Если честно, можно даже не пытаться держать дистанцию. Если честно, между нами ещё минут пятнадцать максимум
Москва встречает грузинку зябким холодом и сильным порывом ветра, который ловко треплет красные дреды. Тени под глазами от недосыпа проступают даже под слоем плотного консилера, а ощущение дежавю не покидает до самого выхода из аэропорта. Мариам выныривает из огромного потока людей и вглядывается в чужие лица у места высадки пассажиров, отдергивая себя, что в этом городе нет никого, кто мог бы её встретить. Совсем некстати в голове пробегает мысль, что аэропорты видели гораздо больше поцелуев и слёз, чем все загсы вместе взятые, и где-то глубоко внутри просыпается тоска и горечь от событий прошлого. С одной стороны она ворошит остатки собственных чувств, а с другой абсолютно от них отрешается, но это всё ещё личное, в которое не пускают кого попало. Доверять другим людям своё разбитое сердце и обнажить старые душевные раны—затея слишком рисковая. Через несколько минут ей удаётся вызвать такси, и сев на заднее сидение, Циминтия прикрывает глаза, слегка откидывая голову назад, и мысленно возвращается на пять лет назад, когда одной декабрьской ночью улетела обратно в Грузию, не желая оставаться здесь ни на секунду. Убежать, убежать, как можно дальше. Горькие воспоминания всё же не отпускают, и Мариам позволяет себе погрузиться в них, понимая, что отмахнуться уже не получится. С каждой новой мыслью в голове хочется просто прекратить существовать — распасться на атомы прямо в этом чертовом готическом зале, вылететь мелкими частицами из витражного окна и быть унесённой московским ветром далеко-далеко. Томительное ожидание результатов убивает, даже шутки Башарова не могут разрядить эту напряжённую обстановку. Разрыв второго места с победителем составляет один процент, и Мариам едва ли успевает вдохнуть поглубже, как слышит голос ведущего, а затем земля исчезает из-под ног и сердце едва ли не разрывается от резкого удара, ибо так больно, как сейчас, ей не было никогда. Потому что победителем двадцатого сезона стал Дмитрий Матвеев. Не она. Циминтия плохо помнит, как вышла к зрителям, периодически цепляясь за нечеткие силуэты, которые стремительно исчезали, стоило в них только вглядеться, что-то говорила другим экстрасенсам, кажется, про второе место и несправедливость. Возможно, это откат после стресса, который мозг толком даже осознать не успел. Но почему-то грузинская ведьма отчётливо запомнила полный сочувствия взгляд Виктории. Жрица культа предков не скрывала своё разочарование от такого исхода финала и, подойдя к Мариам, несколько секунд молчала, пытаясь подобрать слова. Или это было лишь то, что она хотела видеть? Грузинке оставалось лишь фальшиво улыбаться, надеясь, что Райдос не будет говорить слова лицемерного сожаления, которые насквозь заполнили это чёртово эзотерическое пространство. —Меня ты можешь обмануть, но себя нет. Сбитая с толку грузинская ведьма чувствует горечь на языке и вглядывается в лицо победительницы шестнадцатого сезона в попытках разгадать истинные намерения Райдос, но отчего-то эта фраза задевает её больше чем должно, и желание что-то сказать напоследок сходит на нет, ибо молчание Циминтии всегда было громче всяких слов.***
После финала Мариам ещё долго пришлось собирать себя по частям, медленно принимая новую реальность. В минуты отчаяния ей казалось, будь у неё шанс доказать, что она является победительницей, неприменно воспользуется им; когда память предательски подкидывала моменты с финала и было невыносимо больно, Циминтия убежала себя, что нужно идти дальше, но никто не сказал, как это будет тяжело. Злость, жгучая обида и жалость к себе смешиваются в одном внутреннем флаконе, образуя адскую смесь, что разрушает её изнутри. Мариам хотелось стереть себе память и перестать прокручивать события, которые она не в состоянии изменить; кажется возведенная в абсолют пустота с каждым днём лишь росла, прорастая корнями внутрь грудной клетки. Циминтия старательно убеждала себя, что через некоторое время спустя (много времени спустя) события битвы станут одними из сотни светлых воспоминаний её жизни, правда? Вот только весь свет от моментов прошлого перекрыла горечь от поражения и многочисленные попытки просчитать «а что было бы если». Мариам знает, что это слишком глупо и нерационально, но остановиться банально не может. Как-то давно, ещё до битвы, бывший муж в порыве очередной ссоры сказал ей, что горе от ума, Мариам, от твоего ума. Ты слишком сложная. В чем же сложность он, конечно, не сказал, да и вообще как-то было не до этого; его вещи не собраны, а новая пассия битый час обрывала телефон звонками и сообщениями. Тогда грузинке было больно, в месте, где раньше билось сердце, стало пусто, а голос полный презрения ещё надолго поселился в её голове, твердя одно и то же прилагательное: Сложная, сложная, сложная. Циминтия честно пытается отвлечься на ритуальную работу, нырнуть с головой в холодные озёра, что являются её местом силы, потеряться в медиативных состояниях, чтобы больше никогда не возвращаться в реальность. В реальность, в которой она всегда вторая.***
Мариам не успевает осознать как делает несколько шагов вперёд и нерешительно замирает на пороге съёмочного павильона. Когда ей предложили сняться в реванше, страх вперемешку с предвкушением сковал пополам, а что-то внутри предательски торкнуло, ибо это было похоже на возвращение к Истоку. Распаливая себя предвкушением, наконец доказать, на что она способна, Мариам едва дышит, чувствуя как внутренности волнительно сжимаются, а нервная дрожь волнами накатывает на неё. Раз, два. Раз, два. —Мариам, Ваш выход. Ведьма лишь скомкано кивает, натянуто улыбаясь краешком губ и шагает в сторону выхода на площадку. Кажется она стала пластилиново-восковой и с каждым шагом таяла, стекая на пол. Прожекторы и камеры ослепляют своим непривычно ярким светом, и Циминтия, словно глупый мотылёк, летит на него, надеясь, что не обожжёт свои тонкие крылья ещё раз.***
Падать всё-таки больно. Мариам закрывает дверь на замок и устало прислоняется к холодной плитке, медленно сползая вниз. К горлу подкатывает неприятный ком, а до боли знакомый мерзкий осадок после съёмки проникает в каждую клетку организма, заполняет собой всё пространство тесной кабинки и душит, душит, душит. Она снова вторая. Это похоже на какое-то издевательство, нежели на попытку доказать, что она сильна. Злость, подобно цветку, расцветает внутри ярко-алым, а глупые слёзы отчаяния скопились в уголках глаз. Потому что так Судьба не проверяет. Если всё в жизни происходит не просто так, то Циминтия не знает, что она не учла, какие уроки не прошла, какую, чёрт возьми, истину не поняла. Внутренние органы снова наполняются той самой болезненной горечью, и это злит ещё больше. Ведь всё же должно было отболеть, но, может нанесённые раны и затянулись, но явно не перестали ныть и кровоточить. А когда Марат Башаров объявляет голосование членов жюри, то она уже близка к среднему такому отчаянию по шкале от одного до десяти. Примерно к шестёрке. —Вы готовы узнать свои оценки? Мариам отрешенно кивает головой и не знает, куда серебряной ложкой добавлять страх. Тот уже давно смешался с тревогой и сомнениями, которые давили на черепную коробку, но напряжённая атмосфера этих съёмок ещё быстрее заставляла её переживать и гонять одни и те же мысли по кругу. Однако ведьма взгляд от жюри не отводит, лишь слушает то, что она вновь недостаточно. Недостаточно сильна, недостаточно правильна по мнению Веры, что-то ещё недостаточно. В с е г д а н е д о с т а т о ч н о. —Вы справились. В голосе Виктории Райдос сквозит гордость, и Мариам на секунду успевает насладиться этой причиной терпкой ноткой, но через пару мгновений холодно замечает: —Но Вы этого не отметили. На лице у жрицы культа предков читается растерянность, однако Циминтия лишь озвучивает наблюдение, которое своей колкостью цепляет гордую женщину в черно-белом платье. Виктория умело парирует ей, явно не соглашаясь с тем, что она не оценена по достоинству, держа проклятую восьмёрку, от которой рябит в глазах. Мариам никогда не признается, что восьмёрку она никогда не любила, хотя та является символом бесконечности. И кармы. Внезапно гнетущую тишину разрезает хлопок двери, а через секунду звонкий цокот каблуков заполняет всё пространство, вынуждая Мариам открыть глаза и вернуться в реальность. Грузинка умоляет кого-то уйти, чтобы она смогла замести следы своего преступления. Слёзы стоят в глазах, всё вокруг давит на неё и кажется ещё чуть-чуть— сломается, рассыпаясь на тысячи осколков. На смену отчаянию приходит злость, и Мариам яростно проводит рукой по лицу, пытаясь вернуть непробиваемую маску спокойствия. Возможно ей нужно успокоиться, выдохнуть горечь, которая скопилась внутри лёгких, и просто сделать вид, будто её совершенно не волнует итог этого соревнования. Это проще простого—надеть привычную маску безразличия, хотя в душе всё болезненно ноет от этой лжи. Хотя за эти долгие годы грузинская ведьма научилась просто молчать, скрывая всё самое истинное, потому что не могла признаться вслух в правде. Теперь же молчать не хотелось; молчание казалось главным спутником одиночества и символом её недоверия к другими людям. Но открыв дверь, Циминтия замирает, встречаясь с цепким взглядом карих глаз. Эта привычка спрятать вглубь себя все настоящие эмоции, оставляя на лице только напускную невозмутимость и улыбку, что едва ли трещит по швам, впервые даёт осечку. Мариам не хочется врать Райдос, поскольку нутром чувствует, что та её понимает, хотя и относится настороженно; не зря Викторию все называют Снежной Королевой. Виктория Райдос молчит, смотря на разбитую финалистку двадцатого сезона, а Циминтии тошно, отвратительно от самой себя. И просто взять и уйти она уже не может, ощущая иррациональное чувство остаться, словно что-то сдерживает её. Между ними остаётся расстояние всего в один шаг, но ни Мариам, ни Виктория, его не делают. Молчание тянется, а мир вокруг будто затихает в ожидании слов, которые так сложно произнести вслух. Но если у одной задача—не совершить ошибок, за которые потом обязательно будет стыдно, то вторая отчаянно балансирует на грани, хватаясь за неровные края выступа обрыва. Ибо чувства диктуют одно, а разум настаивает на другом. — Я желаю Вам руку, потому что мне кажется, что Вы её заслужили. Но я хочу, чтобы Вы отличали, где мы реально можем помочь, и где просто хотим помочь. Слова Виктории на том самом финале вспоминаются невольно, отзываясь тонной мурашек по коже. Мариам знает, что Виктория была единственной, кто её поддержал тогда и сейчас. Но если пять лет назад мотив Райдос был ей понятен, то сейчас непостижим, недосягаем как и сама жрица культа предков. Голос Райдос зазвучал как гром во время штиля— грузинка дергается, вырванная из своих мыслей. —Я была уверена, что Вы победите. Циминтия лишь зло хмыкает, но где-то глубоко внутри понимает, что Виктория ни в чем не виновата. Конечно, она могла поставить оценку выше, однако не поставила. Но это же её справедливый выбор, верно? —Но не победила—скрывать горечь в голосе глупо, и всё-таки окончательно падать в глазах победительницы шестнадцатого сезона не хочется—чего-то не хватило… —Уверенности? —Жрица культа предков всматривается в глаза напротив и гордо приподнимает подбородок—Ты знаешь, что виною твоя растерянность. —Как-то глупо об этом говорить, не находите? Виктория пожимает плечами и подходит ближе, игнорируя понятие личного пространства, но Мариам невольно вдыхает терпкий аромат жасмина и амбры, ожидая чего-то. —Ты убегаешь от боли, вот это глупо. И снова слова жрицы культа предков громким эхом раздаются в голове, а Мариам остаётся лишь проигнорировать фразу, резанувшую по сердцу слишком сильно, и вновь ощутить терпкое чувство горечи и дежавю, ибо молчание Циминтии всегда было громче всяких слов.***
Когда редактор реванша звонит ранним утром и предлагает принять участие в проекте ещё раз, Мариам не верит и переспрашивает точно ли её хотят видеть в шестом выпуске? Ей кажется, что так не бывает, это чья-то глупая шутка, но никак не правда, которая накрывает с головой. Ещё один шанс маячит прямо перед глазами, только к нему нужно руку протянуть, но сколько силы нужно, чтобы сделать это лёгкое, на первый взгляд, движение. Мариам знает, что всё в жизни происходит не просто так, и отчаянно верит, что эта попытка не приведёт к её краю обрыва, где не останется больше ни чувств, ни попыток, ни цепкого взгляда тёмных женских глаз. Клубок сомнений и тревоги снова затянулся где-то в районе солнечного сплетения, и Циминтия быстро обводит взглядом пространство гостиничного номера, цепляясь за букет белых роз. Несколько шагов вперёд—и мимолётное касание к мягким лепесткам позволяет нащупать привычное спокойствие и тепло внутри грудной клетки, которое мгновенно распространяется по всему телу, стоит Мариам вспомнить слова, адресованные ей в маленькой записке: —Я хочу тебя поддержать. И балансируя между страхом вновь разрушить себя до основания и неуверенностью в собственном выборе, грузинская ведьма летит прямо к обрыву.***
Второй раз проходить испытание сложнее. То ли от завышенных ожиданий членов жюри, то ли от собственного страха ошибиться вновь. И всё идёт хорошо до чёртового голосования, по результату которого она вновь оказывается второй. —Я даже не знаю стоит ли продолжать бороться… —Стоит—звонкий голос Виктории заставляет Мариам поднять голову и искренее улыбнуться—конечно стоит! Что-то внутри предательски теплеет от такой очевидной поддержки Райдос, но Циминтия вновь слышит голос разума, который сковывает все движения, отключает все эмоции, намереваясь снова запустить тонну приторно-навязчивых мыслей. Она уже не пытается распутать этот бесконечный клубок верных и не очень выборов. Циминтия там, где оказалась. Значит Судьбе нужно, чтобы она стояла сейчас и вновь доказывала, что может считаться по праву одной из сильнейших. —С эмоциями совладай…ещё раз. Мариам молча кивает и разворачивается к участницам, чувствуя как к ней возвращается непоколебимое спокойствие и уверенность в своих силах. Она буквально кожей чувствует на себе чужой взгляд, однако старательно убеждает себя, что это абсолютная глупость и игра воображения, поэтому решает быть сильнее подсознания и не поддаваться. Перед ней поставили чёткую цель, и Мариам побежит, полетит к ней, пока есть силы доказать, на что она способна. Думать о том, что будет в конце пути, не хочется. О конце как таковом думать не хочется вдвойне. Через несколько минут её окончательный выбор сделан, женщина вышла вперёд, а ведущий нарочно медленно растягивает слова, создавая никому ненужную интригу. Или Мариам сейчас докажет на что способна, или... —Да! Да! Да! Циминтия не верит, что выбрала правильного человека. Внутри всё переворачивается, а сердце от радости наровит выпрыгнуть из груди. Грузинская ведьма оборачивается к жюри и впервые видит Викторию такой искренней и свободной в своём проявлении эмоций. Райдос не скрывает ни лукавой улыбки, ни взгляда полного гордости и радости за грузинку, и это не может не радовать глупое сердце Циминтии. Кажется, что-то внутри расцветает от этой яркой улыбки Вики, которая адресована ей. А потом мир снова рушится, потому что по результатам голосования она снова вторая. И на этот раз уже окончательно.***
У Мариам в глазах—разбитая вселенная, состоящая из кровоточащих шрамов-созвездий и сгусков потухшей энергии. У Виктории на языке крутится миллион фраз, но ни одна из них не может поддержать. Райдос привыкла оценивать всех справедливо, настаивать на своей точке зрения, идти до победного, но никак не утешать. Она не умеет в поддержку, у неё не получается сказать «мне жаль», хотя внутри всё горит от досады из-за третьего проигрыша Мариам.Думать о том, почему ей так обидно, ведьма не хочет, лишь мрачно замечает: —У тебя тушь растеклась. Циминтия хмыкает что-то нечленораздельное, бросая взгляд на зеркало над раковиной, и Райдос ещё несколько секунд ждёт, а затем быстрым движением цепляет чужой подбородок и бережно вытирает подушечками пальцев тёмную полоску, которая рассекает бледную скулу. Грузинка едва ли не рычит от того, насколько Виктория нарушает все мыслимые и немыслимые границы, но взгляд не отводит. —Никогда не сдавайся, поняла меня? Тишина с оттенком горечи давит на плечи, но Райдос к ней уже привыкла, а вот Мариам ещё нет. Не свыклась с тем, что не всегда всё получается, что сегодня она не первая, а снова вторая. Не привыкла, что её пинают как побитую собаку, дают ещё один шанс, а затем вновь бьют со всей силы по самооценке, что держится на добром слове Ра̶й̶д̶о̶с̶ ̶в̶ ̶е̶ё̶ ̶а̶д̶р̶е̶с̶. —Думаешь мне не было больно, когда я проиграла Владу и Олегу? —А Вы хотите посоревноваться в уровне боли? —язвительность в голосе грузинки действует Виктории на нервы, но она продолжает сверлить нечитаемым взглядом чужое лицо—Давайте, хуже уже не будет. Вика тяжело вздыхает и ей не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять, как Мариам неприятно обо всём этом говорить, раз она пытается явить с фальшивой улыбкой на губах, чтобы хоть как-то скрыть своё состояние, не осознавая, что жрица культа предков считывает его мгновенно. Однако дело совсем не в схожести характеров и архетипов, а в чём-то другом, совершенно точно особенном для них двоих. Вот только словами это описать невозможно. Виктория ненароком вспоминает, что люди осознают только то, что имеет название, а то, что невозможно назвать и осознать, уходит в область бессознательного, порождая состояние неполноценного, надломленного человека. И от этой мысли что-то внутри громко ломается, ибо она тоже чувствует это чёртово дежавю, но между разумом и сердцем, выбираем разум. Циминтия же думает, что Виктория пошла за ней не для того, чтобы, как Александр Шепс, подло надкусить внутренний стержень и оставить её с этой болью жить дальше, нет, у Райдос какая-то собственная цель, но разгадать, что таится в этих глазах жрицы культа предков невозможно. —Хуже того, что Вы сдались, Мариам, уже ничего не будет. Холод в голосе Виктории режет похлеще ножа, и Мариам чувствует как клубок вины где-то внутри грудной клетки перекрывает доступ воздуха. Впервые ей настолько противно от самой себя и глупой гордости, которая не позволяет принять утешение и поддержку, что хочется вывернуть себя наизнанку и горько заплакать от разочарования. Вот только Райдос этого поступка не оценит, скорее наоборот, осудит, поэтому единственное, что остаётся Циминтии—молчать, ибо её молчание всегда было громче всяких слов. Но эта тишина горечью оседает на языке и медленно убивает то едва уловимое тепло Снежной Королевы, которое оказалось дорого её разбитому сердцу.