синева.

умирай, умирай, умирай для таких бог и выдумал рай

только как бы нам в этом раю не подохнуть со скуки

Оказывается, у смерти синие глаза. Объятия её мягкие, как сон, как долгожданный отдых в конце пути. Оказывается, он долго шёл, и она ждала очень долго. Объятия её всегда были с ним, мягкие-мягкие, обволакивающие, стоявшая за спиной, она прижималась и обнимала, ласкала его, направляла руки, а он, слепой щенок, неспособен был разглядеть. Оказывается, у смерти тихий голос. Шёпотом, шелестом в пламени свечей, вытекающей тихо и мерно кровью она говорила с ним всегда, а он неспособен был слышать. Оказывается, у смерти синие-синие глаза. Пронзительно синий лёд обнимает его. Всего лишь один шаг, полшага в танце, и пропасть затянет сиянием синего пламени под ногами. Огоньки взбираются выше и выше, долетая осколками танцующей с ним синевы. Оказывается, смерть синяя-синяя, колючая, сладкая с окончанием горчинкой талой воды на языке. Смертью можно умыться, вбирая, впитывая синеву, искалывая свои налитые вязкой темнотой загустевающей крови глаза ею; смертью можно дышать, пронзая слизистую иголками синего-синего льда, опуская цветущие шипы синевы всё ниже, из гортани по трахее к бронхам и к лёгким. Синева срывается с пальцев в пропасть. Пронзительно синий лёд взметается пламенем. У смерти синие-синие глаза. Объятия – танец на самом краю – смерть целует, запуская в его волосы ледяные пальцы, смерть дарит себя, испивая его в позволении испить её всю. Он не совершает неверных шагов в танце со смертью. Она отталкивает, напившись, хохочет, а он задыхается воздухом без синих-синих осколков, выныривая в свежий воздух среди камней ритуального круга.