Действие или действие?

— Македонский! — да? Появляется будто из ниоткуда, оказавшись совсем рядом и склонившись пониже, чтобы точно слышать и не переспрашивать лишний раз. — Пошли с нами играть. — Прости, но не буду. — Я разве спрашивал? Это не вопрос, надо. Парень хотел было запротестовать, но помедлил, уворачиваясь от летевшей мимо него подушки. Это промедление было расценено согласием: его уже усадили рядом, держа за плечо, чтобы не пропал так же быстро и незаметно, как появился рядом. Какая-то стремненькая игрушка, притащенная неизвестно откуда и когда и передаваемая всеми, кто имел для сего действия руки, в один резкий момент была кинута именно Македонскому, который даже в эпицентре происходящего выглядел не примечательно и тихо. — Действие или действие? — Не так задаваться же должно, разве нет? — Я хочу так. Так действие или действие? — Действие, — тихий вздох. — Наклонись. Безысходно наклоняется, слушая что-то, от чего кончики его ушей вспыхнули алым цветом, сравнимым с пёстрыми лепестками цветов мака. — Я не буду этого делать. — Будешь, иначе я придумаю что-то поху-... Его слова обрывает громкий вскрик: «Волк, осторожнее!» — ... А вот и первый, кого назвали. Я жду. Тихий вздох, похожий на беззвучный стон, вылетает из уст парня, неосознанно заламывающего собственные пальцы под рукавами пушистой кофты. Эта безысходность пропитала воздух вокруг, но ощущал ее, привстав с кровати, один только Македонский, сейчас подходящий к Волку и просящий выйти с ним, ведь ему «очень срочно нужна помощь». И ради «помощи» его затягивают в туалет, где говорят лишь тихо-тихо: «это действие, прости»; фразу встречают вопросительным взглядом, но все становится ясно в секунду, когда Македонский встает на колени пред Волком, неуверенно подползает к замершему статуей парню чуть ближе. И... Делает то, о чем все товарищи по комнате, о чем весь Дом, весь мир — все подумать и не могли. Касается губами чужого края джинс, жмурится, аккуратно и медленно, словно в замедленной съёмке в старом сериале, спускается к белой пуговице, которая явно была не отсюда, но пришита за неимением другой. Берет ее потресканными губами, осторожно и неуверенно сжав, проталкивает ее языком в петельку, сделав чуть больше двадцати процентов задания — впереди не самое сложное, но не менее смущающее. Касаясь губами собачки молнии, пробует потянуть ее вниз, но, увы, не получив никакого результата на мгновение открывает глаза, чтобы с силой сжать их после неожиданного столкновения со взглядом молчавшего Волка. А он молчит, замерев и оперевшись рукой о стену, которая казалась невероятно мягкой и плавящейся под тяжестью руки, переместившейся с ватного тела в ловкую кисть. Зубы с удивительным шумом, который отдался волной в мозг, чуть ударились о металлическую собачку, с лёгкой тяжестью поддающуюся и начинающую опускаться вниз; для удобства расстегивания Македонский склонил голову, чувствуя на себе взгляд, метнувшийся от скрещенных рук, спрятавшихся в рукавах кофты, к растрепавшимся волосам. С лёгким страхом мальчишка ждал хоть какую-то реакцию, пока в груди закололо как перед расстрелом, и сейчас, отползя на полметра от Волка, все же поднял глаза, встретившись с настолько светлыми карими глазами, что казалось, будто они оранжевато-золотые, блестящие в этой полумгле помещения. — Македонский, Македонский, — каким-то неопределенным и слегка хриплым голосом сказал Волк спустя пару секунд молчания, после чего присел на корточки напротив парня, — и что скажешь? — Я здесь не при чем, это задание, я не хотел, я ничего не сделал, это не... — Да я не об этом, — слегка улыбнулся, протянув руку к чужой голове, — хороший мальчик, прекрасно справился, умничка, ангелочек мой, — гладит, просто гладит его по голове. — Хороший мальчик ведь не откажет мне в продолжении всего, я прав? Зарывается пальцами в волосы, оттянув голову Македонского назад, чтобы открыть доступ к шее, усыпанной, как и все тело, миллионом веснушек — на это действие парень распахивает губы, словно рыба, выброшенная на берег, ловит воздух, отвергаемый горлом из-за тихого полустона, потерявшегося в пустоте мужского туалета, наполненного сейчас лишь двумя парнями, чьи тела касались ледяного пола.