Моран снова держит свечку.

Альберт очень впечатлительный. Прямо-таки ёбаный пиздец, который из раза в раз выливается ебейшим потоком из дерьма, нытья, соплей и всего прочего, что только может выдавить из себя Мориарти. И этот бесцензурно блядский вечер не исключение. — Мориарти, сука, я больше никогда в жизни не соглашусь смотреть с тобой такую хуету. Конечно же он говорит это всегда, а потом снова садится перед огромным экраном телевизора, на котором уже играет заставка сопливой мелодрамы с наихудшей актёрской игрой и клипами на пять минут под тупую музыку. И вроде бы она должна создавать атмосферу романтики, но лично у Морана получалось под неё только сдерживать порывы проблеваться от той приторности, что вырисовывалась идиотской картинкой в смазливых личиках и их лизаниями языков друг друга. Не то чтобы ему очень хотелось лупиться и ещё пытаться вникнуть, но у него дружеский долг. Альберт клянётся повеситься, если Моран не сядет смотреть с ним фильм, на что тот, окунаясь в этот набор плюсов, уже хочет побежать в магазин за верёвкой с мылом, но следом звучит грозное «не налью тебе сегодня», и мужчина прилежно сидит на зелёном диванчике и всячески пытается смириться с отсутствием пива. Пялиться на эту парашу с трезвой головой становится всё труднее, поэтому он искренне радуется, когда Альберт тянется за соблазнительной бутылочкой винишка после просмотра. Конечно, Моран предпочитает более «мужские напитки», но Мориарти деликатно поправляет, что нет в алкоголе разделения по полу, а мужской напиток для Морана — моча. — Хули ты молчишь? Моран падает на стул в небольшой кухне Альберта, пока тот, сохраняя поразительную для него тишину, наполняет два пузатых бокала. — Альбе-е-ерт, — Моран дёргает за домашнюю футболку Альберта (Майкрофта, на самом деле, но не суть). Мориарти оборачивается и пронзает друга таким печальным взглядом, что любой другой бы уже запаниковал и начал допрос, но тактичного, очевидно, Морана хватило на закатить глаза и протяжное: — Да бля-я-я! Альберт поджал дрожащие губы и, резко вдохнув носом, отвернулся обратно. Моран громко цокнул, поднимаясь со стула и забирая из трясущихся рук несчастную бутылку. Альберт тут же усаживается на место друга и покорно ждёт, когда ему дадут волю проронить первые слезинки (когда никто не смотрит — неинтересно). Себастьян не соблюдает норму и наполняет бокалы до краёв, ибо какая разница? Если они бухают под нытьё одного впечатлительного, то уж всю бутылку. — Ну давай, — усаживаясь напротив, махнул рукой Моран, и Альберт, как по команде, разрыдался. Из затянутого маленькой резинкой хвоста начали выпадать волнистые пряди каштановых волос, сразу же прилипая к успевшему вспотеть краснеющему лбу. Альберт обречённо придерживает с каждым всхлипом тяжелеющую голову и, наконец, заранее сделав большой глоток пино-нуар, начинает надрывистым голосом: — А что если Майкрофт со мной ради секса?! Ой-блять-сука-да-в-рот-ебали-все-этот-сраный-секс-уёба. Кажется, у Морана начинает дёргаться глаз, поэтому, чтобы совсем не спятить с этим засранцем, хватается за бокал и отпивает, тут же морщась от кислятины и от отсутствия какого-то воздействия на разум. Себастьян сейчас очень завидовал юному себе, когда бошка кружилась от запаха детского шампанского, а на следующее утро не помнилось ничего. Он сам поражается своим умениям выслушивать Альберта, которого ахуеть как задела самая уёбская история из самых уёбских историй какой-то пиздецко-обосранческой девочки, живущей в, ахуеть нахуй, Париже, с видом из окон на Эйфелеву башню, которую Моран только на открытках в метро видел. Конечно же она вся из себя ебать-жизнь-боль-а-я-в-ней-полный-ноль. Не, ну по факту, конечно, вот только какие-то подкаблучные мужики лижут ей задницу (во всех смыслах) и пытаются уверить, что она самая замечательная. Но эта идиотка обязательно найдёт одно говнище среди золота и влюбится в него. Он будет использовать её и некрасиво тыкать пенисом в вагину. А потом главная героиня застукает этого отброса с какой-нибудь стервой, которая глумилась над ней. Ну и всё! Эйфелева башня превращается в ахуенное место для суицида, который она трагично совершает в тот самый момент, когда та амёба поймёт, что тоже любит только её и не нужны ему никакие другие шлюхи, но уже поздно. Короче, Альберт ловит невъебическую схожесть со всеми этими девушками (у него просто в комнате стоит такой же фикус или шторы одного цвета) и приписывает их пиздострадальческую рутину себе в биографию. — А если он сейчас с другим? — не унимается Мориарти, хватая салфетки и падая в них лицом. Моран снова не удерживается от того, чтобы закатить глаза. Он берётся за чужое запястье из-за чего Альберт ойкает и поднимает зарёванные глаза на друга. Сквозь слёзы он видит, как тот тыкает ему в лицо его же руку. — Что это? — спрашивает Моран. — Рука. — Да ясно, что не нога! На руке у тебя что? — Кольцо. На указательном пальце сверкал золотой перстень с зелёным камнем. — Кто его тебе подарил? — Майки. — Умница! — воскликнул Моран, словно его сынок спустя час решил математическую задачку на два плюс два. — А знаешь почему это изумруд, а не какой-нибудь другой камень? Потому что Майкрофт, стоя в ювелирном, вспоминал твои глаза и думал: «конечно же ничего не сравнится с его чудесным взором, но может хоть чуть-чуть эта драгоценность будет передавать его невероятную глубину. Тот лес, в котором я утопаю, стоит мне взглянуть в его глаза; те незаметные искорки, которые он доверяет только мне»! Моран сам ахуел, когда на ходу и без запинок сочинил речь в стиле джентльмена-Холмса, чего уж говорить об Альберте, который даже реветь перестал, открыв рот. — А на футболку свою посмотри! — не переставал Моран. — Она ж вся духами Майкрофта провоняла, вот ты её и не снимаешь. А он наверняка в одних свитерах твоих колючих ходит и думает, что даже их теплота не сравнится с жаром в твоих объятиях! Конечно, какая-то польза в тупых фильмах была — у Морана появилось кучу фразочек для и от влюблённых, чтобы успокоить Альберта. Но если бы этих фильмов не было, то Альберт бы и не ныл, так что хуйня, удалите, господа ради. — Да ты посмотри на свою квартиру! — Моран демонстративно обвёл руками маленькую комнатку. — Тут повсюду твой ненаглядный Майкрофт! Вон у плиты он тебе блины готовит! На холодильнике ваши фотки совместные прилеплены! В это окно он курит, и ты даже купил ему пепельницу! А на этом столе он кончал только от твоего роскошного вида! Это уже было не из фильмов, а из рассказов Альберта. Нет, Морану совершенно неинтересно в каких конвульсиях бьётся эта парочка в оргазме и как они потом жрут язычки фламинго, но Мориарти ведь так просто не заткнёшь, он всё выбалтывает! Поэтому Морану иногда казалось, что он домовой Альберта, наблюдает за его жизнью и перепрятывает вещички ради шутки. — Да он в тебя влюблён так, как ни в одних твоих сериалах не влюблялись! — выпалил Моран и, довольный собой, опустошил бокал, надеясь запить всю ту сахарность, которой он тут плевался. Альберт продолжал находиться в состоянии полного ахуя, пока глаза снова не заполнили слёзы и Себастьян, подумав, что его проникновенная ебатория не сработала, сам готов был уже зареветь, но мужчина с гордостью поднял голову, утёрся салфетками, встал со стула и распустил домашний хвост. — Ты прав, — уверенно заявил Альберт. — Сейчас позвоню ему и приглашу на ужин. — Так мы только что поужинали, — Моран кивнул на грязные тарелки в раковине. — Ага! Твоими жирными бургерами, а не изысканными салатиком и стейком! Между прочим, Майки всегда предугадывает мои желания. Вот уверяю, он придёт с алыми розами и закажет доставку из вкуснейшего ресторана! — На бургеры не гони, романтик. Моран, не дожидаясь, пока его начнут выпроваживать, вышел из-за стола и направился в прихожую одеваться, пока Альберт репетировал соблазнительный голос, как будто без него Майкрофт не припрётся (он припрётся, даже если его суженый-ряженый загавкает). — Завтра посмотришь со мной фильм? — спросил Альберт вместо миролюбивых «до встречи» или «увидимся». — Вот ещё! — испугался Моран, стараясь как можно скорее оказаться за порогом. — С Майкрофтом своим смотри! Альберт неопределённо пожал плечами и захлопнул дверь. Очевидно же было, что Морану реветь интереснее. Все эти спектакли — пытки дорогому другу, а не то, что Альберт просто нытик. Невыносимо! И как с ним дружить? Но, видимо, как-то можно, если Моран ещё не уехал в Париж прыгать с Эйфелевой башни, а даже набрал номер «псина Мориарти» и, когда на том конце послышалось стальное «алё?», в очередной раз надел на себя роль ёбаной свахи: — Сейчас твой опупеля позвонит и пригласит. Обязательно закажи доставку салатика и стейка из ваших ресторанов, в которых вытереться салфеткой стоит больше почки. И, это, веник не забудь. Красные розы. Моран выслушал благодарности и сбросил звонок. Скоро свечку над ними держать будет, ей-богу.