже ключицы и опять смотрит на меня.       — Что, даже не воспользуешься моим состоянием? — я догадываюсь, почему он сейчас останавливается.       — Нет, — Антон натягивает мою ночную рубашку на бедро, но ткань всё равно оголяет его. Шастун оставляет поцелуй на моей коленке и добавляет: — Хотя очень сильно хочу этого.       — Я тебя ненавижу, Шастун! — закатываю я глаза, нащупываю его футболку и кидаю ему в лицо.       — Правда? — недоверчиво интересуется он, появляясь в вырезе футболки. Он одаривает меня лукавой улыбкой. — А мне вот кажется, что ты меня до сих пор любишь.       Я оставляю его заявление без комментариев и отворачиваюсь от него. Слышу, как он опускается на подушку и тихо усмехается. Я продолжаю недовольно дуть губы, когда он резким движением притягивает меня к себе и прижимается грудью к моей спине. Я довольно улыбаюсь, когда он целует меня в шею. Он накрывает нас одеялом и оставляет поцелуй на моём плече. Я прикрываю глаза, когда его ладонь ложится на мой живот. Переплетаю наши пальцы и практически сразу проваливаюсь в сон.       Чемпионат мира по любовному пинг-понгу объявляется закрытым. Участники сложили свои ракетки и пришли к мирному соглашению.