Be careful: I bite

      На гавань опускался тихий вечер, и солнце клонилось к воде. Волны с плеском разбивались о большой камень. Редкие брызги попадали на простые кожаные сандалии, но их владелец не обращал на это никакого внимания: он блаженно щурился на заходящее солнце. Правую сторону его лица расчерчивала татуировка лозы, а левую пересекали три глубоких шрама. Хотя кожа его была белой, а уши по-эльфийски остры, телосложение он унаследовал от орков, возможно, где-то давно затесавшихся в родословной.       За спиной у него раздался осторожный шорох. Вскоре показался яркий расшитый рукав кафтана, а следом и весь его владелец. Высокий эльф беззаботно уселся рядом с друидом и уставился на воду. Воздух струился сквозь его легкие белые волосы, и кончики их скользили по длинным торчащим ушам.       Спустя несколько минут раздался — обычно вычурный и манерный под стать владельцу, а сейчас — тихий и участливый — голос эльфа:       — Про тех Дроу. Разочаровывающий опыт, я думаю.       — Отвечу «нет», — усмехнулся друид. — Когда природа заявляет свои права — следует ей потакать. Я три года был в рабстве, жил прикованным к чужой постели и многому научился. Я не жалею ни минуты.       Астарион поднял одну бровь и кокетливо откинулся на локти:       — Лучшее развлечение в любой момент — вино и длинный томный вечер, дарлинг. Если у тебя есть время…       Халсин улыбнулся, все так же глядя на закат:       — Оно есть.       Сумерки окутали лагерь, и все расправили свои лежаки. Костер в центре ярко трепыхался, треща углями и пуская искры в черное небо. Астарион обернулся: в темноте чащи блестели две точки. Он двинулся на их свет. Хальсин стоял там, как всегда одетый в друидские одежды. Он не признавал вечерних расслабленных костюмов, а спал в чем был. Он протянул руку в приглашающем жесте и дальше они двинулись вместе.       — Отчего твои волосы белые?       Астарион провел пальцами по прядям и подтянул одну к рубиновым глазам. Брови его удивленно поползли вверх, будто он давно об этом забыл. Он небрежно отбросил прядь назад:       — Я… Касадор… — он вдохнул, прежде чем безразлично продолжить. — Однажды он заточил меня на год. Позволял питаться, только чтобы не умереть; и мои крики ему нравились больше, чем другие. До того я вроде был черноволос, но я мало что помню из той жизни.       Они остановились на поляне, усеянной светлячками. Лагерный костер совсем скрылся из вида, речь товарищей затерялась в тишине. Халсин заглянул в глаза спутнику:       — Мы не первый раз здесь, но сегодня у меня есть подарок, — он протянул руку, развернув ее вверх раскрытым запястьем. Кисть расслабленно свисала, обнажив синюю вену, змеящуюся под кожей. Астарион недоверчиво на него посмотрел.       — Больно не будет, но…       Хальсин качнул рукой. Тогда бледные пальцы прошлись по ней, разворачивая удобнее. Астарион приблизился к запястью. Казалось, будто это просто поцелуй, но зубы легко прошли сквозь кожу. Первый глоток окатил блаженством. Второй принес недоумение. Кровь будто была наполовину медвежьей, пьянила и наполняла радостью и светом. Он почти потерял контроль, но вовремя вспомнил и нашел силы отнять руку. Тело стало тяжелее и расслабленнее, как после крепкого вина, и лицо друида плыло дымкой. Тот что-то прошептал, и из земли одна за другой появились множество лоз. Одна из них прикоснулась к вампиру, будто спрашивая. Он повел плечами, помогая, и скоро свободная белая рубашка с игривыми рюшами пустой опустилась на землю. Лозы оставили несколько царапин. Хальсин, увидев это, нахмурился. Он кивнул:       — Очисти их. Сами они не смогут.       Лозы выгнулись вместе, сплетшись в одно. На ладонях Астариона появились языки пламени и, разгораясь, слизывали опадающую пеплом кору. Они двигались, словно нежащиеся змеи, подставляя неопаленные бока, и вампир не заметил, как Халсин сжимал зубы, пока все они не потеряли грубый слой. Они опутали вампира и оторвали его от земли, и лица двоих оказались теперь напротив. Халсин молчал, глубоко дыша. Астариона захлестнула хмельная безрассудность. Он закрыл глаза и откинул голову назад. Лозы больше не оставляли следов, и казалось, окружили все его тело. Они ложились на кожу, лаская ее, теплые после огня и от тела друида, где черпали свою мощь. Исследуя, мягко касались шеи и живота, струились по пальцам и между ними, будто дышали, оплетая каждый дюйм. Тихо и нетребовательно лавируя, окутали конечности и подарили заполненность. Упругая лоза, свернувшись знаком вопроса, поддерживала его под узорную спину, и он весь висел в невесомости, чувствуя только нарастающую пульсацию и давление вокруг и внутри себя. Дыхание отражало возрастающий ритм его голосом, и в то мгновение, когда не хватало чего-то мимолетного, последняя лоза скользнула между зубов, свернувшись; он сомкнул на ней челюсти изо всех сил.       В горло хлынул растительный сок с пряной медвежьей нотой, переходящей во всепоглощающий свет, разрывающий на части в бессвязном стоне.       Мягкие лозы бережно опустили распластанное тело наземь, на заботливо подложенную одежду. Астарион лежал недвижимо, и Хальсин опустился рядом. Обе его руки были опалены до локтя, на обеих сочились следы глубоких укусов. Он устроился, огородив вампира от леса собой и одной рукой. Другая зарылась пальцами в мягкие белые волосы, марая их черной сажей. Скоро друид уснул, осталось только спокойное мерное дыхание и тепло.       Астарион подтянул колени к подбородку, его широко распахнутые глаза не моргали и очень четко видели шнуровку на груди грубой друидской робы; но смотрели сквозь них: сердце сжимали надежда и страх.       Он давно привык быть игрушкой на одну ночь, и ему это нравилось. Верно?