Часть 1
15 февраля 2024 г. в 01:41
В дверь забарабанили; рука дрогнула, идеальный тончайший разрез распался зияющей полостью.
— Да блин, — простонала Шоко, уткнувшись в запястье, — ну за что мне все это…
За дверью не унимались.
Бросив ланцет с зажимом и с грохотом выдвинув стул, Шоко встала из-за стола.
— Давай поцелуемся! — выпалили нестройным хором друзья, едва она отперла дверь.
Шоко сощурилась на них снизу вверх. Годжо вообще-то никогда не пил, а Гето не стал бы.
Но Годжо в принципе всегда был как бухой и обдолбанный разом, а Гето по приколу и за компанию мог бы пойти на что угодно.
— Сдурели?
Улыбка Гето померкла.
— Мы так и знали, — не особо расстроился Годжо и протиснулся мимо него в комнату.
Толкаясь плечами, друзья без приглашения расселись на кровати, заняв все пространство: Гето вальяжно уложил ногу на ногу, Годжо привалился лопатками к стене, широко расставил колени.
Шоко осунулась от злости. Сегодня был тот единственный день недели, когда она могла спокойно поэкспериментировать, а этим двоим опять что-то втемяшилось в дурные головы. Всегда было проще сделать то, о чем они попросят, чем объяснять, почему не хочешь и не будешь этого делать, но сейчас Шоко разозлилась всерьез.
Заперев дверь, она накинула марлю на лоток с шевелящимися слепыми подопытными. Рванула за спинку стул и стукнула им перед кроватью, уселась, скрестила руки на груди.
Годжо и Гето переглянулись.
В саду за раздвинутыми створками террасы чирикали воробьи, моталась музыка ветра под козырьком крыши. Цикады визжали на солнцепеке как газонокосилки. Высоко в небе прогудел самолет.
Друзья продолжали многозначительно переглядываться, как глухонемые. Шоко почесала бровь латексным пальцем. Бессмысленно было вопрошать, за что ей все это. Наверное, в прошлой жизни она была маньячкой-убийцей. Очень жестокой.
Или станет в этой.
— Я — настоящий друг и лучшая девчонка в Токийском магическом колледже, — начала она сама. Первый кандидат в жертвы убийства ободрился, закивал. Гето тепло улыбнулся. — Я практически врач, меня можно не стесняться, я могила, никто ни о чем не узнает, бла-бла. Ну? Что вы опять натворили?
— Ничего, — невпопад обиделся Годжо. Порой он вел себя как избалованный ребенок. Капризный и вредный. В начальной школе таким устраивают темную. Вот и сейчас руки чесались — в прямом смысле.
Шоко содрала щелкнувшую перчатку, вторую. Бросила за спину на стол.
— Кто там у тебя? — Гето с любопытством вытянул шею.
— Годжо лучше не знать.
— А тебе вообще можно этим здесь заниматься? — предъявил Годжо зловредным тоном шантажиста.
— У меня есть разрешение от завлаба. Лаборатория по воскресеньям закрыта. Еще вопросы?
Из кармана рабочего халата Шоко достала сигареты, Гето щелкнул зажигалкой, галантно поднес огонек.
— У нас презент, — спохватился Годжо и принялся выгребать из накладных карманов новомодных брюк-карго сигареты ее любимой марки.
Шоко успела сделать три затяжки, а Годжо все выкладывал презент на тумбочку. Двенадцать пачек, тринадцать…
— Вы табачный автомат разломали?
— Это всё тебе, — ушел Годжо от ответа, шлепнул две последние пачки. — Кури на здоровье.
Полтора блока. Дело серьезное.
— Говорите, в чем проблема, и поживее. У меня новорожденные стынут.
Впечатлительный Годжо заметно побледнел.
Шоко с довольной усмешкой сунула окурок в пустую пачку.
— Слышь, хорош лыбиться, — сказал Годжо. — У нас реальная проблема, чтоб ты знала.
— Да откуда мне знать, если вы молчите как два баклана?
— Мы хотим заняться… сексом, — сказал Годжо и нежно зарделся сквозь бледность, как свадебный торт.
— Друг с другом, а не с тобой, — подключил Гето свой странный юмор.
— Сочувствую, — поддержала его Шоко. — Анальным?
— А каким еще? — удивился Годжо.
— Ну так в путь. Я тут при чем?
Подождав немного, Годжо пихнул Гето кулаком в спину.
— Видишь ли, Шоко, — Гето улыбнулся, облокачиваясь на колено, повел раскрытой ладонью: — Нам необходимо выяснить, кто… гм. Будет в ведущей роли.
— В смысле — сверху? — настал черед Шоко удивляться. — Разве не ты?
— Вот почему сразу он?! — воскликнул Годжо злым голосом.
— Так вы универсалы?
— Да, — сказал Годжо. — Еще какие.
— Универсалы, — подтвердил Гето с тонкой усмешкой.
— Поздравляю, — сказала Шоко. — Проблема-то в чем? Меняйтесь.
— Мы будем меняться, — грозно пообещал Годжо. — Но в первый-то раз кто кого будет… Ты поняла.
— Вы и будете. Друг друга, — сказала Шоко ласково, как маленькому. — Разве нет?
— Кто-то будет сверху первее. Это дело принципа. Женщины таких вещей не понимают, но ты-то должна нас понять.
— Я прекрасно поняла. Вы хотите, чтобы я за вас выбрала, кто из вас будет первым первее.
Это даже звучало ужасно.
— С какого это ты будешь выбирать? — завелся Годжо.
— Вообще-то будет, — сказал Гето.
— А, — опомнился Годжо и заржал. — Да, точно.
— Ладно, — сказала Шоко, снова закуривая. — Допустим. Почему именно я?
— Ты куришь, — ткнул Годжо пальцем, словно уличил в преступлении.
— Курю.
— И пьешь.
— Выпиваю, — согласилась Шоко, гадая, к чему этот идиот клонит. — И что?
— А то, что ты — развратная женщина.
Шоко поперхнулась дымом.
— Опытная, — вздохнул Гето. — Сатору хочет сказать, что ты опытная, Шоко.
— Ну опытная, какая разница, — отмахнулся Годжо.
— Почему я опытная? — спросила она спокойно.
— Потому что все развр… опытные женщины курят и пьют.
— Кто тебе это сказал?
— Это все знают. Сама в журналах можешь почитать.
— В каких? «Мужское здоровье»?
— Нет, — удивился Годжо. — А такой есть?
— Он начитался манги, — вмешался Гето. — В основном в жанре сёнен-ай.
Шоко хихикнула.
— Это же для девочек чтиво… Ладно. Значит, если я курю и пью, то и…
— Необязательно, — прервал ее Гето. — Но ты сможешь нам помочь.
— А рост у вас какой? — заинтересовалась Шоко, припоминая яойные штампы.
— Одинаковый, — мрачно сказал Годжо. — Метр восемьдесят пять. Но я еще расту. Буду метр девяносто или даже больше, ты сама мне так обещала.
— Мы оба еще растем, Сатору, — улыбнулся Гето.
— Ты весь первый курс был ниже меня.
— Но догнал.
— Сейчас-то догнал, — сказал Годжо с досадой.
— Надо было на первом курсе начинать, — позлорадствовала Шоко, изо всех сил стараясь улыбаться не так радостно.
— Надо было. Теперь еще и в общаге мы больше не одни, сплошная непруха… А, да что там говорить, — Годжо махнул рукой.
— Ладно. Что насчет вашей мышечной массы?
— А вот тут Сатору меня догнал.
— И перегоню, — заверил Годжо. — Я из качалки не вылезаю. Меня уже Яга хвалит. Жим у нас одинаковый, сила удара тоже.
— А у кого из вас больше половой член? — спросила Шоко, наслаждаясь ситуацией. — Эрегированный.
— Они одинаковые, — помрачнел Годжо еще больше.
— Сколько? — затаила дыхание Шоко.
— Девятнадцать с половиной, — сказал Гето.
— Девятнадцать сантиметров и шесть миллиметров, — уточнил Годжо. — И по толщине тоже один в один. Примерно в твою руку. Как близнецы, сука…
Шоко машинально посмотрела на свою руку и задумчиво затолкала окурок в пачку. Пятнадцать — еще куда ни шло, но почти двадцать? Для азиатов нестандарт.
Протянув ладонь, она развела пальцы — большой и указательный:
— Ну-ка, сделайте так.
Друзья переглянулись и выставили пальцы пистолетами, как напарники в боевике. Шоко загляделась. Рядом с их граблями собственная пятерня казалась кукольной.
— Хм… девятнадцать и будет, — прикинула Шоко на глазок расстояние. — У вас конечности баскетболистов. Видимо, рост имеет значение.
— Это тест на соответствие возрастным нормам? — спросил Гето с умным видом.
— Да прикол такой есть, хотела проверить — работает или нет.
Гето засмеялся.
— Может, нам сразу штаны снять, приколистка? — обозлился Годжо. — Я, кстати, лучше Сугуру в баскет играю. Я могу трехочковый через всю площадку заколотить!
— Это еще ни о чем не говорит, — хмурясь, Шоко покусывала губы. — А разыграйте в камень-ножницы-бумагу, — снова осенило ее.
Годжо шлепнул по коленям:
— Это будет нечестно, да как же ты не понимаешь!
— Сатору всегда ножницы показывает, — пояснил Гето.
— Рефлекторно, — отбился Годжо. — Я Территорию сейчас качаю.
— Не раскрывается? — посочувствовала Шоко.
— Нет.
— И не раскроется, — сказал Гето без малейшей жалости. — Рановато пока.
— Тебе-то откуда знать, ты только жрать Проклятия и умеешь.
— Только не в моей комнате, — вынесла Шоко предупреждение.
Друзья с неохотой расцепили взгляды дуэлянтов.
— Так вот, как ты понимаешь, сами мы свою проблему не разрешим, — заговорил Гето с той чарующей интонацией, которой так бесил Ягу. — Поэтому у нас к тебе столь необычная просьба. Существует мнение, что активы лучше целуются…
— Разве? — удивилась Шоко.
— Да. Я читал такой… В общем, поверь на слово.
— Я хорошо целуюсь, — заявил Годжо неуверенно.
— Ну конечно хорошо, — успокоил его Гето отеческим тоном.
— Вот и уступи ему, — сказала Шоко, придержав уточнение «как взрослый».
— Не в моих правилах, — изрек Гето с достоинством. Сразу стало ясно: гад тоже развлекается и не уступит.
— Ты с нами поцелуешься, — вернулся к началу Годжо. — По очереди. И скажешь, кто целовался лучше.
— Спасибо, что не одновременно, — засмеялась было Шоко, но Годжо задумался и просиял поверх черных очков лучистыми глазами. — Так, — сказала Шоко. — Нафиг. Валите отсюда, мой перерыв окончен.
— Не рушь наши надежды, — попросил Гето задушевным голосом, не вязавшимся с его глазами наемника. Которому хорошо платят.
— Попросите Мей Мей вам помочь, пусть обрадуется.
— Мей-сан не обрадовалась, — ответил Годжо. — Она сказала, что уже не заинтересована в нашем растлении. О чем она вообще? Нам шестнадцать лет, а не восемь!
— Вот именно, — сказала Шоко, не вдаваясь в подробности. — А Утахиме?
— Эта сразу разоралась, что лучше Дерьмодемона поцелует. Что это за Проклятие такое?
— Фекалоид, — сказал Гето. — В следующем семестре будем проходить. Такой… В общем, непоглощаемый.
— Мы даже к первакам ходили, — признался Годжо. — Хайбара чуть в штаны не наложил от счастья. Или от ужаса.
— Тоже гей? — не удивилась Шоко.
— Почему тоже? — нелогично затупил Годжо. — Короче, этот салабон на Сугуру запал, а меня испугался.
— Ты всех нормальных людей пугаешь. Когда он запасть-то успел?
— Да он с первого взгляда втюрился, смотреть противно, — Годжо скривился. — А его однокурсник… этот, как его…
— Нанами, — подсказал Гето.
— Он нас обоих послал в жопу. Это как вообще понимать? Мы же его семпаи!
— Похоже, неплохой парень этот Нанами, — одобрила Шоко. — Хоть кто-то. Всё, свободны. Меня крысята ждут.
— Шоко, ты наша последняя надежда, — патетически включил Гето трагика драмтеатра.
— Так вы оставили меня на крайняк?
— Как можно! — картинно ужаснулся Гето. Иногда он здорово переигрывал.
— Просто ты нас отбросами обзываешь, — сказал Годжо. — И еще ты настоящий друг.
— Вы отбросы и есть.
— Ну вот, — Годжо обрадовался. — Значит, оценишь нормально. Как опытная.
— Непредвзято, — уточнил Гето. — Как профессиональный разносторонний специалист, тяготеющий к смелым экспериментам.
— Ну не развалишься же ты? — сказал Годжо сердито. — Тут делов на пару минут! Только сперва зубы почисть, — он сморщил переносицу.
Гето отвесил ему подзатыльник и немедленно получил в ответ затрещину.
Шоко следила за потасовкой на кровати, забив на собственный запрет «не драться в моей комнате».
К экспериментам она и впрямь тяготела, а нормальных парней в колледже не хватало катастрофически. Да и не в колледже тоже. Или слабаки, или уроды, или идиоты. Эти двое — тоже идиоты, конечно, и страшные выпендрежники, зато с ними не соскучишься.
По поводу собственной внешности Шоко никогда не испытывала ни иллюзий, ни комплексов: она была маленькой, худенькой и очень милой. Что частенько вводило в заблуждение потенциальных тупоголовых ухажеров. А Годжо и Гето сразу признали в ней «настоящего друга», «лучшую девчонку» и «крутого спеца по крутейшей технике», чем заслужили ее уважение. Впрочем, об этом им знать было незачем.
Вспоминая формулу тестостерона, чтобы привести мысли в порядок, и все еще раздумывая, Шоко достала из кармана пачку жвачки, которой освежала дыхание перед лекциями. Сунула пластинку в рот. Пожевала, выдула отличный пузырь, неторопливо его лопнула.
Друзья застыли, повернув головы. Расцепились, сели нормально.
Годжо снял перекошенные очки, сложил дужка к дужке, всунул в нагрудный карман пижонской рубахи. Одернул полы, стал поправлять закатанные рукава. Гето был одет в такую же, наверняка презентованную лучшим другом. Сам он одевался как гопник. Одни его кожаные тапки-копыта чего стоили. Но сегодня он пришел в цивильных туфлях — сорок шестого размера, если верить его медкарте.
— Сначала Гето, — выбрала Шоко наобум, вспомнив, что у Годжо сорок седьмой с половиной размер ноги, а значит, ему и полагалось первому стать первым.
— Со мной можно было и без жвачки, — улыбнулся Гето.
Годжо перевел ярко заголубевшие глаза на друга и стал похож на несправедливо наказанного ребенка, которого оставили без сладкого. Шоко мысленно скрестила пальцы против его читерной врожденки. Зоркий Годжо не уловил подвоха, но что-то почуял и не встал с кровати, а отодвинулся, уступая место.
Шоко села между ними. Выплюнула жвачку в ладонь, передала за плечо:
— Выбрось.
— Сама не могла выбросить, — заворчал Годжо, но Шоко его не слушала.
Гето смотрел в глаза, потом веско сместил взгляд ниже, и ее губы раскрылись сами собой. Это был тот особенный взгляд, которым Гето вычислял уровень Проклятия перед поглощением. Шоко перевела дух, передернувшись от мурашек.
— Вы будете целоваться или нет?
— Мешаешь, — жестко предупредил Гето, не сводя глаз с ее губ.
— Пусть мешает, — бросила Шоко и сама потянулась к его губам.
Это и правда было похоже на поглощение. В первые секунды Шоко честно пыталась оценивать: упругость его языка, резво проскользнувшего в рот, и то, как плотно Гето взял ее за горло, будто собрался задушить. Но потом спина прогнулась под его ладонью, Шоко вжалась грудью в его твердую грудь, запуталась пальцами в его распущенных волосах, и стало не до оценок. Гето целовался как взрослый мужчина, но отчетливо сдерживался. Эта сдержанная сила вызывала ответную нежность и желание сделать так, чтобы он перестал с ней миндальничать и по-настоящему слетел с катушек.
— Да хорош уже, — возмутился Годжо, когда у Шоко начало получаться. Гето не сразу отпустил ее, открыл глаза. Они оба выдохнули и неровно, глядя друг на друга, рассмеялись.
— Ну как? — спросил Годжо.
— Сто баллов из ста, — удовлетворенно объявила Шоко. Гето заулыбался. Далось ему это с заметным трудом. Заметить было несложно — благодаря его свободным штанам, вставшим палаткой. — Гето — би, — вынесла Шоко диагноз.
— Че? — не понял Годжо.
— Я бисексуал, Сатору, — по-прежнему глядя на нее, признался Гето хрипловатым баритоном. Шоко поежилась. В этом голосе хотелось выкупаться нагишом, как в горячем онсене.
— А я? — обиделся Годжо.
Шоко развернулась к нему лицом, Годжо дернулся под ее взглядом назад, чуть не повалившись на подушку. Пришлось придвинуться и взять его за шею, обхватить затылок ладонью покрепче.
— Ой-ей, — успел весело испугаться Годжо.
То, что с Шоко не стал делать Гето, она проделывала теперь с Годжо: не жалела ни своей энергии, бившей ключом, ни его влажных губ, сдавшихся под ее натиском. Его дыхание было сладким, а леденцово-розовые губы — почему-то солеными, и этот убойный коктейль мгновенно ударил в голову. Всё заполонило их смешанное дыхание, шорох одежды, скрип кровати, а потом в пьянящую какофонию вклинился низкий проникновенный стон. Шоко с запоздалым удивлением осознала, что стонет Годжо, и что ее это заводит. Удвоила натиск и сквозь участившиеся стоны разобрала всхлип.
Она отстранилась. Годжо похлопал ресницами, растерянно облизнулся.
— Ну как? — спросил он с надеждой. — Я тоже би?
Шоко посмотрела вниз. Убеждаясь в своих подозрениях, цепко проверила на ощупь. Годжо обмер как добыча, пойманная в капкан. Гето хмыкнул.
Судя по всему, Годжо был стопроцентным гетеро, как она и подозревала с самого начала. Шоко даже знала, какие супермодели ему сейчас нравятся: высокие, рыжеволосые, с очень белой кожей. Заставку на телефоне он менял каждые три-четыре месяца. Если бы Гето был девочкой, Годжо еще на первом курсе дергал бы свою любовь за челку и вместо драк назначал свидания. А после четвертого они бы поженились и завели детей. Просто Гето — его судьба, и от ориентации это никак не зависело. Сами они называли свои отношения «дружбой». Годжо Сатору хотел дружить с Гето Сугуру, потому что тот был Гето Сугуру, а не потому что они оба были гомо или би.
— Еще какой, — вынесла вердикт Шоко, плотно перебрала пальцами.
— Отпусти его, — пожалел друга Гето.
— Не отпускай, — задыхаясь, сказал Годжо.
Шоко и не собиралась, трогая его с возрастающим интересом. Годжо жмурился и мелодично мычал. Отзывался, как музыкальный инструмент сопранового регистра. Например, гобой.
— Я вам не мешаю? — поинтересовался Гето вежливо.
— Мешаешь, — промычал Годжо.
— А целовался-то лучше кто? — не отставал Гето, напряженный ситуацией.
— Я, — без раздумий ответила Шоко.
Друзья переглянулись. Уставились на нее.
Что ж вы тупые такие, подумала Шоко, раздосадованно сжимая кулак.
— Можно чуть-чуть полегче? — попросил Годжо сдавленно.
Шоко мысленно досчитала до пяти.
— Во время секса с проникновением необходимо пользоваться средствами защиты от патогенов, передающихся половым путем, — отчеканила она безапелляционным тоном профессионала.
— Мы в курсе, док, — ответил Гето за обоих. — Всегда держу при себе парочку презервативов.
Годжо выдохнул что-то неразборчивое вроде «тоже держу».
— Не шевелитесь, больной, — Шоко щелкнула пряжкой его ремня и занялась ширинкой на брюках. — Гето, давай сюда презик.
— Однако, — сказал Гето. С непроницаемым лицом достал презерватив из кармана штанов. Перебрался к стенке по ту сторону подушки.
Годжо лежал как пациент под присмотром хирурга и ассистента. Заметавшись между ними взглядом, принялся расстегивать снизу полы рубахи прыгающими пальцами.
Штаны Гето продолжали выдавать его интерес к ситуации. Шоко бросила искоса взгляд и положила ногу на ногу, упираясь пальцами ступни в прохладный пол, сдвинула горячие бедра, голые под медицинским халатом — не считая белья. Работать в жару без одежды было удобнее. Ее собственный интерес ничто не выдавало, слава богам, хотя уже становилось невмоготу.
— Надевать умеете, пациент? — строго спросила она у Годжо, когда брюки с рубахой были расстегнуты.
— Не, — выдохнул Годжо. Он опирался на локти, распластанный в неестественной позе, словно придавленный опасной ядовитой змеей.
— Сейчас продемонстрирую наглядно, — сказала Шоко. Оттянула резинку его синих трусов в красный горошек, высвобождая все девятнадцать сантиметров наглядного пособия, и вскрыла пакетик зубами.
— Опытная-я, — шепотом поддел Гето. Шоко сплюнула полоску фольги в сторону. С немалым трудом оторвала взгляд от здоровенной живой штуковины, которая менялась и дышала жаром в ее руке. Чуть не сказав Гето «подержи это», Шоко разжала вспотевшие пальцы, шлепнув член на дрогнувший мускулами живот. Извлекла из пакетика скользкое латексное кольцо.
— Верхушку зажимаем, чтобы не оставить там воздух. Раскатываем аккуратно, не спеша.
Гето пристально следил за тем, как она не спешит. Будто ни разу не пользовался средствами защиты, которые всегда держал при себе. Возможно, и не пользовался, потому что ни разу не занимался сексом с проникновением — хоть каким. Правда, сейчас в это ни капельки не верилось.
А вот пациент не занимался точно. Годжо смотрел загнанно, дышал как собака на жаре, скреб пальцами по одеялу, но послушно не шевелился, как будто боялся, что тогда на этом сразу все закончится.
— Готово, — сказала Шоко, когда презерватив размера XXL сел как влитой. — Все понятно?
— Да, — кротко сказал Годжо. Под его пронзительным ясноглазым взглядом Шоко ощутила себя голой — не под халатом, а вообще. — Пожалуйста, полечите меня еще, док. Я очень болен, вы же видите. Я почти умираю.
Шоко заподозрила, что ее обвели вокруг пальца. Но надолго Годжо не хватило: стоило проверить, надежно ли сидит кольцо, как пациент задышал всем телом, запрокинул голову. Шоко нарочно сжимала кулак, вбирала глазами напряженные мускулы живота, натянутые жилы на шее, заблестевшие на груди бисеринки пота.
Краем глаза заметила шевеление в свободных штанах. Гето просунул руку в расстегнутую ширинку и бесстыже там орудовал. Опытный дрочила. Шоко нервно усмехнулась. Поймала взгляд Годжо, утративший малейшие признаки осмысленности. Одна сплошная мольба, немое страдание.
Она подумала, что если потребует не смотреть, оба послушно закроют глаза, но это будет по-детски смешно. Подумала, что если прикажет им выметаться отсюда сейчас же, оба уйдут, но это будет глупо. Кого она этим накажет? Только себя.
— К черту, — шепотом выругалась Шоко и заерзала, оголяясь под халатом. Скомкала влажный хлопок, затолкала в карман.
Одна за другой стукнули об пол туфли Годжо; бросив дрочить, Гето сдернул с него брюки с трусами, оставив в одних носках.
— Я быстро кончу, — успокоил ее Годжо, стаскивая рубаху.
— Только попробуй, — с облегчением пригрозила Шоко, перекинула ногу. Нависла над ним, расставив колени, насколько позволяли полы халата. Для удобства взялась за спинку изголовья.
Все равно было неудобно: волосы лезли в лицо, в глазах темнело. Не сразу Шоко сообразила, что Гето задергивает шторы. Вряд ли кто-то стал бы заглядывать в ее комнату, но без яркого солнечного света стало проще.
— Не двигайтесь, пациент, — напомнила она. Странным севшим голосом, который сама не узнала. — Лежи тихо и совсем ничего не делай, хорошо? — наклонившись, попросила шепотом.
— Хорошо, — прошептал Годжо и зажмурился, когда она взяла член в руку.
Она держала его почти вертикально — и медленно, напрягая мышцы раздвинутых бедер, опускалась на него — до первого, еле уловимого щекотно-влажного соприкосновения, на которое Годжо отозвался всхлипом.
— Тихо, — повторила Шоко, сама не зная точно, кому.
И стало тихо. Она закрыла глаза, сосредоточенная на том, что должно было произойти с ней впервые. От пробных прикосновений — к давлению: приятно ноющему, знакомому по собственным привычным ласкам. Шоко двигалась сама и направляла член так, чтобы головка елозила между скользко набухшими складками, давила только туда, где было еще приятнее. Проще говоря, сейчас Шоко мастурбировала, как со своей собственной игрушкой. Только с очень большой и настоящей.
Годжо ее игры вряд ли устраивали. Но лежал он, как подготовленный анестезиологом пациент на операционном столе. Не пытался поддать снизу, чтобы засадить в нее член сходу, или как там они обычно проделывают это друг с другом. Точнее, только собираются. Дурачье, помоги им господи боже…
Шоко столкнулась глазами с Гето, и лицо обдало жаром. «Луч-ша-я», — одними губами проговорил Гето, приваленный к стенке. Его волосы в беспорядке рассыпались по плечам, расстегнутая рубаха обнажала выпиравшие мускулы. Штаны он не снял, но приспустил и без смущения гонял член в кулаке, выставлялся напоказ. Шоко отвернулась, понимая, что краснеет сильнее. Никогда прежде на нее не дрочили вот так — в самом что ни на есть прямом смысле. И это оказалось совсем не противно. Скорее, наоборот. Где-то на противоположном полюсе.
Она продолжала ласкаться о член, теперь позволяя головке проскальзывать внутрь — по чуть-чуть, буквально по миллиметру. Ноги ее почти не держали, когда головка по ощущениям вошла наполовину. От Проклятой энергии в комнате давно было нечем дышать, что оказалось весьма кстати: забирай сколько нужно, умножай и перенаправляй туда, где все натянуто и грозит вот-вот надорваться. Но ничего не рвалось, а растягивалось правильно, как надо.
Годжо метался головой по подушке, выкручивал углы в кулаках. Как ему удавалось не нарушать приказ, было загадкой. Все-таки не зря он сильнейший заклинатель из всех ныне живущих.
Шоко расслабила ноющие мышцы. Откинула назад плечи — и поняла, что Гето переминается на коленях за ее спиной, дышит совсем близко, тяжело. Отпустив изголовье, она закинула руку, ладонью обхватила его затылок, повернула голову, подставляясь под его губы.
Гето влажно придавил рот и целовал ее, как мечталось. На секунду прижал ладонью пульс на горле. Обеими руками взялся за талию: ладони соединились поверх халата, сдавили ее как горячий пояс. Потянули вниз — мягко, настойчиво.
Член вошел глубже — и двигался дальше, неостановимо распирал ее изнутри, все изменяя безвозвратно, навсегда. Шоко задышала чаще, убрала из-под себя руку, сцепилась пальцами с пальцами Годжо. Он напряг запястье, помогая ей — или помогая Гето держать ее и управлять ее телом, осторожно и бережно.
Ситуация перевернулась: теперь игрушкой стала Шоко. Куклой-перчаткой, — мельком подумалось с нервным смешком. Больно не было нисколько, только незнакомые ощущения — переполненность распирающей тяжестью, чужеродное давление — выбивали из нее непроизвольные резкие выдохи на каждом скользком рывке вниз — и долгие, слабеющие вдохи на быстром опустошающем взлете. Целоваться это ничуть не мешало. Гето ли управлял ими обоими — или Годжо реально был сильным, но темп оставался неторопливым, волнующе ритмичным. Головокружительно плавные движения туда и обратно: словно морская качка. Остроты добавляли мучительные стоны и всхлипы, полившиеся из Годжо потоком, перекрывшим всё: и влажное гладкое скольжение, и расклеивающиеся звуки поцелуев, и тяжелое дыхание Гето.
Шоко оторвалась от его горячего рта, отпустила его затылок. Отерла запястьем со лба волосы, прогнулась в пояснице. Гето убрал руки. Оставался за спиной, но больше не держал ее. Теперь Шоко удерживала себя пальцами, переплетенными с пальцами Годжо. Ладонь легла на его живот, твердый как камень, но теплый, живой.
И двигалась Шоко теперь сама: не вверх-вниз, а вперед и назад, плотно прижимаясь раскрытыми бедрами под сбившимися полами халата, теснее к Годжо и обратно, плавно и мягко, уверенно набирала свой собственный темп. С каждым протяжным волнообразным толчком она присваивала эту твердую наполненность: тянула на себя и толкала вперед — с такой силой, словно не в нее сейчас проникали, имея изнутри, а наоборот.
Разумеется, этой насильственной пытки Годжо не вынес: сел рывком, сгреб ее одной рукой, судорожно горбясь, всхлипнул в ухо. Шоко продернуло чужой пульсирующей дрожью — так глубоко и сильно, что показалось, будто прошило насквозь.
В отличие от Годжо, выпустившего ее руку и повалившегося обратно на спину, Шоко оставалась взведенной, деловито собранной. Сама освободилась — поживее, пока ее первый в жизни партнер еще пребывал в полубессознательном состоянии. Стянуть с него презерватив, скрутить узлом и зашвырнуть куда-нибудь подальше… Но прежде, чем выбросить, она убедилась, что ничем, кроме смазки, его не запачкала.
— Шоко, — окликнул Гето. Она развернулась, путаясь в полах халата, дернула, нечаянно оборвала одну из пуговиц. Очутилась в его объятиях, все еще распаленная, мокрая, дрожащая от глупой обиды.
Гето молча показал два пальца с зажатым квадратиком фольги. Сквозь слезы Шоко не сразу разобрала, что это не вскрытый пакетик от использованного презерватива, а второй, целый.
— Давай быстро, — скомандовала она — не боясь передумать, а торопясь успеть.
Не тут-то было: пациент уже пришел в себя, занял освободившееся место у стенки, развалился на боку, подперев голову. Шоко задержала взгляд на его мягком члене, розовом и совсем по-игрушечному безобидном. Слезы сразу же высохли.
— Чего разлегся? — тепло усмехнулся Гето, стаскивая с плеч рубаху. — Дуй за минералкой.
— Потом попьем, — сказал Годжо. Взлохмаченный, блестевший от пота, он напоминал зрителя во время антракта, ожидающего второй части интересного представления. В жанре хентай. Свалить отсюда и не мешать не приходило ему в голову. Но даже это сейчас смешило до слез, опять навернувшихся на глаза.
— Минералка за тумбочкой, — сказала Шоко.
Годжо гибко перегнулся туда-обратно, вскрыл бутылку и вручил ей.
Шоко с наслаждением напилась. Перевернула подушку прохладной стороной вверх, легла поудобнее, сдвинув колени, тщательно расправила под собой измятый подол.
— Да сними ты его, — дернул Годжо за рукав, допивая остатки. — Снимай, ну. Я вот весь голый, а ты нифига. Так нечестно.
Иногда его логика просто убивала.
— Мы оба голые, — сказал Гето весомо. Шоко перевела взгляд.
Сидя на пятках и не торопясь надевать презерватив, Гето упирался кулаками в свои раздвинутые бедра, возвышаясь перед ней во всей красе.
Годжо не терял времени: вывернул из петли халата нижнюю пуговицу, покосился воровато. Нащупал следующую, не отводя глаз. Шоко сама не знала, чего ей хочется больше: сказать ему прямо, чтобы не тормозил, и хорошенько врезать, или просто послать его подальше.
Она взглянула на Гето и медленно завела руки за голову, позволяя халату слегка задраться. Раздвинула ноги и согнула в коленях. Расслабилась, ежась от тревожащей прохлады и постыдно млея от собственной наготы.
С неописуемым выражением на лице Годжо полез пальцами туда, где совсем недавно побывал его член. Почему-то этот момент взволновал гораздо сильнее, чем все, что произошло пару минут назад. Шоко умирала от стыда пополам с диким выкручивающим кайфом, от которого ноги будто сводило судорогой и сразу разнылись мышцы на животе.
— Ты там такая горячая… как печка… и мокрая, — делился Годжо восторженно. — Офигеть как круто.
Перевернутая игра в доктора понравилась не только им двоим. Гето сидел как изваяние Будды, остро блестя глазами, и не спешил присоединяться, но под его взглядом запылали не только щеки, но и шея, и даже грудь. Шоко облизывала губы, тихонько дышала ртом и пыталась вздрагивать не так сильно, отзываясь на неумелые прикосновения пальцев, пытливых и ласковых.
Наигравшись в гинеколога, Годжо расстегнул оставшиеся пуговицы. Развел полы халата в стороны, сияя глазами в предвкушении. Как ребенок, который разворачивает долгожданный подарок. Шоко выдохнула, опустила ресницы.
— Бли-ин, да ты вся классная, — радостно сообщил Годжо. — Такая голенькая, — он накрыл холмики грудей тяжелыми ладонями, — мягонькая…
— Руки убрал, — сказал Гето.
Если скажет «моя очередь», я убью их обоих, подумала Шоко.
Но Гето больше ничего не говорил. И не стал снимать с нее халат (фетишист, отметила про себя Шоко, — словно внесла запись в медкарту больного). Он собрал волосы в узел на затылке и склонился над ней — совсем не так и не там, где можно было ожидать; обмирая заново от жгучего стыда, Шоко оказалась совершенно не готова к таким откровенным ласкам: ртом, упругим нежным языком.
Стыдно было совсем недолго, несколько первых, самых обжигающих секунд. А дальше Шоко поплыла, потерялась в удовольствии, в котором она словно плавилась и тонула одновременно. Руки беспорядочно шарили по постели, теребили одеяло, правая ладонь натолкнулась на голое, живое: пальцы сомкнулись сами собой. Она вслепую сдвинула горячую тонкую кожу вниз, обратно вверх — и продолжала, жмурясь до слез и раскрываясь навстречу юрким скольжениям языка, так было легче терпеть и не дергаться.
А потом ее сухой рот влажно накрыли знакомые нежные губы; Годжо лежал рядом, неловко изогнувшись своим телом, слишком длинным и нескладным, стаскивал с нее измочаленный халат и тискал ее, мягко целовал, от возбуждения шумно дыша носом. Из-за его беспокойной близости становилось еще жарче, теснее, и вышло так, что первый в ее жизни оргазм, полученный не от собственных рук, оказался презентом от них обоих. От пронзительного удовольствия она потеряла дыхание, но так сдавила член Годжо, что тут же об этом пожалела.
— Сатору, прекрати орать, — донесся бесстрастный голос.
Не разжимая пальцев, Шоко пошевелилась, попыталась свести вместе колени, отяжелевшие, непослушные; Гето навис над ней и развел колени еще шире, подхватил снизу ладонями. Раскрытая совсем уж запредельно, Шоко мысленно махнула на все рукой. Освобожденный Годжо благодарно и разочарованно промычал что-то невнятное. Шоко открыла глаза: выяснилось, что он кусает подушку, обшаривая их обоих голодным взглядом.
Она дотянулась ладонью и вытерла ему лоб, растрепала его мягкие волосы, необыкновенно красивые, словно белоснежные перышки, их всегда хотелось потрогать. Повернула голову: вовремя, Гето уже нацелил свой особо опасный взгляд. Шоко едва успела испуганно выдохнуть его имя.
Гето вошел как-то ловко, гладко — и сходу взял непереносимо быстрый темп: дергал членом в глубине часто-часто, успевая скользко потирать пальцем, и совсем скоро не оставил ей ни дыхания, ни мыслей, только быстрые удары его тела, торопливые шлепки — без возможности обхватить его покрепче бедрами или вцепиться в плечи. «Как в порнухе», — сквозь волны кайфа думала она — или разобрала ликующий голос Годжо. Без разницы, ей было совершенно искренне наплевать.
Кровать тряслась вместе с комнатой, все тонуло в запахе пота и слюны, в вязких похабных звуках, на глаза наплывала мутная пелена, изредка проясняясь прорехами: искаженное наслаждением лицо Гето, сумасшедшие глаза Годжо, его теплые пальцы у нее во рту. Шоко облизывала и покусывала твердые шершавые кончики, всасывала по очереди, насколько позволяла безжалостная жесткая тряска, — каким-то непостижимым образом оборвавшаяся еще одним оргазмом, затяжным как полет или падение с очень большой высоты.
Она пришла в себя, очутившись на четвереньках, пальцы во рту сменил член, и теперь стало совсем хорошо. Гето двигался в ней протяжно, неторопливо и не мешал делать то, что ей нравилось, — если бы не Годжо, который прилежно старался не шевелиться и почти не толкался в рот, но сыпал такими идиотскими комментариями, что все трое то и дело давились прыскающими смешками.
Все равно было здорово: долгие, полновесные толчки, тягучее, как мед, удовольствие, — и пресное тепло на языке, живая волнующая твердость в подвижном влажном чехле, его так и хотелось заласкать, обнять губами. Утомиться Шоко не успела, слишком быстро песенка музыкального Годжо оказалась спета, он реально был торопыгой. Но оторваться от него было невозможно, Шоко наглоталась гадости и с упоением собирала языком скользкие потеки с розовой мягкой кожицы, вылизывала светлые завитки и тяжеленькие яички, тугие под уязвимым нежным покровом, таким же соленым, как его губы. «Что ты там с ним творишь, проказница, он мне живым нужен», — засмеялся Гето — и охнул, сбился с размеренного темпа, простонал ее имя. Шоко вдавливалась в него с силой, стискивала до судорог сведенные бедра, наслаждаясь собственной пульсирующей хваткой на члене. С восторгом успела прочувствовать каждое его тяжелое, горячее, бессильное содрогание, прежде чем отпустить на волю обоих.
Ей помогли улечься на подушку, заботливо укрыли краем одеяла. Шоко утерла дрожащей ладонью скользкий соленый рот. Между ног тоже все было скользко, опустошенно-сладко, легко.
Она отдыхала, все еще смакуя непривычный вкус, дышала их общим запахом, пропитавшим всю постель. С насмешливым интересом наблюдала за тем, как лучшие друзья целуются: стоя вплотную на коленях, одинаково мускулистые и разогретые, они увлеченно лапали друг друга, вылизывали и покусывали губы, ласкались языками, как влюбленная парочка. Гето опять не спешил, царственно-ленивый и самоуверенный, но стоило Годжо распустить его волосы, доверчиво прильнуть к нему и зашептать на ухо, как все изменилось. Вот теперь Шоко поняла, насколько Гето раньше сдерживался.
И Годжо, такого своенравного и самовлюбленного, все это устраивало. Он позволял заламывать руки за спину, совсем не сопротивлялся и только стонал как мученик — от укусов за шею и плечи, от боли в выкрученном соске, в стиснутых ладонью яичках. Смачивал слюной пропихнутые ему в рот пальцы и сам под них подставился, расставил шире колени — и не закричал, а тихо расплакался, покорно и страшно дергаясь от грубых тычков. Пальцев было всего два, но Годжо страдал так, словно ему правда было больно, плохо по-настоящему. Шоко жмурилась, обнимала себя за плечи, в ушах заполошно колотился пульс. И все равно прорывались жестокие мокрые звуки, жалобные всхлипывания, тяжелые выдохи, ругань и взаимные откровенные признания, немыслимо грязные и наивные одновременно.
Она стерла слезы тыльной стороной пальцев, задержала ладонь. Нет, не может быть, чтобы ему и правда все это нравилось. Не может быть…
Над головой запиликал телефон, звонок тут же сбросили.
— Доброе утро, соня-засоня, — пропел Годжо весело. — Сигаретку?
Шоко вздохнула, убирая руку, открыла глаза.
Улыбаясь, Годжо вложил в ее губы фильтр зажженной сигареты. Шоко поправила — Годжо никогда не вставлял как надо. Щурясь, выдохнула дым.
Не может быть, подумала снова в полном смятении. Облизала губы, распухшие, обостренно чувствительные, потрогала слабыми пальцами. Ныл даже подбородок, как будто стертый наждачкой.
Гето подоткнул с боков одеяло, укрыл ее повыше — до голых ключиц, погладив мягкой тканью остро саднившие соски.
Нет, это был не сон. Она закрыла глаза, вспоминая сразу все и честно прислушиваясь к себе. Ни боли, ни стыда, ни сожаления о том, что они натворили. Ей было хорошо. И грустно — но как-то по-особенному, светло.
В саду вовсю хлестал невидимый ливень. Близко ворочался гром: словно кто-то перекатывал по крыше огромные камни. Пахло мокрой прибитой пылью, сладким ароматом глицинии. В комнате, еще утром такой жаркой и душной, было свежо, уютно, как бывает очень пасмурным летним днем.
Шоко закинула свободную руку за голову, затянулась еще разок, поплыв от приятной истомы.
— Долго я проспала?
— Недолго, — ответил Гето. — С полчаса.
— Мы в душ по очереди сгоняли, если что, не подумай… Ты какие чипсы больше любишь — шоколадные или креветочные?
Шоко перекатила по подушке голову.
— Кто-то ест шоколадные чипсы?
— Я, — удивился Годжо, бросив позевывать и почесываться. — Они вкусные.
— А что-нибудь еще есть?
— Кола. Холодная.
— Давай сюда.
Шоко напилась, сунула в банку окурок.
Села, прижимая на груди одеяло.
— Не нависайте, — сказала по привычке, и ее как всегда послушались: Гето перебрался на стул, Годжо развалился в изножье кровати, сбросив на пол шлепки. Оба переоделись в шорты, на Гето была какая-то немыслимая гавайская рубаха, Годжо зализал мокрые волосы и в своей красной толстовке смахивал на пляжного спасателя.
Все было как всегда. Только сейчас они одеты, а она нет, и это слегка будоражило.
Видимо, она и впрямь развратная женщина. Мысленно хихикнув, Шоко сделала строгое лицо.
— Давайте я скажу сразу, — начала она и закашлялась.
— Все в порядке? — спросил Гето. Она покивала, не глядя, отдышалась. Горло саднило не меньше, чем губы… и все остальное. И голова кружилась так, словно Шоко перебрала накануне вечером.
— Короче, — начала она заново. — Дайте слово, что будете осторожны. Гето, это тебя касается, — она повернула голову.
Гето рассеянно теребил серьгу, что было признаком глубокой задумчивости.
— А почему это его касается? — не выдержал Годжо. — Я сам могу дать слово.
— Вот и дай, — сказала Шоко, начиная потихоньку злиться. Что-то подсказывало, что никто держать свое слово не собирается. Сейчас это волновало больше всего. — Поклянись, что не позволишь Гето калечить тебя. Иначе загнешься раньше, чем вас отправят на первое боевое задание. Он же маньяк какой-то!
— Глупенькая Шоко, — прошептал Годжо с улыбкой. Шоко смотрела в ответ волком. Она была очень милой, но иногда в ней просыпался лютый зверь. Наверное, как и в любом заклинателе, вынужденном сталкиваться с опасностью. Боевым магом она не была, но успела насмотреться всякого.
— Я даю честное слово, — поспешно сказал Годжо. — Слово заклинателя. Считай это связующим контрактом. Сугуру никогда меня не… не покалечит.
— Я не причиню Сатору никаких чрезмерных страданий. Физических. И душевных, — уточнил Гето — весьма самонадеянно. Годжо был толстокожим и непрошибаемым, как его Бесконечность. Душевных страданий он не испытывает в принципе.
Возможно, потому и кайфует с этим садистом.
— Не больше, чем захочет сам Сатору, — неторопливо добавил Гето, сбив ее с мысли.
— Охренительный контракт, — не сдержалась Шоко. — Да он же берегов не видит! А дальше что будет? Он же сам не знает, чего хочет, он совсем еще…
Она опять закашлялась. Подумала в сердцах: брошу курить к черту.
— Шоко, блин, ну как ты не понимаешь, — бубнил Годжо умоляюще. — Я сам так хочу. Нам так нравится.
— Чем, блин, это может нравиться?
— Это круто. И страшно. Тебе не понять, ты женщина.
Теперь он сам скалился, как спятивший маньяк.
— Придурок…
Шоко подтолкнула одеяло за спиной, скрестила перед собой руки. Связующий контракт. Ладно. По крайней мере, он его не убьет. И как ей самой это в голову не пришло?
Гето поднялся и подошел к Годжо, пихнул его в плечо, чтобы тот подвинулся. Сел рядом, уложил ногу на ногу.
— Я сверху, — бросил ему Годжо, как ни в чем не бывало продолжив прерванный спор.
— Теперь — точно я, — преспокойно сказал Гето. — Подумай сам, почему.
Годжо набычился, глядя исподлобья поверх черных стеклышек.
— И почему же?
— Потому что сегодня тебя уже осчастливили, — объяснил ему друг, ухмыляясь как последняя скотина.
— Да разве же это считается за первый-первый? — возмущенно завел свою шарманку Годжо.
Шоко пообещала себе, что это последний раз, когда она его сюда впустила. Заодно вспомнила про крысят, которых было так сложно раздобыть. Вряд ли те выжили — учитывая, сколько Проклятой энергии на них сегодня обрушилось. Если бы у нее в комнате были домашние растения, завяли бы все до последнего кактуса.
— Я-то у нее не первый, — торжествующе улыбаясь, заявил Годжо, которому всегда было плевать на всех и вся, включая собственную безопасность. — Значит, не считается.
Гето потирал лоб, пряча глаза. Ухмылка за его ладонью не помещалась.
— Ведь не считается же, верно? — улыбнулся ей Годжо — вовсе не так уверенно. Видимо, что-то прочитал по ее каменному лицу.
— Гето, — обратилась Шоко к своему другу — с сегодняшнего дня единственному. — Вот почему все первые — всегда идиоты?
— Я бы не был столь категоричен.
— Тебя это не касается, — поколебавшись, признала Шоко. — Годжо повезло… Повезет, если не будете дурить.
Годжо снял очки и складывал дужки, вглядываясь в ее лицо. Попытался зацепить за ворот футболки, которой на нем не было.
— Это мне повезло, — сказал Гето. — С ним. С тобой.
Годжо все смотрел и никак не мог повесить очки.
Шоко вздохнула.
— Надеюсь, вы до конца жизни так и будете зацикливаться друг на друге. И никого больше не затронете.
Годжо сунул очки в карман и подобрал свои бесконечные ноги, обхватил голые колени. Его лицо отражало умственную работу, с которой он не справлялся. Шоко обреченно ждала, когда он просияет и заскачет по комнате.
Шумно выдохнув, Годжо с силой взъерошил волосы обеими руками.
— Не вздумай кому-нибудь об этом растрепать, — сказал Гето негромко.
— Ты считаешь меня идиотом? — нахмурился Годжо.
Потер переносицу, снова обхватил колени.
Спросил, глядя в сторону:
— Шоко, я не сделал тебе… плохо?
— Наоборот.
Он быстро поднял голову.
— Правда?
Гето похлопал его по плечу.
Еще поздравь его, хмыкнула Шоко.
— У тебя хорошо получается ничего не делать, Годжо, — сказала она с искренней улыбкой. — Можешь использовать это в будущем, пригодится… Если что, я вас не держу.
Друзья завозились, выбираясь из слишком тесной для них кровати.
За стеклами длинно просверкнуло, дважды пробило светом шторы.
— Надо будет сжечь эту постель, — задумалась Шоко, неслышная на громовыми раскатами.
— Я сам хотел предложить, — вернулся Годжо с полдороги и подцепил угол свисавшей простыни, потер между пальцами, всматриваясь с брезгливым недоумением: — Из чего это сделано?
— У коменданта спроси.
— Я тебе новый комплект презентую. У меня в запасе три штуки, лучшее белье в мире… У меня дома такое же было…
— Гето.
Гето, выпихивавший друга за дверь, обернулся.
— Если что, обращайтесь, — разрешила Шоко. — В любое время.
— Спасибо.
— Спасибо, — влез обратно Годжо.
Шоко покусала губы.
— Нет. Знаете что… Давайте-ка лучше сразу приходите сюда.
— Сразу? — не врубился Гето.
— Ты лучшая, — просиял Годжо. — У нас засада полная. Этот, как его… Нанами слышит все через ушные затычки, он сам мне это предъявил, прикинь?
— Значит, договорились. В следующее воскресенье. Поработаю на террасе часа два, вам хватит.
— Ну конечно хватит!
Гето молча ухмылялся, но Годжо не обращал на него внимания.
— Что взять? Помимо постельного белья.
— Упаковку минералки. Колу. Нормальные чипсы. Гель-смазку на водной основе. Презервативы повышенной прочности для анального секса. Полтора десятка новорожденных крысят.
Гето тихонько фыркнул.
— Я все запомнил, — сказал Годжо без капли смеха. — А встречное предложение можно?
— Можно.
— Проводить тебя до душевых?
— Зачем?
Годжо молчал. Он был сам на себя не похож, как будто успел повзрослеть за час или два. Гето выглядел бледновато на его фоне. И даже откровенно глупо.
— Из меня-то не надо жертву делать.
— Мы за компанию прогуляемся, — улыбнулся Годжо. — На всякий случай. И обратно проводим.
— Валите.
— Мы подождем, — пообещал Годжо.
Дверь за ними захлопнулась.
Шоко еще долго курила и слушала, как ливень лупит по стеклам. В такую погоду хорошо читать книжку, включив настольную лампу. Чтобы свет желтым кругом, чай с печеньками, а ты читаешь, — и ничего, кроме судьбы главного героя, тебя не колышет.
Она оделась, содрала постельное белье и свалила в угол, чтобы потом все сразу сдать в прачечную, постелила свежее. Собрала грязный инструментарий, упаковала биологические отходы в контейнер для переправки на кремацию. Покидала все нужное в банную сумку, повесила полотенце на плечо.
Подошла к двери, собираясь открыть ее, и опустила контейнер на пол. Остановилась перевести дух.
Ливень наконец утих, было слышно, как шлепают редкие тяжелые капли. Еще чуть-чуть, и снова вылезет солнце. А потом и вовсе начнется обычная летняя парилка, только держись.
За дверью стояла тишина, но Шоко знала, что друзья сдержат слово и не оставят ее одну. Они все еще здесь.