апельсиновые грезы

Чувства возвращаются постепенно. Первое, что вспоминается — соленый запах океана, шум волн, а еще чьи-то всхлипы. Этот голос легко узнать, это Казанэ. Он никогда не признается, что в душе он душка, но раз он плачет, то, наверное, сильно переживает… Странно, думается Шиюми, нельзя так сильно горевать из-за какой-то глупости… Только вот какой? Она успевает закончить мысль, как вновь погружается в теплую милосердную темноту, и последним, что доносится до нее, остается плач Казанэ. Второй раз, когда она просыпается, болит все. Похоже на бесконечно тянущийся кошмар, когда во сне и реальности нельзя выдохнуть. Боль становится настолько привычным ощущением для Шиюми, что она забывает о том, каково это — существовать без нее. Всякий раз, когда она открывает глаза (один, второй будто не может), в них бьет яркий свет, она чувствует прикосновения по всему телу, и от этих ощущений вместе с непрекращающейся болью хочется только взвыть. Но она даже не успевает додумать эту мысль, как вновь падает в темноту, а оттуда — обратно в болезненный свет. Все ее существование превращается в маленький агонизирующий комок, когда не хочется больше ничего, только уснуть вечным сном, где нет боли, нет ничего. Лишь пустота. Но потом страшные ощущения наконец отступают. Шиюми открывает глаза. По какой-то причине она все еще жива. Левый глаз все также отказывается открываться, но она видит. Перед ней — белый потолок, и в уголке она замечает потрескавшуюся краску. Чувства медленно возвращаются, одно за другим, и самое страшное из них — чесотка, особенно в районе шеи. Медленно Шиюми поднимает руку и тянет туда пальцы, пока не нащупывает плотный слой бинтов; на лице тоже, в частности, на левом глазу. Поначалу она тушуется, не слишком понимая, что произошло, но затем воспоминания подкидывают ей картинку из прошлого. Запах озона. Треск молнии. Блеск клинка. Кровь на земле. И их цель, Содзе Гэнити, сжимающий катану в зубах. Топливо для кошмаров. Медленно Шиюми садится на постели и оглядывается по сторонам. Что ж, очевидно, но она в больнице. Наверное, это хорошо. В тот момент, когда клинок рассекает ей шею, она даже испугаться не успевает, лишь думает про себя, что все — вот и конец ее славной истории. А жаль! Хороший у них был отряд, и такая славная тактика. Если бы не неожиданное пробуждение способностей клинка, может, они бы даже не пострадали. Интересно, выжил ли кто-то еще?.. Она потирает шею, боясь слишком надавливать на рану, после чего рукой прочесывает спутавшиеся за время сна волосы. Сколько же она проспала? Наверное, долго. Заметно по тому, как ломит кости от каждого движения. Медленно она вытягивает руки вперед и хрустит шеей, благодаря богов за то, что тот страшный бой лишил ее лишь глаза: свежи были воспоминания о том, как покромсало остальных друзей. О, пожалуй, за то, что она в принципе выжила, тоже можно сказать спасибо, только в этот раз она даже не знает, благодарить ли обыкновенно равнодушных богов или же самого Содзе (ирония!) за то, что тот не добивает ее и уходит прочь раньше. Интересно, как с таким монстром сражался тот мальчик, как же его… Тихиро? Он ведь еще младше, чем кто-либо в их отряде, кроме, наверное, Казанэ… А вдруг Содзе отправился к нему! Остается лишь надеяться, что их отряд потрепал его достаточно, чтобы Тихиро победил. Есть такие люди, за которых хочется держать кулачки, и, пожалуй, Тихиро из таких. Он такой смешной и серьезный, полная противоположность вспыльчивому Казанэ. Выжил ли он? Последнее воспоминание — как ему оторвало руку. От угрюмых размышлений Шиюми отвлекает звук открываемой двери, и, когда в палате доносится цокот высоких каблуков о плитку, она вскидывает бровь. Она ожидает увидеть тут кого угодно, но только не человека, что сейчас стоит перед ней с крайне удивленным видом, будто не ожидав увидеть тут кого-то в сознании. Потом доносится крайне недовольный голос: — Вот же срань. А я надеялась, что ты в отключке, и все апельсинчики достанутся мне. — Кагари… Кагари Хиюки стоит прямо перед ней, вся из себя уверенность во плоти. Рядом с ней даже сидеть как-то противно, и не потому, что Хиюки Шиюми злит, скорее просто обидно за свое дерьмовое состояние. Сама-то Хиюки наверняка в такие передряги не попадала. Впрочем, та довольно быстро меняет настроение: опускается на кровать рядом и достает из пакета один апельсин, который с гордостью вручает Шиюми. Та вертит его в руках. Рыжий, как закатывающее солнце в день гибели их отряда. — Прошло десять дней, — вежливо подсказывает Хиюки. Как же долго!.. — И?.. Что в итоге? — Содзе Гэнити мертв. С души спадает огромный камень. Какое счастье!.. Значит, Тихиро-кун справляется. Шиюми облегченно выдыхает и начинает чистить апельсин, радуясь, что их жертва не прошла даром. Может, они и провалились, но они дали Тихиро возможность сразиться с раненным врагом, это намного лучше. Противник мертв!.. Значит, это успех! — Ты выглядишь радостной, — хмыкает Хиюки, наклоняясь ближе. — Хотя, логично. Тебе сообщили, кто выжил? — Я слышала только плач Казанэ. — Он и Хагивара. Остальных порезали на мясные ломтики, — Хиюки опускает взгляд, на мгновение замолкая. Шиюми складывает руки в молитвенном жесте, отдавая почести павшим соратникам. — А потом самого Содзе покромсали… Знаешь, кто это?.. Знаешь, — ухмыляется она. — Хорошо, что я пошла к тебе, а не к Казанэ. Он такой маленький зануда. Хотя мне его жалко. А вот тебя мучить ради информации — самый кайф. — Ой, отвянь, чучело! Когда апельсин забирают из рук Шиюми, она беспомощно тянется за ним вслед. Игнорируя ее, Хиюки начинает быстро его чистить, после чего делит на две равные половинки. Одну она отдает Шиюми в руки, а вторую — вот так, не разделяя на мелкие кусочки — закидывает в рот и с самозабвенным видом жует. Видимо, апельсины все же кислые, потому что спустя мгновение лицо Хиюки кривится так, что сложно сдержаться и не рассмеяться, хотя Шиюми обходится тихим хихиканьем. С мучительным стоном проглатывая кислый апельсин, Хиюки проводит языком по губам. — Вам помог этот парень, да? Рокухиро… Какой-то там Рокухиро. — Откуда ты знаешь? — подозрительно щурит глаза Шиюми. Азами-сан просит их сохранить информацию про Тихиро в тайне, и, зная о седьмом клинке и о родстве с Рокухиро Кунисигэ, Шиюми прекрасно понимает почему. Он ведь хороший мальчик и просто хочет вернуть наследие отца, зачем ему мешаться? Но если из всех людей про Тихиро знает Хиюки… Вряд ли об этом разболтал Хагивара. Значит… — Казанэ. — Прости, я тебе этого не говорила, но вот же гад! Ну конечно! Ему с самого начала Тихиро не нравится!.. Шиюми обреченно стонет и падает лицом в ладони. Кто бы мог подумать! Остается надеяться, что Азами-сан от этого не пострадает, хотя, вроде бы, Казанэ хорошо к нему относится. — Ты знаешь, что сокрытие информации такого рода может подвести тебя к трибуналу? — Хиюки смеется, будто ей самой на эти правила «Камунаби» не наплевать. — Ладно, я не скажу. Только пообещай, что не будешь врать в лицо начальству, они-то сразу все поймут. Ну так, что за Рокухиро? — Ну, это мальчик… Шиюми ойкает, когда Хиюки щиплет ее за руку. — Козявка, а ну рассказывай. — Нечего рассказывать, в бою я его не видела, только на больничной койке, — Шиюми выдергивает руку и поджимает губы. — Не знаю, Кагари-тян, мне это не нравится… Что ты собираешься делать? Ты ведь не просто так это спрашиваешь… — она подозрительно щурит глаза. — Неужели ты начнешь на него охоту? — Да, ведь таков приказ. — Но ведь он неплохой человек, Кагари-тян. — А ты его хорошо знаешь? — Хиюки смеется. — Да хоть святой. Он — враг государства. Если и правда хороший парень, то отдаст мне меч на месте, в ином случае… Шиюми все это очень не нравится. Шиюми зла: на Содзе, на начальников, на Казанэ… на всех! Все виноваты, все поступают глупо! Нельзя так просто на горячую голову судить о том, кто хороший, а кто — враг. Тихиро ведь ничего плохого не делает, он помогает им, хотя знает, что это может быть опасно. И, в итоге, получается так, что они предают его доверие!.. Все это так неловко. Как только у нее будут силы встать, она пойдет к Казанэ и даст ему по шее. — Кагари-тян. Не делай этого. Протягивая руку, Шиюми хватает Хиюки за запястье и тянет к себе. — Это неправильно. — Да? Неправильно — это терять зрение из-за того, что какой-то помпезный хуй решил поиграться с зачарованным клинком. Нет, это очень даже правильно. — Но ты ведь знаешь!.. — Замолчи, — Хиюки прикладывает палец к ее губам. — Я знаю, ты хорошая девочка. И что… наверное этот самый Рокухиро не такой уж хуевый парень, если ты ему доверяешь. Но он все еще нарушает закон, а я такое за красивые глазки простить не могу. А вдруг его тоже перемкнет? Смотри, сечешь? Содзе убивает вас… Он убивает Содзе… А кто убьет его? — Так бы и сказала, что просто за меня беспокоишься. Хиюки заливается громким смехом и откидывается на постель, прямо на Шиюми, отчего та возмущенно поджимает губы. Тяжелая! — Прости, но мне нравится только одна повязка на тебе. Чтобы висела на бедрах. — Ах, ну извини, но теперь будет только глазная. — Как хорошо, что я считаю, что девчонки в повязках — самое красивое, что дала мне жизнь. — Фу, подлиза! Тебе нравятся пираты? — пытается пошутить Шиюми, и Хиюки улыбается в ехидной манере, как обычно. — Мне? Мне много что нравится. А говорливый попугай у тебя уже есть, вон, позови Казанэ. Голос у него такой же противный. А мы с тобой отправимся… м-м-м…. не знаю, на Окинаву, и я обязательно куплю тебе самую крутую пиратскую шляпу, какую найду. Хиюки вновь заливается смехом и замолкает лишь в тот момент, когда Шиюми закрывает ей рот второй долькой апельсина. Хиюки вечно такая взбалмошная, но это даже приятно… Неприятно лишь то, как строго она следует некоторым правилам. Шиюми вовсе не хочется подставлять Тихиро! Видимо, лицо выдает ее расстроенные мысли с головой, и Хиюки перестает улыбаться. Она поднимается на локте и касается пальцами подбородка Шиюми, после чего тянет к себе, едва касаясь, но та поддается. Она знает, что за этим последует. Всегда следует. На вкус губы у Хиюки напоминают апельсин. Это мягкий и короткий поцелуй. На языке грубой и дикой Хиюки он значит — не беспокойся. Когда ее губы прекращают касаться Шиюми, она шлепает Хиюки по руке. — Прекрати!.. Что, если Казанэ узнает?! Неловко!.. — Узнает ли? — надменно фыркает та. — Считай это небольшой практикой… Перед чем-то более интересным. Не грусти, Харима. Я со всем справлюсь. И никого не пощадит по пути, понимает Шиюми, провожая Хиюки взглядом до двери. На пороге та разворачивается и шуточно салютует, будто просто отправляется в магазин, а не на охоту за Тихиро, который два раза выходит из боя с Содзе живым… Все это слишком… Слишком. Остается надеяться, что с ней все будет хорошо. Но обдумать беспокойства она не успевает, потому что со стороны коридора доносятся крики и топот, а потом дверь вновь распахивается, и она видит… — Шиюми! Смотря на Казанэ, застывшего в дверном проходе, бледного, без одной руки, Шиюми не знает, почему ее не распирает от радости. В конце концов, он не только жив, но и в состоянии бегать и злить врачей, если судить по крикам из коридора. Когда Казанэ подбегает к ней и плюхается на стул рядом, явно пытаясь скрыть усталость, она лишь касается лица и отворачивается к окну, гадая, в чем на самом деле заключается истинная способность Хиюки: в том, что она крайне сильная, или что мастерски выводит людей из себя. Наверное, все вместе. Когда Казанэ с испугом заглядывает ей в глаза, будто боясь, что он делает что-то не так, Шиюми смотрит на него обреченным взглядом, что он воспринимает в корне неверно, и, запинаясь, начинает тараторить: — Прости! Если бы я не сглупил, если бы только успел, то… — Все в порядке, Мати-кун. Все в порядке… — Ты не злишься? Злюсь, думает Шиюми, но не на тебя. Точнее и на тебя тоже, но совершенно не поэтому. Она вновь отворачивается к окну и судорожно вздыхает, пока Казанэ продолжает смотреть на нее с большим удивлением. — Ох, если бы ты только знал… Почему-то ей сильно хочется, чтобы Тихиро-кун задал Хиюки трепку, но не убил. Все же, он хороший мальчик.