* * *
Всё действительно оказалось не так плохо, как он себе представлял. Вернее, плохо, но по-другому: комната была недостаточно тëмной, рожи всех присутствующих он хоть и не до мелочей, но прекрасно видел, а дух дешёвой подростковой вечеринки только усугублял ситуацию. Неоновая подсветка, ящик пива «Балтика», свалка чипсов и крекеров, пакеты с попкорном у заляпанной жиром микроволновки: если бы кто-нибудь ещё начал тут трахаться, то он бы просто блеванул. Но никто пока не начинал. Пришедшие в эту тёмную комнату были ещё слишком трезвы, робели и только неуклюже пытались заводить разговоры, с осторожностью прощупывая почву и подбирая себе партнера на вечер. — Кима не трогать! — во весь голос — так, чтобы все слышали, — выкрикнул Алекс. — Он за компанию пришёл! — Чего это ты за меня вступаешься? — моментально взбесился Ким. — Просил я твоего заступничества? И сам бы справился! Может, я как раз рожу кому-нибудь набить хотел? — Какой интересный! — засмеялся кто-то у дальней стены. — Можно с тобой пообщаться? Только пообщаться, ничего лишнего, клянусь. Мне моё лицо нужно в целости. Он, этот незнакомый человек, был худощавым, высоким, скуластым, с чуть отращенными волнистыми волосами, забранными в хвост — больше ничего разглядеть не получалось, как ни напрягай зрение. Ким в ответ только буркнул что-то невразумительное, но отказаться не смог. Чтобы не подумали, будто испугался. И пока вокруг понемногу закручивалась бесстыжая чертовщина, они сидели вдвоем на диване за столиком, чинно пили пиво и так же чинно говорили обо всякой ерунде. — Поверить не могу, что ты решил прийти сюда за компанию, — наконец с удивлением объявил Киму его случайный собеседник. — Если бы знал, что тут такой… отстой, то и вообще бы в жизни не пришёл, — проворчал Ким. — Отстой? — уточнил незнакомец. — Ну, посмотри ты на это! Как будто одноклассники собрались вечером в пустом классе бухнуть, но боятся, что училка их спалит, и поэтому погасили свет. — Ты чертовски забавный! — отсмеявшись, заметил человек, чьи черты Ким едва мог различить в полумраке. Но, вот же ужас, черты эти казались ему симпатичными. И, вот же ужас ещё бо́льший, люди в комнате понемногу принимались не то сосаться, не то и вовсе сосать — Ким, на деле скромный девственник до мозга костей, предпочитал думать, что первое, — и от этих пошлых звуков, от сдавленных и придушенных стонов, он поневоле начинал возбуждаться. — Чем я тебе забавный? — еле справляясь с севшим и охрипшим голосом, огрызнулся он. — Тем, что не трахаюсь с кем попало, как вы все тут делаете? — Эй! — незнакомец поспешно выставил руки ладонями вперед. — Не говори за всех. Я, как видишь, ничем таким не занимаюсь и всякой вакханалии предпочитаю болтовню с тобой. — Но… Почему? — не понял Ким, и наружу сквозь защитную маску пробилось искреннее недоумение. — Ты здесь за компанию — ну, а я из чистого любопытства. Все уши мне про эту «тëмную комнату» прожужжали, вот и решил посмотреть, что же это такое. От слов его сделалось только хуже. Выходило, что именно этот человек не из тех, кто трахается с кем попало, и именно он Киму каким-то чудом понравился. Впервые, кажется, в его пока недолгой жизни. Ему стало так паршиво и грустно, что он скривился, отпил глоток дрянного мыльного пива, пошуршал пакетом с чипсами, вылавливая в его бездонной утробе то, что ещё не до конца раскрошилось, и кисло — но при этом с величайшей осторожностью — поинтересовался: — Ну, и как тебе? Как… любопытство? Утолил? — Утолил, пожалуй, — кивнул незнакомец, и его длинные волнистые патлы рассыпались по плечам, выбившись из хвоста. — Ничего интересного… разве что… но, знаешь, моё лицо мне всё ещё дорого. Может, выйдем на свежий воздух? — вдруг предложил он, окончательно повергая Кима в растерянность. — Провожу тебя. Или ты тут хотел остаться? Получив в ответ оскорблённую и злобную ругань, он снова лишь посмеялся и аккуратно вывел его из этой проклятущей комнаты, лавируя в темноте среди мебели и оккупировавших ее участников развратной вечеринки.* * *
Знакомые у Кима были все сплошь голубой ориентации просто потому, что именно такой ориентации был Алекс, единственный его друг. Учитывая, что иных друзей у Кима не имелось, ему приходилось вертеться в его окружении, и гомосексуальность он воспринимал как нечто в порядке вещей, не гнушаясь спокойно обсуждать однополые связи и даже допускать подобное и в своей собственной жизни. Тем не менее когда Алекс, поведясь на красивую внешность и отпущенные с лета волосы Кима, вдруг попытался в этом году за ним приударить — послал его трёхэтажным матом: тех, кому всё равно, с кем встречаться, и кто готов переспать с кем угодно, он на дух не переносил, а Алекс был именно таков. Незнакомец тем вечером проводил его до дома, где Ким позорно сбежал, напуганный самим собой и своими желаниями. Даже имя спросить не успел. — Вы хорошо провели время? — допытывался на следующий день Алекс. — Я видел, что вы вместе ушли! Однако, узнав, что они ни телефонами не обменялись, ни даже именами, исступленно закатил глаза. — Да как так можно-то? Я же видел, что вы друг другу понравились! Там искра была! Да такая, что на всю комнату полыхнуло! Из-за вас чужие физиономии все увидели. Весь кайф нам обломали. — Да пошёл ты на хуй! — не выдерживая его глумливых шуточек, начал орать Ким, срывая голос. — Отвали от меня, ясно? Просто отвали, отцепись, не трогай…! — А давай я вас нормально познакомлю? — мигом успокоившись и прекратив балагурить, предложил Алекс, и Ким осёкся. Перестал орать. Долго молчал, кусая губы и буравя тяжёлым взглядом пол, но в итоге не выдержал, пристыженно согласился: — Хорошо. Давай. Знакомь. Если только… Если только он… Тот парень… Если он сам не против. Куда и с какой скоростью он катится — Ким старался при этом не думать.* * *
Вопреки опасениям, знакомство прошло хорошо: оказывается, человек тот тоже о нём вспоминал и не знал, куда себя деть, но явиться первым после бегства Кима как-то не отважился. Человека звали Владленом, и теперь у Кима было не только имя с номером домашнего телефона, а гораздо больше. — Ты мне очень понравился, — шёпотом говорил ему Владлен тем же вечером, обхватив ладонями его лицо и заглядывая сверху вниз прямо в глаза. — Зачем же ты сбежал? Они стояли под большим раскачивающимся фонарём в опустевшем парке, согретом редкими огнями, дорожки под ногами шуршали палыми осенними листьями, пахло сыростью, прелой травой, усталой землёй и увяданием. — Я… Не знаю я, — заливаясь краснотой, сбивчиво бормотал Ким, пока его легко-легко — невесомо, на пробу, — целовали в щеки и уголки губ. Удачно они все сходили в эту дурацкую darkroom: Алекс болтал, что двое его давних приятелей случайно переспали тогда, а наутро съехались и вот теперь вместе. И даже, кажется, подумывают рвануть туда, где уже можно заключать однополые браки. Ким эти рассказы сухо выслушивал и мрачно кивал, не говоря ни слова, а внутри бесился на самого себя: вон, эти потрахались и нашли любовь своей жизни, а он, болван, любовь своей жизни, кажется, нашёл, а потрахаться — не смог. Сколько раз воскрешал он в ночных фантазиях ту роковую комнату, диван, пошарпанный столик с двумя стаканами пива и пакетом в хлам раскрошенных чипсов, неоновый полумрак и их бессмысленную беседу, которую оба они вели единственно потому, что чувствовали друг к другу затаённое влечение. В итоге у всех остальных случилось что-то сладкое и грязное, а у него оно продолжало случаться лишь в запретных мечтах, под которые он дрочил перед самым рассветом в перевёрнутой постели, зажав зубами одеяло и отвернувшись к стенке, чтобы соседи по комнате не услышали. Потом просыпался и шёл, пошатываясь, изможденным на занятия в универ. Потом встречался вечером с Владленом, продолжая корчить из себя высоконравственную парфетку, когда в реальности его трясло так, будто по венам пустили высоковольтный ток, стоило только Владлену его нарочно или ненароком коснуться. Он не мог ни в чëм таком ему признаться. Во-первых, они познакомились в «тëмной комнате», куда воспитанные люди не ходят, и уж тем более — не ходят девственники. Во-вторых, для девственника испытывать желание подобной силы было странным. Получалось, что Ким лгал, и никакой он не девственник. И Владлен, решив так, наверняка моментально его бросит за эту ложь, а потерять их отношения Ким боялся до смерти. Оставалось только терпеть. Получать единственный голодный поцелуй в губы за весь недолгий вечер и самоудовлетворяться потом перед сном в общажном туалете.* * *
Закончилось всё это тем, что его неминуемо сорвало. Однажды Владлен пришёл к нему спозаранку и объявил, что проводит до университета — а надо заметить, что университет у Кима находился на другом конце города. Бюджетное жильё для студентов университетское руководство подбирало по принципу «где подешевле», и приходилось каждое утро идти на электричку и целый час стоя трястись в битком набитом вагоне. Впрочем, Ким не жаловался: забивался куда-нибудь в дальний угол, воткнув в уши наушники, и слушал себе музыку. — Доеду вместе с тобой, — говорил Владлен в промежутках между поцелуями, зажав Кима в подворотне среди гаражей, вдавив спиной в ржавую стену одного из них и сводя с ума недостатком ласк. — Я ужасно по тебе соскучился. Ким кивал, голова у него кружилась, перед глазами плыло, ноги становились ватными и подкашивались, и трахаться хотелось так, что он готов был уже умолять, чтобы с ним хоть что-нибудь сделали. Сам он делать категорически ничего не хотел и очень боялся, что Владлен потребует от него инициативы. Впрочем, Владлен явно был не из тех, кого в гейской среде называли «нижними». «Нижним» был сам Ким, это он отчётливо осознал, поймав себя на желании не обладать, но отдаться. Проблема была не в этом. Вся проблема заключалась в том, что ни отдаться, ни признаться — ничего вообще он не мог. Справившись с трясущимися ногами, он огорчённо зашагал рука об руку с Владленом по тропинке, ведущей к станции через гаражи и пустырь. На пустыре много чего можно было бы сделать. Можно было бы даже, не особенно спрашивая дозволения, завалить его и изнасиловать — Ким согласился бы уже даже и на изнасилование, только бы не эти мучительные и скудные поцелуи. Когда же он во всех красках представил, как Владлен берёт его за шкирку, рукой зажимает рот, толкает куда-нибудь — в кусты, под дерево, в закуток меж двумя гаражами, — грубо разворачивает спиной, грубо стаскивает штаны и так же грубо засаживает ему раздирающий плоть член, то удушливо-сладостной волной окатило с такой силой, что захотелось рыдать. Он-то понимал, что этого между ними никогда не будет: Владлен, терпеливый сукин сын, его даже за задницу не трогал, какое уж там изнасилование… А самое страшное, ещё он понимал, что просто так никакого изнасилования не хочет. И что от одной мысли о подобном, если представить это не с Владленом, а с кем-то другим, его воротит и тошнит. В итоге он только угрюмо молчал, сражаясь со слезами, набегающими от разочарования, а когда впереди показалась асфальтированная дорожка и облепившие станцию киоски со всяким барахлом — не смог с собой справиться. Резко и обиженно выдернул из рук у Владлена свой рюкзак, накинул на плечи и, озверело рявкнув, что не надо его провожать, зашагал уж было со всей решительностью к платформе один, но… Вот тут Владлен, мгновенно утратив всю свою — очевидно, наносную, — деликатность и всё самообладание, ухватил его прямо за ручку рюкзака и дёрнул обратно так, что у Кима земля ушла из-под стоп. Он бы и упал, потеряв равновесие, если бы его за этот же рюкзак и не удержали. Ткань с треском порвалась, одна лямка лопнула, и Ким практически сел на сухую осеннюю траву, присыпанную шелухой от семечек и давлеными окурками, но Владлен вздернул рюкзак повыше и бережно поймал под локоть, помогая подняться на ноги. — Что за хуйня? — ухватив его за плечо и рывком разворачивая к себе, спросил он с перекошенным от злости лицом, а руки его при этом заметно потряхивало от напряжения и от нервов. — Почему ты со мной так…?! Что я тебе сделал? Ким попытался отвести зареванные глаза, спрятать их — но куда ты спрячешь очевидное? — и Владлен заметил. Опешил, сразу растерял всё негодование и злость, разжал пальцы, крепко сомкнувшиеся на плече Кима, и попытался неловко обнять: — Что?.. Да что с тобой? — Ничего, — плюнув на репутацию и решив, что уж реветь так реветь, выдавил Ким, кривя губы от стыда за слишком откровенную выходку. — И ничего ты мне… не сделал. Ты вообще ничего не сделал и не делаешь, понимаешь? — Не делаю? Чего именно я не делаю? — в полнейшем изумлении переспросил Владлен. — Да ни хуя не делаешь! Только… — он хотел сказать «только целуешь», но слова застревали прямо в горле, и произнести их вслух он никак не мог, не получалось даже заставить себя. Тогда, плюнув и на это, Ким и здесь пошёл ва-банк и выпалил всё, что сводило его с ума эти недели, в панике наблюдая на лице Владлена целую гамму эмоций, стремительно сменяющих одна другую: — Ты как будто не понимаешь! Я тоже… Тоже хочу… Как они… Чтобы тоже эта блядская «тёмная комната», но по-настоящему! Почему только так, что либо — грязно, либо — по-настоящему? Я хотел тебя там, но молчал, потому что я не знал, не представлял даже, что вот так, с одного только взгляда… Да не со взгляда даже, что там разглядеть-то можно было!.. Что я сразу в тебя… тебя… Так захочу. Потому что ты подумал бы, что я шлюха, как все они там, кто приходит в такие места ради перепиха с кем угодно, а я не хотел с кем угодно! Я вообще ни с кем не хотел, но тут появился ты, и… И всё, — он вдруг, резко ощутив, что исчерпал запас душевных сил, пришибленно замолк, с надеждой взирая на Владлена, перед которым только что открыл беззащитное сердце. Владлен долго и оторопело на него глядел, не смея шелохнуться и, кажется, опасаясь теперь сделать неверный шаг: в случае с Кимом они, эти неверные шаги, получались ненароком и играючи. — И что, всё это никак нельзя было раньше сказать? — наконец вежливо, но — это чувствовалось — с плохо скрываемым бешенством уточнил он. — А ты думаешь, легко такое сказать? — огрызнулся Ким, утирая ладонью лицо. — Но я же не ясновидящий! — тоже психанув, в отчаянии воскликнул Владлен. — Как мог я это угадать? — Ты и не должен был, — понуро признал Ким. — Это я дебил. Теперь-то что? Теперь уже всё. Время ведь обратно не отмотаешь. Вспоминал потом эту грёбаную комнату, и… И представлял всякое… Пошлое и грязное, чтобы ты понимал! — зло прибавил он. Плотину прорвало, и от крайности прежней — обо всëм умалчивать — он стремительно дошёл до крайности новой — говорить всё как на духу: — Я и на пустыре этом, среди гаражей, представлял, как ты меня… Отволочешь куда-нибудь и… Договаривать не требовалось: по разочарованию, промелькнувшему на ошарашенном лице Владлена, и без того стало ясно, что тот кристально всё понял. — Так ты не против, чтобы было немного грязно? — неуверенно уточнил он. — Ты пойми, я ведь слишком боюсь тебя потерять. Трясусь над тобой, пылинки с тебя сдуваю, а тебе, оказывается, этого и не надо? Расстройства в его голосе при этом не звучало нисколько. — Не надо, — судорожно вдохнув, чуть спокойнее подтвердил Ким. — Хоть я и не знаю, как это, но пусть даже если и больно — мне всё равно. Я бы и сейчас прямо… хотел… Понимал он в тот момент или нет, что творит своей болтовнёй — так и осталось загадкой для обоих, потому что обдумать это времени не оставалось: к платформе, оповещая о своём прибытии пронзительным гудком, стремглав подлетела та самая электричка, на которой Ким обычно ездил в университет. Он дёрнулся было в ту сторону, но Владлен вовремя перехватил его за локоть, не давая уйти. — Стоять! — велел он. — В этот раз пропустишь, ничего с твоей учёбой не случится. У нас тут дела поважнее. Так он и поволок его, даже не пытающегося сопротивляться, куда-то сквозь ларьки, тесно кучкующиеся вдоль дороги. — Кажется, где-то здесь оно находится, — неуверенно произнёс, тисками пальцев удерживая запястье Кима и насильно ведя его за собой. — Что находится? О чем ты? — переспросил Ким, не понимая, куда они идут. — Да ещё одна любопытная комната, ничуть не менее известная в наших кругах, — загадочно сообщил Владлен. Остановился буквально в паре шагов от дверей станционного общественного туалета, распахнул их перед Кимом и, не на шутку, видно, переживая, что тот чего-нибудь испугается и снова попытается ускользнуть, быстро завёл внутрь. Ким влетел, сразу же утыкаясь взглядом в приоткрытые кабинки: по такому раннему времени никого здесь ещё не было, никто особо не нуждался, и, когда Владлен вошёл следом и закрыл дверь, лёгкий ужас, перемешанный с предвкушением, стал зарождаться в груди. Ким был уверен, что сейчас его просто втиснут в одну из этих кабинок и там отдерут, как последнюю шлюху, но то, что случилось дальше, оказалось гораздо… Он так и не смог впоследствии подобрать этому определения, сколько бы ни старался: не 6ыло попросту в его лексиконе подходящих слов. Владлен заглянул поочередно в пару кабинок и, удовлетворенно хмыкнув, втолкнул в одну из них Кима, а тот даже и не попытался воспротивиться: сам ведь о чём-то таком просил. Взгляд беспорядочно метался, урывками замечая грязный желтый кафель на стенах и полу, белый — хотя на самом деле, если уж быть честнее, то серый, — унитаз, накрытый крышкой, ломаный бачок с какой-то веревкой, приделанной к нему вместо сливной ручки… Главную особенность он заметил лишь тогда, когда его в неё буквально носом ткнули. Владлен положил ему ладони на плечи, чуть надавил, понуждая опуститься на колени, и чуть только лицо Кима оказалось аккурат на уровне сквозной дыры, проделанной кем-то ушлым в стенке между двумя кабинками — он наконец окончательно осознал, что происходит. Алекс болтал в своё время всякое. О том, что тусовка их маленькая. О том, что не все готовы в открытую заявить о себе, в силу разных обстоятельств: у одних — консервативные родители, у других — высокая должность, а кто-то просто слаб и боится, что его начнут травить. Так или иначе, именно по этим причинам у них на районе появлялись то негласно известные всем сходки в парке и возле Дворца культуры, то вечеринки вроде той самой darkroom, а то… …Такие вот ничейные места, где можно было заняться сексом, не разглашая своей личности и не показывая случайному партнеру лица. Дыхание перехватило, горло свело от предвкушения, но вместе с этим пришел и страх, окатив с головы до пят ледяной волной; Владлен вышел, а Ким потянулся и закрыл за ним трясущимися руками дверь на щеколду. Он стоял на коленках на затоптанном полу, цепляясь руками за гладкую стену, и слушал, как хлопает дверца в соседней кабинке, слушал звук расстегиваемой ширинки и шорох джинсовой ткани… В паху завязывалось порочное возбуждение, но страх пересиливал, и Ким, не справляясь с ним, потянулся и просунул кончики пальцев в дыру перед собой. Пальцы тут же ухватили, мягко сжали знакомым касанием, а после этого короткого успокоительного жеста несильно, но хлестко ударили, заставляя убрать. Запоздало сообразив, что нарушает негласные правила этой непристойной комнаты, Ким кое-как задавил свой страх и хрипло позвал: — Эй… Я… не то чтобы я хорошо… Тьфу ты! Да я вообще же никак этого не умею! — Ты не умеешь, боишься или не хочешь? — спустя пару секунд откликнулся из соседней кабинки Владлен; оба они тщательно вслушивались, пытаясь разобрать, не вошел ли кто в туалет, но входная дверь не хлопала, ничто не нарушало тишину, и лишь снаружи доносился монотонный гул проезжающих машин да отдаленный шум грохочущих по рельсам электричек. — Я… И в тот же миг кто-то распахнул дверь, грузно протопал и открыл кран, набирая воду; длилось это секунд тридцать, но и за это недолгое время коленки у Кима начали поднывать, а подняться на ноги он никак не осмеливался. Ему хотелось. Ему хотелось всего этого до безумия, но он действительно боялся и ничего не умел. Человек у раковины тем временем завернул кран, забрал емкость с водой и покинул туалет. Хлопнула дверь, и снова воцарилась тишина. — Я попробую, — шепотом выдохнул Ким. Мельком успел разглядеть округлую головку члена, отнюдь не маленькую длину и толщину — наверное, изнасилование, о котором он так мечтал, было бы весьма жестоким и болезненным, — и крепко зажмурился, не в силах дальше смотреть и предпочитая просто взять поскорее в рот. Губы неловко сомкнулись, язык ощутил солоноватый привкус, ладонь инстинктивно легла на ствол, обхватывая его и помогая сосать, но глубины рта не хватало, а еще глубже в себя Ким это запихнуть не мог. Он знал, что другие как-то запихивают, но у него почему-то ничего не получалось. Разжав пальцы и вместо члена пытаясь ухватиться руками за стены, хаотично обшаривая их гладкую поверхность, выискивая, за что бы уцепиться, но находя в качестве опоры только ломаный унитазный бачок, вот так, наверное, и пострадавший в своё время, Ким подался вперед, и чужой орган вошел в него до самого горла — так далеко, что он чуть не подавился. Скулы свело, он закашлялся, а слюна, скопившаяся во рту, которую Ким не мог ни проглотить, ни выплюнуть, потекла по уголкам губ и подбородку… — Прижмись, — охриплым голосом вдруг попросил его Владлен. Даже отодвинулся, чтобы не препятствовать этому, и густо перемазанный слюной член выскользнул, а Ким смог сомкнуть челюсти и отдышаться. Он подполз ближе, покорно влипая лицом в эту дырку; всё благоразумие, все здравые мысли о том, какая же тут антисанитария, давно отчалили и растворились в блаженной ватной пустоте, заполнившей голову до отказа, и осталось только смутное беспокойство, не кончит ли Владлен прямо в него: к такому он точно готов пока не был. Условия немного поменялись, и теперь Владлен входил в него сам, короткими толчками, неглубоко, но часто, практически трахая его в рот; не выдержав, Ким трясущимися руками потянулся к собственной ширинке: возбуждение зашкаливало, но прикосновений критически не хватало. Ему было мало всего, и с губ в промежутке между проникновениями сорвался нечаянный стон, который он, опомнившись, тут же задавил. Владлен услышал и остановился. Потом отстранился полностью, прерывая этот принудительный минет. — Поднимись, — коротко велел он, и Ким, неловко повинуясь приказу, почувствовал, как руки и ноги трясет. Он ведь прекрасно понимал, к чему всё это и что должно быть дальше. Свободной рукой ухватившись за язычок молнии на джинсах, чуть ли не срывая его, он кое-как стащил их с себя вместе с бельем, прижался спиной к стене, неловко ёрзая, чуть наклонился и пугливо застыл, затыкая себе рот ладонью, чтобы больше не выдать их присутствие и растленные игрища ни звуком, ни даже шумным вдохом. Вздрогнул, когда ощутил теплое и влажное касание к своей заднице, и сердце заколотилось чаще, норовя пробить ребра и выскочить из груди, но это пока что были всего лишь пальцы. Они прошлись вверх-вниз по его промежности, размыкая худосочные половинки ягодиц, и замерли в той самой точке, где всё горело сейчас огнём. Страх, перемешанный с желанием и стыдом, поднялся под самое горло, как цунами, и Ким задыхался от этой убийственной смеси эмоций. Он проклинал перегородку, которая их разделяла. Но вместе с тем, именно благодаря этой перегородке ему было в чём-то легче воспринимать и принимать происходящее. Одарив его непродолжительными ласками, пальцы выскользнули, на смену им ненадолго пришла холодная пустота, а затем Ким ощутил, как ему в задницу упирается довольно крупная головка члена, всё еще мокрая от его же слюны. Он одеревенел, впился зубами в губы, но, вопреки наихудшим ожиданиям, никакой боли не ощутил: в него вошли всего на сантиметр и тут же вышли. Ким лишь ненадолго успел испытать непривычную тесноту, от которой в паху и промежности всё сладко заныло. — Ещё… — сдавленно и униженно взмолился он, упираясь ладонями в унитазный бачок, чтобы не упасть, но в ту же секунду в уборную снова кто-то вошел. Хлопнула дверца одной из двух оставшихся свободными кабинок, с плеском вылилась вода из ведра, и человек, по-видимому — уборщик или уборщица, снова открутил вентиль крана. Шум хлынувшей струи заглушил бы всё на свете, и Ким, теряя остатки приличия, сколько мог подался назад, влипая задницей в прореху на стене. Во второй раз член ему уже всунули глубже — достаточно глубоко, чтобы вместе с кайфом почувствовать и легкую боль. Ким зашипел от жгучих ощущений, но резко и испуганно захлопнул рот: кран завернули, вода прекратила хлестать в раковину, и они с Владленом опять затаились, дожидаясь, когда опасный свидетель уйдет. Едва только наружная дверь с хлопком закрылась, Владлен не выдержал. Быстро натянул джинсы, выскочил из своей кабинки, подлетел к кабинке, где находился Ким и, ударив костяшками пальцев по хлипкой створке, потребовал: — Открой мне! Ким неповоротливыми пальцами взялся за щеколду: пару раз они соскочили, но на третий сумели с ней справиться. Его сразу же сгребли в охапку, оттащили подальше к стене и впихнули в самую дальнюю, четвертую кабинку от входа, где никаких лишних дыр в перегородках не имелось. И вот там уже, толкнув его вперед, нагнув и заставив опереться ладонями на покачнувшийся бачок, медленно всунули ему член до самого упора, и это оказалось настолько глубоко, насколько Ким и вообразить себе не мог даже в растленных ночных фантазиях. От непривычной тесноты он сжался, и тогда Владлен, склонившись над ним, шепотом на ухо попросил чуть-чуть расслабиться. Ким послушно кивнул, мало что при этом соображая, но выполнить эту просьбу не мог и только вымученно дышал, пока губы Владлена покрывали его шею чувствительными засосами, а бедра неторопливо двигались, понемногу наращивая темп. Трахаться в первый раз оказалось болезненно. Не настолько, конечно, болезненно, чтобы этого не перетерпеть, потому что, помимо боли, в промежности волнами разливалось зашкаливающее удовольствие. Ким не знал, не понимал, почему испытывает это, когда его самого до сих пор еще ни разу не коснулись ниже лобка, но что-то внутри отзывчиво реагировало, когда в него медленно, с величайшей осторожностью, всаживали разбухший от нетерпения член, с каждым разом всё увеличивая амплитуду. С губ срывались вздохи, похожие на стоны, Ким прогибался в пояснице, безуспешно силясь отыскать точку комфорта во всём, что с ним делали, но её попросту не существовало. Крупный орган, ритмично проникающий в его зад, безжалостно терзал теряющую невинность плоть, и боль по нарастающей поднималась вместе со сладостью. Руки, сминающие его ягодицы, растягивающие их так, чтобы можно было всаживать до самого упора, дарили ощущение беспомощности, и вместе с тем — защищённости. Он понимал, что с ним сейчас очень бережно. Понимал, что его стараются трахать так, чтобы не причинить ненароком лишней боли; что можно было бы и жёстче, и размашистее, и сильней, но — не в этот раз. Под действием этих мыслей что-то сдетонировало: в паху, в голове, в груди; сладостная судорога пронзила его тело, прокатившись от макушки до самых пяток. Все мышцы непроизвольно сжались, напряглись, и острая вспышка прошила его от копчика и выше, растекаясь чем-то тягучим и ноющим под поясницей. Он запоздало со стыдом почувствовал, что кончил, и вместе с этим же почувствовал, как его заполняет жгучим и горячим. От этого ощущения он наверняка кончил бы и второй раз, если бы мог, но тело его так не умело. Вместо этого он, всхлипывая, рухнул практически ничком на горестно хрустнувший унитазный бачок… …И, кажется, окончательно его доломал.