gambler's fallacy

Рацио: У тебя случайно не найдётся минутки? Хотя вопрос и может носить схоластический характер, учитывая, что ты, скорее всего, тратишь время на ставки вслепую, я верю в важность разнообразия выборки. Авантюрин: эээээ. переведи на нормальный плиз. Рацио: Только если попросишь должным образом. Авантюрин: собираешься заставить меня умолять, доктор? многие пытались, но я бы хотел посмотреть на то, как ты попробуешь. Рацио: Перефразируя мой предыдущий запрос: я провожу анкетирование, чтобы проинформировать о своей следующей серии проектов. Запрашивается твоё мнение. Авантюрин: рад видеть, что ты, наконец, ценишь мой вклад :) Авантюрин: ладно, чё там Авантюрин: ссылку плиз Рацио: Это было так трудно? Рацио: [Вложение] Что Авантюрин ожидает, когда открывает вложение, так это подробный список вопросов в алфавитном порядке по всевозможным техническим темам, до которых ему нет дела. Что он получает… Что ж, нет необходимости деликатничать. В этом, пусть даже и только в этом, он может согласиться с Веритасом. Вложение содержит фотографию доктора Веритаса Рацио, стоящего на коленях, обнажённого перед всем миром, где только шёлковые простыни прикрывают его торс, чтобы сохранить хоть каплю приличия. Член Авантюрина дёргается. Авантюрин: ща зайду

***

— Что? К растерянности Авантюрина, когда Веритас открывает дверь в комнату, он одет не в те самые роскошные мягкие простыни с фотографии, а в свой обычный наряд. Взгляд Авантюрина всё равно скользит вниз по его телу. — Ты что, совсем потерял способность говорить, а? Тц-тц, — с манерной медлительностью произносит Рацио, не вкладывая в слова ни капли раскаяния. Авантюрин бросает взгляд вверх. — Эй, не стоит делать поспешных выводов. Разве ты не сторонник должной осмотрительности? — дразнит он, делая решительный шаг вперёд и сокращая дистанцию между ними. К его удовольствию, Веритас не сдвигается с места. — Павлинов часто описывают как шумных и чрезмерно дружелюбных, балансирующих на грани с драматизмом. Осмелюсь заключить, что я согласен с такой характеристикой, — бормочет доктор, наконец отступая в сторону. Авантюрин принимает это за приглашение. В комнате оказывается теплее, чем в коридоре. Он собирается сбросить пальто, но прежде чем успевает даже подумать об этом, Веритас плюхается в кресло в углу и берёт книгу. Отсюда Авантюрин не может разобрать название — вероятно, всё равно что-то унылое. — Не очень-то вежливо читать при гостях, — говорит Авантюрин, хмурясь. Он возвращается к тому, чтобы свалить верхнюю одежду на ближайший предмет мебели и выскользнуть из ботинок. — Я бы согласился с тем, что это неучтиво по отношению к приглашённым гостям. Ты, однако, посетитель неожиданный. Авантюрин хохочет, звук грубо вырывается из его горла. Так продолжалось последние несколько часов, с тех пор как он вновь оказался с Веритасом на одной планете. (Потому что какое-то время Авантюрин действительно считал, что забыл, каково это — смеяться искренне. Не в крайнем ужасе от собственных несчастий. Впервые с давних пор уголки его глаз трогает улыбка.) — Какой педант, — присвистывает Авантюрин. К этому моменту он уже подобрался ближе. Его взгляд останавливается на книге, подмечая, что глаза Веритаса даже близко не подобрались к тексту на странице. Хотя Веритас всегда гордился своей потрясающей многозадачностью, ложь никогда не давалась ему легко. Не в том случае, когда он даже не в курсе особенностей своего поведения. — Ты собираешься сказать мне, что тебе нужно, или мы продолжим, образно выражаясь, игнорировать слона в комнате? — спрашивает Рацио, не поднимая глаз. Авантюрин скрещивает руки на груди и, как он думает, в естественном жесте прикусывает нижнюю губу. — Ну, — начинает он и поднимает одну руку, чтобы указать на удушающее пространство между ними, — я здесь определённо не для того, чтобы обсуждать твой опрос. — О? Жаль. — В основном из-за того, что ты мне его не прислал. Глаза Веритаса расширяются. Тем не менее, они остаются прикованными к точке где-то у края книги. — Прошу прощения, если формулировка вопросов была слишком сложной для твоего понимания, но я не согласен с твоим тезисом. Я отправлял. — Не-а Рацио, наконец, поднимает взгляд. — Нет? Что-то опасное мелькает в глазах Авантюрина. Медленно он опускает одно колено на край кресла, в котором сидит Веритас. Ещё медленнее тянется за книгой и отводит её к подлокотнику, робко выдёргивая из чужих пальцев. (Холодный. Он всегда был таким холодным?) — Ты прислал мне кое-что совершенно другое, доктор, — говорит Авантюрин, улыбаясь лишь вполовину наигранно, когда его подушечки задерживаются на обложке книги. Его взгляд перекидывается на Веритаса. — Итак, кто бы мог подумать, что глубокоуважаемый доктор Рацио из гильдии эрудитов промышляет рассылкой изящной обнажёнки? Не пойми меня неправильно, я всеми руками за… Хотя, полагаю, мне нельзя притворяться слишком уж удивлённым. Ты порядком эгоцентричен, как с гипсовой головой, так и без неё. Веритас не отвечает. Складка между его бровями становится глубже, а на щеках расцветает редкий румянец. «Попался», — думает Авантюрин. Его захлёстывает прилив адреналина, почти как при ставке на чёрное или когда удаётся сорвать куш. Джекпот. — Твоё бесцельное красноречие можно было бы свести к чему-то гораздо более прямолинейному, Авантюрин. — Значит, это единственное, что тебя беспокоит? Приятно знать. Внезапно рука сжимает волосы Авантюрина в кулак. Короткие ногти впиваются во взъерошенные пряди и царапают кожу головы. Лёгкий рывок посылает целую галактику сигналов к нервным окончаниям Авантюрина, вытягивая из него вздох изумления, который тот не слышал от себя целую вечность. — Рано считаешь себя победителем, дорогой картёжник, — шепчет Веритас, опуская Авантюрина на уровень глаз. Там, в глазах Веритаса, живут и процветают огонь, убеждённость и решимость. Авантюрин не глупец: он видит, на что пойдёт Рацио в погоне за новым и неизведанным знанием, но ему интересно… понимает ли это он сам? — Игра едва ли окончена, — соглашается Авантюрин. Неясно, кто срывается первым. Что, однако, ясно, так это то, что кресло не подходит для действа, которое вот-вот развернётся. Хватка Веритаса в волосах Авантюрина только усиливается, когда их лица сталкиваются вместе, а губы едва находят друг друга. Их прижатые рты вряд ли можно считать поцелуем: по сути, это скорее беспорядочные движения губ в попытке зацепиться за противоположные, прежде чем в схватку вступят зубы и язык. Авантюрин чувствует, что воздух из его лёгких выбили наилучшим из возможных способов. Поиск острых ощущений всегда сопровождался опасным первым шагом, но сегодня вечером он думает, что нашёл риск с весьма соответствующей наградой. Веритас целуется как человек, жаждущий научиться, и снова Авантюрину приходится задаваться вопросом, привычная ли это для него манера, или он потратил слишком много времени, корпя над книгами, вместо того, чтобы исследовать человеческие тела. Авантюрин не стал бы его винить: обаяние этого мужчины сравнимо с мокрым одеялом. Может, если бы он затыкался почаще, с ним бы ложились в кровать, учитывая, что его лицо — что-то из области грёз. (Авантюрин назвал тот бюст великолепным, но на самом деле именно Веритас — воплощение красоты.) — Ты бы развалился, если бы был хоть немного более утончённым? — спрашивает Авантюрин, когда зубы впиваются в его шею. — А ты бы развалился, если бы хоть раз держал свой рот на замке? — …Туше. Авантюрин не согласен, не совсем, но едва ли он может жаловаться, когда Веритас начинает прокладывать горячие влажные поцелуи по его шее вверх и вниз. Он прикусывает, он лижет, и он заявляет свои права, и Авантюрин давится стоном, когда эти подлые зубы находят символы на его шее. — Эй, — предупреждает Авантюрин, раскрывая гораздо больше, чем намеревался. (Позже он возненавидит себя и за это тоже. Он всегда так делает.) — Ты не согласен? Сначала он хочет отчитать его, высказать, что это настолько несексуальный способ спросить, что ему что-то не нравится, но затем Авантюрин крепко задумывается. Нажим зубов и секунды ожидания обнажают полную картину, и что-то странное трепещет в его груди. Теплоё. (Он думал, что давным-давно забыл и это чувство тоже.) — Это всё, на что ты способен, Веритас? И вот оно. Веритас втягивает кожу достаточно сильно, чтобы оставить след. Стон Авантюрина наполняет тишину, и он обнаруживает, что действует импульсивно, когда запускает обе ладони в чужие волосы, обнажая для ласки свою шею. Укусы не прекращаются. Рацио тратит некоторое время на то, чтобы старательно выводить на шее Авантюрина отметины различных следов и оттенков. Чувство принадлежности заставляет его член твердеть, пока мозг плавится от перегрева. Он никогда не считал Веритаса человеком, способным захватить контроль во время подобных спекуляций. — Не желает ли павлин потерять ещё немного своих пёрышек? — спрашивает Рацио над ухом. — Нам нужно серьёзно поработать над твоими грязными разговорчиками, — отвечает Авантюрин, но уже тянется к ремню. После этого одежда быстро спадает. Авантюрин обнаруживает себя обнажённым и распростёртым на простынях под довлеющим над ним Веритасом с его растрёпанными волосами и идеальным телом, которое словно вылепили из глины. Их взгляды пересекаются, и Авантюрин не делает ничего столь безрассудного, как заливается краской, но он понимает, что во рту начинает пересыхать, а сердце заходится в предвкушении. — Как мы собираемся это сделать? — интересуется он, избавляя их от неловкости, которая бы возникла после вопроса Рацио о том же, только в медицинско-стерильной манере. — Сначала, — начинает Веритас, спускаясь поцелуями вниз по шее Авантюрина, полной отметин, и находя затвердевший сосок на груди, — я заставлю тебя замолчать, — выдыхает он, едва задевая зубами бугорок, прежде чем вобрать его в рот. Авантюрин вздрагивает от очередного стона и заставляет себя не сводить глаз. — Затем, — снова говорит Веритас, опуская губы ниже, очерчивая мышцы Авантюрина до изгиба его тазовых косточек. — я собираюсь разбить тебя, разобрать по кусочкам, пока не начну понимать, как ты функционируешь. — Осторожнее, доктор. Продолжай заливаться романтикой в том же духе, и я привяжусь. Это шутка. Это шутка и Авантюрин знает, что это она, и Веритас тоже, но горячее безрассудство в его голосе и дрожь спрятанных под тело пальцев говорят совсем об обратном. Веритас всё равно это делает. Надавливающее прикосновение смазанных пальцев к дырочке вырывает Авантюрина из грёз, и, теряясь в изобилии вязкой меланхолии в такой момент, он уже не в первый, не во второй и не в третий раз задумывается о том, как они похожи. Если бы им пришлось объединиться, действительно пришлось, он полагает, что они могли бы стать отличной командой. Если бы только настоящее могло благоволить. Если бы только прошлое и будущее не были такими жестокими. Один за другим Веритас вводит пальцы. Тугое кольцо мышц жадно обхватывает их, и Авантюрин думает, что это многое о нём говорит: как охотно он раздвигает ноги и принимает Рацио внутри. (В любом случае, что плохого в правде? «Какая глупая шутка», — одёргивает себя он, зная, что правда жжёт сильнее любой раны на теле. Ему должно быть больнее.) Веритас с усилием разводит пальцы внутри Авантюрина и медленно сгибает, что заставляет того видеть больше звёзд, чем в галактике вокруг них. Он снова чувствует слабость, ловит, как затуманивается разум, а голова начинает кружиться от опьяняющего чувства, и тянется к контакту тел. В этот раз получается в виде собственной ладони, обхватившей свободную ладонь Веритаса, пальцы которой не заняты растягиванием его задницы. Они никак это не комментируют. Ещё через несколько минут Веритас вытаскивает свои пальцы. По комнате растекается густой запах смазки, и Авантюрин мысленно добавляет в список покупок что-нибудь более фруктовое, но рассеянная мысль стремительно вылетает вон, когда Рацио целует его под линией подбородка и прижимает головку члена ко входу. — Так вот что ты прячешь под всеми этими слоями, — шепчет Авантюрин, возможно, всего лишь с капелькой преклонения в словах. — Это комплимент? Ну и ну… не останавливайся на малом, — посмеивается Веритас. Его голос обволакивает ушные перепонки медовой патокой. — Мой маленький самоцвет. А затем Веритас трахает его. Головка проскальзывает внутрь дюйм за дюймом, и это медленное растяжение восхитительно. Авантюрин чувствует, как сжимается вокруг длины, а его тело делает всё возможное, чтобы обласкать такой услужливый член наилучшим образом. К тому же он тёплый, и Авантюрин благодарен за это, потому что ему уже очень долго было так холодно, и если это самое близкое, насколько он подберётся к счастью в этой жизни, то пусть будет так. — Ты со мной? — спрашивает Веритас, как только входит полностью, прижимаясь яйцами к отверстию. — Один момент, — с придыханием говорит Авантюрин дрожащим голосом, скрашивая всё игривым смешком. (Потому что чего нельзя скрыть за милой улыбкой и смехом? Страх лучше всегда держать замаскированным.) — Хм. На мгновение воцаряется тишина. Она успокаивает в том смысле, которого Авантюрин привык опасаться. Тишина одиночества сильно отличается от тёплой пустоты, витающей в воздухе. В конце концов Авантюрин кивает. — Порядок. И тогда Веритас начинает двигаться. С каждым прокатом бёдер Рацио толкается сильнее и глубже. Временами головка его члена упирается во что-то глубоко внутри Авантюрина, что заставляет того беспорядочно цепляться за ладонь Веритаса и запрокидывать голову, умоляя продолжать вбиваться туда. В других случаях ритм слишком сумбурный, слишком медленный и неровный, и Авантюрин разочарованно ворчит, чувствуя, как короткие спазмы удовольствия откатываются с вершин к подножью. — Веритас, ну же… — Авантюрин стонет, глотает ртом воздух, сжимает его руку. — Наберись терпения, — приказывает он, а затем исправляется, добавляя слишком мягким для такого остроумного человека голосом: — Удача улыбается тем, кто умеет ждать. — Ты, должно быть, прикалываешься. Но это срывает с губ Рацио смешок, а затем Авантюрина трахают сильнее. Авантюрин поднимает ноги одну за другой и обхватывает ими талию Веритаса. Такой угол обеспечивает более лёгкое скольжение члена вовнутрь и наружу, но изредка головка съезжает и ударяется о края его дырочки, заставляя того извиваться от сдерживаемого разочарования. Он нуждается в этом члене, хочет его, должен его получить. Это неопровержимо и это истина. — Веритас, — бормочет Авантюрин, приподнимаясь с простыней в погоне за поцелуем. Факт того, что они занимаются сексом лицом друг к другу внезапно поражает его осознанием, и то странное чувство в груди возвращается и почти добивает его. Рацио заглушает неуслышанные крики грубым поцелуем прямо в губы Авантюрина. Попутно его ладонь нащупывает член Авантюрина и начинает дрочить ему в такт собственным толчкам. Со временем они находят ритм, который присущ только им, и Авантюрин не уверен, хорошо это или плохо. Что должно быть хорошо, так это то, как цепенеет каждая мышца тела, когда по головке его члена проходится подушечка большого пальца, пока собственный орган Веритаса прижимается к его простате. После такого Авантюрин запрокидывает голову, вцепляется ногтями в чужую ладонь, пальцы которой всё ещё переплетены с его, и кончает. Прежде чем он успевает полностью излиться, он чувствует, как его наполняет горячая жидкость, что даёт понять то, что Веритас, должно быть, тоже был на грани. (Он ждал его? Был ли оргазм Авантюрина последним толчком, в котором он нуждался?) Их губы разъединяются. И руки тоже. Авантюрин оплакивает ещё одну потерю в своей жизни. И поэтому ноги он тоже опускает. В конце концов они полностью расцепляются; Веритас перекатывается на спину рядом с Авантюрином. Затем он предлагает Авантюрину коробку с бумажными салфетками, когда тот оттирает свой живот, живописно украшенный свидетельствами того, чем они только что занимались. Авантюрин медлит в движениях, хотя ему не следовало бы. — Ты прислал мне свою фотографию, — наконец говорит он, запоздало осознавая, что на самом деле не ответил на вопрос. — Она была милой. Ты всем такое рассылаешь, с кем не в ладах? — Это был бы очень длинный список, — приглушённо отвечает Веритас, отправляя пару использованных салфеток в полёт до мусорной корзины. — И я бы предпочёл называть их оппонентами по дебатам до тех пор, пока другая сторона хоть наполовину разбирается в предмете обсуждения. — М-м, — Авантюрин закрывает глаза. Это не ответ, но и не уклонение от него. — Было забавно, — решается сказать он. (Безопасно. Так безопаснее, да?) — Да, — соглашается доктор без особых усилий. — Хотя уже довольно поздно, а я действительно верю, что у тебя впереди достаточно насыщенная программа. С моей стороны было бы халатно удерживать тебя от этого. — Звучит почти так, будто ты беспокоишься, — фыркает Авантюрин и садится, морщась от жжения в мышцах нижней части спины. Никаких объятий, никаких бесед под одеялом, никаких упоминаний о них двоих. И это не удивляет, но служит мрачным напоминанием о том, кто такой Авантюрин на самом деле. — Я отправлю тебе опрос завтра, — говорит Веритас, не двигаясь после того, как снова устроился лёжа на кровати. Авантюрин смотрит на него: взъерошенные после секса волосы, а на теле, как и на его собственном, гордо красуются новые отметины, которых раньше не было. К несчастью для Авантюрина, эти следы сойдут. Что-то временное никогда не сможет вытеснить нечто постоянное. — Это у тебя такой способ сказать, что ты позвонишь? — дразнит Авантюрин, поднимаясь на ноги, вновь собирая свою одежду и последние остатки достоинства, которые, по его заявлениям, у него якобы есть. — Я не уверен, какова вероятность такого исхода. — Ты азартный игрок, разве нет? Я уверен, что ты делал гораздо более крупные ставки при куда меньших вероятностях. — То есть ты говоришь, что есть шанс. — Доброй ночи, Авантюрин. Авантюрин задерживается в дверях, словно призрак. Он думает о звёздном свете и о том, как выглядит Веритас, когда доволен, когда счастлив, когда он отпускает какую-нибудь дразнящую колкость, когда он держит Авантюрина за руку или целует его, или помечает как своего, или так прилежно подготавливает его и проверяет его, и… и Авантюрин едва не допускает мысль, что понимает, каково это, когда о тебе заботятся. «Нет», — решает Авантюрин, — «это было бы ошибкой игрока». — Доброй ночи, доктор. Он бы предпочёл оставить это на усмотрение монетки.