Яма внутри твоей души чертовски бездонна.
Грёбаный сукин сын. Хисын случайно обжёг бедро. Уронив лейку для душа, вытер глаза сухим предплечьем и потянулся за телефоном. Что-то на экране заставляло его сходить с ума: вибрировать, трещать и прыгать по кафельной выемке, служившей полкой. Голос собеседника ничуть не удивил. — Хён, — позвал Ян Чонвон, Альфа. Сраный Альфа. Хисына только они и окружали. — Сонхун-хён… — Скоро буду. Грёбаный сукин сын. Такими темпами Хисын скопытится раньше времени из-за некоторых донсэнов. Бросив намокший телефон в ворох цветастой пижамы (можно сразу сказать пока), Хисын поднял лейку и неспеша смыл белую пену с тела. Торопиться он не собирался. Слишком много чести. Подобное происходило как минимум раз в неделю: в пятницу, субботу или воскресенье. Хисын начинал считать эти дни проклятыми. Казалось бы, почему не понедельник — вечный козёл отпущения? А потому, что в выходные устраивались попойки. Мерзкие такие, с ограниченным количеством еды, зато спиртного хоть отбавляй. Хисын от предложений Чонвонни и Чонсона принципиально отказывался. Находился уже в своё время по тусовкам, теперь его интересовали стабильный график пять на два, час обеденного перерыва и оплачиваемые подработки. Потом доплата за вредность, пенсия раньше положенного и счастливая смерть в окружении внуков. Внуки, конечно же, Хисыну не светили. Как и великая любовь из книг, потому что его сердце давно захватил один ослепший от горя ублюдок. Машину при неосторожном торможении знатно качнуло. Хисын припарковался не глядя, вытащил ключи и направился по стриженному газону к двухэтажному дому. Деревянному, полному дрянной музыки и опьяневших ровесников. Басы били прямо в пол, когда Хисын поднялся по крыльцу и оказался в задымлённой прихожей. Нельзя было сделать шаг, на кого-нибудь не натолкнувшись. Спиртное по стаканчикам лилось рекой, проливалось мимо и попадало на кожу. Хисын осмотрелся, не различая лиц. Пахло не только алкоголем, но и похотью. Весельем. Свободой, которая на деле ею не являлась. Вскоре показался Пак Чонсон, очередной Альфа. Значит, неподалёку был Ян Чонвонни. Хисын не стал обмениваться пустыми приветствиями — просто кивнул и поднялся по боковой лестнице на второй этаж. Очередной коридор, поплывшие лица, горькая табачная вонь и двери, двери, двери. Ванная комната встретила его сжатым смехом и мягким запахом Альфы. — Хё-ён. Что Хисыну не нравилось во внутреннем Омеге — тот терпеть не мог несчастья Альф. Мигом хотелось приласкать их, обнять или пометить успокаивающими феромонами. Сраная природа. Хисын сдержался, показательно скрестил руки на груди, и на него притворно надули губы. — Хён, миленькие Омеги вроде тебя всегда должны улыбаться. Ничего Хисын не должен был. Он фыркнул и склонил голову, не успевшая высохнуть чёлка упала на лоб. — Тебе хватит. — Теперь-то точно. Пак Сонхун постоянно флиртовал, не осознавая, какое влияние оказывал на Хисына. Для Сонхуна их дружба располагалась где-то на уровне «хи-хи, ха-ха». Винить его в этом было сложно. Один подготовительный класс, одна школа, один университет — каждый следующий этап жизни Хисына был связан с непоседливым мальчишкой, долго мнившим себя бессмертным. — Выпьешь со мной? — Пора домой. Как же Сонхун был пьян. Он придурковато нахохлился и прижал к груди початую бутылку виски. Хисын на мгновение задался вопросом, откуда взялась мысль, что залезть в ванную — хорошая идея. Отчаянная попойка, где главный и единственный собутыльник — это ты, сомнительная затея. — Сонхун-а, вылезай. Сонхун перебросил руку через белоснежный бортик, и его взгляд, внезапно серьёзный и сверкающий, вперился в замершего Хисына. — Сегодня полгода, хён. Хисын и не заметил, что прошло столько времени. Ровно шесть месяцев назад Сонхун расстался с девушкой, по которой всё ещё страдал. Хисын был бы рад возненавидеть её, ведь именно она понравилась Сонхуну, не он, но это вроде как не по-омежьи. Не по кодексу. Та девчонка красивая, умная, приятно пахла. Ненавидеть было не за что. Сонхун понимал это тоже. Поэтому и напивался на протяжении уже какой недели, позже непременно оказываясь на пассажирском сидении машины Хисына. — Поспишь сегодня у меня. Хисын тихо приблизился к ванной и протянул раскрытую ладонь. Взялся за неё Сонхун слабо, его покачивало. Когда он всё же поднялся, то тут же притянул Хисына к груди и зацепил подбородком оголённое футболкой надплечье. Совсем рядом с запаховой железой. Хисын подобрался, почувствовав, как сильные руки сгребли его за талию. — Ты восхитительно пахнешь, хён. Захотелось сложить пальцы в кулак и хорошенько так зарядить по носу. Сонхун никогда не осознавал, как сильно его низкий шёпот влиял на Хисына. Да что там на Хисына — на его изголодавшегося по ласке Омегу. Хисын мог хоть целую вечность изображать из себя самодостаточного офисного работника, но в груди-то продолжало свербить. Вспомнить, в какой момент Хисын безответно полюбил Сонхуна, не удавалось даже при огромном усилии. Возможно, это случилось пару лет назад. Возможно, в ночь, когда Сонхун привычно напился и полез на второй этаж дома родителей Хисына, чтобы принести ему банку газировки, которую продавали лишь в единственном магазине в пригороде, а потом свалился и сломал ногу. Как говорится: это всё история. Увядшая память. Забросив вялую руку Сонхуна на надплечья, Хисын приобнял его за поясницу и потянул в коридор. Тащить на себе здоровенного половозрелого Альфу было тем ещё занятием. Хисына вообще раздражало их всеобщее самомнение до Луны. Будто Омега не сможет тебя отмудохать, если начнёшь выпендриваться. Но Сонхуну Хисын был готов простить многое: и тяжёлый запах, липший к коже, и нос, утыкающийся в железу. Салон автомобиля, который придётся проветривать от феромонов расклеившегося Альфы, тоже. Хисын, как настоящий Оборотень и Омега, долгие годы хранил верность. Верность, никому не нужную. Она напоминала медальку на ленточке за грамотное писание в начальной школе — никому не покажешь, да и гордиться особо нечем. Поездку домой съела тишина. Сонхун жался к двери и смотрел на мелькавшие за окном деревья, чёрные и высокие, поглощавшие пыльный отблеск далёких звёзд. Серый огрызок луны впереди напоминал серп палача. Чьего конкретно непонятно. Хисын тоже молчал, внимательно следил за чёрной дорогой и старался не думать о том, как запах Сонхун ластился в немой просьбе. Мне грустно, позаботься обо мне. Вряд ли Сонхун понимал, что делал. Хисын был готов простить и это. Как прямой предок волка, он выбрал пару на всю жизнь, даже если она не признавала его. Наивная, наивная щенячья преданность. Выходя из машины, Сонхун споткнулся и зацепился рукавом джинсовки за дверцу. Звонко рассмеялся, словно невинный мальчишка, и Хисын сглотнул плотный комок в горле. Сонхун так и оставался мальчишкой, а Хисына томило. Альфьей юностью и беззаботностью можно было напиться. Прижаться к жилке на шее или запаховой железе и вдохнуть полной грудью мягкий естественный запах вторичного пола. — Осторожнее, снимай. В прихожей Хисын развязал Сонхуну шнурки, снял джинсовую куртку и пнул к ногами гостевые тапочки. Хисын настолько отточил эти действия, что напоминал робота, и лучше бы он действительно был роботом. Так бы его сердце не трещало. Так бы его сердце не разрезали, как кусок мяса, готового в любой момент отправиться на гриль. Сонхун сбегал от чувств к ней за выпивкой. Хисын не сбегал. Наоборот, он был готов всего себя отдать, лишь бы его захотели. — Поспишь на кровати, я — на диване. Хисын перестелил постельное бельё и положил на спинку кресла пижамные штаны и растянутую футболку. Сонхун стоял у незашторенного окна и смотрел вниз, теребя в пальцах оторвавшуюся пуговицу. Когда Хисын сделал шаг к выходу, Сонхун медленно обернулся. — Хён. Запах Сонхуна заискрился. Омега Хисына интуитивно отозвался, и его потянуло. Комната давно пропахла Хисыном, теперь её постепенно затапливали феромоны Сонхуна. Он не успел протрезветь и сейчас смотрел размыто, будто не понимал, где находится. Тяжёлые для восприятия и доминантные феромоны Альфы кружили голову. — Помнишь, как я приносил тебе любимую газировку? — шёпотом спросил Сонхун, вдруг оказавшись непозволительно близко. — А ты, как принц в башне, ждал меня. Его дрогнувший палец задел скулу Хисына. То ли обжёг, то ли оцарапал и спустился к подбородку. — К чему ты вспомнил это? — Не знаю. Сонхун заторможенно пожал плечами. Свинцовый взгляд плыл по лицу Хисына, лицо же Сонхуна скрывал полумрак от слабо горевшей лампы. Каждый раз, когда он напивался, Сонхуном овладела потребность в ласке. В мягкости, и он часто прилипал к Хисыну абсолютно уверенный, что тот поддаться. Хисын его призрел и презирал. Они упали на кровать. Чувства, эмоции, ощущения — всё смешалось. Хисын любил и вместе с тем ненавидел то, как Сонхун ломал его принципы. Старая привычка из детства потакать каждому капризу? Слепящая влюблённость? Может, Хисын просто хотел этого? Просто хотел… Острые клыки задели шею, как одноразовая бритва тонко разрезали нежную кожу. Влажный язык собрал крошечные капельки крови, и Хисын захрипел. Не мог разрешить себе застонать по-настоящему и крепко зажмурился. Его руки обхватили Сонхуна за широкую спину, сойдясь на узкой талии. Никакого самоуважения. Хисын давно растерял его, хотя точнее было сказать, что обменял. Обменял на сильные пальцы Сонхуна, бережно снимавшие одежду и проходящие по коже нежнее пёрышка. Слабого укуса в шею не хватало. Хисын нуждался в Метке, которую ему, конечно же, никто бы не поставил. Но он так нуждался. Единственное, на что смел рассчитывать Хисын — быть её заменой. — Очень податливый, — шепнул Сонхун, огладив раскрывающиеся бёдра Хисына. Пахнуло хмелем вперемешку с мускусом, и он почти заскулил. — Хён, ты… — Я? Давай. Скажи. Я — не она. Скажи. — Ты самый пленительный Омега в мире. Слова без значения. Просто буквы, сложившиеся в определённом порядке, но Хисын упустил это. Растеряв последнюю крупицу гордости, смазав последнюю границу достоинства, он вспыхивал в объятиях Сонхуна и принимал каждый тягучий толчок. Как послушный Омега. Хисын брал всё, что Альфа отдавал. Иногда насаживался сам, в жгучей погоне получить Узел. Сонхун тяжело дышал, навалившись сверху. Лицо его блестело от пота. Хисын тоже был потным: забыл открыть окно в середине июля. Укус на шее, будто оставленный издёвкой в месте, где обычно располагалась Метка, призывно горел. Хисын старался не думать, появится ли она вообще когда-нибудь от другого Альфы, и подмахивал бёдрами. Скрюченными пальцами держался за надплечья Сонхуна. Хисын эгоистично наслаждался. Возможно, он тоже в каком-то смысле использовал Сонхуна. Ведь против природы не попрёшь — родился Омегой, будь добр скулить ради крепкого члена и распирающего Узла. Через несколько часов, когда сизое солнце поплыло по деревянному полу размазанными пятнами, Хисын проснулся на холодных простынях в одиночестве. Сонхун внизу готовил завтрак, и при виде его счастливого лица, осквернённого похмельем и поздним подъёмом, Хисын подумал, что печаль по ней позади. Может, всё наладится. Может, в один момент Сонхун очнётся от разлагающей его мечты и увидит, что Хисын не просто старый друг детства и не податливый Омега. Но пить Сонхун не перестал. И однажды глубокой ночью телефон Хисына затрезвонил снова. Беспокоил Ян Чонвонни. — Хён… Сонхун-хён… он… — Уже еду.Убивай меня медленно, я хочу почувствовать это
24 февраля 2024 г. в 10:51