Убить Эбби. Рождество.

30.07.1857 22:05 Женский католический монастырь под патронажем Ксирафай. Пиренейская горная цепь. Королевство Испания. Вечерняя месса, равно как и ужин давно уже состоялась, и уставшие от дневной побелки здания сёстры-монахини готовились ко сну. Только одна из них собиралась ещё бодрствовать. Женщина лет семидесяти на вид с седыми и редкими локонами некогда густых чёрных волос, с мрачной решимостью во взгляде перебирала в своих руках склянки с зельями зелёных, синих и красных цветов. Рядом с зельями стояла также пустая тарелка с крошками ржаного хлеба и пустой стакан из-под воды. Как бы эта женщина не хотела нарушать вторым ужином свой нескончаемый пост, но лишние силы ей сегодня нужны были как воздух. Этот грех она замолит, как замолит она и свою сдачу перед искушениями чаровства от своего аватара. Эти грехи она замолит, в отличие от той горы грехов, с которыми тридцать лет назад женщина по имени Матильда Лефевр сюда и явилась... Перебирая свои старые вещи, она случайным образом наткнулась на то, чего быть там не должно. Вещь той женщины, величайшим страхом которой была жизнь на хлебе и воде, в бесславии и нищете. В руки Матильды попал кусок ткани с гербовой вышивкой. Герб не дворянский и даже не государственный, а герб гильдейский. Герб одного хорошо ей известного бродячего театра из южной Франции в виде тележного колеса, выглядывающего из-под улыбающейся театральной маски. Ткань гербовой вышивки – чистейший шёлк, но сама она достаточно грубая, что неудивительно. Тот человек, который вышивал это на шторах, ширмах и палатках предприятия хоть и не из самых дорогих тканей, но с высочайшим умением и любовью к делу, пал от её собственного яда. Тот герб, что женщина держала сейчас в руках, вышила она сама. Вышила грубо и по очень старой памяти, в состоянии глубочайшей печали и изменённого сознания, за несколько месяцев до того, как она вышла из дела и стала тем, кем является сейчас. Прижав этот герб к груди, женщина с большим усилием подавила в себе подступающие слёзы, сохраняя в себе каменную невозмутимость. Вернув его обратно в одну из сум, она с ещё большей решимостью в лице вернулась к тому, что намеревалась сделать. Большую часть проведённого здесь времени навязчивые позывы своего аватара она игнорировала и отправляла прочь вместе с другими греховными наваждениями, но не сейчас. Те обрывочные и невнятные, но от того не менее пугающие картины будущего, что явились ей во сне, требовали немедленного прояснения, а быть может и непосредственного вмешательства в плетение, и времени у неё для этого оставалось не так уж много...

***

30.07.1987 00:00 Солт-Лейк-Сити. Штат Юта. США. Путешествие её астральной проекции сквозь времена и страны было долгим и тернистым. Она могла легко затеряться в миллионе миллионов иных временных реальностей, как ложных так и вероятных, и застрять там на поживу хищным духам времени. Однако же течение привело Матильду именно к тому заброшенному дому на окраине нужного ей большого города, который ей и виделся в тех снах от аватара. Окинув безразличным взглядом картину из многих тысяч сверкающих ночных огней за своей спиной, женщина решительно шагнула к дому, вокруг которого собрался уже целый вертеп из бесов разного калибра, будучи защищённой от их нечестивого взора своим маскировочным чаровством. Проходя сквозь всякий хлам этого заброшенного дома и лавируя меж беснующихся инфернальных тварей, несомненно слетевшихся сюда на «увлекательное зрелище», Матильда попала в обширное прямоугольное помещение с большим числом техногенного мусора вокруг, похожее на мастерскую. То есть именно туда, куда ей и было нужно. В углу помещения сидел молодой и ещё совсем недавно крепко сложенный парень лет шестнадцати-восемнадцати, чей вид на данный момент был далёк от здорового и крепкого, так как за последний месяц-полтора на него ушло столько дурманящих опиатов самого убойного разлива, сколько отправили бы его уже в могилу, будь он хоть чуточку слабее телом. Сейчас этот парень сидел однако не на опиатах, а на чём-то более возбуждающем во всех смыслах этого слова, и с видом преданного щенка любовался той картиной, как некая миловидная светловолосая девушка в очках, лет шестнадцати навскидку, рисует и раскладывает отвратительный ведьмовской круг над не менее красивой и тоже светловолосой девушкой их возраста, прикованной цепями к полу. Жертва была одета в то, что в этом мире сейчас считалось платьем, ведьма – в нечто мужское из грубой голубоватой ткани и с закатанными по локоть рукавами, но идеально подогнанное под её стройную низкорослую фигуру. Судя по выражению обречённых и заплаканных глаз жертвы, который она периодически бросала на парня в перерывах между мольбами о пощаде к ведьме, ещё недавно эти двое были близки одна другому. Ведьма в отличие от парня была абсолютно трезва, по крайней мере в плане алкоголя и дурмана. Потому что вместо обычно присущей ведьмам в подобных «мероприятиях» холодной сосредоточенности в разуме и теле, и отстранённости в душе от всего мирского, эта ведьма испытывала явное и нескрываемое, радостное возбуждение от происходящего и сладостное предвкушение того что будет дальше. По долгу своей службы Ордену Разума и специфики работы её Конвенции, Матильда немало повидала в своей жизни подобной мерзости, более того – ко многим подобным этой ведьме мразям она втиралась в доверие, дружбу и любовь, и отнюдь не все из них получили по заслугам свою порцию железа, яда и свинца. Однако эта ситуация была самой отвратительной из всех, что она повидала в своей жизни. И причиной тому была сама Матильда. Это она сейчас убаюкивала жертву со змеиной улыбкой на устах и абсолютно скотскими в этой ситуации умилительными словами, страстными поцелуями, и мягкими поглаживаниями по голове. Это её рука вырезала сейчас атамом омерзительные символы на коже вопящей девушки. И это её магия лилась сейчас рекой по этой мастерской... — Ну что ты плачешь, милая моя Эбби? — Мурлыкала ведьма своей жертве, всё не переставая наслаждаться своей работой и ласкать жертву по залитой щеке. Залитой слезами и косметикой, а также кровью от нанесённых вокруг глаз солярных символов. — Ты ведь не только меня сейчас расстраиваешь, но и своего любимого жениха... — НЕ-ЕТ!!! ПОЖАЛУЙСТА!!! ОТПУСТИ!!! ОТПУСТИ!!! Я НИКОМУ НЕ РАССКАЖУ!!! НЕ УБИВАЙ МЕНЯ!!! ПОЖАЛУЙСТА!!! Я НЕ ХОЧУ УМИРА-АТЬ... — Тише, тише моя хорошая! Никто тебя сегодня не убьёт! — П-Почему... Почему... Почему я? Зачем ты сюда приехала? — Вопрошала ведьму жертва, переходя на тихий скулёж и безуспешно пытаясь вырваться из её объятий. — Ну что за глупые вопросы, моя девочка? — Ответила ей ведьма полушёпотом, одной рукой фиксируя девушку за шею, а второй играясь с локонами её растрепавшихся волос. — Я объездила четыре штата чтобы найти именно тебя! — П-почему... П-почему... Что я тебе сделала? Я... Я... Я вообще тебя не знала до этого лета! — Можешь считать себя избранной, милая моя Эбигейл! Не плачь. Сейчас тебе будет хорошо... Верно, Мэттью? — Обернувшись, задала она вопрос парню, который, услышав своё имя, оторвался от созерцания этой мерзостной картины и пробудил в своих глазах искорку сознания. — М? Да? Что... что нужно сделать? — Выеби её, Мэттью! Услышав команду, парень вскочил со стула как послушный пёс и обнажив налитый кровью член, подошёл поближе к жертве, какое-то время соображая будто в первый раз куда и что здесь нужно делать. Парень этот не был под контролем каких-то чар, в чём Матильда была уверена, но вёл себя именно что как верный пёс, что говорило женщине о весьма немалом природном обаянии и талантах к манипулированию над людьми у этой ведьмы. И наркотики в этом механизме расчеловечивания были только смазкой. В своих мыслях Матильда так и продолжала называть блондинку в мужском не иначе как ведьмой и мразью, ибо факт того что это её будущее перерождение до сих пор был слишком пугающим и отвратительным для осознания. Пока одурманенный парень криво и неумело насиловал свою вопящую невесту, ведьма продолжала свой ритуал и подготавливала к его кульминации уже себя. Сняв очки, поставив на пол зеркало и присев на колени позади соития, она медленно и с никуда не девшимся чувством наслаждения вспарывала атамом вены на своих руках, а затем приступила и к нанесению вокруг своих глаз тех же самых солярных символов, что и у жертвы, но с реверсом в обратную сторону. Когда символы были нанесены, примерно в то же время и парень изверг в промежность жертвы своё семя. Три секунды спустя ведьмин клинок мелькнул из-за его спины и перерезал парню горло. Подхватив затем его под локти, ведьма уложила парня вокруг жертвенного круга на полу и начала медленно выкачивать из него жизнь под его невнятные бульканья и хрипы. Тогда же с его глаз пропал и наркотический, и любовный дурман, навеянный ему до этого ведьмой. Надрез был ювелирным и сам по себе даже не самым смертельным. Получи он эту рану в иных обстоятельствах, грамотная первая помощь в течении десяти-пятнадцати минут спасла бы ему жизнь, в иных обстоятельствах. Жертва номер один в это время уже стремительно трогалась рассудком и тряслась в конвульсиях, лёжа свёрнутой в клубок. В её плаче и воплях больше не слышалось ничего связного и осознанного. К тому моменту, когда ведьма закончила перегонять в квинтэссенцию кровь второй жертвы, девушку ей пришлось приводить в себя крепкими ударами кулака по лёгким. Искру разума жертве она этим не вернула, но смогла благодаря этому удобно зафиксировать девушку в сидячем положении и приступить к извлечению наружу её глазных яблок. Оба вырезанных глаза легли на специально приготовленную для этого подушечку, куда следом легли и глаза самой ведьмы. Работая своим сверхъестественным зрением, которое она сколдовала себе по всей видимости сразу после снятия очков, через некоторое время ведьма приступила уже и к обратной установке глаз. Глаз жертвы – себе, глаз ведьмы – ей. Пол часа спустя довольная собою ведьма любовалась новыми глазами, не выпуская из своих ласк и объятий тихо скулящую и пускающую слюни девушку. Она действительно её не убила и убивать изначально не собиралась, но полноценным человеком эта девушка уже считаться не могла. Рассудок её покинул если не окончательно, то как минимум на долгие годы. Вдоволь налюбовавшись своим приобретением, ведьма приступила сначала к сокрытию следов ритуальных надрезов на девушке, а потом и на парне, которого в скором времени она подняла как безжизненную марионетку. — Пойдём, дружок! — Сказала ведьма мёртвой кукле, чмокнув его в губы и похлопав по щеке. — Для тебя на сегодня ещё работа не закончена... Когда мёртвая кукла взяла на руки обмякшую девушку и понесла её на выход вслед за ведьмой, Матильда некоторое время ещё стояла на месте и перебирала в руках чётки. Когда это место покинули не только ключевые участники события, но и разномастные черти из-за завесы, она прочитала заупокойную за парня и молитву о спасении за девушку. За ведьму она собралась не читать, а писать. Писать одному задолжавшему ей рыцарю-габриэлиту, которого она спасла от гонений Нового Порядка, и чьего прямого ученика она видела в той же стране и временном отрезке, но не раньше чем Матильда убедится в том, что увиденное ею сейчас отнюдь не дьявольское наваждение. Для чего требовалось вернуться к этому моменту ещё добрую сотню раз и собрать статистику по другим временным линиям. Её время подступало к концу, но сто дней в запасе у неё ещё имелось. Если эта тварь действительно её перерождение, то она должна быть уничтожена. Сейчас ей не дал бы это сделать ни её аватар, ни её принципы. Время должно идти своим чередом. Если Господь желает чтобы эти двое были мучениками, то перечить Его воле женщина не имеет права, но за ведьму грех она возьмёт на свою душу без раздумий. На этой мысли Матильда и покинула это место.