Петля воспоминаний

Солнце катается по небу шаром, далёким и холодным. Шелестят ветви, сливаясь с шумом природы. Поскрипывают могучие деревья вокруг. Где-то там, в глубине непроходимой чащи, бродят звери, дикие, не слышавшие человеческой речи; от того более чуткие и опасные. В здешних местах не ступала нога чужака-человека и вряд ли вскоре появится смельчак. Только если все вырубят, оставив голый пустырь с пнями. Но такого не случится, она уверена. Лес над головой шумит, качается кораблем на волнах — плавно, внушительно. Сакура поднимает голову, слушает. Сколько она здесь живёт? Год, два или пять лет? Она не знает, будто счётчик каждый раз кто-то сбрасывает. Но ей нравится здесь и другой жизни она представить себе не может. Как это вообще, без могучих елей над головой? Словно голый на обозрение поставлен. Без места, где можно укрыться в тени, без тишины, покоя и суеты? Сакура передёргивает плечами и шагает дальше. Ей не нравится то, чего она не понимает, а отвечать на ее вопросы не торопятся. Замкнувшись внутри себя, варится в собственных мыслях, порой доходящих до абсурдности. Она даже этого не знает — насколько и как давно сходит с ума. Может, это случилось вчера, или месяц назад, а то и вовсе давным-давно. А что если… Птица резко вспархивает с дерева, до этого момента сидя мертвенно-тихо. Где-то кричит ворон, противно, скрипуче. Сакура оглядывается, но вокруг ни души. Лес проглатывает каждый звук будто болото — неожиданно, с волнением и полностью. Слышит тихие шаги позади себя, но не оборачивается. Шорох, веточка, хрустнувшая под давлением на тропинке, скрип тяжёлых стволов, ветвистых, но к основанию редеющих. Под пальцами оказывается спина. Шерсть гладкая, но жёсткая как щетина. Невольно Сакура перебирает ее и прислушивается к себе: но внутри будто и нет ничего, только серая пустошь, да низенькие игольчатые прутики, пробивающиеся сквозь каменистую землю. Она шагает первой, волк за ней. Сакура опускает на него глаза и тут же натыкается на взгляд, внимательный, вызывающий мурашки на спине. Что-то случилось. Нет, он это сделал, что бы то ни было. Избушка, одиноко стоящая среди чащи, ловит на себе кусочек неба, чуть осветленная, чем остальное пространство. Со временем вросшая землю и заснеженная темным мхом. Сакура открывает дверь, скрипнувшую петлями, и пропускает зверя вперёд. Она входит за ним, промаргивается, привыкая к повисшей темноте в хижине. — Можно будет сходить к леснику? Итачи выходит из соседней комнаты уже одетым. Оправляет ткань и смотрит на нее чуть озадаченно. Вопросительно приподнимает брови, неторопливо ступает к ней, сидящей на скамье у маленького тусклого окна. Эмоции на его лице трудно разглядеть и тем более понять. Обычно там почти нет эмоций, а если появляются в голосе, то в тот момент она не видит мрачного Итачи среди всей этой темноты и сырости. Удивляется и своему внезапному порыву: спросить успевает прежде, чем подумать. Он подходит ближе и останавливается в шаге от Сакуры. Смотрит пристально, будто видит то, чего не открыто обычным глазам. И внутрь ненавязчиво закрадываются сомнения. В лесу, помимо нее и Итачи, есть ещё один житель — лесник. Не смотря на глухой и дикий край, он здесь давно. Человек, с которым можно просто поговорить о том, о сем. Хотя себя она перестала относить к людям какое-то время назад — в лесу оно идёт по другому. В том же аккуратном домике лесника. У него есть полезная штука — лампочка — без труда развеивающая такой надоевший мрак. — Ты же только вернулась. Не устала? Сакура качает головой: не устала. Бродить по лесу не тяжело, скорее даже больше энергии появляется, хочется с кем-то ею поделиться, но не с кем. Итачи против ее прогулок, но разрешает, когда сам поблизости. Объясняет это том, что здесь могут ходить и другие волки. Волки. Она на это фыркает, но уже вдали от него. Какое-то странное чувство не даёт ей спокойно засыпать и просыпаться без кошмаров. Больше похоже на то, что он пытается ее скрыть от других, подобных ему и вообще от всего мира. — Ещё есть время до захода. Я не надолго. Туда-обратно, честно. Итачи ведёт плечом, заглядывает в окно рядом с ее головой, думает. Его промедление в несколько секунд кажутся ей часами. Хочется вскочить, звонко посмеяться и выпорхнуть наконец; помахать рукой на прощание и к закату вернуться обратно. Но искры лёгкого простого веселья застревают в горле и оседают на нем же тянущей тяжестью. Чувство дежавю поднимается как пыль порывом ветра и замирает, подвешенная в воздухе. Она хмурится на это что-то знакомое и не может схватить постоянно ускользающее воспоминание и ощущение, что здесь что-то не так. — Если не сегодня, то можно завтра? Я буду осторожна. Когда он не отвечает, Сакура снова пытается добиться разрешения. На нее переводят взгляд — на лицо, затем плавно он переползает на шею и грудь. — Посмотрим. Ей не нравится то, как Итачи не даёт согласие и не отказывает. Трудно определить, что на уме у кого-то, кто придерживается нейтральности. Обычно это значит что-то плохое. По крайней мере, в большинстве случаев. * Утром Сакура просыпается одна. Разлепляет веки и сонно оглядывается. Выходит наружу, вдыхая посвежевший воздух. Внезапно ее будто толкают изнутри — перед глазами мох, оцарапанные, в крови руки, спертый воздух леса. От неожиданности этого видения, такого реалистичного, будто проходившего с ней, она опирается рукой о бревенчатую стену. Не понимает. Это было ее будущее или воспоминание? Воспоминание? Ноги дрожат, становятся ватными и непослушными. Островок утреннего тусклого света плывет перед ней как закручивается от колебаний дым. Чувствует, как ее придерживают за плечи, голос звучит размыто, словно через толщу воды. Сакура цепляется руками сама, сминает пальцами ткань. Ее подхватывают на руки и она совсем теряет связь с реальностью и пониманием всего, происходящего вокруг. Просыпаться второй раз за утро ещё тяжелее. Хочет сесть, но ее удерживают и вновь укладывают на колени. Начинают успокаивающе гладить по голове. — Как себя чувствуешь? — Уже лучше. — Что случилось? Ты потеряла сознание. Обычно такого небыло. От навязанной заботы ее вдруг начинает выворачивать. — Голова закружилась. Ничего страшного. Может, просто... просто после вчерашнего утомилась. Голову продолжают поглаживать. Сакура собирается с мыслями. — Так можно я схожу в гости? Хотя бы на пару часов. Рука на ее голове замирает. Затем ее приподнимают и перекладывают на скамейку у стены. Она тут же плавно садится, отслеживая за своим состоянием, смотрит как Итачи отходит к противоположной стене. — Нет. — Нет? Но почему? Она чувствует в себе зачатки раздражения от ситуации и непонимания. — А когда тогда можно? — Сакура сжимает пальцами край дерева, но вставать не торопится. — Не сегодня и не завтра. Тебе вообще лучше было бы забыть о нем. — Что?.. — севшим голосом тихо спрашивает она. — Лучше забыть о нем, — он поворачивается лицом к ней. — Теперь это опасно. Она опускает голову, невидяще смотрит на щели между скорежевшимися досками. Ее приобнимают, поглаживают по спине. — Все будет хорошо. Не волнуйся, — Итачи целует ее в висок. Но она не реагирует. Теперь все стало ещё бессмысленнее. Она не понимает, что здесь делает в глуши, почему ее держат как пленницу; почему все кажется ей знакомо-незнакомым и не только в окружении. — Я… — она поднимается, старается не выпустить слезы. — Я схожу на ручей… Нет, на источник, ручей же высох. Берет деревянное ведро, идёт не оглядываясь наружу. Смаргивает влагу с ресниц, пока бредёт качаясь по знакомой тропинке к лесному маленькому, но чистому ключу. Что произошло и что до сих пор происходит? Почему опасно? Неужели теперь она навсегда останется один на один с этим всем? Всю жизнь прятаться от не понять чего? Сакура судорожно выдыхает, заправляет выбившуюся из косы прядь за ухо. Она уже ничего не понимает. Ни своих чувств, ни уж тем более чужих. Как она здесь оказалась? По какой причине, объясните! Она падает на колени перед узенькой полоской поблескивающей в редких лучах водой. Слезы безудержно капают и совсем беззвучно, растворяются в общем потоке. Чуть успокоившись, Сакура умывается тут же; смывает соль со щек, начавшую стягивать кожу. И вдруг появляется снова то же ощущение, что и совсем недавно. Ее толкает изнутри, но сильнее. Она опирается руками на колени, хватается за голову. — Я люблю тебя, волчок, — женский голос смеётся счастливо и заливисто. Сакура поворачивает голову, но ничего не видно, только темнота. Различает среди звуков рычание, но не агрессивное, а с какой-то другой интонацией. — Эй! Не кусайся! Щекотно же! Смех растворяется, будто его и небыло, появляются другие звуки. — Нет! Прекрати! Не надо, прошу! Чей-то срывающийся на крик голос, кажется знакомым. Голос в темноте, но начинается какое-то движение в проявляющемся видении. Отчётливее видна фигура, забившаяся спиной к толстому стволу дерева, будто пытающаяся слиться с ним, спрятаться. Кадр сменяется видимо на обзор этой девушки и она уже видит со стороны темный силуэт человека, склонившегося над чем-то. Но чем отчётливее становится фигура, тем сильнее Сакуру накрывает страх. Человек оказывается слишком большим и широким в плечах. Шея и грудь были серыми от шерсти; поднявшаяся рука-лапа кончалась заострёнными когтями и чем-то на них свисающим. Сакура закрывает рот, хотя навряд ли ей будет чем опустошить свой желудок, когда под массивным оборотнем находится чье-то разорванное тело. Тех, кто много знает чего-то запретного, ждёт такая же участь. Простая истинна зверя. Внезапно на нее поднимают звериный взгляд: красные яростные глаза, клыки в пасти чего-то среднего между мордой и лицом. Кровь. Кровь была везде. Так почему же она до сих пор жива? Ее трясет, трясет так сильно, что тело парализует от страха. Она видит перед глазами одно — разорванное тело и много грязно-бордового вокруг. Какой-то животный инстинкт заставляет ее подорваться на ноги и бежать. Бежать так далеко, насколько возможно и ни в коем случае не оборачиваться. Смотреть только вперёд. Лесник мертв, понимает она. Все просто. Но за что? Из-за нее? Этого она уже никогда не узнает. Фантомное ощущение шерсти под пальцами не кажется чем-то необычным, это просто есть. Надо закрыть глаза, представить что-то хорошее и дождаться либо её избавления от этого либо… Земля и небо меняется местами, хотя что днём, что ночью одна половина чуть светлее другой. Никакой разницы, но Сакура упорно пытается себя убедить в чем-то. Постоянно. Получается, ее жизнь — обман? Большая тень нависает сверху, закрывает последнюю надежду посмотреть на небо. Только что она хочет там увидеть, корявые вершины, смыкающиеся над ней клеткой? Или даже не заглядывающую к ней надежду? — Я ненавижу тебя! Оставь наконец меня в покое! Перестань! Все, что от нее требуется — потерпеть. Остальное пройдет само. Вот как сейчас ей хочется спать, веки тяжелеют и закрываются. Кажется, она снова проснулась из-за кошмара, но Итачи рядом, только руку протянуть, провести по гладкой жёсткой шерсти. — Итачи, не оставляй меня.