Расставание

Взрыв волной ударил по нему, когда он только собрался подлететь ближе к улочке под Толстой Бертой. Звон и тишина на время оглушили его, но осознание прошибло его столь молниеносно, что чувства пробились сквозь пелену тумана в голове. Марилла… Рарог взмывает в небо в одно мгновение. «Как же так, как же…» Крылья несут крайна с бешеной скоростью. Он не может опоздать. Не имеет такого права, после того как обещал начать с ней все заново. *** Толстая Берта раскололась на крупные куски острого камня, меж которых все ещё горит солома, а под ними — размозженные тела горожан с предсмертным ужасом на лицах. Пахнет кровью и горящей кожей. Рарог неуклюже приземляется, чуть ли не падая, в спешке встает и мчится по руинам дымящейся башни. Он заглядывает в каждый уголок, в каждое лицо, которое уцелело. В безумной надежде он метается от одного тела к другому, одновременно желая и боясь увидеть родное лицо. И вот среди осколков разбитой черепицы Рарог видит зелёное платье с кружавчиками. Правда, зелёным оно уже не было, только островки ткани остались пыльно-изумрудного цвета. Лицо ее бледно́, а глаза, голубые глаза, которые сияли в утреннем свете, закрыты. Крайн падает на колени, неверяще смотря в ее лицо. - Рарьян, ты обещал не уезжать так скоро! — Я ведь только в Трубеж на пару месяцев. А ты, что же, скучать будешь? — Конечно буду. — Ну вот увидишь ты меня тогда, может и расцелуешь, а, госпожа утра? Невозможно… — Поцелуй ты мне должна, прекрасная крайна, хозяйка ветра и света. — А ты мне желание должен. — Какое же? — Прогулка. Вместе до деревца. Нет… — Да вернусь я, Марилла, не так уж это и далеко! — Рарьян? — Ну что ещё? — Мы ведь полетаем ещё вместе? Губы сами раскрываются и шепчут: — Мы ведь полетаем ещё вместе? Да? Марилла. Из горла вырывается отчаянный вой: — Марилла! Её бледное лицо обрамляют густые светлые волосы. Как будто она спит. Она спит. Спит. Спит! Она проснется сейчас. Вот сейчас скажет: »Рарьян, а ведь ты должен мне желание». Поведет бровью игриво и засмеётся прямо ему в лицо. Скажет, что все это — злая шутка. Плохая шутка. Но она не просыпается. Она… Нет, не умерла, нужно подобрать другое слово, другое. Она… Пульса нет. Ни на руке, ни на шее. Нигде нет. Нет… «Нет», — шепчут губы. — Нет! — неверяще, почти отчаянно. — Не может быть! Не может этого быть! Он выкрикивает каждое слово будто заклинание, которое вернет её. От громкого шёпота до выкриков молчаливого безумца. Плача и смеясь, он силился поднять ее, но она то и дело выскальзывала из ослабевших, дрожащих рук. Отшметки Толстой Берты лежали вокруг, создав кокон гробового одиночества, где не было ни одного человека. Все они — молчали в память о Марилле. Всё молчало. И время застыло. Она не может так умереть. Ему нужно сказать ей так много всего, все, что он не успел. Высказать ей то, что никому бы не сказал. Так много… и так мало на самом деле. — Я люблю тебя, Марилла. И всегда любил. Пепел медленно оседал на разрушенные камни, на белёсые волосы, поседевшие за одну ночь, на бледные руки мертвого тела, которого уже касался свет месяца.