Запах роз

      Первое, что увидел Гэвин после пробуждения, был низкий серый потолок. Настолько низкий, что под ним невозможно было встать в полный рост. Дальше в фокус зрения попали железные балки, соединяющиеся между собой. И лишь окончательно проснувшись, Гэвин понял, что видел перед собой следующий ярус кровати. А потом громыхнула музыка. Классическая, что-то очень знакомое, но память подводила, и название мелодии не приходило на ум. С другой стороны…       — Что ещё за дерьмо?       Рид знал свой плейлист от и до, классика в него не попала бы даже случайно. Для Элайджи вовсе лучшей музыкой были скрежет металла, когда закручивал гайки, гул сварочного аппарата, треск электричества, когда подключал к сети своих роботов, и странный шум, который издавали его металлические творения. Если за ночь Эл не совершил прорыв и не сделал-таки искусственного помощника, то включать подобную музыку было некому.       Повернув голову в сторону, Гэвин поморщился от нахлынувшей волны головокружения и тошноты, и снова попытался понять, где находится.       Похоже, собственные глаза его подводили или всё ещё продолжался сон, потому что в увиденное верилось с трудом. Вниз, вверх, вправо, влево тянулись ряды многоярусных кроватей, на которых тоже приходили в себя люди. Женщины, мужчины, старые и молодые, все в одинаковой одежде: белых футболках и бирюзовых спортивных костюмах. Приглядевшись, Гэвин увидел у каждого на груди нашивку с номером. Взгляд сразу же метнулся к собственной груди, на которой красовалось ровное 900. Такое же число светилось на электронном табло сразу над большими воротами.       — Какого?.. — он даже мысль сформулировать не мог. — Где я?       Воспоминания о прошлом вечере начали возвращаться, когда спустился вниз в огромный холл и, расталкивая потерянных людей, двинулся к выходу. Вместе с острым уколом боли перед глазами всплыла картонная визитка с тремя символами и номером телефона на обороте. Ни названия компании, ни имён, ни электронной почты — только номер. Гэвин сразу заподозрил, что братец снова ввязался в какую-то авантюру, ведь в маниакальном поиске спонсора для своего проекта хватался за любые предложения. В последнее время не самые легальные.       Чтобы помешать Элайдже влезть в очередную задницу, Гэвин набрал неизвестный номер. Он ожидал чего угодно: от очередных пустых обещаний мгновенной прибыли до доставок наркоты, вот только не предложения поучаствовать в игре.       «Во что ты снова вляпался, Эл?» — вслух же Гэвин согласился, назвал имя брата, запомнил место встречи и пароль. Такая секретность не обещала ничего хорошего, поэтому Гэвин достал пистолет, купленный сразу же, как решил уйти из полиции и стать частным детективом, сунул визитку во внутренний карман ветровки, черканул брату записку, что вернётся поздно, и заранее выехал к месту встречи. Если бы Гэвин знал, к чему приведёт его самонадеянность и безрассудство, то сразу бы позвонил бывшим коллегам. Если бы…       Из воспоминаний выдернул звук открывающихся дверей и резко воцарившаяся тишина, в которой от стен эхом отразился строевой шаг. Ровная шеренга людей, как на подбор одного роста и комплекции, в одинаковых чёрных масках с белым кругом на лбу и в отвратительных кислотно-розовых комбинезонах, выстроилась, перегородив выход. Как только они замерли, в тишине снова зазвучал топот тяжёлых ботинок, и последнее свободное место в центре шеренги занял ещё один солдат розовой армии. Он был шире в плечах и на полголовы выше, а на маске белел квадрат.       — Приветствую вас в нашей игре, — голос, пусть и заглушённый маской, звучал громко, но Гэвин все равно шагнул ближе. Солдаты расценили движение как угрозу, в его сторону уставились несколько стволов, и Гэвин замер, подняв руки.       С каждой секундой происходящее нравилось всё меньше. Судя по ропоту за спиной, не только ему.       — Похитители! — женский крик из толпы.       — Отпустите нас! — уже другой, мужской, а дальше будто цепная реакция, после которой требования, недовольство, угрозы зазвучали со всех сторон. Толчок под лопатку, в плечо, и толпа вытеснила Рида вперёд, ещё ближе к неизвестным в комбинезонах. Даже слишком близко. Девятьсот человек гудели, как улей, и Гэвин перестал слышать собственные мысли, зато нос уловил тонкий сладкий аромат цветов. Похоже, розы. И запах исходил не от кого-то из толпы, а от человека с квадратом на маске.       Грохот выстрела и звенящее эхо, после которого все снова замолчали. «Квадрат» держал в вытянутой руке пистолет, дуло, на кончике которого танцевал сизый дымок, направил в потолок. Когда неизвестный заговорил вновь, желающих перебивать не нашлось, а стоило ему рассказать про деньги за победу, здравый смысл покинул помещение. И пока остальные с восхищением смотрели на невероятных размеров свинью-копилку, Рид не отрывал взгляда от непроницаемой чёрной маски с белым квадратом на лбу. Пока сладкий, такой же, как запах роз, голос безликого дьявола обещал за победу огромные деньги, чуйка подсказывала Гэвину, что расплата за эти деньги будет слишком высокой.       Только стоя под обстрелом, слушая предсмертные крики игроков, чувствуя, как тёплая липкая кровь стекает по щеке и шее, Рид понял, насколько огромной будет цена. Это была не игра, это была бойня, а девять сотен участников — расходный материал, который стремительно иссякал. Иссякал так же быстро, как время на табло, и пока алые цифры неумолимо приближали финал игры, Гэвин едва сдвинулся с линии старта.       Взгляд за спину — у закрытых ворот гора тел и ручьи крови, а тех, кто не умер сразу и ещё шевелился, продолжали расстреливать под всевидящим оком огромной куклы.       Впереди дорога из трупов, подсыхающие на песке багряные брызги, крики ужаса и слёзные мольбы. Ещё никто не добрался до желанной линии финиша, зато сотни уже полегли в погоне за призраком спасения.       Кукла отвернулась и снова затянула не песню — гимн смерти. На негнущихся ногах Гэвин сделал несколько шагов вперёд и едва успел замереть, когда неморгающие искусственные глаза начали поиски новой жертвы.       Выстрел. Выстрел. Грохот очереди, а следом стоны боли и булькающие звуки, когда совсем рядом один из игроков начал захлёбываться в собственной крови. Видимо, парень неудачно дёрнулся и словил пулю в лёгкое. Проверять Рид не стал, ужас сковал тело невидимой паутиной, не позволял отвести взгляд в сторону. К происходящему вокруг не готовили ни в Полицейской академии, ни служба в патруле, ни работа детективом.       Электронный, чуть хрипящий голос, и Гэвин сдвинулся ещё на пару метров. Три минуты на таймере, ещё половина поля впереди и почти недостижимая линия финиша, которая гнулась и искажалась, когда пот щипал глаза. Шум крови в ушах заглушил почти все звуки, запах нагретого песка и металла в носу, и Гэвин тряхнул головой, когда кукла отвернула детское лицо.       Нужно собраться, взять себя в руки. Нельзя сдыхать сейчас, здесь, в загоне для людей, которые стали игрушками в руках неизвестного кукловода. Умереть тут равносильно исчезновению — Гэвин не сомневался, что родственники никогда не увидят его труп и не узнают о том, что здесь произошло.       «Если я сдохну, Эл не узнает тоже…» — эта мысль и волнение за брата вели вперёд, заставляли набирать скорость и вовремя замирать.       Десять секунд, и пение куклы превратилось в быстрое, неразборчивое жужжание, за которое толком не удавалось сдвинуться с места.       «Ещё немного».       До черты, за которой собралась толпа, оставалось несколько шагов, которые казались непреодолимой пропастью из-за утекающих сквозь пальцы секунд. И взгляд куклы — пустой, немигающий, безжалостный — Гэвин видел в нём скорую смерть, чувствовал её зловонное дыхание в воздухе и склизкие холодные пальцы, оглаживающие шею.       Скрежет шарниров, и Рид сорвался с места в тот же миг, как кукла начала отворачиваться. В два прыжка он оказался у черты, рывок на последней секунде, визг сирены, сообщающий об окончании игры, и дробь выстрелов, скашивающая тех несчастных, которые не успели добежать.       Дрожь в руках, ногах, в каждой клеточке тела, когда действие адреналина начало сходить на нет, уступая место осознанию происходящего.       «Жив! Всё-таки жив!»       Сотни трупов за спиной, но уже не так важно. Инстинкты вопили, что главное — продержаться до конца, выбраться из этого Ада, а потом найти виновников — всех до единого — и пересажать тварей. Ради этого Гэвин даже был готов вернуться в полицию. Но только потом, позже, а сейчас — выжить любой ценой.       Когда их всех вновь собрали в зале с кроватями, на табло всё ещё горело число девятьсот. Девятьсот человек — именно столько их было несколько минут назад, именно столько стояло у стартовой линии. Сейчас осталась едва ли половина. Испуганные, грязные, в песке и крови, воняющие потом — люди сидели, стояли, лежали или ходили из стороны в сторону. Каждый переживал случившееся как умел, но всех объединяло одно — гробовое молчание. И в этом молчании голос Гэвина прозвучал раскатом грома, который разорвал тишину, отразился от стен и разлетелся по углам, привлекая всеобщее внимание.       — Мы должны остановить игру! — Под перекрёстным расстрелом сотен чужих взглядов Гэвин ощутил себя ничтожно маленьким, и лишь стоны боли, до сих пор звучавшие в ушах, ручьи крови и безжизненные помутневшие глаза погибших добавляли уверенности.       — Что мы можем? У них оружие, охрана, а у нас ничего нет, — послышался женский голос из глубины зала.       — Вы же читали правила, — напомнил Рид. — Игры можно отменить, если согласно большинство, так давайте проголосуем.       — Он прав, лучше на свободе с долгами, чем помереть здесь.       — Согласна.       — Нужно голосование!       Гул голосов нарастал и когда, казалось, достиг своего пика, за спиной Гэвина открылись ворота. Раздался строевой шаг, Рид повернулся и почти клюнул носом розовый комбинезон. Два шага назад, чтобы отойти, но нос всё равно успел уловить необычный, неестественный для этого места запах — запах роз. «Цветочек хуев», — с отвращением подумал Гэвин. Приятный аромат, что всегда ассоциировался с любовью, не вязался с образом пособника во множественных убийствах.       — Поздравляю с завершением первой игры, участники, — спокойный голос словно лишний раз подчёркивал равнодушное отношение к потерянным жизням. — Вас ост…       — Закрой рот! — перебил Гэвин и сжал кулаки. Шестёрки Розы тут же направили пулемёты в грудь и голову, предупреждая резкие движения. — К дьяволу ваши игры, мы требуем отмены!       Одобрительные возгласы за спиной придавали смелости, и Гэвин расправил плечи, чувствуя себя увереннее.       — Хорошо, — подозрительно быстро согласился Роза, — но сначала я озвучу результаты. — В руках неизвестного появился пульт.       — После первой игры вас осталось… — нажатие кнопки, и цифры на табло пришли в движение. Гэвин с ужасом смотрел, как стремительно уменьшаются не десятки — сотни. — Четыреста пятьдесят шесть.       «Половина, — Рид посмотрел через плечо на притихших людей. — Если не остановить это безумие, жертв станет ещё больше».       — Убийцы!       Роза проигнорировал крик и продолжил своим равнодушным тоном.       — Это ещё не всё. Жизнь каждого из вас имеет цену, семьдесят тысяч долларов, а это значит… — Писк кнопки, и огромную копилку начали наполнять пачки купюр. И пока сверху сыпались деньги, Гэвин видел, как мольбу и ужас в сотнях пар глаз сменяет удивление и жадность. Когда последняя пачка упала в копилку, Роза заговорил вновь.       — Призовой фонд составляет тридцать один миллион пятьсот восемьдесят тысяч долларов. В случае, если в результате голосования будет принято решение остановить игру, деньги будут направлены семьям погибших.       — А если продолжим? — вперёд выступил высокий мускулистый мужик с пирсингом в брови и номером шестьсот один на одежде.       — Если продолжите, победитель заберёт всё.       — Шестьдесят миллионов, — посмеялся шестьсот первый. — Слышали? В конце игры один из нас заберёт больше шестидесяти миллионов долларов. — Он повернулся к Гэвину и оскалился. — На хуй твоё голосование, я хочу продолжить.       — Ты больной, готов сдохнуть? — прошипел Рид и крепче сжал кулаки, чувствуя, как больно ногти впиваются в кожу.       — Не сдохнуть, мужик, а убивать. За такие бабки я готов идти до конца.       — Сука…       Новый писк пульта и тихое жужжание механизма перебили Рида. Прямо из пола выдвинулась небольшая тумба с двумя кнопками, а шестёрки Розы вошли в толпу, чтобы разделить зал на две половины.       — Прошу всех собраться справа. — Роза взмахнул рукой, и до Гэвина снова долетел тонкий цветочный аромат. — Голосовать будете по убывающей в зависимости от номера на вашей груди. Зелёная кнопка для тех, кто хочет продолжить игру, красная — кто прекратить. — Один из неизвестных принёс Розе планшет. — Проголосовавшим нужно занять место слева. Начнём с вас, номер девятьсот.       Гэвин уверенно подошёл к тумбе и без колебаний нажал на красную кнопку. Сколько бы денег ни обещали победителю, человеческие жизни были важнее.       — Встаньте слева, мистер Камски, — очень тихо, что услышал только Гэвин, произнёс Роза, будто знал, что имя чужое.       Один-ноль на табло, и оставалось надеяться, что тот придурок с пирсингом будет единственным, кто проголосует за продолжение игры. А через секунду Роза вызвал следующего игрока, и надежда начала осыпаться серыми хлопьями пепла. Разум отказывался воспринимать реальность, в которой счётчик желающих продолжить игру стремительно рос. Если после первых двух сотен разрыв был в полтора раза, то после третьей стал почти три. Последний голос и вой сирены оповестил об окончании голосования.       — Большинство игроков решили продолжить, — озвучил очевидное Роза, даже не посмотрев на счётчик.       Сто девять против трёхсот сорока семи.       — Этот мир сошёл с ума, — прошептал под нос Рид. — Пиздец, какой пиздец. — И решительно зашагал к главному. — Это ты виноват, мразь! Знал, что так будет, знал, что стоит помахать перед носом деньгами, и большинство переобуется в прыжке!       Гэвин орал, и ему было плевать, как и на то, что снова оказался на мушке.       — Таков порядок, — равнодушно, будто робот, ответил Роза и небрежным взмахом ладони дал сигнал своим прихвостням, что можно опустить оружие.       Гэвина переёбывало ненавистью из-за чужого безразличия. Он всматривался в маленькие дырочки на маске в надежде разглядеть хоть что-то человеческое, намёк на страдание, но видел только равнодушие пластика.       — Молодец, что попытался, — так тихо и неразборчиво, что даже шёпотом не назовёшь.       Может, просто показалось?       — Жаль, не вышло. — Нет, не показалось       Роза развернулся и вышел за ворота, а через мгновение свита проследовала за ним. Двери закрылись, отрезая от далёкой, но всё же свободы, но лишь две короткие фразы, похожие на обманчивую иллюзию или самообман, дали понять — сдаваться рано. Из горы пепла, как птенец Феникса, показался лучик надежды.

***

      Большой зал был и спальней, и столовой, и тюрьмой. Нахождение в бетонной коробке без доступа к солнечному свету и свежему воздуху, в окружении унылых лиц других игроков и под надзором манекенов в масках вгоняло в тоску. Гэвин держался, внимательно изучал поведение, распорядок, окружение в поисках возможности выбраться. Он должен выжить: ради себя, ради Элайджи, ради тех, кто уже не вернётся к семье. Пока что единственной лазейкой был Роза, но за оставшийся день он так ни разу и не появился, пришёл только к вечеру.       — Через два часа будет объявлен комендантский час, до его начала вас проводят в душ. Мыться будете партиями, первыми пойдут игроки с номерами от одного до пятидесяти, дальше по возрастанию. Игроков с указанными номерами прошу выстроиться по этой линии. У каждой партии будет пять минут, чтобы помыться, а участники, которые не уложатся, будут дисквалифицированы.       Взволнованный шёпот прокатился среди людей, ведь каждый из присутствующих понимал, что значит дисквалификация. Жизни были в опасности даже вне игр.       Боковым зрением Гэвин замечал, как группы игроков уходят и возвращаются чуть посвежевшими. Внутренние часы отсчитывали время и безошибочно сообщали, когда в душ уйдут следующие, но на третьей сотне время перевалило за шесть минут, а люди не возвращались. Потом короткая пулемётная очередь, после которой счётчик игроков уменьшился сразу на четыре.       — Вот же тупицы, — слева послышался раскатистый смех шестьсот первого. — Сдохли в душе, надо же. Давайте, девочки, — человек вышел в центр, — натирайте свои пёзды подольше, меньше конкурентов останется!       Включился громкоговоритель.       — Игрок триста четыре выбыл. — И новый взрыв хохота, после которого Гэвин подскочил с кровати.       Ярость кровавой пеленой застлала глаза, зрение сфокусировалось в одной точке — на человеке с оскалом безумца и отсутствием сожаления в глазах.       Мразь!       Сбежав по лестнице, Гэвин с разгона влетел плечом в шестьсот первого и оттолкнул его к железному каркасу кровати. Пока дезориентированный противник не пришёл в себя, Гэвин успел нанести ему несколько ударов, разбил нос и рассёк губу. Новый замах, блок и огромный кулак тараном впился в живот. Гэвин поперхнулся воздухом, на мгновенье потерял бдительность, а вместе с ней и преимущество.       Удар, и вкус железа во рту.       Удар, и зрение помутнело.       Блок, и смог откинуть от себя противника, чтобы вновь броситься в атаку.       Подсечка, залом, Гэвин оседлал урода, вцепился в волосы и вдавил окровавленное лицо в пол.       — Заткнись и не рыпайся, сука. — Сплюнул на пол сгусток кровавых соплей и вывернул руку противника до пронзительного крика. — Не открывай свой поганый рот, пока не спросят!       Чуть пошатнувшись, Гэвин поднялся на ноги, рукавом вытер липкие ручейки под носом и отошёл к стене. Взъерошенный, в чужой и своей крови на одежде, запыхавшийся, Гэвин поднял взгляд на розовую шеренгу неизвестных во главе с Розой и с вызовом посмотрел на него. Рид знал, что Роза смотрит в ответ, чувствовал на себе тяжесть его взгляда, поэтому провокационно усмехнулся, а потом сполз по стене в ожидании своей очереди.       — Игроков с восемьсот пятьдесят первого по девятисотый номер прошу выстроиться в линию.       Гэвин поднялся. За прошедшие два часа в рядах игроков убыло ещё двадцать восемь человек — кто-то задержался дольше положенного, кто-то рискнул напасть на охранников и попытался сбежать. Всех ждал один конец — смерть.       — Вы последний. — В своём интервале цифр Гэвин оказался один. — Следите за остальными, с ним я разберусь сам, — приказал Роза своим шестёркам и повёл в сторону душевых.       Один на один, без свидетелей — шанс поговорить и узнать, поможет ли он выбраться.       — Эй, Роза, — заговорил Гэвин, когда вошёл в душевую и убедился, что здесь нет камер, — что это за место и где оно находится, ты знаешь?       — Раздевайтесь, номер девятьсот, у вас пять минут, — ответил, будто и не слышал вопроса.       Цыкнув, Рид сбросил кофту, потянул вверх футболку и размял плечи. Руки легли на резинку штанов, пальцы дрогнули, и Гэвин повернулся к неизвестному.       — Мне ведь не послышалось в тот раз, ты же…       — Раздевайтесь, мистер Камски, — оборвал Роза и кивнул в сторону кабинок. — Ваши пять минут уже начались.       — Ублюдок, — брезгливо выплюнул Гэвин, сбросил на пол штаны и трусы, сделал шаг, как в спину донеслось:       — Отличный вид, — бархатный тембр, будто мурлыканье кошки, совершенно неуместный в этом Аду.       — Флиртовать со мной вздумал? — Резко обернувшись, Гэвин вцепился в молнию на чужом комбинезоне и несильно тряхнул. В бок упёрлось ледяное дуло пистолета, а холод мурашками пощекотал кожу.       — Четыре минуты, номер девятьсот.       Шлёпая босыми ногами по влажному кафелю, Гэвин вошёл в кабинку и включил воду. От холода по телу прошла дрожь, кожа стала колючей, и Рид повернул крестовину, добавляя температуру. Напор был слабый, тёплые ручейки щекотали кожу, подобно касаниям пальцев: от шеи вниз, по лопаткам и позвоночнику, чтобы нырнуть в расселину между ягодиц. Вместе с прикосновениями воды Рид чувствовал и другие — невесомые, воздушные, как кончик пера или дуновение летнего ветра из приоткрытого окна. Прикосновения чужого взгляда.       — Что, нравится? — кинул, не оборачиваясь. — Любуешься, ублюдок?       — Именно. У тебя есть на что посмотреть, — снова игривые интонации в хриплом голосе.       — Ну тогда смотри внимательнее, покажу ещё кое что.       Ухмыльнувшись, Гэвин обхватил губами средний палец и вобрал в рот на две фаланги. Повернувшись к Розе, он медленно вытянул палец и с самодовольным оскалом выставил перед собой фак.       — Поцелуй меня в зад, мудак. — Развернувшись, Гэвин прервал щебетание воды и потянулся к полотенцу.       Сзади навалилась тяжесть — жёсткая, твёрдая, — тонкие пальцы в обтягивающих чёрных перчатках сжали запястья, вдавили в кафель. Молния комбинезона неудачно защемила кожу на спине, впилась в неё змеиным укусом, и Гэвин зашипел сквозь стиснутые зубы.       — Ты слишком дерзкий, номер девятьсот, но мне нравится. — В нос дурманом ударил запах роз, а на щеку нежным прикосновением легло тёплое дыхание — чистое, не скрытое маской. — Будь у нас чуть больше времени, я бы показал, куда ещё можно засунуть этот палец. И не только палец. — К ягодицам прижался пах с недвусмысленной выпуклостью, которая удачно легла между половинок. — Спровоцируй меня ещё раз, номер девятьсот, и я не остановлюсь.       Кончик носа зарылся в волосы на затылке, до ушей долетел шумный вдох. Ниже, и кожу загривка согрело дыхание, мягкие нежные губы коснулись позвоночника, а следом кольнула короткая щетина.       К страху неизвестного подмешались слабые искры возбуждения, электризующие тело от затылка до кончиков пальцев. Холод кафеля спереди и будоражащий огонь сзади, трение между ягодиц и тяжёлое дыхание, с присвистом срывающееся с чужих губ. И запах, душащий запах роз, будто находились не в душевой, а в цветущем саду.       — Одевайся, номер девятьсот, у тебя слишком мало времени.       Роза отступил. Когда Гэвин перевёл дыхание и повернулся, лицо неизвестного снова закрывала маска.       — И не засыпай сегодня ночью, если не хочешь умереть. Мы не вмешиваемся в разборки между участниками, если они не угрожают ходу игры, а из-за твоей драки об этом догадалась часть игроков. Сегодня ночью прольётся много крови, поэтому возьми для защиты. — Роза протянул небольшой ножик.       — Почему ты мне помогаешь? — Гэвин наскоро обтёрся, натянул одежду ещё на влажное тело и закинул ножик в карман.       — Я знаю, кто ты, Гэвин Рид, и знаю, что тебя здесь быть не должно. Считай это моей маленькой прихотью. А теперь иди, нужно торопиться. — Следуя давлению чужой руки, Гэвин двинулся вперёд.

***

      Чёртов Роза был прав. Ночью не прошло и десяти минут со звонка отбоя и закрытия дверей, как в стороне, совсем, мать его, рядом раздался пронзительный женский крик, быстро сменившийся бульканьем в горле и предсмертным хрипом. Этот хрип ознаменовал начало новой бойни.       Тревожно взвыла сирена, замигал свет, на секунду освещая пространство и затухая вновь. Кто-то упал с верхнего яруса кровати и навсегда замолк, оставшись лежать распластанным по полу в луже собственной крови. Где-то через ряд послышались звуки потасовки — дрались четверо, не меньше, но точнее не позволял разглядеть мигающий свет.       Темнота всего на секунду, и новая вспышка осветила лицо с пирсингом и животный оскал.       — Сдохни!       Гэвин едва успел увернуться от заточки, метящей прямиком в шею, сделал неудачный шаг в сторону и, споткнувшись о чьё-то тело, покатился по ступеням. Болезненное падение, боль в рёбрах и головокружение после удара о пол пришлось перебарывать мгновенно. Шестьсот первый оказался рядом в секунды, а от ступни, летящей в живот, Гэвин увернулся лишь на рефлексах.       Перекат, быстрый подъём, и на лезвии ножа, который дал Роза, пробежал отблеск света. Снова мрак перед глазами, когда лампы потухли, и тёплая кровь брызнула на руки. Гэвину хватило мгновения, чтобы проткнуть бедро и увернуться от атаки шестьсот первого. Новый удар ножа пришёлся в руку — Рид метил в сухожилие, но кто-то неудачно толкнул его в бок и сбил с цели. Лезвие оцарапало плечевую кость, рукоятка выскользнула из руки, а парочка человек оттолкнули к стене и бросились на шестьсот первого. Кулаки обрушились ему на лицо, спину, живот, какая-то девушка выдернула ножик из плеча и воткнула ему в глаз. Даже сквозь крики людей, грохот кроватей и вой сирены Рид услышал, как лезвие с хлюпаньем вонзилось внутрь. Шестьсот первый заорал, выронил свою заточку, упал на колени после чужой подсечки и захлебнулся под градом пинков и ударов.       — Твою мать, — выдохнул Гэвин, когда люди отошли в сторону и позволили увидеть месиво там, где ещё несколько секунд назад было человеческое лицо.       Колечко пирсинга утонуло в багрянце крови.       Сирена взвыла особенно громко, свет мигнул в последний раз и загорелся без перерывов. Внутрь ворвались солдаты с оружием наготове и грубо растолкали ещё дерущихся игроков по углам. В нагретом воздухе стоял металлический запах крови, кислый — пота и тонкий, но постоянно усиливающийся — роз. Повернувшись влево, Рид заметил приближение Розы.       — Видишь, я ведь предупреждал, что нельзя засыпать. Встань к остальным, — он кивнул в сторону противоположной стены.       — Сколько… — Гэвин закашлялся от сухости во рту. — Сколько погибло?       — Не знаю, человек сорок, может, больше. Система скоро озвучит, — тихо ответил Роза и отошёл, чтобы дать своим солдатам указания.       Ответ Гэвин получил с первым внесённым в помещение гробом. Счётчик над дверью пришёл в движение и остановился на цифре триста шестьдесят шесть. В короткой ночной бойне было убито шестьдесят два человека, а огромная копилка пополнилась новой порцией «зелени».       После того, как последний чёрный гроб с розовым бантом вынесли в коридор, железная дверь с грохотом захлопнулась, а помещение снова погрузилось в темноту. Гэвин лёг на первую свободную койку, не заморачиваясь с поиском своей, но сон не шёл. Адреналин тёк по венам, волнение и сомнения роились и жужжали в мыслях, как стайка мух. В памяти вспыхивали яркие картинки пережитого — труп на полу со свёрнутой шеей, посиневшее лицо пожилой женщины, которую задушил кто-то из игроков, месиво вместо головы шестьсот первого и его треклятое серебряное колечко пирсинга.       И кровь. На стенах, на полу, на ногах и руках. За время работы в полиции Гэвин успел повидать многое, но происходящее здесь ужасало больше всего, с чем сталкивался раньше, въедалось в память глубже, чем татуировка в кожу. Теперь ни за что не забыть крики боли и отчаяния, не вытравить из носа удушливый запах железа и чужого страха, не избавиться от чувства собственного бессилия.       «Я должен выбраться отсюда, должен рассказать о происходящем, — подумал и перевёл взгляд на закрытую дверь. — А этот Цветочек мне поможет, хочет он того или нет».

***

      Состояние с утра было разбитым, веки тяжёлыми от недосыпа, мышцы гудели, но больше от нервного напряжения последних суток, чем от физической усталости. Под равнодушный женский голос, оповещающий о подъёме, Гэвин поднялся с кровати и побрёл умываться без особых надежд на то, что холодная вода его хоть как-то взбодрит.       Дальше — завтрак, больше похожий на плевок или насмешку: одно яйцо и маленькая бутылка воды. Забрав жалкий паёк, Гэвин сел на свою койку. Из-за ожидания очередной игры, которая принесёт новые смерти, даже такой смешной завтрак не лез в горло, пришлось заставлять себя есть. Кто знает, какое испытание ждёт сегодня, любая подпитка пригодится.       Едва закончили есть, в помещение зашёл Роза со своими солдатами.       — Участники, внимание, скоро начнётся следующая игра. Вам нужно встать рядами по тридцать человек согласно вашим порядковым номерам.       С минуту Гэвин наблюдал, как толпа из трёх с половиной сотен игроков, переругиваясь и толкаясь, выстраивалась в линии. В последнем строю человек получилось больше, и Роза сам встал в конце с оружием наготове. Прямо за спиной у Гэвина.       Рид слышал его дыхание под маской, чуть сиплое, но ровное, впитывал в себя аромат цветов, который окутывал собой, внушал обманчивое спокойствие.       — Вперёд! — Гэвин вздрогнул от крика, и игроки медленно двинулись следом за розовыми солдатами во главе каждого строя.       Сотни людей шли в сопровождении эха собственных шагов — так много для узких коридоров их безумной тюрьмы, но так мало, если вспомнить, сколько их было в самом начале. Казалось, целую вечность назад Гэвин проснулся в окружении девяти сотен человек, а спустя жалкие дни их осталось чуть больше трети. Чьи-то сыновья, дочери, родители, друзья — здесь все превратились в расходный материал для забав неизвестных кукловодов.       Новый поворот, широкие двери, и Гэвин последним вошёл в светлую комнату с четырьмя картинками на дальней стене: круг, треугольник, звезда и зонтик.       — Игроки, перед вами четыре фигуры, из которых вам нужно выбрать одну. На выбор у вас три минуты, время пошло, — прозвучал за спиной громкий голос Розы.       «Что будет на этот раз? — Гэвин не мог даже предположить, а бессвязные фигуры не давали подсказок. — Круг слишком простой, зонтик самый сложный. Лучше выбрать что-то среднее, треугольник или звезду».       Оглянувшись, Рид увидел рядом с Розой ещё двоих солдат, которым он что-то говорил.       «Чёрт, не подскажет, придётся выбирать самому, — подумал и снова посмотрел на цветные фигуры, возле которых уже скапливались люди. — На хуй, пусть будет треугольник».       Когда все игроки сделали выбор, сбоку открылись двери, а рядом встали четверо розовых солдат с тележками. Слово снова взял Роза.       — Сейчас начнётся новое испытание, на прохождение которого у вас будет десять минут. Каждый из вас получит контейнер с выбранной фигурой. Ваша задача — достать её, пока не истечёт время. Если вы повредите фигуру, вас дисквалифицируют.       Внутри железного контейнера оказался кругляш с фигуркой и иголка.       «Что это? — Гэвин принюхался, и нос пощекотал запах жжёного сахара. — Карамель?»       — Скажите, номер девятьсот, — Роза тихо подкрался сбоку, — вам больше нравится лизать или сосать?       «К чему это?»       — Если лизать, то присмотритесь к конфете.       «Значит, точно карамель».       — А если сосать? — не упустил возможности спровоцировать Гэвин.       Роза в ответ только хмыкнул и ушёл в сторону вышки в углу. А Гэвин в одиночестве сел у стены, прямо под боком у ещё одного солдата.       «Он ведь спросил не просто так, а дал подсказку, — Рид поднял карамельный кругляш к глазам. Контур треугольника пропускал свет и был тоньше остальной конфеты. — «Если полизать с обратной стороны, достать фигурку будет проще».       Мысль прервалась громким выстрелом, и с увеличенной копии детской горки упал первый труп.       — Игрок номер сто семь выбыл, — равнодушно отрапортовал женский электронный голос, а через секунду послышалось ещё несколько выстрелов. Один прогремел совсем рядом, выстрелил солдат, рядом с которым сидел Гэвин, и девушка, которая выбрала зонтик, свалилась с идеально круглым отверстием от пули почти по центру лба. Густая капля крови собралась у кромки опалённой кожи, скатилась багровой полосой и впиталась в песок рядом с треснувшей фигуркой зонтика.       Гэвин посмотрел вверх, на Розу, который с вышки наблюдал за людьми, и поднёс карамельку ко рту.

***

      На испытание их зашло триста шестьдесят шесть, вышло — двести восемьдесят. Несмотря на то, что Гэвин привлёк внимание, показал остальным, как проще достать фигурку, многие не справились — не успели или сломали хрупкую карамель. Сахар на языке сегодня горчил, как никогда раньше. С этой горечью Гэвин пролежал в койке до конца вечера, когда Роза в сопровождении солдат вошёл в помещение.       — Игроки, внимание! — Гэвин лежал с закрытыми глазами и вслушивался в приятный тембр. — С сегодняшнего дня время в душевых увеличено до десяти минут. Остальные условия не меняются, задержитесь хоть на секунду, вас дисквалифицируют. — Каждый раз напоминание резало ножом, ведь в этих бетонных стенах выход из игры означал смерть.       Этим вечером обошлось без новых жертв, но нервничал Гэвин сильнее, чем раньше. Провожатым снова был Роза, но сегодня он шёл молча, даже звук шагов, казалось, звучал тише. Создавалось впечатление, что Роза затаился, как хищник, готовый в любой момент напасть на свою жертву. И чем меньше на Гэвине оставалось одежды, тем больше росло это впечатление. Пока молчали по пути в душ, пока Гэвин раздевался и босым шлёпал до кабинки, он чувствовал, как густеет воздух вокруг, как дыхание сбивается без видимых причин, как кончики пальцев покалывает от напряжения. Тяжёлый взгляд в спину всё только усугублял, натягивал между ними неуместные, такие противоестественные в сложившихся обстоятельствах нити. Они опутывали, как кокон, отсекали посторонние звуки, из-за чего получалось различить только грохот собственного пульса в ушах. А потом…       Шершавая ладонь толкнула в холодную стену, сильные руки развернули, и Гэвин впервые взглянул в лицо тому, кого звал Розой. Стальные глаза со взглядом острым, как скальпель хирурга, бледная кожа, родинки на щеках и губы — пухлые, блестящие, с маленькой трещинкой в центре нижней.       Дерзкий. Опасный. Красивый.       Такой, каких любил Гэвин за стенами безумной тюрьмы.       — Говоришь, любишь сосать? — усмехнулся и произнёс этими чёртовыми губами. — Тогда наши вкусы схожи, номер девятьсот. — Он облизнулся и упал на колени.       Гэвин растерялся, не успел ни ответить, ни среагировать, смог только осознать, что собрался делать Роза, и посмотрел вниз, как раз чтобы увидеть и ощутить, как мягкий язык широко мазнул от яиц до ствола, лизнул ещё скрытую крайней плотью головку. Светлые глаза хитро блеснули, когда Роза посмотрел снизу вверх и показательно медленно вобрал пока расслабленный член в рот, прижал к нёбу и втянул щёки.       Он возбудил за несколько движений, громко хлюпал слюной и постанывал, когда Гэвин толкался сразу глубоко. Послушно насаживался на хуй, до синяков сжимал ягодицы, редко давился, но не отстранялся. Пальцы в чёрной перчатке перекатывали яйца, оттягивали их, играли, иногда ныряли между половинок, чтобы потереть сжатую дырку. Роза игрался, обозначая намерения на будущее, но не шёл дальше, только двигал головой, позволяя размашисто трахать себя до самого горла, ласкал горячим ртом и гибким языком.       — Охуенно, — простонал Гэвин и, грубо вцепившись в чёлку, оттянул от паха чужое лицо, шлепнул головкой по щеке, провёл по губам, пачкая их предсеменем — опухшие после минета они выглядели ещё соблазнительнее. — Тебе идёт мой член во рту.       Роза зыркнул исподлобья, шлёпнул по ягодице, сбросил ладонь Гэвина со своей головы и слизал с пунцовой головки мутную каплю. Уверенный и надменный, властный и сильный, от того только приятнее было вторгаться ему в глотку. Когда Гэвин кончил, Роза не просто проглотил всё, он вылизал дочиста с тем же самодовольством на лице, выжал до последней капли, пока Гэвин задыхался от движений языка, от кольца губ на слишком чувствительной после оргазма головке. Ноги подрагивали, мысли путались, а мир перед глазами застлало туманом, в котором единственным видимым и осязаемым был Роза. Он помог опуститься на влажный пол, накинул полотенце за замерзающий торс и сел чуть поодаль.       — У тебя меньше минуты, чтобы отдышаться, и пойдём обратно.       — Почему ты мне помогаешь? — Словно дежавю: тот же душ, тот же вопрос.       В ответ тишина и нервно сжатые губы.       — Роза?       — Не зови меня так, можешь называть просто Эр. А теперь вставай, пора возвращаться. Я прикрываю тебя не для того, чтобы самолично застрелить.       — А для чего? — Гэвин поднялся на ослабленных ногах, поскользнулся на влажном полу, но крепкая хватка не дала упасть.       — Хороший вопрос, номер девятьсот, обязательно отвечу на него, когда пойму сам. — Роза натянул балаклаву и маску.       — Не зови меня так, — вернул Гэвин. — Ты же знаешь имя. Кстати, откуда? Я представился другим. — Пошёл обратно в комнату, но медленнее, чем мог.       — Кукла нашептала, — с издёвкой ответил Роза, а Гэвина передёрнуло от воспоминания о мерзкой гигантской игрушке, принёсшей смерть сотням, может, тысячам людей.       — Что будет, если она нашепчет кому-то ещё? — Если Эр как-то узнал правду, могли узнать и другие.       — Не волнуйся, если бы Ведущий решил проверять биографию участников, уже бы сделал это. Считай, тебе повезло, в этой игре слишком много участников. — Эр отошёл в сторону, чтобы выпустить в коридор.       — Сколько всего было таких игр?       — Больше, чем ты можешь представить, Гэвин Рид, — грустный шёпот прозвучал как приговор. — Гораздо больше…

***

      Новое пробуждение, скудный завтрак, как плевок в лицо всем выжившим. Бутылка воды, сдобная булка без начинки и три слайса сыра — жалкие крохи для взрослых людей. А, может, очередная проверка на прочность, чтобы голодные игроки снова сцепились между собой, собственными руками сократили ряды ещё на несколько десятков.       Гэвин посмотрел на табло со счётчиком.       Двести восемьдесят. За ночь количество не изменилось.       Потом на огромную копилку, которая немым напоминанием постоянно висела над головами. Сколько в ней уже? Он не хотел считать, ведь никакие деньги не стоят прерванных жизней.       Семьдесят тысяч за человека. Гэвин боялся, что после какой-нибудь игры очередные семьдесят тысяч упадут в качестве оплаты за его смерть.       Гэвин хотел выжить.       Из коридора послышались шаги. Снова строевой гул, розовые силуэты на периферии зрения и низкий, чуть сиплый голос.       — Доброе утро, игроки, надеюсь, вы хорошо выспались и отдохнули. — Патока лжи с тех губ, которые вчера вечером дарили наслаждение лично Гэвину. — На сегодняшней игре силы вам пригодятся. Готовьтесь, начнём через полчаса.       Счётчик игроков сменился таймером, который начал отсчитывать время до следующей игры. Алые цифры сменяли одна другую в такт ровному биению сердца, пока Гэвин смотрел на табло. И не было волнения или страха, не было мыслей, только звенящая пустота, тёмный провал вместо эмоций. Ещё не безразличие, но довольно близко. Вымученная попытка мозга защитить психику от происходящего пиздеца, из-за чего даже движения собственного тела казались чужеродными, заторможенными, как под действием седативного. Судя по угнетённому состоянию и унынию вокруг, другие игроки тоже чувствовали нечто подобное. Некоторым приходилось хуже. Например, девушке лет двадцати, которая сидела на нижнем ярусе и молча плакала, уткнув голову в согнутые колени, и Гэвин слышал лишь редкие всхлипы.       Сложно…       Сложно слушать тихий плач снизу, шорох молитвы справа и противный скрипучий голос внутри, который напоминал о бессилии, о бесполезности всех навыков, которые Гэвин приобрёл за жизнь. Что толку от детективной наблюдательности и умения драться, если здесь не способен защитить, не в силах найти выход и освободить ни окружающих людей, ни даже самого себя.       Отсчёт переключился, до начала новой игры осталось двадцать минут.       Когда таймер дошёл до нуля, пронзительный звук сирены резанул по ушам. В помещение вошли розовые солдаты во главе с Эр, и через минуту колонна игроков выдвинулась по коридорам. Гэвин, шаркая, брёл в конце строя, хотел замедлить шаг, отстать от остальных, чтобы тихо узнать, какое испытание ожидает на этот раз, но тычок твёрдого дула пистолета заставил ускориться.       — Не тормози, — едва-едва слышно. — Сегодня не смогу помочь.       Гэвин почти верил, что Эр не притворяется, а по-настоящему сожалеет.       Если в этом месте вообще можно было во что-то верить…       — Объединись с кем-то сильным, — бросил Эр, когда всех игроков завели в большой светлый зал, и прошёл мимо.       Сильных собралась целая команда. Десять человек, десять молодых крепких мужчин с одной целью на всех — выжить. Против них вышла команда, полностью состоящая из девушек и стариков, а когда стало понятно, какое испытание предстоит пройти, каждый понял — выжить будет просто. Сложно будет пережить последствия.       Перед глазами в высоту уходили опоры с площадками на самом верху, и на эти площадки команды поднялись вместе с одним из солдат. Между — провал пустоты, глубиной метров сорок, не меньше; над провалом — огромная гильотина; единственное соединение — толстый канат, который нужно перетянуть у противника.       — Господи, — шёпот ужаса позади и следом быстрое бормотание молитвы.       «Бесполезно, — думал Гэвин. — Господь не поможет, его здесь нет и никогда не было».       Если кто и был здесь, то только дьявол. Смотрел свысока на букашек в бирюзовой одежде, развлекался, когда они умирали, питался их криками, болью, ужасом и ненавистью: к розовым солдатам, к окружающим, к себе; смаковал по кусочку души, не забирая сразу, а через задания проверяя, на что готов каждый из игроков, чтобы победить.       Гэвину не нужна была победа, только жизнь, чтобы выбраться и натравить сюда полицию, ФБР, Интерпол — да хоть лично президента, лишь бы этих игр больше никогда не существовало. Но сейчас, когда прямо напротив стояли ещё десять человек, которых нужно было лично скинуть с высоты на холодный бетонный пол, руки не сгибались, чтобы поднять канат. Тело в целом слушалось плохо, звуки звучали приглушённо, зрение сузилось до узкой точки, сфокусировалось на лице красивой молодой девушки, которая стояла впереди всех. Гэвин тоже стоял самым первым, будто вышел с ней один на один, на какое-то время стал персональным врагом и преградой к дальнейшей дороге к деньгам и победе. И только ужас в блестящих глазах цвета некрепкого чая говорил, что не нужны ей никакие деньги, только бы выбраться из ловушки, в которую сама себя загнала.       — Игроки, приготовьтесь и возьмите канат в руки. — Не Эр, говорил кто-то другой.       — Эй ты, со шрамом, бери давай. — И неприятный тычок в спину.       Взгляд упал вниз, на плотное сплетение синтетических нитей, жёсткое как с виду, так и по ощущениям, когда ладони коснулись каната. А потом снова на брюнетку через провал, дальше, прямо в блёксые старческие глаза, ещё в сторону, чтобы поймать взгляд блондинки лет сорока с узким прищуром век и большой родинкой над алыми тонкими губами.       — На счёт три начинайте тянуть. Один!       Грустная улыбка девчушки лет восемнадцати, которая стояла в самом конце — ещё не проиграла, но уже смирилась со смертью.       — Два!       Молчание позади и только шумное дыхание сзади.       — Три!       Канат обжёг руки, когда первый рывок потащил вперёд сильнее, чем думал Гэвин. Шаг, шаг, ближе к пропасти, упор в пол и напряжение в мышцах, скрежет сцепленных зубов, так сильно, что больно. Рывок, рывок, рывок, и брюнетка с глазами цвета чая уже на самом краю. Рывок, и первый шаг в бездну. Рывок, и самих потащило под весом команды напротив. Долгие секунды, когда казалось, что сейчас полетят вниз, свист гильотины, рассекающей воздух и облегчение в руках, из-за чего, пошатнувшись, упали назад. Крик десяти человек, смешавшийся в один прожигающий ужасом звук, хруст ломающихся костей и мёртвая тишина следом.       «Не смотри вниз», — думал, пока поднимался на ноги.       «Не смотри вниз», — пока подходил к краю.       «Не смотри…» — когда смотрел туда, на бетон, по которому растекались багровые, казавшиеся чёрными, ручейки крови; когда споткнулся взглядом о чужой — пустой, как у мёртвой рыбы; когда отпечатал в памяти родинку над алой губой, мимо которой медленно ползла капля крови. А через секунду каплю размазали тонкие пальцы — последнее движение умирающего тела.       «Человека, — напоминал себе Гэвин, — умирающего человека. У неё есть имя, друзья, родня, дом. У неё были…»       — Команда победителей, можете спускаться вниз.       Ни грамма счастья из-за победы, не такой ценой. Гэвин едва двигался, на автомате шёл вниз, чувствуя, как потряхивает тело и звенят напряжением внутренности. В желудке закручивался тугой узел, сжимался и разжимался, провоцируя спазмы.       Вдох, выдох, и не такое видел.       «Видел, но не делал сам…»       Булькающие звуки в горле, кислый запах рвоты в воздухе и постанывания сбоку — самый молодой в их команде не сдержался. Все остальные молчали, не смотрели ни в его сторону, ни в сторону желтоватой лужи на полу лифта. Рвота — ничто, когда перед глазами всё ещё стоят лица людей, которых минуту назад отправил на тот свет.       На автомате Гэвин дожил до вечера: пил, ел что-то, кажется, яйцо и булку с маслом, кивал, когда какой-то мужик подошёл, чтобы поболтать, следил за тем, как свинья-копилка пополняется новой порцией кровавых денег, а вечером молча шёл в душ в сопровождении Эр. Не Гэвин Рид, а похожая на него кукла что-то бессвязно ответила на вопрос Розы, эта же кукла, ведомая невидимыми нитями, разделась и встала под лейку душа, упёрлась взглядом во влажный белый кафель, по которому сбежали вниз две крупные капли. Прозрачные капли, но Гэвин видел другие — алые, густые, пахнувшие железом и болью. Снова тряхнуло, когда вспомнил живые эмоциональные лица на площадке напротив и мёртвые, искореженные — внизу. Он видел, чувствовал, ужас каждого, кто рухнул в пропасть, слышал, как звенит в ушах последний крик. Вязкая кровь, осколки чьего-то черепа, бессознательные судороги — всё там, в темноте бездны, по центру подсвеченной единственным ярким лучом прожектора, из-за чего видно было в разы лучше, чем хотелось. Лучше, чем мог вынести Гэвин.       Взгляд на ладони, багровые от фантомной крови. Крови десяти человек, которых убил лично, десяти загубленных жизней.       — Арх!       Удар в стену, алые потёки — настоящие — на треснувшем кафеле и боль в костяшках. Ещё и ещё, чтобы заглушить черноту внутри, которая гудела, как улей, голосами погибших людей, которая колола ножами, потому что посмел выжить, поставить собственную жизнь в приоритет.       Удар-удар-удар.       И резкий разворот, из-за которого поплыло перед глазами, хлёсткая пощёчина по заросшей щеке, ответка на автомате прямиком в чужую челюсть. Несколько атак в розовое пятно, чтобы отбиться, подсечка и болезненное падение на мокрый пол. Влага по глазам, только совсем не вода из душа, ведь его так и не включил. Отчаянный рёв подбитого животного, горячие губы на собственных, утянувшие в дикий злой поцелуй. Оторвался, чтобы взглянуть в серые глаза, запомнил ромб из родинок на левой щеке, отвёл со лба прядку и набросился вновь.       Горячие губы на собственных ощущались так нужно, правильно, так горько и сладко одновременно. Не поцелуй даже, укус до крови, до яркой отрезвляющей вспышки в мозгу. Сознание обрушилось в безну, рассыпалось крошками, оставив только инстинкты.       Кусать, впиваться ногтями, делать больно, оставить на белой коже алые цветы засосов, следы зубов и длинные царапины.       Целовать, смешивать слюну с кровью, подставляться под губы, щипки пальцев, разрешать метить себя синяками. Потому что так нужно-нужно-нужно! Нужны царапины на спине и ягодицах, нужны укусы на шее и мокрые узоры, которые вырисовывает чужой язык. Нужны бесцеремонные пальцы, растягивающие дырку, и горячий рот, принимающий до горла с довольным чмоканьем. Нужны толчки почти насухую, до упора, до шлепка кожи о кожу, чтобы анус горел сейчас и болел не к утру даже, а уже к ночи. Лучше эта боль, чем та, что пулей засела в груди.       — Сильнее! — Гэвину необходимо. Больше, чем воздух, ведь потребность сбежать от реальности сильнее, чем сделать новый вдох. — Ну же, блядь, ты же можешь!       Не крик, а жалкое хныканье, и удушающий запах роз, впитывающийся в кожу, волосы, в саму душу. Но даже розы не в состоянии перебить смрад смерти, которыми насквозь пропиталось это место.       Движения глубокие, быстрые, сотрясающие тело. Дрочка, чтобы подвести к финишу, и громкий мелодичный стон Эр, как завершающий этюд их животного секса.       Крепкие, на удивление уютные объятия, неразборчивый успокаивающий шёпот и нежное скольжение ладони по влажной спине. То, о чём никогда не узнают другие. То, что навсегда останется в сердце…

***

      С утра было больно. Не физически, пусть задницу и саднило, — эмоционально. Ночью, стоило закрыть глаза, Гэвин видел несчастных, которые первыми рухнули в бездну, тех, кого скинул сам. Чайные глаза, волосы с проседью, родинка над губой, татуировка на шее — отличительные черты людей, кому не повезло оказаться в противоположной команде. Теперь эти отличительные черты засели в памяти так, что не выжечь, не удалить, только жить и успокаивать себя сомнительным «не было выбора».       Со своей койки Гэвин практически скатился. Он пропустил завтрак (точнее, его смехотворное подобие), с радостью пропустил бы и обед, за которым должна была начаться новая игра, но ослабевший после стресса и вечернего секса организм не сказал бы за это спасибо. Руки, обожжённые канатом, подрагивали от коротких вспышек воспоминаний, которые не получалось выбросить из мыслей, из головы, нельзя было сделать вид, что не произошло ничего из ряда вон. Возможно, было бы лучше отвлечься, как некоторые игроки, но Гэвин не хотел думать о том, чем они оправдывают себя и совершённые убийства. Гэвин оправданий искать не стал.       — Выглядишь не очень, номер девятьсот. — Только один человек в этом Аду называл Гэвина так, ещё и с этой раздражающей надменностью.       — Зато ты цветёшь и пахнешь, да, Роза? — Оборачиваться Рид не стал, зашёл в туалет и посильнее толкнул дверь.       — Я просил не называть меня Розой.       — Как я просил не называть по номеру, но тебе же похуй.       — Так уж и быть, Гэвин, — шёпот неожиданно обжёг ухо, а крепкая хватка на плечах вынудила развернуться, — наедине буду звать тебя по имени. — Снова без маски, только в этот раз сознание не застилал туман последствий. Бледная кожа, тёмные точки родинок, подбородок с налётом щетины, которая не скрывала точку синяка, оставленного вчера в душе, сочные губы и ранка по центру нижней из-за укуса. И взгляд, морозом проникающий в самое нутро, а радужка серая-серая, как снег, с мелкими вкраплениями желтизны вокруг широкого зрачка.       — Даже не думай, — оборвал Гэвин, когда Эр наклонился, чтобы поцеловать.       Эр раздражал, напрягал, иногда пугал, но больше всего — возбуждал, а последнее, что сейчас хотел чувствовать Гэвин, это возбуждение.       — Постарайся не думать о них. — Послушался, отступил, но не стал надевать маску. — Я понимаю, что это тяжело…       — Да что ты, блядь, понимаешь?! — Вцепившись в ворот комбинезона, Гэвин с силой тряхнул Розу и оттолкнул его к противоположной стене. — Ты, урод, который спокойно наблюдает за сотнями смертей, который сам, блядь, убивает! Ты никогда меня не поймёшь!       — Уверен? — Слишком холодно для человека, которого зацепило сказанное, слишком безэмоционально. — Я вижу, что ты зол, Гэвин, только поэтому не стану реагировать. Но хочу, чтобы ты знал, я не убил ни одного игрока, я не спокоен, когда кто-то умирает, и я, как и ты, не знал, что за дерьмо тут творится, пока не пришёл.       — Тогда почему не уйдёшь? — Глупый вопрос, кто их отпустит до конца игры. Но ответ огорошил.       — Сегодня ночью. — Эр отцепил от себя пальцы и отошёл чуть в сторону. — А тебя я заберу с собой. — Подойдя к зеркалу, он поправил комбинезон, причёску, откинул со лба короткую прядку, которая тут же упала обратно, и натянул балаклаву.       — Подробностей не накинешь, а, Эр? — Неизвестность бесила и пугала, довериться неизвестно кому только из-за размытого обещания забрать с собой казалось верхом глупости.       — Ричард, — поправил и повернулся, — моё имя.       — С чего вдруг ты решил представиться?       — С того, что ты должен знать, какое имя будешь стонать, когда мы отсюда сбежим, Гэвин. — Ухмылка на губах казалась дьявольской.       Гэвину нравилось.       — Мы находимся на острове без интернета и другой связи, здесь есть только локальная сеть и один спутниковый телефон у Ведущего. А ещё здесь есть вентиляция, которая оплетает весь комплекс. — Ричард ткнул пальцем в небольшое отверстие на потолке. — Сегодня вечером после игры не возвращайся в общий зал, спрячься в туалете и сиди тихо. Охрана не сразу заметит, что ты пропал, у нас будет время, чтобы выйти на улицу.       — И смысл, если мы на острове, будем прятаться по кустам?       — Нет. Так уж вышло, что я нарвался на умников, которые промышляют добычей органов. Пришлось убить их, чтобы меня не раскрыли, зато после них осталась парочка аквалангов, которые помогут покинуть остров и добраться до соседнего.       — Откуда мне знать, что ты не пиздишь? Я даже не уверен, что ты назвал настоящее имя, а ты предлагаешь доверить тебе свою жизнь.       Трахался Ричард хорошо, целовался тоже, но доверия особого не вызывал.       — Было наивно полагать, что из-за нашей внеплановой близости ты будешь на слово верить мне. — Улыбнувшись уголками губ, Ричард достал из-под комбинезона значок. — Узнаёшь?       О, да, Гэвин узнавал. Сложно было не узнать, ведь сам не так давно носил на поясе такой же. Значок детектива.       — Вот поэтому я знаю, кто ты, Гэвин Рид, потому что я занял твоё место. Приятно познакомиться, я Ричард Роуз, детектив полиции, возможно, уже бывший, ведь капитан меня вздёрнет за самоуправство.       — Если не по приказу, тогда почему ты здесь? — Гэвин не мог отвести взгляда от бликующего позолотой значка и поверить, что он настоящий.       — Из-за брата. Не знаю, как, но он давно что-то заподозрил, изучал, следил за кем-то, но не говорил. А однажды он исчез, оставил после себя только одну улику, визитку с номером, по которому можно вступить в игру. Она и привела меня сюда, жаль, что было уже поздно.       — Твой брат?..       — Мёртв. Погиб в прошлой игре, так и не завершив начатое. Зато смогу завершить я, когда выберусь отсюда и предъявлю доказательства происходящего. А тебя я хочу забрать с собой. — Ричард шагнул вперёд и коротко поцеловал в губы.       — Почему?       — Хороший вопрос, Гэвин, обязательно отвечу на него, когда пойму сам. — Дежа вю. Не так давно Гэвин уже слышал подобный ответ, только в этот раз он звучал мягче, нежнее и не так правдиво. Интуиция подсказывала, что Ричард уже знает ответ.       — Мне пора уходить, и так задержался дольше, чем планировал, — сказал Ричард и скрыл лицо под маской. — Сегодня в игре вам выдадут шарики, играть будешь один на один со случайным участником. Для победы тебе нужно будет заполучить чужие шарики, и неважно, как именно. Выживи, Гэвин, любой ценой, и вечером приди ко мне.       И Гэвин пришёл…

***

      — Блядь, — прошипел Гэвин, шмыгнул носом и сощурил слезящиеся глаза. Только в фильмах вентиляции были идеально (или почти идеально) чистыми, в реальности же они целую вечность ползли через пыльную, заросшую паутиной трубу, старались передвигаться быстро и при этом не шуметь. Полный пиздец. Гэвину казалось, что такими темпами заработает аллергию раньше, чем они выберутся наружу. Он поднял мутный взгляд на розовое пятно впереди себя: Ричард полз в полуметре, иногда останавливался, чтобы свериться с картой, и снова полз, вёл за собой, как слепого котёнка. Несмотря на все сомнения, на подозрения и неуверенность в честности Ричарда, Гэвин следовал за ним в надежде на лучшее. Даже если они не выберутся, даже если в последний момент выяснится, что Ричард обманул или если они не доплывут — Гэвин успокаивал себя тем, что хотя бы попытался.       Конец вентиляции нашёлся неожиданно. В какой-то момент Ричард остановился, выбил решётку и бесшумно соскользнул вниз, в небольшую пещеру, пол которой почти полностью покрывала вода. На сухом выступе неподалёку лежали два акваланга и гидрокостюмы.       — Одевайся, — Ричард кивнул в сторону костюма, — размер большеват, но лучше так, чем совсем без ничего. Плыть нужно быстро, воздуха в баллонах хватит на то, чтобы выбраться из грота, но лучше не рисковать, — сказал Ричард и подошёл близко-близко, так, что в нос снова ударил запах роз, а тело пощекотало его теплом. На его губах играли отблески прожектора, отражающиеся от воды, а в глазах таилась надежда и тоска. Не выдержав его взгляда, Гэвин первый коснулся линии губ. Секундная задержка, и Ричард сорвался, прижал к стене, до боли впился в рот и после недовольного шипения сбавил напор.       В этот раз Гэвин хотел медленно, чтобы прочувствовать вкус, движения, насладиться ими напоследок, ведь кто знает, может, это будет последний поцелуй в жизни. Такой отчаянный, с постаныванием и жарким дыханием, с помутневшим взглядом, потому что пьянели друг от друга. В дрожью в пальцах и ладонью на затылке, которая не давала отодвинуться. Так обжигающе, долго, приятно до боли и тяжести в лёгких, до удушающего запаха роз, но у всего есть конец. У этого поцелуя тоже.       — Сука, почему от тебя так пахнет розами?       — Одеколон брата, — коротко, отрывисто. — Когда мы выберемся, — Ричард шептал на ухо, дышал глубоко, будто после секса, — я тебя трахну. Или дам трахнуть себя. Ещё не решил.       — Второй вариант мне нравится больше, — усмехнулся Гэвин и отошёл к гидрокостюмам.       — Обсудим позже, нужно торопиться.       Влажная ткань неприятно липла к телу, баллон тяжестью лёг на плечи, а стоило зайти в воду, в щели затекла холодная вода. Долго в такой не проплывёшь, но выбора не было, и Гэвин включил фонарик и нырнул в тёмную глубину следом за Ричардом.       Дальше всё было как во сне: когда выплыли на свет, когда забрались в лодку и поплыли до соседнего островка, когда Ричард ловил связь, чтобы позвонить капитану, и когда улетали на вертолёте подальше от бойни.       — Не ожидал увидеть тебя вот так, Рид. — Капитан Фаулер лично прилетел за Ричардом.       — Взаимно, — безрадостно буркнул Гэвин и посмотрел в окно, где с высоты полёта виднелся остров с огромной базой, к которому уже плыли корабли полиции, спецназа, летели вертолёты ФБР и бог знает кого ещё. Такое обилие сотрудников означало только одно — будет захват, значит, будут ещё жертвы.       Гэвин прикрыл веки и отвернулся.       — Вам нужно дать показания, — начал какой-то хуй в костюме, наверняка сотрудник ФБР, только у них выращивали агентов с недовольными каменными рожами и палкой в жопе, чтобы держали осанку.       Хотелось съязвить в ответ, послать «костюмчика» в дальнюю дорогу, и лишь тёплая ладонь Ричарда, накрывшая собственную, успокоила до странного быстро. Гэвин посмотрел вниз, на сухую кожу чужой руки, на заусенцы рядом с ногтями, на мелкие царапины и бледный тонкий шрам рядом с мизинцем, коротко улыбнулся и переплёл свои пальцы с Ричардовыми. К чёрту агентов, бывшего начальника и остальных. Главное — они всё-таки выбрались.

***

      — Знал, что ты когда-нибудь вернёшься, — самодовольная рожа Фаулера бесила больше обычного.       — Что поделать, — Гэвин вальяжно развалился на стуле и нагло усмехнулся, — стоило уйти, так понабрали сопляков, которые сначала делают, потом думают о последствиях. — И кивнул в сторону офиса, где за одном из столов сидел Ричард и сверлил через стекло разражённым взглядом.       — Ты был таким же, когда пришёл в полицию, а со временем стал ещё хуже. Боюсь представить, что будет, если вы станете напарниками.       — Обещаю, что к концу года наша с ним раскрываемость поднимется к девяноста процентам.       — Амбициозно, в твоём духе, Рид. Будет хоть на процент ниже, обоих лишу годовой премии, а теперь иди уже, из-за тебя у меня начинается мигрень.       Отсалютовав двумя пальцами, Гэвин вернулся в офис и плюхнулся на кресло напротив стола Ричарда.       — Я же говорил, что уболтаю его.       — Боюсь представить, какой ценой, — процедил сквозь зубы Ричард и недовольно скривился.       — В чём дело, ты же вчера сам сказал, что не против работать вместе. И, кстати, ты всё ещё должен мне ответ, зачем помогал там, зачем вытащил? — Они старались не вспоминать о том, что было на острове, хватало ночных кошмаров, от которых не получалось спастись. — Не поверю, что из-за полицейской солидарности.       Ричард вздохнул, в задумчивости постучал по столу и посмотрел в глаза.       — Ты мне понравился. Твоя смелость, дерзость, твоя внешность, а потом ты весь. Я узнал о тебе, когда пришёл в участок, видел твоё дело и как ты проводишь допросы. Ты уже тогда показался мне интересным, а когда увидел тебя в жизни, то запал. Но признайся я тебе в том месте, ты бы мне не поверил.       — Зато верю сейчас, — сказал Гэвин и улыбнулся уголками губ.       — Кхм, ладно. — Смущённый Ричард выглядел даже мило. — Так что там насчёт условий Фаулера?       — К концу года нужно поднять раскрываемость до девяноста процентов, иначе лишимся премии.       — Пиздец. Только что ты стал нравиться мне чуть меньше, — фыркнул Ричард и передал папку с одним из открытых дел. — Тогда не будем тянуть.       Кивнув, Гэвин взял документы. Они прошли через бойню и выжили, с раскрытием дел тем более справятся.