Семь ингредиентов любви

Когда на крыше позади него раздаются шаги, Питер не оборачивается. Паучье чутье молчит. И даже если человек решил бы столкнуть его вниз — в шутерах есть паутина, а за пару десятков этажей он точно успеет сориентироваться и превратить падение в прыжок. — Не думаешь, что некоторым членистоногим не стоит подавать детишкам плохой пример, болтая ногами на крыше небоскреба? — Дэдпуд плюхается рядом, тоже свешивает ноги и снимает розовый плюшевый рюкзак с единорожкой. А потом затихает на несколько секунд, поворачивает голову, наклоняясь вперед и пытаясь заглянуть в глаза. Внимательно смотрит, а потом совершенно серьезно, далеко вне в своей обычной манере, спрашивает: — Что-то случилось? Питер не отвечает. Но протяжным всхлипом втягивает в себя воздух и наклоняется, поднимая себя колени. — У всех бывают хуевые дни, Спайди. И это не повод позволять им размазывать себя острым соусом под прилавком ближайшей закусочной. Человек-паук на это лишь громче всхлипывает себе в костюм, не поднимая головы. — Ты сам напросился, ага, — Паркер не успевает сообразить, как Уэйд рывком дергает его на себя и тянет назад. Питер взвизгивает, взмахивает руками, ненароком со всей паучьей силы врезая Уинстону, но не успевает ничего сделать. Они падают назад. Высота небольшая, всего с полметра, но у Питера от неожиданности сердце выпрыгивает из груди. Ему не больно. Паркер приземляется хоть и на спину, но на что-то мягкое, слышит под собой хруст костей и спустя секунду — хриплый, булькающий смех Дэдпула. — Ты чего творишь? — ворчит Паук, но почти тут же добавляет, —Ты как? Сильно болит? — Если ты поцелуешь, будет болеть меньше, — отшучивается Дэдпул. Он едва слышно, если не брать в расчет чувствительность паучьего слуха, шипит, но крепко держит Питера, стоило тому попытаться сдвинуться. Паук не уверен, что Уэйд не умирает от боли прямо сейчас. Или что вес взрослого человека хорошо влияет на сломанные ребра или разорванное легкое, но не находит в себе силы настоять. Дэдпул словно громадная плюшевая игрушка — теплый, мягкий и охренительно обнимается. Питер скорее умрет, чем признается, но возможность оказаться в объятиях наемника к вечеру время от времени мотивирует его жить жизнь. Они лежат так некоторое время. Небо медленно из красно-оранжевого становится бордовым, а затем и фиолетовым. Темнеет стремительно, словно город клетка с попугаем, которого хозяин на ночь накрывает темно тряпкой. Появляются первые звезды. Снизу доносится гул машин, время от времени то с одной стороны, то с другой воют полицейские сирены. — Полегчало? — внезапно подает голос Уэйд. И Питер с удивлением понимает, что да. Темные мысли, что мучали его целый день испаряются бесследно, оставляя в голове приятную тишину. Питер всё чувствует, как булькает что-то в грудной клетке, слышит, с каким трудом дается наемнику каждое слово. Внутри разливается жаркое чувство благодарности. Питер скатывается в сторону и прижимается к Уэйду сбоку, продолжая чувствовать чужое сердцебиение сквозь тонкую ткань костюма. — Мне полегчало. Спасибо тебе огромное, — искренне благодарит Питер. Сердце Уилсона почему-то после этого сбивается с ритма и начинает колотиться с огромной скоростью, но прежде, чем Паук успевает осознать это и задать вопрос, болтливый наемник поднимается рывком и тянется к рюкзаку. Питер в непонятках наблюдает за действиями Уэйда. Тот обычно тактильный до безумия, сам прервет контакт только в одном случае — если ему обе руки отрезать. А тут сам отпустил. — Ты был такой грустный, что я забыл. А теперь вспомнил и вот, — Уилсон выуживает из рюкзачка, как только туда поместились, два свертка в целлофановых пакетах. Осматривает их критичным взглядом, а затем протягивает один из них Питеру. — Надеюсь ты не брезгуешь разделить со мной трапезу? Дэдпул вроде шутит, но Паук уже ни в чем не уверен. Они знают друг друга уже несколько месяцев, встречаются пару раз в неделю иногда даже берутся за совместные миссии. Уэйд уже снимал маску и даже пару раз костюм, совершенно вгоняя этим Питера в краску. В ответ на этот жест Питер приподнимал и свою. Уэйд часто шутит насчет еды. По поводу и без. Но ещё ни разу не предлагал разделить еду с Питером. Даже на более-менее длинных миссиях каждый из них ел отдельно. — Это было да или нет? Или мне все-таки стоило подарить тебе шоколад на день влюбленных? — наконец вырывает его из размышлений голос Дэдпула. Питер понимает, что завис и краснеет, спасибо, что под маской этого не видно. — Это было слишком неожиданно. Да. Конечно да, я так рад! В смысле я не то, что раз. Вернее я очень рад и … — Питер замолкает, чувствуя на губах палец Дэдпула. — Тогда соберись и ешь. Я брал эти чимичанги специально для тебя, будет некрасиво, если они окончательно остынут. — Стоп. Ты сделал ДеньВлюбленновские чимичанги, ты серьёзно? — уточняет Питер, похрюкивая от смеха. — Я же не знал, какой шоколад ты предпочитаешь. А чимичанги ты не мог не пробовать, — пожимает плечами Уэйд. — Вероятно, что ты оценишь .что смог стать у меня первым, — совершенно серьёзным тоном отвечает Питер и Уэйда прорывает истерическим хохотом. Они смеются, а затем принимаются за еду. Питер — чуть приподняв маску до уровня носа, Дэдпул — полностью сняв её. Уэйд хихикает, когда Паркер время от времени останавливается, чтобы подышать как собака, пытаясь остудить горящий язык. От остроты текут слезы и Питер, не успевая сообразить, поддается импульсу, стягивает с себя маску и обмахивает ею лицо. А наконец справившись с остротой открывает глаза и наталкивается на шокированный взгляд Уэйда. — Ну ой? — полувопросительно пожимает плечами Питер. — Паучок, или теперь к тебе точно можно обращаться Малыш Паучок, а ты не мог быть со мной нежнее в свой первый раз? Старику вроде меня противопаказаны такие переживания, я же и умереть могу! — Ты бессмертный, — возмущается Питер. — И ты тоже, судя по всему! — вскрикивает Уилсон. — Малыш-Паучок, ты же вкурсе, что в лучшем случае мы схватим рейтинг 18+, а то и вовсе бан за несовершеннолетних, совращаемых старыми дедами с инвалидностью? — Ты не старый раз, а мне уже есть восемнадцать, это два. Так что не вижу ни одной проблемы, — пожимает плечами Питер. — И вообще. Сколько раз ты уже признавался любви ко мне и моей заднице, хочешь заднюю дать? — Дать, пирожочек, я хочу только тебе. И там скорее взять, чем дать. Но меня отшили ровно столько раз, сколько я это предлагал, — вздыхает Уилсон. — Уэйд, прошу, не тупи, — закатывает глаза Питер. — В конце концов, у нас сегодня день святого Валентина. А кто лучше тебя походит на роль рыцаря? — Кто угодно? И вообще. Я буду тебя совращать! — отклоняется назад Уэйд. Питер маленький, охуенный, красивый, в его вкусе ещё и герой. Даже будучи последней сволочью, тащить такого ангела трахаться — один хуй, что дрочить в храме. А Уилсон не мальчишка. И не нежная ромашка, чтобы сдерживаться, пока Мистер-Задница-Мечты будет рядом этой задницей вертеть. — Я совершеннолетний, между прочим. И буду не против, — встряхивает головой Питер и поддается вперед, впиваясь в губы Уэйда. — Надеюсь это можно засчитать за признание в любви, — шутит Уилсон между поцелуями. А в глубине рюкзака-единорожки так и остается лежать одна маленькая валентинка в виде паучка.