***
Чунмёну не пришлось слишком уж долго думать над своим решением. В конце концов, всё давно шло в тупик, и стоило просто признать это. После репортажа о поимке Минсока всё окончательно становится на свои места. На фотографиях с телефонов свидетелей всё видно предельно ясно: Чондэ целуется с этим убийцей. И его точно никто не заставляет, слишком уж очевидны его податливость и желание. Из коротких разговоров с Чондэ о его работе он знает, что маньяк шлёт ему письма с очевидными намёками на симпатию, но Чунмёну казалось, что на взаимность этот самый маньяк рассчитывает напрасно. Оказалось наоборот. — Напрасно тут рассчитывал на что-то только я, — шепчет он себе под нос, укладывая одежду в чемодан. Квартира принадлежит Чондэ, и если уж кому-то нужно съезжать, так это именно Чунмёну. Он не хочет никак объясняться с Чондэ. Только хуже будет. Отчасти он даже боится узнать что-то ещё. С Чондэ страшно, Чондэ далеко не самый надёжный человек, а Чунмён больше не может пускать всё на самотёк. Слишком много времени прошло. Чунмён жаждет стабильности, преданности и банального уважения. Чондэ не ощущается кем-то, кто способен на простейшее проявление искренности. Раньше удавалось с этим мириться, всё держалось на привязанности и налаженной ещё в юности системе координат. Но компасы сбились окончательно, да и Чунмёну давно не двадцать. — Всё ещё будет, — успокаивает он себя, кладёт фоторамку с совместным снимком изображением вниз и выходит из квартиры, волоча за собой два тяжёлых чемодана. — Будет, но где-нибудь в другом месте и с кем-нибудь ещё.***
— Кажется, мы произвели настоящий фиаско в этом расследовании, — ухмыляется Кёнсу. — Вы имеете в виду фурор? — переспрашивает Чанёль. — Я имею в виду то, что и сказал. Чанёль улыбается и закидывает ногу на ногу. Кёнсу не часто мелькал в его кабинете прежде, но что-то переменилось с недавних пор. После закрытия дела он вообще не обязан присутствовать здесь в рабочие часы, но продолжает приходить по свободным дням, чтобы просто поговорить с кем-то из тех, кто стал ему другом за время последнего расследования. Если быть точнее, с Чанёлем. Это несвойственно Кёнсу, но Чанёлю нравится такая компания, так что выдворять его Пак не торопится. Кёнсу думает, что ему стоит завести друзей. Мысль простая и очевидная, вот только исполнению эта задача подлежит с большим трудом. В тридцать с хвостиком уже не так просто привязаться к какой-нибудь компании. То все держатся друг за друга ещё со школьной скамьи, то никто им не нужен. Кёнсу привык считать, что и ему никто не нужен. Перебрасываться короткими диалогами с Чондэ было достаточным взаимодействием с людьми за пределами работы, вот только со временем социальный голод подозрительно обострился, а Чондэ так некстати не только превратился в ужасного собеседника, разговоры с которым ограничивались выслушиванием печальных доводов о его жизненных трудностях, но и вовсе уволился. Бэкхён оказался интересным человеком, но слишком навязчивым. Исин — слишком активным. Все вокруг были какими-то "слишком". Не "слишком", к удивлению Кёнсу, оказался Чанёль. — Придёте к нам копаться в новых трупах потом? — С удовольствием, — Кёнсу поправляет свой изляпанный и уже непригодный для медицинской деятельности халат, который надел исключительно для виду, и берёт со стола Чанёля какой-то чистый листок, на котором записывает личный номер телефона. — Вот. Звоните по делу и не очень. — Не очень дело есть уже сейчас. — Ну-ка, — Кёнсу заинтересованно смотрит на Чанёля и складывает руки на груди. — Мне пойдёт стрижка покороче?***
"— Это не было простым наваждением. Жалею ли я о совершённом? Вовсе нет. Я говорил это множество раз, но могу повторять и дальше. Я был абсолютно вменяем, осознавал свои действия и не желал останавливаться. Я, если уж на то пошло, практически сдался в руки полиции, оставив им несчётное количество подсказок. Я мечтал быть пойманным. И всё случилось именно так, как мне хотелось. На короткие мгновения я был в руках того человека, ради которого и старался. Это было высшим наслаждением, подобного морального удовлетворения мне не доводилось испытывать прежде. И я сильно сомневаюсь, что однажды подобное повторится хотя бы потому, что он меня тут не навещает, а перестроиться на кого-то другого я уже никогда не смогу. — Мы все понимаем, что вы говорите о следователе Ким Чондэ. Расскажите подробнее о вашей последней встрече? — Это нельзя описать так просто. Мне нужно больше времени, чтобы понять, какие слова способны передать всё то, что я испытал. Думаю, однажды я напишу об этом. Свободного времени у меня теперь предостаточно". Чондэ закрывает на планшете вкладку с интервью Минсока и откидывается на спинку дивана, смотря в потолок. Тяга Минсока к контакту с журналистами уже вышла ему боком. И, кажется, на этом он не остановится. Минсок намеревается до основания сжечь жизнь Чондэ, обрекая его на такие же будни, как у него самого, — ночные истерики в одиночестве и бесконечная лента на внутренней кассете, что прокручивает моменты их встреч из раза в раз всё с большим количеством деталей. Он знал, что так будет. Он выразил своё согласие, он не собирается отказываться от своих слов. Чондэ перебирает чётки, поглаживая кончиками пальцев бусины. Поверхность гладкого лакированного дерева ощущается так хорошо, это успокаивает. "Это так глупо. Он влюбился в меня через репортаж по телевизору, а теперь уже я, словно одержимый, постоянно читаю в сети о его жизни. Не выглядит как реальная любовь". "Хотя, быть может, всё, что я называл любовью раньше, как раз и было ложью. Он обещал показать. Это и есть его демонстрация?" "Тепло". "Если мне теперь всегда будет так тепло, то к чёрту все заморочки".