***
— Спешишь на обед в третий раз за день? — бурчит Кёнсу, заметив, как Чондэ пытается аккуратно покинуть кабинет. — За едой мне приходят самые гениальные мысли! — А не за едой тебе вообще никакие мысли не приходят, да? — Пойдёшь со мной? — В отличие от некоторых, мне есть, чем заняться, — Чондэ неприязненно фыркает и исчезает за дверями офиса. Главным плюсом пребывания в большом городе Чондэ однозначно считает огромное количество всевозможных кофеен и ресторанов на каждом углу. За годы работы в следственном комитете, здание которого расположилось едва ли не в самом центре Пусана, Чондэ исходил уже все относительно приличные заведения в радиусе нескольких километров, так что фавориты давно определены, и он направляется в лапшичную через два квартала от своего текущего местоположения. На нервной почве Чондэ всегда много ест. И последние несколько месяцев он бы охарактеризовал как один сплошной стресс. Четыре трупа прямо на улицах города, миллионы ложных следов из улик и абсолютный ноль стоящих доказательств против сотни подозреваемых. Город сходит с ума. С недавних пор это всеобщее помешательство — ответственность Чондэ, ведь после совершенно непродуктивных попыток предыдущего следователя дело было решено доверить именно ему. Чондэ уже проклинает до этого бывшую гордостью свою оптимистичную статистику раскрываемости преступлений, которая и стала причиной его головной боли. С серийными убийцами он ещё не сталкивался и искренне надеялся, что не столкнётся никогда. Но вот, где он теперь. Идёт в очередной раз набить чем-то желудок в попытке отвлечься от беспробудного кошмара и всматривается в лица прохожих, подозревая каждого. Официант сразу замечает знакомого посетителя и приветливо улыбается. В этом заключается ещё одна причина любви Чондэ именно к этому месту. Здесь в нём не видят виновника всех бед или, по меньшей мере, не показывают этого. Не говорят, что его работа не даёт плодов, вынуждая жителей целого мегаполиса боязливо запирать двери и избегать незнакомцев на улицах. Чондэ неловко здоровается, проходя на своё привычное место в углу зала. В разгар буднего дня посетителей совсем не много, и отсутствие постороннего шума спасает от ещё большего беспорядка в голове. — Ещё раз, — шепчет Чондэ, болтая ложкой в чашке и всматриваясь в прозрачную жидкость. Что он пытается высмотреть там — сам не знает. Может, чаинки соизволят сложиться в имя преступника или раскрыть ему упущенные детали расследования? — Ровно каждые сорок дней. В людных местах. Жертвы между собой никак не связаны. Боже, помоги… — Может, десерт потом? — предлагает всё тот же улыбчивый юноша. — Присядьте, пожалуйста, — внезапно просит Чондэ, и парень беспрекословно подчиняется, приземляясь на диванчик напротив. — Нам по инструкциям нельзя есть с клиентами. У вас вопрос? — Я доплачу, — быстро реагирует Чондэ. — Да, вопрос. На что похоже? — он достаёт телефон и показывает фотографию мелкомасштабной карты, где отмечены места преступлений. — Я тот ещё аналитик, — предупреждает официант. — Да я, видимо, тоже. Так что-нибудь напоминает? — Напоминает четыре красные точки. Если соединить, то змейка будет. А ещё у вас лапша остывает. — Спасибо, — Чондэ выключает телефон и берётся за палочки. Официант кивает и уходит. — Докатился. Пристаю к людям со своими проблемами, — шепчет он себе под нос. "Анаконда, ага. Или питон. Рисуем трупами на карте, хорошо искусство".***
— Ну, как бы так обрисовать в двух словах, — Чондэ задумчиво сводит брови и воспроизводит в памяти отдельные детали расследования. — Ты такой милый, когда хмуришься, — Бэкхён рядом хихикает, не давая никакого шанса для того, чтобы сосредоточиться. Прежде, чем Чондэ успевает снова открыть рот, Бэкхён кладёт указательный палец ему на лоб между бровей и нажимает, разглаживая складку. — Но когда не хмуришься, становишься ещё милее. — Господин Бён, мы на работе, успокойтесь, — Чондэ отталкивает чужую руку от своего лица. — Лично у меня рабочий день начинается только через три часа. Пока что моё нахождение здесь — чистой воды благотворительность в счёт государства. — Кто-то сам меня спрашивал о серьёзных вещах, не так ли? — Знаешь, я лучше поспрашиваю потом у Кёнсу. Он так злобно на меня зыркает, что возможности для флирта просто нет. С тобой мы можем найти темы поинтереснее. — Вы правы, — соглашается Чондэ. Бэкхён с чрезвычайно довольным лицом плотнее льнёт к его плечу, его дыхание прикасается к шее Чондэ, и тот вздрагивает. — Вы очень сильно правы. Я приеду через пару часов, пока я ещё слишком много не доспал.***
— Ну, пришло вдохновение? Или только холестерина добавилось? Кёнсу откладывает на стол рентгеновские снимки последнего тела, от вида которых тошнит уже половину отдела, и поворачивается на вернувшегося Чондэ. — Змейку нарисовал, — отвечает он, пожимая плечами. — Не знал, что у нас тут кружок рисования. — Я тоже. — Значит, всё-таки ограничился холестерином. — Переживаешь, что я тоже откинусь? — Я только по твоему внешнему виду могу сказать, что ещё пара дней в таком режиме, и вскрывать будем тебя. — Замечательно. Я как раз устал и не возражал бы отдохнуть у тебя на прохладном столе. — А ты побольше змеек рисуй. — Ты это к чему? — Чондэ только сейчас подходит к столу с ноутбуком и присаживается. Мозг функционирует настолько замедленно, что говорить и ходить одновременно не получается. — Змея в греческой мифологии — символ перерождения и исцеления. Попробуй, вдруг сработает. Чондэ бросает взгляд на злосчастные снимки, которые Кёнсу снова мучает своим настойчивым интересом. — Чёрт, да ты же… Так точно…***
По приезде домой Чондэ находит Чунмёна в гостиной, дремлющего под какое-то кулинарное шоу по телевизору. Он изо всех сил старается его не разбудить, но, кажется, живя под одной крышей с работником правоохранительных органов, Чунмён развил в себе навык просыпаться на малейший шорох. Чондэ кивает ему в знак того, что всё в порядке, и уходит в спальню, чтобы забыться сном хоть на какой-нибудь промежуток времени. В первые дни расследования все серьёзные преступления Чондэ воспринимает слишком поверхностно. "Было и было. Убили и убили". Понимание обычно наступает чуть позже, когда он от макушки до пальцев ног окунается в поиски, когда анализирует последствия убийства или чего бы то ни было ещё. Чондэ уже полтора десятилетия работает в следственном комитете, но до сих пор не может привыкнуть ко всему происходящему. Одно дело, когда ужасы творятся где-то там, далеко. Где-то в газетных заголовках и с кем-то другим. И совсем другое, когда собственные руки касаются улик, собственные глаза видят кровь и собственные уши слышат давящие визги сирен и слезливые причитания. Это всё охватит Чондэ совсем скоро вновь, а пока тяжёлые веки опускаются, и здравомыслие уступает место подсознательному.***
— Ты о чём? Я не понимаю. — Мы же рассматривали версию ритуального убийства? — Чондэ встаёт и в один широкий шаг подходит к Кёнсу, вырывая у него из рук фотографию. — Мне нужно увидеть тело. — Тебе сильно везёт, что оно сейчас у нас. Пойдём. "Фирменный стиль. На каждом одна и та же картина, — Чондэ наклоняется над трупом, рассматривая длинный извилистый разрез, который идёт между рёбер, делает завиток на животе и заканчивается на левом бедре уже поверхностными царапинами. — Этот парень даже не догадывается, куда он меня толкнул своей чёртовой змейкой”. — О чём думаешь? — Кёнсу стоит возле двери на выход и просто сверлит взглядом напряжённую спину Чондэ. — Ты читал отчёты, а я перепроверял всё сотню раз. Ничего нового ты тут не увидишь. — Ты помнишь того подозреваемого? Как его имя? Который на все вопросы отвечал, что "на всё воля божия"? — Мне показалось, вы могли бы подружиться, — Чондэ с немым вопросом в глазах поднимает взгляд на Кёнсу, на что тот искренне смеётся и прикрывает ладонью лицо. — Ты не замечаешь, как постоянно добавляешь в речь всякие фразочки в духе "святые угодники" и "прости господи"? — Боже, Кёнсу! — Вот, опять! — Да не об этом я! — теперь Чондэ тоже начинает хихикать, но быстро успокаивает себя, чтобы не потерять мысль. — Что тогда нам сказали после допроса? — Парень слегка помешан на религии, но совершенно безобиден. От него же несёт невинностью за километр. Ты обозвал его божьим одуванчиком. — Прекрати! — А ты скажи тогда, в чём дело? Почему ты именно про него вспомнил? — Я просто подумал, что причина смерти же не в ранении была, да? — У первых трёх трудно определить, но этот точно отравлен сильным нейротоксином. У остальных он тоже найден, только невозможно установить, в какой момент был введён. Судя по всему, или совсем незадолго до смерти, или сразу после. — Этот токсин животного происхождения? — Точно нет, — Кёнсу выставляет перед собой ладонь, как всегда делает, когда говорит что-то, что не терпит возражений. — Получен в лабораторных условиях. — То есть это не может быть укусом животного? — Издеваешься? Я же указал положение прокола. Сделана инъекция, — Кёнсу со вздохом натягивает перчатки и подходит к телу, поднимая его безвольную руку и поворачивая внутренней стороной предплечья наружу. — Как в больнице. Ровно по локтевой вене. Сделана, кстати, не особо аккуратно, определённо не профессионал этим занимался. Должно быть, много крови пролилось. — Мне нужен анализ яда, самый подробный. И перечень средств, где могут использоваться такие же действующие вещества.***
Чондэ просыпается по будильнику спустя два с половиной часа. Утреннее солнце холодное и тусклое, его слабые лучи жидким светом расползаются по полу спальни, едва прорываясь через плотный тюль. Чондэ пустым взглядом блуждает по комнате в поисках то ли следов присутствия Чунмёна, то ли сброшенной перед сном одежды, то ли вовсе причин подниматься. Не найдя ничего из списка, он всё же встаёт, потому как причина есть однозначно и заключается она даже не в том, что такова работа Чондэ, заработок от которой его кормит и даёт кров. Причина в том, что, наверное, прямо сейчас по новостям тысячи людей смотрят репортаж о ночном убийстве. Прямо сейчас они думают, стоит ли высовываться из дома или ради собственного спокойствия лучше поставить дополнительный замок на входную дверь и остаться в крепости родных стен на неопределённый период. — Родной, — голос в спину одевающегося Чондэ заставляет его остановиться с двумя расстёгнутыми пуговицами рубашки и обернуться. — Ты работаешь в следующее воскресенье? Или как обычно — работаешь, пока не поймаешь этого гада? — Пока не знаю, — честно отвечает он. — У тебя какие-то планы? — Ещё нет. Но если ты будешь свободен, то появятся и планы. — Если смогу, то освобожусь как раз под твои планы. — Как мило, — Чунмён проходит в глубь комнаты и садится на постель, продолжая наблюдать за Чондэ. — Не надевай серый галстук, он напоминает мне петлю. — Я вообще не буду брать галстук, — задумчиво тянет Чондэ. — А то и правда велик соблазн удавиться. Так что там в следующее воскресенье? — Я подумал, что нам стоит сходить в церковь. Как считаешь? — О, вот как. Определённо стоит. На это я точно смогу выделить пару часов. — Замечательно. Давай побыстрее собирайся, позавтракаем по-человечески в кафе, а потом подвезёшь меня до офиса, идёт? Надеюсь, на меня господин следователь тоже сможет выделить немного времени? Единственный минус для Чондэ в совместном досуге с Чунмёном — время летит слишком быстро. И так скоро приходится выпутаться из его позитивного несмотря ни на что настроя и вернуться в угрюмую скучную реальность офиса, где, судя по всему, кроме самого Чондэ никто и не расходился после ещё предрассветной тревоги. Всё ещё грустные глаза Чанёля приветствуют Чондэ недовольным взглядом в духе "а мы вот работаем, пока ты мнёшь лицом подушки". Чондэ строит ответную улыбку, подразумевающую "а у меня вот есть личная жизнь, пока вы тонете в бумажках". Зато Бэкхён остаётся таким же позитивным, каким был и часами ранее. Он буквально светится от работы, даже просто читая стотысячную стопку документов, что в отделе аналитики печатают беспрерывно и пачками доставляют на стол команды расследования. — Долго мы ещё будем тут ошиваться? Мне дискомфортно от местного морга, — бурчит Кёнсу, потягиваясь на кресле. — Тебе и дискомфортно от морга? — усмехается Бэкхён. — Я люблю своё родное рабочее место, а здесь все инструменты из рук вон валятся. — Это от недосыпа, — возникает Чондэ. — Недосыпа не существует, это социальный деструктивный конструкт, направленный на понижение продуктивности честных работников, — Кёнсу зевает и закрывает глаза. — Я просто хочу снова осмотреть тело, теперь уже в привычных условиях. Когда этот старик Пак даст добро на транспортировку? — Старик Пак заинтересован в раскрытии дела не меньше вашего, — в помещение входит Чанёль, и Бэкхён встревоженно дёргается, явно пристыжённый тем, что его поймали на поддержании такого диалога. Кёнсу же безразлично продолжает полулежать с абсолютной незаинтересованностью в персоне Чанёля. — Мы отправим тело в вашу лабораторию к вечеру. Сейчас на свежую голову нам самим нужно всё проанализировать. "На свежую голову, конечно. Не отключитесь только во время этого увлекательного занятия". — Господин Бён, а разве у вас так много свободного времени, чтобы тут чесать языками с остальными? Остальными, которым тоже следует заняться делом? — продолжает Чанёль. Бэкхён резко вскакивает на месте, а позже переводит взгляд на таких спокойных коллег и расслабляется тоже. — Мне по инструкции сказано слушаться Чондэ, касательно других, пытающихся помыкать мной, там ничего не сказано. — В самом деле, полковник Пак, присядьте и расслабьтесь, — Кёнсу машет рукой и снова зевает. — Ваша работа здесь кончится буквально к обеду. Это не для полиции дело. — Не для полиции, посмотрите на него! — Чанёль вскипает в мгновение, и Кёнсу даже лениво приоткрывает один глаз, чтобы оценить степень его бешенства. Судя по всему, то находится на отметке "приемлемо", потому что судмедэксперт спустя несколько секунд снова погружается в подобие дрёмы. — Нам, получается, не вызванивать вас, когда где-нибудь в фонтане мы найдём следующий труп? — Почему в фонтане? — интересуется Бэкхён. — Или в любом другом публичном месте, — отмахивается Чанёль. — Вы всё ещё здесь? Бэкхён оглядывается на Чондэ, и он устало кивает. Только после этого Бэкхён удаляется из помещения с унылым "ведь без меня некому курировать поиск свидетелей". — Это ваша прямая обязанность, — шипит Чанёль ему вслед. — Дурдом какой-то. "Полнейший. Согласен".