***
— Так что с этого дня я ваш классный руководитель, следовательно, за нашим классом теперь закреплен кабинет истории, — подвела итог своей речи Туктик, постукивая ногтями по поверхности учительского стола. — В пятницу в восемнадцать часов хочу увидеть ваших родителей, желательно всех. Вы без пяти минут выпускной класс, поэтому присутствие по возможности максимальное. — А если родители улетели в Антарктиду кормить белых медведей? — раздался вдруг голос Семененко с задней парты. — Медведи на севере живут, придурок. В Антарктиде — пингвины, — подал голос Кондратюк, сидящий рядом, и все в классе вдруг замолчали, удивленные таким ответом со стороны парня, практически всегда прогуливающего уроки географии. — Интересно, откуда у тебя такие познания, Марк? Неужели на уроки стал ходить, раз знаешь, где обитают пингвины? — улыбнулась Туктамышева, скрестив руки на груди. — А он просто их родственник! — выкрикнул вдруг Женька, вызвав своей фразой смех, прошедший по всему классу. Спустя несколько минут прозвенел звонок, и почти ребята засобирались домой. Елизавета Сергеевна еще раз напомнила детям об их проектах и родительском собрании, а затем отпустила всех домой. — Эй, подожди, — позвала вдруг Александру Щербакова, заметив, что та уже собрала практически все свои вещи. — Чего тебе нужно? — безразлично обернулась Трусова, уже закинув рюкзак на плечо и выйдя из-за парты. Она окинула девушку пренебрежительным взглядом и нетерпеливо ждала ответа, словно куда-то спешила. — У нас проект, если ты не забыла, когда мы начнем его? — приподняла бровь девушка, скрестив руки на груди. Поведение и грубость Саши ей категорически не нравились, но высказывать при всех она ничего не собиралась. Да и с чего вдруг Аня решила, что после небольшого количества проведенного вдвоем времени они начнут нормально взаимодействовать? Не тут-то было. «Ну и к черту. Значит продолжаем ненавидеть друг друга», — решила для себя Анна. — Позже. Мне не до него сейчас! — практически прокричала рыжеволосая, развернувшись и вылетев из класса, чем обратила на себя несколько заинтересованных взглядов. — Истеричка… — пробормотала себе под нос ничего не понимающая Аннушка, направившись к лучшей подруге, которая уже ждала ее у выхода из класса.***
— Она вечно достает меня… Смотрит таким ненавидящим взглядом, будто я уничтожила дело всей ее жизни! — возмущалась Трусова. Солнечные лучи, ненадолго пробившиеся из-за свинцовых туч, скользили по светлым стенам. За окном было многолюдно, несмотря на то, что рабочий день был в самом разгаре. Люди спешили по своим делам, то и дело мелькали вдоль дороги быстрые автомобили, а на голых ветвях чистили свои перья птицы. — И ведь понимаешь, я ей совершенно ничего не сделала! Такое чувство, что она ненавидит меня просто за мое существование. — пожаловалась девушка, поправив рыжую прядь волос. — Еще и Мегера заметила порезы… Знаешь, пап, я безумно устала, — выдохнула Саша и уронила голову на руки. Ответом ей был лишь равномерный писк больничного оборудования. Пятнадцатилетняя Александра Трусова, воткнув наушники в уши и поправив длинные русые волосы, возвращалась домой с очередной тренировки по фигурному катанию. Тело уже привыкло к многочасовым тяжелым нагрузкам, а мышцы слегка тянуло от приятной боли. Темнело в декабре рано: в семь часов на город опустилась тьма, разбавляемая лишь тусклым холодным светом фонарей. Сновали туда-сюда пешеходы, возвращаясь с работы, чудом не сбивая друг друга с ног. Медленно ползли машины, попавшие в очередную пробку, вокруг раздавались автомобильные гудки и ругань недовольных водителей. Тренировка выдалась тяжелой: тренеры гоняли пуще прежнего, подготовка к соревнованиям шла полным ходом. Девочка практически не вылезала со льда, словно прописавшись там. Бесчисленные часы физических нагрузок, строгая диета, домашнее обучение и вечное желание отдохнуть сопровождали Сашу сколько она себя помнит. В фигурное катание привел ее отец, с ним у девочки всегда были невероятно теплые отношения. Трусова была определенно папиной дочкой — Вячеслав души в ней не чаял, исполняя практически любую прихоть своей принцессы. Балуя ее, он все же не допускал того, чтобы она садилась ему на шею. Каким-то образом ему удалось найти золотую середину в воспитании, чего не скажешь о матери Александры. Со Светланой у Саши отношения были весьма посредственными, если не сказать — ледяными. С самого детства она ревновала ребенка к мужу, а мужа — к ребенку, и с годами ничего не поменялось. Однако в одном они сходились: любовь к фигурному катанию была выше семейных недопониманий. Порой Александре даже казалось, что Сашу-фигуристку Светлана любит намного больше, чем Сашу-дочь. Если вторую она вообще любит. Отец же подарил девочке детство, он был маяком в ночи, постоянно поддерживал ее во всех начинаниях и был за нее горой. Мужчина постоянно защищал малышку от нападок жены, запрещая даже повышать на нее голос. Он считал, что все и всегда можно решить спокойным тоном, поэтому придерживался этой позиции и в воспитании дочери. В тот самый день, казавшийся Трусовой самым обыкновенным, ее жизнь разделилась на «до» и «после»: ее отца сбила машина. Сейчас она сидела рядом с единственным человеком, который искренне желал ей лишь счастья. И этот самый человек уже несколько месяцев находился в коме, не приходя в себя ни на минуту. Несколько дней назад его показатели здоровья ухудшились, практически забрав надежду на выздоровление. По щекам катились слезы, остановить которые не было ни малейших сил. Спина содрогалась от всхлипов, а сама девушка тихо всхлипывала, сжав руку отца, который, казалось, просто уснул. Саша где-то слышала, что люди, находясь в коме, все слышат и понимают, поэтому с ними нужно как можно чаще разговаривать. И она разговаривала. Она приходила сюда каждый день после уроков, пересказывая своему папе весь день от начала и до конца. Шутила, смеялась, плакала, делилась сокровенным и спрашивала совета, когда не знала, как ей поступить. И ведь он помогал. Своим безмолвным присутствием он придавал ей уверенности, за ним она была как за каменной стеной.***
— Медведева! — наступил очередной урок физкультуры, и сейчас Глейхенгауз проводил перекличку, заставляя ребят по-военному выстроиться в одну шеренгу и четко отвечать «Я!», слыша свою фамилию. — Я! — громко выкрикнула Женя, стоя рядом с Загитовой и мило переглядываясь с ней же. Каждый раз, когда Аннушка смотрела на этих двоих, у нее закрадывались смутные сомнения о том, насколько эти двое действительно «друзья». — Самоделкина! — Она болеет, Даниил Маркович, — ответила Камила, слегка зевнув. Всем невероятно хотелось домой, но пропустить урок Глейха могли разве что самоубийцы. Все-таки, ставить физкультуру последним уроком может только настоящий дьявол. Ну, или Мегера Адольфовна, что в принципе было одним и тем же. — Семененко! — Здесь! То есть, я! — замялся парень под всеобщий смех одноклассников. — Ну что за детский сад, сколько раз вам повторять, вы практически выпускной класс, парням вообще скоро в армию! Там-то вас и научат нормально приказы исполнять… — сетовал на «бестолковую молодежь» Глейх. — Трусова! — Я, — спокойно сказала девушка. Сейчас Аннушка отчетливо видела: с Сашей было что-то не так. С того дня, как Тутберидзе обнаружила порезы на руках рыжеволосой, Александра ходила исключительно в вещах с длинными рукавами. Даже на физкультуре она была в тонкой олимпийке, несмотря на то, что в самом зале было достаточно тепло. — Щербакова! — Я! Расчет окончен! — доложила Анна, на секунду выйдя из строя, а затем сразу же вернувшись назад. — Сейчас Трусова проведет разминку, а потом приступим к сдаче нормативов. Напоминаю, что в конце года вы мне сдаете экзамен по всем нормативам, — вдруг сказал учитель, при слове «нормативы» посмотрев прямиком на Аню, — и никакие доклады не помогут перекрыть неудовлетворительные оценки, имейте это в виду.***
— Снова плохо, Щербакова. Тройка, — пренебрежительно бросил Глейхенгауз, и через несколько минут прозвенел звонок с урока. Все, включая учителя, тут же покинули зал, но Аннушка не спешила собираться домой. Подойдя к мату, она упорно вытащила его из кладовки и уложила на пол, начиная усердно качать пресс. Спустя пять минут пыхтений она добралась до перекладины и, повиснув на ней, попыталась подтянуться. Однако чуда не произошло: слабые руки сумели лишь приподнять ее на пару-тройку сантиметров от начальной высоты. Вдруг она услышала тихое покашливание и испуганно обернулась. Со скамейки на нее как ни в чем не бывало смотрела Трусова собственной персоной, скрестив руки на груди. — Завтра после шестого урока на этом же месте, — вдруг заговорила она, чему Анна несказанно удивилась. — Займемся твоей подготовкой, а то плакала твоя золотая медаль.