Le bien qui fait mal

Кому врал Сальери, когда с холодным беспристрастием слушал восхитительные произведения австрийского композитора, которому сами ангелы преподнесли талант на золотом блюдце? Кого пытался обмануть Антонио в очередной раз, когда спрашивали его мнение о прослушанном; он, не дрогнув ни одним мускулом, отвечал, что музыка Моцарта — смех да и только, объясняя это тем, что то же фигаро — оскорбление знати. Сальери не позволял себе улыбнуться в его присутствие, иначе это стало бы позором для него самого. Принять то, что его оппонент намного талантливее, виртуознее чем он, какие бы козни они с Розенбергом ему не учиняли, было унизительно. А Вольфганг продолжал творить, и по-настоящему искренняя, задорная улыбка никогда не сходила с его смеющихся уст. Гений, поцелованный солнцем. Антонио же… тень, что вынуждена до самой смерти наблюдать, как растет великий композитор, как его произведения будут разлетаться по уголкам мира. Пока один будет купаться в лучах бесконечной славы, другой вынужден оставаться в своем омуте мыслей, погрузив себя в самобичивание. И сколько бы они не соперничали, всегда будет именно так. Антонио не сомневался в этом. Сальери боялся привязанности. Боялся стать рабом собственных чувств. Но зато он открыл свое сердце мраку, позволив войти зависти, гневу, злобе и отчаянию. Музыка Моцарта завораживала и настолько же сильно наносила удары по ранимому сердцу Сальери. Но кто мог предположить, что одна особа смогла ранить сильнее, чем произведения Иоганна. Антонио увидел Наннерль на концерте своего соперника. Та была рядом с ним, после выступления обнимала его, глаза мадмуазель светились от счастья, она гордилась Моцартом. С того дня внимание Сальери было захвачено ей. Тонкой натурой, невероятно милой и красивой в своей голубоватой шляпке и платье, расшитом синими бабочками. Перед сном Антонио вспоминал прекрасную даму своего сердца, размышляя о том, как с ней познакомиться. И выход был только один: ходить на каждый концерт Вольфганга. Единственное, что удручало больше — это непонимание, почему эта девушка всегда рядом с юным дарованием. И его догадки подтвердились одним месье. У Амадея была сестра. Был период, когда после услышанного, Сальери не выходил из своего дома пару недель, закрывшись в своем кабинете, чтобы переосмыслить все случившееся за последнее время. Он не принимал гостей, не впускал Розенберга, не читал письма. Был угрюм, а его жизнь казалась беспросветной. В одну из таких ночей к нему пришел демон. Его демон, что сотворил для него персональный ад, когда в его сердце слились музыка Моцарта и его очаровательная Наннерль. Я борюсь с собственной ересью, что душит меня Листы с нотами разлетелись по всей комнате. Вот уже полночи Сальери пытался написать хоть что-то стоящее. Но ничего не получалось. Божественная муза не нашептывала ему на ухо гениальные мелодии, она вообще не удостоила его своим вниманием, лишь изредка посматривала на него из-за угла, хихикая над бездарностью. Антонио готов был уже рвать на себе прекрасные густые черные волосы, но на ум пришла гораздо удачливая идея. Плачут скрипки моей жизни Мой талант звучит паршиво Сверкающий в лунном свете серебряный кинжал по волшебству оказался у него в руках. Он зачарованно смотрел на него, как на избавление от своей боли. Аккуратно закатав рукав, Сальери стал любоваться бледным запястьем. Я посвящаю свои ночи убийственной симфонии Перед ним возник образ светловолосого гения, и лицо Антонио исказилось в гримасе отвращения. Он дрожащей рукой надавливал острием, разрезая тонкую кожу. Алые капли пачкали белоснежную ткань. Неожиданно разум прояснился, и Сальери понял, что сделал. Он с силой отбросил кинжал в сторону, а сам упал лбом на стол, осознавая свою никчемность.

***

Это произошло внезапно, когда сама судьба решила взять все в свои руки, пока Антонио не справлялся с хаосом, что творился в его голове. Ему пришло письмо от самого Моцарта, тот приглашал его отобедать. Не смея сопротивляться внутреннему порыву увидеть прекрасное произведение искусства Наннерль, Сальери надел самое изящное жабо, которое у него было, в этот же день прибыл в усадьбу Вольфганга, где именно там его пленила нежная музыка. Она раздавалась из комнаты, дверь которой была слегка приоткрыта. И пока хозяин дома был чем-то отвлечен, гость пошел на зов этой манящей мелодии. Сальери увидел девушку, игравшую на фортепиано. Та, которая очаровательной улыбкой пробуждала в Антонио столько же чувств, что и музыка, созданная ее братом. Он не заметил, как стал подходить все ближе, полностью охваченный зрелищем. Ее тонкие аристократические пальчики перебирали клавиши так непринужденно, так естественно, будто она с самого рождения знала все композиции. Когда произведение закончилось, Наннерль бросила взгляд на дверной проход и увидела хмурого невысокого мужчину в сюртуке и с накрахмаленном воротником. Она покраснела, дернув плечиками, смущенно отвела взор от вошедшего. Робость передалась и ему. — — Прошу прощения, мадемуазель, что повел себя бескультурно и потревожил вас без разрешения. Просто я услышал… чудесную музыку, льющуюся из-под ваших прекрасных рук. Я не смог устоять перед этим и заглянул к вам. Выслушав, Наннерль тихо проговорила, смотря на ноги собеседника: — Антонио Сальери? Мне столь приятно получить от вас похвалу. Мой брат говорил, что вы выдающийся композитор. Сальери захотелось рассмеяться, но он сдержал себя, чтобы о нем не подумали как о безумце. — Что вы, мне есть куда расти, и я вашему брату не ровня, — неуверенностью было пропитано каждое слово. То, что таилось в сердце, больше не могло оставаться там, требуя освобождения. Наннерль мягко улыбнулась, наконец, повернувшись к собеседнику. — Вольфи видит в вас достойного соперника. А мой брат в таких вопросах не ошибается. Знаете, — она продолжила с прежней смущенностью. — Я сама считаю, что ваша музыка изумительна, только… слишком печальна. В этом вы полные противоположности. — Все потому что струны моего сердца расстроены. Этот день подарил Сальери надежду. Он поверил, что сможет раскрыть свой потенциал, хоть и по всем параметрам отличаясь от чудо-гения, у него есть свой путь, который он должен пройти. Как бы он не страшился привязаться к творениям своего оппонента, Сальери все же начал постепенно принимать в себе то, что ему нравилось. А Наннерль стала для него музой, которую он так долго не мог обрести. Сначала он посвящал ей сонеты тайно, но потом, сидя в один из вечеров в усадьбе Моцарта, решил сыграть ей композицию, томящуюся в его душе не один месяц. — Это самая восхитительная музыка, которую я слышала у вас, — призналась Наннерль. Ее пальчики перебирали складки платья, а глаза ласково смотрели на Антонио. — Она передает мои чувства к вам, — Сальери подошел к девушке, встал на колено и поцеловал руку. — Скажите, вы будете моей женой, моя прекрасная муза? Наннерль помахала веером, чтобы прохладный воздух помог ей справиться с чувствами. — Сальери, все зависит от решения моего брата. — Думаю, в этом он мне уступит.