Журавли

      

С мыслями о тебе проживаю каждую минуту…

             — Поздравляю тебя: ещё одна выгодная сделка в копилку! — Гун Цзюнь от души хлопнул его по плечу. — Сколько с перепродажи снял?       — Шестьдесят процентов, — Сяо Чжань довольно хмыкнул.       — Охренеть! Это ж сколько вышло?.. Почти полтора ляма наварил? Круто! — присвистнул Гун Цзюнь. — Богатый улов со всего-то одной коллекции.       — Большая коллекция, заметь. Больше пятидесяти томов.       Гун Цзюнь развалился в антикварном кресле из массива дуба конца девятнадцатого столетия, закинул ногу на ногу и покачал головой:       — Мне всё равно не понять этих коллекционеров. Больные на голову люди: такую кучу денег выкидывают на покупку каких-то книжек!       Сяо Чжань не стал объяснять другу, что «какие-то книжки» — это крайне редкие экземпляры на рынке, штучный товар, к тому же отличающийся отменным качеством и состоянием. Над последним Сяо Чжань работал лично: позаботился, чтобы товар при продаже выглядел на миллиард, хотя попросил за него «всего-то» два с половиной миллиона. Гун Цзюнь сложно понимал арифметику антикварного дела и вообще предмет его работы. Для друга Сяо Чжань всегда оставался художником широкого профиля, который должен был «малевать картинки», «строгать статуи» и «ещё какую-нибудь фигню творческую делать», но никак не восстанавливать ветошь и не возвращать к жизни то, чему «самое место на свалке». Между тем уже многие годы Сяо Чжань именно этим и занимался: реставрировал книги, иконы, статуэтки, картины, мебель, шкатулки, зеркала, даже костюмы и платья перешивал, реанимировал, раскрашивал и оцифровывал фотографии или видеозаписи и вообще многое делал, чтобы вернуть к жизни то, что для людей было памятно и важно. Эта деятельность ему нравилась, она приносила удовольствие и удовлетворение. Дарить новую жизнь вещам и предметам было приятно. Ещё приятнее оказывалось видеть довольные лица заказчиков или же случайных покупателей, нашедших в его антикварном салоне то, чего не хватало им для интерьера, гардероба или коллекции.       За качественный многолетний труд и отличный ассортимент шоурума он заработал неплохую репутацию, поэтому его дело, хоть и не приносило бешеного дохода, который, очевидно, нафантазировал для него Гун Цзюнь, всё-таки помогало держаться на плаву и вести безбедную жизнь. Сяо Чжань мало в чём себе отказывал, но и требовалось для жизни ему немногое. Он жил один, так что и расходов на себя у него особенных не было. Большую часть денег, которую зарабатывал, Сяо Чжань тратил на приобретение тех же редкостей и древностей, потерянных для современности, искал исключительные товары: скупал на интернет-площадках, аукционах, посещал барахолки, домашние распродажи и тому подобные мероприятия, а затем восстанавливал их и перепродавал, «навариваясь», как выражался товарищ, на разнице стоимости покупки и продажи.       Однако в нынешней ситуации друг был прав: Сяо Чжань действительно получил приличную сумму. Он и сам не ожидал, что сумеет выручить столько денег за продажу Библиотеки мировой фантастики в пятидесяти четырёх томах. Издание действительно отличалось качеством: цельнокоженные переплёты ручной работы с цветной кожаной же вставкой, богатое оформление, цветные авторские иллюстрации, золотое и блинтовое тиснение, ляссе из шёлковой ленты, форзацы из дизайнерской бумаги. Отличное издание! Правда над его восстановлением Сяо Чжаню нужно было изрядно потрудиться. Мало того, что собрание сочинений пришлось собирать чуть ли не по одному тому, выкупая у разных продавцов, так ещё и работы над самими книгами предстояло много. Потребовалось больше шести месяцев упорного труда, зато результат того стоил. Покупатель нашёлся довольно быстро и почти без торга выложил за собрание сочинений запрашиваемую сумму. Обе стороны остались весьма довольны совершённой сделкой.       — Некоторые покупают книги для интерьера, — Сяо Чжань пожал плечами, — но господин Соммерс явно не из таких.       — Хочешь сказать, что он не просто поставит эти книги на полку, а будет читать и детям своим рассказывать о прочитанном? — ухмыльнулся Гун Цзюнь.       — Не исключено. Он ведь лично приезжал за товаром. Это о многом говорит.       — И куда книги уехали?       — В Сидней.       — Ого, твоя география расширилась на ещё один континент!       — А есть разница, кому и куда продавать? — Сяо Чжань искоса глянул на товарища.       Гун Цзюнь — финансовый директор строительной фирмы — редко заботился о мелочах, не имеющих отношения к работе или развлечениям.       — Нет. Интересно стало, куда укатили коробки. А вообще-то я у тебя, — он сделал акцент на последнем слове, — должен спрашивать: есть ли разница в покупателях? Это ты вечно носишься с каждым товаром, точно это твой ребёнок.       — В каком-то смысле так и есть. Я же их, считай, — Сяо Чжань кивнул в салон, где во множестве были выставлены самые разные антикварные товары, — из пепла достал и восстановил.       — Управы на тебя нет, — Гун Цзюнь фыркнул. — Влюбись уже, что ли, или просто девочку найди для свиданий. Иначе окончательно себя похоронишь под этой рухлядью.       — Думаешь, это меня спасёт? — Сяо Чжань рассмеялся.       — Всё может быть, — глубокомысленно заметил Гун Цзюнь, но дальше тему развивать не стал.       Сейчас они оба радовались моменту и отмечали удачную сделку, но ещё пару месяцев назад Гун Цзюнь закатывал другу полноценные скандалы, когда тот ночи напролёт просиживал в салоне, корпя над каждой убитой в ноль страницей «злосчастных книжонок». Другу не нравился фанатизм, проявляемый Сяо Чжанем в работе, а тот не считал нужным объяснять, что дело было скорее в желании довести начатое до конца, чем в какой-то пристрастности к конкретным предметам. По сути, в этом заключалась его работа, которая ему очень нравилась.       Сколько себя помнил Сяо Чжань всегда интересовался стариной и историей. В детстве он коллекционировал почтовые марки, затем взялся за монеты. Однако его семью нельзя было назвать богатой, поэтому дорогое хобби пришлось отложить до лучших времён. Закончив обучение в университете искусств, получив сертификат дизайнера и диплом художника, он долгое время пытался найти себя в работе по прямому профилю: работал в архитектурном бюро, трудился в составе перспективного дизайнерского коллектива, даже в художественной галерее некоторое время отпахал на должности куратора выставки. Каждая из этих деятельностей представляла для него некоторый интерес, но нигде он не чувствовал себя комфортно. То ли дело было в его натуре, то ли в том, что время он воспринимал иначе, чем остальные — всюду он ценился как хороший работник, хотя сам своей работой был не доволен. Он видел слишком много шероховатостей в дизайне квартир или частных домов. Хотел довести эти проекты до совершенства, но сталкивался с непониманием со стороны руководства, желающего уложиться в сроки исполнения заказа. Примерно то же ему встретилось при исполнении обязанностей куратора выставок: требовалась выгода и прямая прибыль, а эстетическое содержание оказывалось лишь на втором месте. В Сяо Чжане всё противилось такому подходу, поэтому он завершал сотрудничество и «губил карьеру», как говорил о нём Гун Цзюнь. Кстати, работая в архитектурном бюро, они и познакомились. Гун Цзюнь был представителем строительной фирмы, исполняющей заказы, Сяо Чжань — в составе команды разработчиков проекта частного дома. На первой же встрече мужчины поспорили: Сяо Чжань видел необходимость использовать более качественные материалы для оформления столовой и гостиной, Гун Цзюнь не давал на это добро, так как бюджет проекта оказывался «не резиновым». Жаркая дискуссия могла бы навсегда развести их, но вышло иначе — оба пошли на компромисс. Дом был построен. Заказчик остался очень доволен. Сяо Чжань и Гун Цзюнь отметили удачный проект пивом. Так началась их дружба. Впоследствии общение не прекратилось. Более того мужчины обнаружили ряд общих качеств и привлекательных черт друг в друге. Пусть теперь их не связывала работа, дружеский контакт остался. Гун Цзюнь периодически выдёргивал Сяо Чжаня из «скорлупы антиквара», уводя его за собой в приключения, а Сяо Чжань делился с другом тем, что можно было назвать покоем. Оба были довольны сложившимися отношениями.       — Что думаешь делать с деньгами? Может, вложишь в акции? Будешь регулярный доход получать, — Гун Цзюнь принялся поигрывать шкатулкой лакированного дерева, недавно восстановленной Сяо Чжанем, но ещё не выставленной на продажу.       Эта тема тоже уже много раз обсуждалась: Гун Цзюнь хотел бы, чтобы у друга был более стабильный доход, но Сяо Чжань мало интересовался подобным.       — Посмотрим, может и вложу часть, — уклончиво ответил Сяо Чжань. Выслушивать разумные доводы по непривлекательному для себя предмету он не был настроен.       — Как знаешь, — Гун Цзюнь закатил глаза. — Опять ведь почти всё сольешь на очередную ветошь. Кстати, что там за тряпки у заднего входа и коробка размером с Гималаи? Новый проект?       Сяо Чжань кивнул:       — Точнее, два новых проекта: «тряпки», как ты выразился, — это шелковое подвенечное платье, девятнадцатый век. Надо по возможности восстановить. Заказ из Англии.       — Как ты его получил? — присвистнул Гун Цзюнь.       — Как и многие другие — через интернет, — Сяо Чжань кивнул на ноутбук, стоящий раскрытым на столе. — Я предложил хорошую цену реставрации, дальше сыграли своё дело отзывы обо мне и моей работе.       — Сколько получишь?       — Тебя только это беспокоит, да? — Сяо Чжань хмыкнул. — Учитывая сложность работы, немного, на самом деле. Ткань сильно изношена.       — Так сколько? — настаивал любопытный друг.       — Пару сотен…       — С тремя нолями, полагаю?       Сяо Чжань кивнул.       — Ладно. Тогда берись за дело. «Тряпки» повышены до «платья», — захохотал Гун Цзюнь.       Сяо Чжань криво улыбнулся и не стал расстраивать приятеля информацией, что уже, без его на то разрешения, подписал договор и даже заказал нужные для реставрации изделия материалы.       — А в коробке что? Автомобиль? — вновь спросил Гун Цзюнь.       — Почти. Там модель пекинского Летнего императорского дворца.       — В натуральную величину? Почему такая огромная? — поразился Гун Цзюнь.       — Просто качественная и довольная точная копия, — рассмеялся Сяо Чжань.       — Опять заказ на восстановление после бомбёжки каким-то недомерком?       Сяо Чжань кивнул. Гун Цзюнь был прав: многое из того, что попадало в руки к реставратору, повстречалось с детьми, домашними животными или же стихией. Модель императорского дворца пережила домашний детский праздник. Точнее, пережила частично. Это-то и требовалось исправить, так как макет представлял важность для заказчика.       — Не даром хоть работать будешь? — спросил Гун Цзюнь.       — Нет, — Сяо Чжань не стал говорить о том, что за заказ он взялся скорее из-за просьбы хорошего знакомого и любви к истории.       Поломанная, грязная, заляпанная тортом и ещё бог знает чем модель Летнего дворца даже на взгляд реставратора выглядела плачевно. Она занимала половину кабинета уважаемого чиновника из числа знакомых отца Сяо Чжаня. В этом была первая причина, почему он не мог отказаться от заказа: обижать родителя не хотелось. Вторая причина заключалась в том, что именно господин Доу, владелец макета, помог ему когда-то с приобретением старой антикварной лавки, которую Сяо Чжань постепенно превратил в настоящий шоурум.       — Что сейчас делать будем? Пойдем в бар и потратим твои денежки? — коварно ухмыльнулся Гун Цзюнь.       Сяо Чжань помолчал. Алкоголь его не прельщал, но и расстраивать товарища, рассчитывающего отдохнуть и расслабиться в субботний вечер, было нехорошо.       — Давай так: сперва ты сходишь со мной на гаражную распродажу, а потом мы зависнем в баре. Идёт?       — Опять мусор скупать собрался? — Гун Цзюнь досадливо фыркнул. — Имей в виду: я не ишак и твои «покупки» на себе не потащу.       — Договорились. Если что-то куплю, отправлю службой доставки.       — Куда идём-то хоть?       — В дом одного художника. Ему совсем плохо: в больнице оказался. Супруга устраивает распродажу, чтобы покрыть больничные счета.       — И ты, самаритянин, хочешь помочь всем и каждому? А просто денег дать не подумал, раз теперь богатый?       — А ты бы принял деньги, если бы я их тебе «просто» дал? — Сяо Чжань ответил вопросом на вопрос.       Гун Цзюнь ненадолго задумался, поставил на место истерзанную шкатулку и выдохнул:       — Нет, не принял бы. Не хочу быть чьим-либо должником.       — Вот поэтому и распродажа, — хмыкнул Сяо Чжань. — Идём. Я видел картины этого художника, когда в галерее работал. Мне они понравились.       — Хочешь купить чужие картины? А сам не хочешь нарисовать? — нахмурился Гун Цзюнь. — Зачем чужое покупать? Ты художник. Это же не раритеты какие, а рядовые картинки художника-любителя, так?       — Я больше не рисую, знаешь же. Кроме того, может попасться действительно нечто интересное, и это не будет картиной.              ***       — Господин, это слишком много. Заберите половину, прошу вас.       Миниатюрная, высохшая от переживаний и внутреннего конфликта женщина протягивала ему назад купюры. Госпожа Ван некогда была весьма привлекательной женщиной, но годы не пожалели её. Только выразительные глаза светились добротой, хотя и были замутнены плохо скрываемой скорбью. Смотреть на такое было грустно, поэтому Сяо Чжань отвёл взгляд:       — Я дал рыночную цену, госпожа, и денег назад не возьму.       — Но…       Женщина хотела возразить, оттого Сяо Чжань заторопился.       — Посудите сами: как я могу заплатить меньше, если приобретаю целую связку пластинок…       — Всего пять штук, господин. Разве это много?       — … дюжину совершенно новых холстов приличного качества…       — Они разве столько стоят?       Сяо Чжань продолжал, не слушая доводы хозяйки распродажи:       — … и полный комплект художественных принадлежностей: киски, палитры, краски и прочее?       — Всё не новое. Даже краски…       Откуда-то сбоку послышалось насмешливое фырканье Гун Цзюня, но даже на это Сяо Чжань не обратил внимания.       — И всё-таки… товары стоят денег, которые я вам дал. Примите их и мою благодарность. Я буду пользоваться инструментами вашего мужа с удовольствием. А вам надо чем-то оплачивать больничные счета, верно?       — Верно, господин, — Ван Джиён послушно склонила голову и сжала в руке так нужные ей деньги.              ***       — Доволен? Сделал доброе дело? У тебя гештальт на добрые дела: ни дня без бескорыстного поступка?       Гун Цзюнь откровенно потешался над ним, запивая смех пивом, а Сяо Чжань ничего против не имел. Ему действительно было хорошо: он помог женщине, которая прямого сочувствия бы не приняла.       — А кто купил две акварели и пресс-папье? — улыбнулся Сяо Чжань, намекая на покупки друга.       — Настроение было. Красивые картинки, — заулыбался Гун Цзюнь. — Да и камешек пригодится: вечно со стола бумаги разлетаются, когда окно в офисе открываю.       — Ну конечно. В этом всё дело, — Сяо Чжань отхлебнул пиво. — Считай, что и у меня настроение сработало. Винил я люблю, знаешь же, а холсты и краски пусть лежат. Перепродам потом.       — Может, лучше порисуешь? Ты же хозяйке обещал, что будешь использовать покупки по назначению.       — Посмотрим, — он уклонился от ответа. — Если будет желание, возьму в руки кисти. Пока вдохновения нет.       — Найти для тебя натурщицу, чтобы «вдохновение» подстегнуть? — захохотал Гун Цзюнь. — Есть пара девочек на примете.       От такого предложения Сяо Чжань поперхнулся и закашлялся. Пенное пиво разлилось по столу.       — Обойдусь своими силам, спасибо.       Он довольно долго отплёвывался, но на друга глядел без осуждения, удивляясь, как у того получается смотреть с такой лёгкостью буквально на всё — на отношения, на любовь, на работу, на жизнь? Сам Сяо Чжань так не умел: что бы это ни было, он воспринимал серьёзно любое событие, случавшееся с ним — воспринимал, анализировал и делал выводы. Благодаря такого подходу, его жизнь протекала размеренно и в большей степени положительно. Он не говорил и не думал дурно об окружающих, и они отвечали ему тем же.       — Официант, ещё пива. Наш Бармалей своё разлил! — крикнул Гун Цзюнь, не прекращая смеяться над его неуклюжими попытками салфетками собрать со стола пивную лужу.              ***       «Действительно, что же мне с этим делать?» — Сяо Чжань, разбирая доставку, внимательно осматривал каждый предмет.       На аккуратной коробке стоял адрес и имя отправителя — «дом художника Ван Гунминя, госпожа Ван Джиён». Внутри, кроме купленных холстов, художественных принадлежностей и пластинок, обнаружились письмо и небольшая картина с изображением летящих журавлей. Послание Ван Джиён было наполнено выразительными чувствами.       «Спасибо за покупку, уважаемый господин. Я до сих пор считаю, что вы заплатили за товары намного больше нужного, поэтому, чтобы не чувствовать себя должной Вам, отправляю небольшой подарок. В коробке вы найдёте картину мужа, которую он создал в лучший период своего творчества. Мы были молодыми — казалось, мир должен покориться нашему с ним счастью… Как это было давно…       Повесьте «Журавлей» — так называет картину мой дорогой Гунминь — на стену и хоть иногда смотрите на неё. Пусть она подарит вам радость и веру в будущее.       С низким поклоном, Ван Джиён»       — Прекрасная женщина! Господину Вану повезло встретить её, — Сяо Чжань светло улыбнулся.       Как и предлагала госпожа Ван, он немедленно определил картину на стену перед своим рабочим столом. Каждый раз, отвлекаясь от работы, он будет смотреть на «Журавлей». «Отлично», — Сяо Чжань по достоинству оценил новое приобретение. Картина вписалась в интерьер, точно всегда тут и висела.       Черед был за художественными принадлежностями. Когда Сяо Чжань разглядывал содержимое импровизированных прилавков в доме Ван Гунминя, он не особенно заботился о качестве, количестве или сути приобретаемого. Гун Цзюнь был прав: главной целью посещения распродажи у художника была именно материальная помощь семье. Теперь же, внимательно изучая купленное, Сяо Чжань приятно удивился. Кисти, палитры, краски, холсты и ещё великое множество мелочей, жизненно необходимых каждому уважающему себя художнику — всё было отменного качества и в неплохом состоянии, хотя, конечно, новым назвать ни один предмет не получалось. Взяв в руки кисти, Сяо Чжань ощутил прилив ностальгического чувства.       Ему особенно нравилось, что кисти не были новыми. Потёртое древко во многих местах было испачкано краской. Некогда Сяо Чжань обожал рисовать. Все его мысли долгое время вертелись только вокруг художественного творчества. Он желал создать полотно, равного которому не нашлось бы. Однако молодой художник Сяо Чжань никак не мог определиться ни с темой этой выдающейся картины, ни с образами, место которым найдётся на ней. Он много раз пробовал, но либо бросал работу на половине, потеряв всякий интерес, либо оставался недоволен результатом настолько, что поскорее избавлялся от нарисованного, раздаривая, продавая или просто уничтожая произведения своего творчества. В конце концов Сяо Чжань смирился с неудачей и оставил попытки. Хотя мечту о совершенном произведении искусства не забыл. Периодически она появлялась в сознании, возрождая былое стремление. Вот и сейчас пальцы с вложенными в них кистями немного подрагивали, точно им не терпелось взяться за дело.       «Может быть… когда-нибудь, но не теперь…» — Сяо Чжань длинно выдохнул и отложил кисти в сторону. Основной вопрос своего творчества: что рисовать? — он так и не решил, а без уверенности и видения финала работы вновь приниматься за дело не хотелось.       Следующими он достал из коробки виниловые пластинки.       «О, это может быть интересно», — Сяо Чжань широко улыбнулся.       Говоря Гун Цзюню, что любит винил, он совершенно не лукавил. Многие люди симпатии к звуку пластинок нашли бы старомодными, а ему было особенно приятно слушать такие записи. Качество мелодий, записанных на виниловые носители, сильно уступало цифровым аналогам, зато при прослушивании создавалась очень тёплая атмосфера. Казалось, что звук укрывает тело, точно пледом, а внутри разливается умиротворение.       Сяо Чжань распаковал связку. Если верить обложкам, на первой пластинке были записи классической музыки в современной аранжировке. Сяо Чжань прочитал наименования нескольких композиций и авторов оригинальных произведений:       — Бетховен… «Щелкунчик»… Вивальди… «Времена года»… Шопен. Хороший набор.       Вторая пластинка оказалась очень похожей по смыслу на первую. Только если в первом случае классическую музыку переложили так, чтобы понравилась молодёжи, то во втором случае ситуация была обратной.       — «Инструментальный рок»… — Сяо Чжань с некоторым удивлением рассматривал обложку пластинки, на которой было написано: «Слушайте лучшие треки рок-культуры в исполнении оркестра».       Сяо Чжань перечитал пару раз наименования треков, но узнал лишь две композиции. Не то, чтобы он что-то имел против рока и другой подобной музыки, просто ему как-то не приходилось её слушать. В его мире вообще было мало громких звуков.       Третья пластинка вызвала на лице Сяо Чжаня довольную улыбку: «Блюзы! Вау… Это удача!» — такую музыку он любил, она не отвлекала его от работы и стимулировала сознание положительными импульсами.       Четвёртой пластинкой оказалась запись концерта фортепианного исполнителя. Имя европейского музыканта Сяо Чжаню было не знакомо, зато произведения Баха, Прокофьева и Генделя он узнал. «Опять классическая музыка? Господин Ван был поклонником», — Сяо Чжань по достоинству оценил вкус художника.       А вот пятая пластинка, последняя из связки, вызвала много вопросов. Серая от времени и частых прикосновений обложка явно когда-то обладала приятным матовым белым оттенком. Видно было, что пластинку часто доставали из чехла. Однако, кроме этого признака значимости записи, других Сяо Чжань не обнаружил. На обложке или пластинке не было ни единого изображения или надписи.       — Что-то авторское? — Сяо Чжань вытащил винил и повертел в руках. — Студийная запись?       Его вопросы оставались без ответов, поэтому Сяо Чжань поднялся и прошёл в угол салона. Здесь на небольшом столике у самого окна стоял виниловый проигрыватель. Включить оборудование и поставить пластинку под иглу — минутное дело. Предвкушение неизвестного наполнило Сяо Чжаня трепетом. Было крайне любопытно, что же записано на пластинке без опознавательных знаков.       Сперва ничего не происходило. Секунды тишины сложились в минуту. Сяо Чжань уже начал было думать, что пластинка пуста, но тут вдруг раздался голос.       — Привет, эта запись первая — пробная, если можно так выразиться. Посмотрим, что у нас получится. Записываю винил, так как в доме нет других проигрывателей. Послушай… — голос чуть помолчал, будто не знал, что сказать, а после произнёс: — Первая песня называется «Наблюдатель». Мы с ребятами решили начать с неё.       Раздался щелчок, точно переключили микрофон, и снова на несколько секунд повисло молчание. Сяо Чжань успел отметить: голос говорящего явно принадлежал молодому мужчине, — а потом заиграла мелодия.       — Гитара! — Сяо Чжань поражённо выдохнул и замер, едва тот же молодой голос нараспев произнёс первые слова песни. Интонации, мелодичность, мягкость и энергия этого голоса пронзили всё существо Сяо Чжаня острыми спицами. Дыхание остановилось на длинном выдохе.       Голос пел:        Посмотри на спокойное течение реки, кажется, что она совершенно бесцветна. Вода бежит в ожидании того, когда лучи заходящего солнца заиграют на ней. Сквозь окно ты слышишь ночную дорогу, не зная, чья машина пролетает мимо. В сумерках в слабом свечении огней след от колёс становится всё заметнее. Я всегда смотрел, слушал, хотел протянуть руку и прикоснуться, зачерпнуть руками воды и увидеть цвет своей мечты. Я смогу понять тебя лишь тогда, как увижу и услышу, за чем же ты гонишься. Я просто хочу пройти через этот мир, быть вежливым сторонним наблюдателем, принимая все радости и печали этой жизни. Слушать, как ощипанные перья говорят о том, как трудно крыльям покорить необъятное небо. Что не стоит грустить. Я просто хочу пройти через этот мир, быть вежливым сторонним наблюдателем и подарить пустыне деревья, которые я получил. Брось зонт и иди под проливным дождём, пусть запомнят мой силуэт, чтобы земля и ты были счастливы. Не спрашивай меня, что я ищу. Не нужно делать выбор. Не надо подводить итоги. Не надо подводить итоги. Я просто хочу пройти через этот мир, быть вежливым зрителем, принимая все радости и горести жизни. Наблюдать за тем, как снова начнётся листопад, и ждать, что через год опавший лист опять вернётся на ветку. По-моему, невозможно увидеть второй Млечный путь, но я верю, что во времени и пространстве есть другое «я», и мы встретимся в далёком-далеке. Стань ближе и ощути величие жизни, не требуя результатов. Не спрашивай меня, чего я ищу. Не спрашивай меня, что я ищу. Молча шагаю по жизни.                            Когда к мелодии гитары прибавились звуки барабана, синтезатора, бас-гитары, когда голос одного певца дополнился звучанием бэк-вокала, Сяо Чжань испытал что-то очень похожее на душевную боль. Показалось, что аранжировка, оформление мелодии, делающее композицию действительно интересной, только мешали. Он-то хотел слышать один голос — первый, ощущать только его, чувствовать вибрации именно этого исполнения. Сознание Сяо Чжаня нарисовало одинокую фигуру, медленно шагающую по дороге. Ничего печального или, тем более, трагического в этом образе не было. Наоборот, казалось, что парень с каждым вздохом насыщался жизнью, любил её тихим чувством, принимая всё, что она подарит. Он шёл без цели и даже направления, но знал, что обязательно куда-то придёт.       — Вот это да… — Сяо Чжань тихо застонал, рассматривая некогда белую обложку пластинки и свои руки.       Откуда у него в пальцах появился карандаш и как зарисовал тот образ, что подарило сознание, он не помнил. Была яркая, как молния, мысль. Остальное тело сделало само. Тёмная фигура в длинном плаще, заложенные в карманы руки, волосы, падающие почти до плеч под тёмной бейсболкой, и единственный светлый акцент — крупная лилия в петлице — силуэт, наполненный такой внутренней силой, что щемило сердце. Его Сяо Чжань зарисовал, слушая мелодию.       Внутри пульсировало невероятными ощущениями. Волны мурашек проходили по телу. Голос певца он не узнавал, но будто чувствовал, что они были давно знакомы, что были важны друг для друга, что именно навстречу друг другу они шли всю жизнь.       — Боже… что со мной? — Сяо Чжань без сил откинулся в кресле (когда он успел сесть в него?), потёр лоб прохладными, измазанными в карандаше пальцами. Он, очевидно, растушёвывал карандашные линии рисунка. — Какая красивая композиция.       Восхищённый вздох вырвался вместе с остатком дыхания, а следом грудь наполнилась воздухом точно в первый раз. Глоток кислорода показался настолько полным, а вкус настолько насыщенным, что заболела голова. Он будто не жил до этой самой минуты, а тут вдруг родился и осознал, насколько волшебным может быть всё, что его окружало.       Однако запись на пластинке не завершилась одной песней. Через минуту, показавшуюся Сяо Чжаню вечностью, вновь раздался голос певца.       — Для исполнения второй песни мы пригласили друзей из музыкального училища, так как в композицию захотелось добавить какой-то свежести. Думаю, тебе понравится этот вариант исполнения больше всего, хотя ты слышал и другие. Песня называется «Всё сущее прекрасно».       Сяо Чжань в голос застонал. В груди что-то вызрело и набухло, готовое взорваться. Мало того, что простое название песни продолжило его собственные мысли, так ещё и интонации голоса, ставшего вдруг очень близким, почти родным, потеплели. Певец обращался к кому-то, кого знал очень хорошо.       — Так пластинка была подарена Ван Гунминю? Зачем её продали? Это же очень личное…       Сяо Чжань зажмурился, морально готовясь снова услышать завораживающий мужской голос, а ещё пытаясь смириться с мыслью, что пластинку придётся вернуть продавцу. Благое намерение, верное решение, нужное действие, понимал Сяо Чжань, да только всякая решимость совершить его разбилась, едва прозвучали слова второй песни. Голос снова выворачивал наизнанку, вытравливал из души всё то, что раньше было Сяо Чжанем, и заменял новым.       Как и в предыдущем случае, песня началась мелодией гитары. «Он сам играет, — со всей отчётливостью понял Сяо Чжань. — Он держит гитару сам…». Сознание нарисовало руку с длинными пальцами, перебирающую струны инструмента.       Потом послышался фагот или какой-то инструмент, очень на него похожий по звучанию. Замутнённый восторгом рассудок Сяо Чжаня не сумел точно определить инструмент. Следом к гитаре добавились уже знакомые барабан, фортепиано, затем заиграл альт и даже скрипка. Гармония композиции выстроилась вокруг голоса певца. Это было прекрасно. Точно лёгкий ветер или светлая мечта, не гаснущая посреди шумного людского океана, мелодия разливалась вокруг.       Голос пел:        По привычке рукой касаясь головы, всколыхну реку воспоминаний. На берегу пруда несколько хороших друзей, под щебетание цикад наблюдают за рыбацкой джонкой. Меняются ли люди спустя десятилетия? Они так же молоды или повзрослели? Корень лотоса в конце концов прорастёт из-под ила. Цветок лотоса, пожалуйста, не оглядывайся назад. Я люблю раннюю весну, и также буду любить позднюю осень. Мне нравится черный шёлк волос, как и снежная пыль на висках. Люблю скитальцев, что, возвращаясь домой, стоят у родной двери. Достаточно того, что жизнь будет простой. Я люблю новое и буду любить устаревшее. Нравиться засыпать и летать во снах. Люблю встречать новые лица и никогда их не забываю. Ценю всё, что ненадолго приходит в мир. Люблю даже то, что когда-то утратил.       Сяо Чжань осознал, что дрожит, когда карандаш выпал из ослабевших пальцев и укатился куда-то далеко. На листе бумаги перед ним остался ещё один силуэт.       В этот раз парень сидел на высоком парапете. Длинные полы бесформенного пальто касались земли. Акустическую гитару исполнитель держал уверенно, а ещё увереннее пел. Вокруг него проходили люди, но ни один человек не останавливался, чтобы послушать певца. Вся безликая масса точно сторонилась парня с гитарой, но тот пел и будто бы лучился внутренним светом.       — Он безумно талантлив, — выдохнул Сяо Чжань, рассматривая рисунок. — Удивительно…       Сложно было описать то, что родилось внутри в ответ на песни, однако ясно было следующее: Сяо Чжань никогда прежде не испытывал ничего подобного.       — Но как же ты выглядишь? — спросил Сяо Чжань у собственного рисунка.       Пальцы, измазанные графитом, скользнули по белому пятну, которое заменяло певцу лицо. Он запечатлел всё — высокую подтянутую фигуру, уверенную походку, ауру — создал образ целиком, наделив его теми чувствами, которые ощутил во время прослушивания песен, однако Сяо Чжань не нарисовал лицо исполнителя, ведь ни единой мысли или даже осколка образа у него не возникло.       — Таинственный певец… интересно, какой ты? — Сяо Чжань мягко улыбнулся рисунку.       Отчего-то внутри зрела уверенность, что, когда услышит следующую песню, записанную на пластинку, обязательно закончит образ — даст силуэту лицо. Это сделать хотелось настолько сильно, что жглось в груди. Сяо Чжань потёр там, где пылало особенно сильно — у сердца — и приготовился слушать. Следующая композиция должна была подарить ему самое нужное.       Но минута сменилась другой, за второй прошла третья, после — четвертая, а полюбившийся голос больше не произнёс ни звука. Сяо Чжань терпеливо ждал, до последнего надеясь ещё раз услышать этот голос, желая дорисовать образ, а потому крупно вздрогнул, когда, вместо пения, раздался характерный щелчок. Игла дошла до центра — запись была окончена.       Сяо Чжань резко вскочил. Его лихорадило. Неуверенными, подрагивающими пальцами он снял с винила иглу и перевернул пластинку. На другой стороне тоже могли быть записаны песни! Сяо Чжань надеялся, что они там есть.       — Ещё хотя бы одна! Есть же, да? — он кусал губы, запуская иглу по винилу. — Уверен, что есть!       Минуты, наполненные тишиной, длились бесконечно долго. Вместе с молчанием всё крепче сжимались кулаки Сяо Чжаня и всё бледнее становилось его лицо. Вторая сторона пластинки была пуста.              ***       — Что за музыка? Приятная.       Гун Цзюнь зашёл к нему в гости через пару дней. С приходом друга антикварный салон наполнился ощущением энергичной, бьющей ключом жизни и ароматом отлично заваренного кофе.       — Двойной капучино с корицей, — он поставил стакан на рабочий стол реставратора.       За кофе Сяо Чжань поблагодарил мягким «у-г-у», а на вопрос всё-таки ответил как положено:       — Помнишь, я купил пластинки на распродаже в доме художника?       — Те, за которые ты месячный оклад офисного планктона отвалил?       Сяо Чжань с улыбкой кивнул.       — Помню, конечно. Эта запись — одна из купленных?       — Верно.       Гун Цзюнь помолчал некоторое время, слушая композицию «Всё сущее прекрасно».       — Хорошая песня. Слова интересные и исполнение. Но, кажется, это что-то прям совсем личное, нет?       Молодой мужчина выглядел любопытствующим, но и только. Сяо Чжань не заметил в друге того же восторга, какой испытал сам, в первый раз прослушав пластинку.       — Мне тоже так показалось. Пластинка, вероятно, была подарена Ван Гунминю кем-то очень близким, — Сяо Чжань неосознанно посмотрел на висящую на стене картину. «Журавли» настолько плотно и с комфортом вписались в антикварный салон, что уже казались его неотъемлемой частью.       — О, тогда её по-хорошему надо бы вернуть? Как считаешь?       — Так и считаю, — Сяо Чжань выдержал паузу, наслаждаясь голосом певца в последних нотах песни, и поднялся, чтобы завести пластинку с самого начала. — Верну на днях.       — Это будет правильно, — кивнул Гун Цзюнь, искоса наблюдая за другом.       Когда прозвучала вступительная речь певца и заиграла гитара, Гун Цзюнь странно скривился:       — Тц. Голос знакомый…       — Знаешь его? — встрепенулся Сяо Чжань. Он посмотрел на товарища, стараясь ничем не выдать своей истинной реакции. Сердце в груди глухо стукнуло о рёбра только потому, что друг мог что-то знать об исполнителе песен.       — Сложно сказать… — Гун Цзюнь пожевал губы, — я будто бы слышал уже, но где — не помню…       — О…       Гун Цзюнь вдруг громко расхохотался:       — Не вздыхай так разочарованно, старик. Если вспомню, скажу обязательно, — он хлопнул приятеля по плечу, заглядывая в мольберт. — Вновь взялся за кисти? Молодец, хвалю. Что рисуешь? Точнее, кого?       Глаза молодого мужчины оценивающее глядели на полотно. Холст не пестрел цветами. Наоборот, казался монохромным, хотя перед Сяо Чжанем во множестве были выложены тюбики с краской, а на палитре сгустками отметились графитовый, синий, опаловый цвета и оттенок красного вина. Рисунок содержал всего несколько линий и пару силуэтов, но даже так отлично чувствовалось настроение будущей картины. Странник, идущий сквозь время, запечатлевал на своём пути самые прекрасные картины жизни.       — Сам не знаю, — задумчиво произнёс Сяо Чжань, касаясь кистью полотна. Щетина очертила линию складки на пальто путника. — То есть рисую того, кого не знаю….       — Свихнулся? — подозрительно прищурился Гун Цзюнь. В этот раз требовательный взгляд достался художнику.       — Какой ты неласковый, — хмыкнул Сяо Чжань. — Но ты прав. Я очень может быть «свихнулся» …       — Слава богам! — Гун Цзюнь театрально воздел руки к небу.       — Смотрю, ты полон оптимизма по этому поводу…       — Да ты достал! Весь такой правильный, аж тошно! Хоть какой-то изъян в тебе — мозги не на месте.       Сяо Чжань расхохотался:       — Звучит, точно признание моего сумасшествия — это комплимент.       — Он и есть. В твоём случае так и следует понимать, — Гун Цзюнь совершенно серьёзно кивнул.       — Ну надо же!..       Пока Сяо Чжань смеялся, товарищ выверенным шагами измерил территорию антикварного салона. Особенно он задержался у дальней от входа стены и достаточно долго стоял там перед двумя холстами. Эти картины Сяо Чжань нарисовал за истекшие дни. Они разнились точно небо и земля, но всё-таки выглядели единым целым. На первой силуэт всё того же юноши опутывали вихри. Листья метались, закручиваясь в воронки, серое небо грозило серебристыми молниями. Однако парень был спокоен. Он стоял в центре ненастья, засунув руки в карманы бесформенного балахона, и смотрел на клён, менявший листву с зелёной на красную. Вторая картина рисовала парня, освещённого ласковыми лучами восходящего солнца. На фоне шумного мегаполиса, с его стеклянными высотками, неоновыми огнями и мчащимися куда-то машинами, фигура юноши выглядела до странного цельной. Город не давил на него, не сминал мощью. Казалось, парень даже не замечал его. Силуэт был обращён лицом к восходу и постепенно наполнялся внутренним светом, точно от батарейки, заряжаясь энергией солнца.       Прежде чем что-либо сказать, Гун Цзюнь прошёл к облюбованному антикварному креслу девятнадцатого столетия и с комфортом уселся в него.       — Итак, ты не сошёл с ума, а влюбился. Верно? — резюмировал товарищ.       Сяо Чжань ощутил, как густая краска заливает щёки.       — С чего ты это решил?       — Посмотрел на твою мечтательную физиономию, на эти картины, явно написанные на музыку, которая на повторе играет, и решил. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что ты рисуешь песни, — Гун Цзюнь махнул в сторону холстов, стоящих у стены, и кивнул на тот, что расположился на мольберте перед Сяо Чжанем. Фигура в тёмном пальто с приколотым к петлице белым цветком привлекала внимание и казалась живой. — Парень-странник везде один и тот же.       — Так что же, считаешь, работы плохие? — Сяо Чжань посмотрел на собеседника, желая понять, нравятся ли тому картины.       — Почему же? Хорошо получилось. Но лиц нет нигде. Не можешь понять, как он выглядит?       Прежде чем заговорить, Сяо Чжань выдержал паузу, а после ответил аккуратно, точно не доверял словам, срывающимся с губ.       — Могу, но не целиком…       Гун Цзюнь заулыбался, явно готовый отпустить шуточку, поэтому Сяо Чжань заторопился объясниться.       — Я могу представить отдельные черты: силуэт, плечи, руки, овал лица, даже глаза или губы, — он вздохнул, указывая на кучу набросков, в беспорядке валяющихся повсюду. — Но у меня не получается собрать это в единый образ.       — Кальку не пробовал? Нарисуй элементы, а потом собери. Разве мне тебе объяснять? — Гун Цзюнь закатил глаза. — Кто у нас в дизайнерском отделе работал?       — Хочу попробовать сперва так — по-нормальному. Это же не интерьер комнаты и не дизайн дома. Это портрет, — Сяо Чжань мягко улыбнулся и покачал головой.       — Дело твоё. Я в принципе рад, что ты чем-то увлёкся, кроме работы.       Сяо Чжань благодарно угукнул.       — Спасибо за поддержку.              ***       — Я вспомнил твою Галатею!       С этими словами Гун Цзюнь ворвался в антикварный салон через сутки. Сяо Чжань как раз заканчивал запланированный на сегодня объём работы с макетом пекинского императорского дворца и с нетерпением посматривал на мольберт, желая продолжить портрет, когда Гун Цзюнь внёсся к нему, точно вихрь.       — Почему «Галатею»? — опешил Сяо Чжань       — А как ещё назвать это? — Гун Цзюнь ткнул пальцем в мольберт. В этот раз Сяо Чжань не стал рисовать силуэт, а начал с лица. На холсте красовались глаза глубокого кофейного оттенка. — Рисуешь себе возлюбленную…       — Возлюбленного тогда уж, — ухмыльнулся Сяо Чжань. Странно, он ничего не имел против придуманной другом шутки про его чувства к юноше. — Ну, ты сказал, что вспомнил кого-то. И кто это?       — Голос певца вспомнил, говорю, — Гун Цзюнь, широко улыбаясь, прошёл по салону к окну и поставил иглу на пластинку в случайном месте.       Заиграла музыка и знакомый голос пропел «Брось зонт и иди под проливным дождём, пусть запомнят мой силуэт…».       — Его вспомнил, — Гун Цзюнь кивнул на проигрыватель.       — Правда? — у Сяо Чжаня гулко забилось сердце.       — Ага. Говорил же, что слышал его! На площади перед станцией!       — Какой станции? — не понял Сяо Чжань.       — Ближайшей к моему офису же, ну?! — Гун Цзюнь на непонятливость друга нетерпеливо нахмурился. — У нас там почти каждый вечер молодёжь собирается и то танцует, то песни поёт. Среди них твоего певца и видел.       — Вот как?.. — с паузой произнес Сяо Чжань.       Ему показалось, что воздух до последней капли вынули из лёгких, а освободившееся место немедленно схлопнулось вакуумом. Внутри невыносимо сильно потянуло.       — Ты не рад? Побелел весь.       Гун Цзюнь обеспокоенно смотрел на друга.       — Всё в порядке, — с трудом проговорил Сяо Чжань. — Просто не думал, что он так близко. Я ведь часто в ваших краях бываю… Хороший художественный магазин рядом.       — «Палитра мастера»? — догадался Гун Цзюнь. — Есть такой, да. И что же, хочешь сказать, что ни разу не видел там уличных музыкантов?       — Никогда не обращал на это внимание, — Сяо Чжань потерянно покачал головой.       — О, в таком случае очень рекомендую сходить как-нибудь, может, застанешь свою Галатею на месте, закончишь уже наконец портрет.       Сяо Чжань промычал что-то невразумительное. Его взгляд оказался намертво прикован к незавершённому хосту, стоящему на мольберте. Глаза глубоко карего цвета смотрели прямо на него и, казалось, пронзали насквозь.       Весь оставшийся вечер Сяо Чжань в молчании просидел перед портретом. Пластинка играла хорошо знакомые песни, но у художника в ответ на мелодию и голос уже не возникали образы. Время, показалось, застыло. Сяо Чжань даже кистей не касался в этот день. Отчего-то было страшно хоть что-то изменить в нарисованном. Вдруг бы он своими неосторожными движениями разрушил с таким трепетом выстроенный мир?       — Говорят, ты рядом… — прошептал Сяо Чжань, обращаясь к незаконченному портрету. — Он сказал: мы можем встретиться…              ***       Странная штука — сознание. Никогда не знаешь, что оно может подкинуть в ответ на самое простое обстоятельство. В один момент это будет уникальный образ — находка художника, во второй — глубокое чувство, сотрясающее сердце и основы жизни, в третий — страх неизвестного, сжимающий нутро кольцами паники. Трудность заключается в том, что ты, даже если считаешь себя исключительно рациональным человеком, ничего не сможешь поделать с этим. Вот и Сяо Чжань, кажется, прошёл через все этапы и испробовал все шутки своего разума, сам того не желая. Он обнаружил то, чего не хватало его жаждущей творчества душе, осознал, насколько глубоко может привязаться к чему-то столь малозначительному и субъективному, как голос, а ещё выяснил, что он полнейший трус, каких мало. Это последнее чувство поразило его до глубины души.       Благодаря внимательности Гун Цзюня Сяо Чжань знал, что парень с его картин, певец, заполнивший душу прекрасными мелодиями, реален, более того — не просто существует, а находится на расстоянии буквально вытянутой руки. Сяо Чжаню стоило только пройти по шумной улице по направлению к станции метрополитена каких-то двадцать пять минут, и они бы встретились. Художник почему-то не сомневался, что сразу обнаружит уличных музыкантов и своего визави среди них. Тем не менее за истекшие три дня он не сделал ни единой попытки увидеться с героем картин, да и написание портрета парня не сдвинулось с мёртвой точки. На холсте, стоящем у рабочего стола Сяо Чжаня, по-прежнему контуром отмечены были только глаза.       Сяо Чжань не касался кистей в эти дни, зато заметил, что разговаривает с портретом, точно с живым человеком.       — Этот фрагмент совершенно точно придётся полностью менять. Восстановить не получится, — проговорил Сяо Чжань, рассматривая участок пекинского дворца, залитый чем-то красным и липким. — На воск не похоже. Сургуч?.. Но откуда он у детей? Нет, это, видимо, пластик. Расплавили игрушку над макетом?..       Реставратор покачал головой, сетуя на детское безответственное отношение к прекрасной работе макетчика.       — Кстати, как считаешь, почему за обновлением модели обратились ко мне, а не к мастеру, который её сделал? Изделие не кажется слишком старым. Не более пятнадцати-семнадцати лет. Создатель макета может быть ещё жив…       Ответить было, очевидно, некому, однако это ничуть не смущало. Сяо Чжань хмыкнул и отвлёкся от работы. Взгляд привычно застыл на мольберте с неоконченным портретом.       — У тебя прямой нос и полные губы, — вдруг сказал Сяо Чжань, обращаясь к изображению. — Кожа светлая, а волосы тёмные и густые.       Воображение художника дорисовало портрет. Образ молодого мужчины показался гармоничным и очень привлекательным. Стоило подойти к мольберту и доверить киски закончить рисунок, но Сяо Чжань не двигался с места. Он просто смотрел на холст, хотя теперь видел на нём уже не просто глаза, а лицо целиком — живое, умное, меняющееся под действием эмоций и чувств.       — Ты уличный музыкант, так? — Сяо Чжань улыбнулся. Ему было просто представить парня с картины с гитарой в руках. — Интересно, ты только поёшь и играешь, или ещё и танцуешь? Танцуешь, определённо… — внутри появилась уверенность: он прав в своих предположениях. — Как же ты двигаешься в танце? И под какую музыку любишь танцевать?       Сяо Чжаню было сложно представить, что герой его мыслей танцует и поёт одновременно. Представлялась ситуация: из динамиков льётся ритмичный бит, под который двигается стройное тело. Немного резкие движения толчками, фиксациями танцевальных поз отмеряют басы. Гибкое тело следует за переливами мелодии.       — Ты хорош в танце, — Сяо Чжань в этом ничуть не сомневался. — Наверняка на тебя устремлены все взгляды…       На этой мысли улыбка художника погасла. Внутри что-то сжалось. Отчего? Сяо Чжань не понимал.       — Когда-нибудь и я на тебя посмотрю… — пробормотал он и вновь склонился над моделью пекинского летнего дворца. Работа сама себя бы не сделала.       День тянулся медленно. Посетителей в салоне сегодня было немного — обычное явление для понедельника, однако Сяо Чжань без выручки всё-таки не остался.       Молодая пара, едва ли не студенты университета, заинтересовались тремя веерами в индийском стиле. Сяо Чжань купил эти изделия два года назад на барахолке у почтенной дамы. Один из вееров был в приличном состоянии, но остальные требовали внимания к себе. Сяо Чжань помнил период, когда с удовольствием работал с тонкими росписями, украшавшими пластинки вееров. По этой причине было немного грустно расставаться с ними. Хотя осчастливленная подарком девушка улыбалась любимому настолько ярко, а молодой человек смотрел на возлюбленную с таким обожанием, что всякие сомнения Сяо Чжаня скоро испарились. Он знал: веера станут поводом для прекрасных воспоминаний влюблённых. Лучшей судьбы своим подопечным реставратор и пожелать не мог.       Вторым в антикварный салон заглянул постоянный покупатель и большой любитель марок. В лице господина Дэн Луня Сяо Чжань давно обнаружил близкого по вкусам человека, поэтому беседа ценителей старины длилась без малого два часа. Пусть Дэн Лунь в этот день ничего не купил, Сяо Чжань был очень рад визиту добродушного, улыбчивого старика.       После обеда двери салона вновь звякнули, пропуская внутрь дородную даму неопределённого возраста. Предмет визита дамы Сяо Чжань так до конца и не понял, зато разговор между ними получился весьма оживлённый, а ещё отличился любопытным результатом. Гостья — мадам Пин — оставила заказ для антиквара: требовалось отыскать или составить изящный гарнитур для гостиной в стиле ар-нуво. Приобретать «новомодные подделки», как выражалась мадам Пин, она не была намерена, но во что бы то ни стало хотела обновить интерьер в своём загородном доме. Как антиквар Сяо Чжань понимал, что задачу перед ним поставили непростую: старинной мебели в подобном стиле было немного, да и та стоила больших денег. Однако как дизайнер, он с уверенностью взялся за заказ. Было интересно попробовать свои силы в чём-то новом: ему предстояло составить из того немногого, что подходило под требования заказчика, полноценный комплект мебели. Увлекательнейшее предприятие могло бы получиться! Приятным бонусом к заказу мадам Пин значилась шестизначная сумма комиссионных. «Гун Цзюнь не сможет упрекнуть, что работаю за «спасибо», — хмыкнул Сяо Чжань, ставя подпись на документах по заказу мадам Пин и оформляя приход денежных средств в кассу салона. Сумма задатка не была особенно крупной, зато служила основанием начать новый интересный проект.       После ухода мадам Пин колокольчик входной двери заснул. Довольно долго Сяо Чжань работал с макетом дворца в полной тишине. За окнами разгорался оранжевый закат. Его лучи неровными линиями успели расчертить пол, а реставратор даже не думал закрываться и отправляться отдыхать. Руки мастера методично и уверенно очищали, обновляли, перекрашивали и приклеивали на свои места мелкие детали дворца. Мысли витали вокруг следующего проекта — мебельного гарнитура. Внутри жглось желанием поскорее просмотреть вкладки электронных аукционов. Он совершенно точно видел отличный диван в стиле модерн начала двадцатого столетия!       Сяо Чжань настолько погрузился в размышления, что не сразу услышал дверной колокольчик, зато от звучания этого голоса вздрогнул, точно его стрелой пронзило.       — Прощу прощения за поздний визит. Это ведь антикварный салон господина Сяо Чжаня?       Не веря собственным ушам, Сяо Чжань поднял глаза на посетителя. Он настолько хорошо знал этот голос, что ошибиться просто не мог, а если бы и правда по каким-то неведомым и невообразимым причинам слух его подвёл, то сердце, душа, всё существо подсказали бы ему — это тот самый. Сяо Чжань рисовал этого человека, чувствовал его множество раз. Ошибки быть не могло. «Галатея», как называл его Гун Цзюнь, не дождался своего художника на площади у станции метро, а пришёл сам. Видимо, их встреча действительно была предопределена.       Сяо Чжань с улыбкой кивнул:       — Добрый вечер, — голос на приветствии чуть дрогнул. — Вы совершенно правы. Меня зовут Сяо Чжань. Добро пожаловать в мой салон. Чем я могу вам помочь?       Высокий парень, застывший в дверях в натянутой, напряжённой позе, показалось, совсем чуть-чуть расслабился.       — Здравствуйте, — он поклонился, складывая ладони перед собой в приветствии. — Я боялся, что не туда пришёл или не вовремя. Мне назвали адрес салона и имя владельца. Не думал, что застану хозяина в первый же визит.       — У меня нет наёмных работников. Если салон открыт, тут можно встретить только меня.       Сяо Чжань отлип, наконец, от модели пекинского дворца и вышел навстречу гостю, жестом приглашая его пройти внутрь.       — Понял… — кивнул парень, осматриваясь по сторонам.       Сяо Чжаню почудился мелькнувший неподдельным интересом взгляд. Хотя утверждать правоту в этом конкретном случае он бы не стал: куда именно смотрел гость и чем увлёкся, было не важно, так как сам Сяо Чжань во все глаза рассматривал его самого. Запечатлевая образ на полотнах, художник ошибся совсем немного. Разворот плеч был шире, чем представлялся. Фигура — более подкачанная. Взгляд оказался холодным и отчуждённым, но не безразличным. В нём было что-то затаённое, глубоко скрытое внутри. Зато форма губ, носа, волосы, даже походка были ровно такими, какими виделись Сяо Чжаню. Вдруг показалось, что он смотрит на давно и хорошо знакомого человека.       — Что же привело вас ко мне? Насколько понял, вы именно меня искали, правильно?       Сяо Чжань старался унять сердце, выпрыгивающее из груди от мысли, что это потрясающее существо — певец, занимающий все его мысли — здесь, прямо перед ним. О прошлых страхах встретиться лицом к лицу художник начисто забыл.       — Именно вас, — кивнул гость. Уверенный, пронзительный взгляд карих глаз впился в лицо Сяо Чжаня. — Матушка сказала, что продала вам пластинки отца. Я хотел бы их вернуть.       — Вернуть пластинки?       Далеко не сразу Сяо Чжань, засмотревшийся на парня, понял, о чём тот говорил, а когда смысл фразы дошёл до сознания, сердце болезненно сжалось.       Повисло молчание. Сяо Чжань не знал, что сказать в ответ. Не смягчил ситуацию и гость. Очевидно, он посчитал, что недостаточно чётко выразился, поэтому принялся пояснять. Произнесённые любимым голосом слова по-прежнему звучали сухо, а предложения были коротки и однозначны.       — Да. Меня зовут Ван Ибо. Я сын Ван Гунминя, художника. Несколько дней назад вы посетили дом моих родителей, где моя матушка, Ван Джиён, по ошибке выставила пластинки на распродажу. Они ценны для семьи. Потому я хотел бы получить их назад. Меня интересуют условия возврата.       О том, кто именно перед ним, Сяо Чжань знал с первых секунд встречи. Информация, что певец мог быть сыном художника, тоже не показалась новой: что-то подобное Сяо Чжань и предполагал. О каких пластинках шла речь, также не возникло вопросов. Громом среди ясного неба прозвучало другое: у него собирались забрать эти самые пластинки — забрать то, что в очень короткий срок стало частью его жизни.       — Я их купил… — проговорил Сяо Чжань, стараясь не показать, насколько значимо для него всё, что связано с недавним приобретением.       Конечно, они с Гун Цзюнем обсуждали, что пластинки (одну, по крайней мере) надо бы вернуть семье Ван Гунминя, однако Сяо Чжань не чувствовал в себе ни моральной готовности это сделать, ни решимости выполнить конкретно это обещание. С недавних пор он и представить не мог, что расстанется с настолько полюбившимся голосом. И вот теперь этот самый голос заявлял свои права и буквально требовал исполнить то, что обещано. Нутро Сяо Чжаня замерло в болезненном спазме. Он осознавал, что обязан поступить правильно.       — Понимаю, поэтому и спрашиваю об условиях возврата, — Ван Ибо увёл взгляд куда-то в сторону.       Сяо Чжань, по-прежнему глядевший на парня, заметил, как в один момент расширились, а потом опасно сузились карие глаза. От фигуры Ван Ибо повеяло холодом.       — Вы их купили. Я отдам вам деньги, — голос парня сделался совершенно ледяным, колким. — Назовите сумму. Я бы хотел вернуть всё, что вы приобрели у матери. Не только пластинки.       Сяо Чжань, не в состоянии справиться с собой, прикрыл глаза. Его мир рушился. Недавно возведённый, он оказался слишком хрупким.              ***       — Ну так верни, в чём проблема? Ты же всё равно благотворительностью больше занимался, чем реально хотел что-то для себя купить, — Гун Цзюнь преспокойно пил кофе, слушая рассказ друга. — Если песни понравились, сделай копию, а оригинал верни. Что там ещё этот парень потребовал?       — Всё, что я купил… — Сяо Чжань смотрел на свой кофе, но даже не думал его касаться. Внутри будто вакуум образовался. Ни один глоток воздуха бы не поместился, что уж говорить о кофе.       — То есть краски, холсты, инструменты ещё, так? Хм… с холстами будут проблемы. Но, думаю, решаемо.       Сяо Чжань кивнул и после паузы добавил совсем тихо:       — Он хочет забрать «Журавлей»…       — Картину? — Гун Цзюнь оглянулся на стену. Картина с летящими птицами всё ещё висела на своём месте. — Но ты же её не купил. Это был подарок. Разве ты не сказал ему об этом?       Сяо Чжань покачал головой.       — Н-да, — Гун Цзюнь поцокал языком. — Парень, видимо, собственник каких мало. Ну и ладно. Отдай. Не велика потеря.       Сяо Чжаню очень хотелось сказать, что потеря не просто велика, а катастрофична — равноценна самой его жизни. Однако он ничего не сказал, а только послушно кивнул. Он отдаст, сам понимал это. Причём отдаст совершенно бесплатно.       — Итак, на чём вы сошлись? Этот Ван Ибо вернёт тебе сумму, которую ты выплатил его матери?       — Сказал, что вернёт.       — Целиком? — брови Гун Цзюня приподнялись в удивлении. — Это большая сумма для уличного музыканта и семьи бедного художника.       Сяо Чжань вновь кивнул.       Вчерашний визит Ван Ибо стал настоящим ударом. Когда Сяо Чжань назвал сумму в сто сорок тысяч юаней, его обвинили во лжи. Ван Ибо не поверил, что его мать получила от покупателя настолько много за незначительные, по сути, грошовые товары. Сяо Чжань не оправдывался. Он вообще с трудом заставлял себя говорить. Слишком важен был этот человек. Слишком многое подарили художнику его голос, его образ… И теперь вспышка гнева Ван Ибо взрывами многочисленных бомб разрушала его изнутри. Сяо Чжань услышал, что люди, подобные ему, отвратительны, что он «дерьмо, а не человек!», что вымогает, что наживается на других, скупая по дешёвке и продавая втридорога.       — Купили, небось, за пару тысяч, а мне теперь впариваете за совершенно другие деньги? — горячился Ван Ибо.       Сяо Чжань молчал в ответ и пустым взглядом следил за отблесками закатных лучей на полу. Ему нечего было сказать. Ван Ибо настаивал на возврате вещей отца. Сяо Чжань понимал его: любовь к родителям и забота о семейной истории — дорогие чувства…       «Зачем же я сказал ему о деньгах?» — спрашивал себя Сяо Чжань. Что заставило его озвучить реальную сумму, которую он отдал Ван Джиён? Зачем он это сделал? Назло, так как не хотел расставаться с пластинками? Он трус, как недавно выяснил. Может быть, ещё и злой человек, и Ван Ибо прав, обвиняя его в корысти?       «Надо было сразу всё вернуть…» — Сяо Чжань длинно выдохнул, поднёс к губам кружку с кофе. Напиток был холодным.       К выводу, что надо собрать вещи и отдать их Ван Ибо, Сяо Чжань пришёл ещё вчера, пока на него кричали. Однако он попросту не успел озвучить эту мысль. Когда Сяо Чжань поднял взгляд от пола, входная дверь антикварного салона с шумом закрывалась за Ван Ибо. Только колокольчики, едва не сорванные с крепежа, болезненно звякнули.       — Ты же понимаешь, что парень просто сорвался? — Гун Цзюнь проницательно смотрел на друга. — У него отец в больнице, мать в печали, у самого за душой ни гроша. Откуда он деньги-то такие возьмёт?       — Понимаю, — Сяо Чжань чуть не подавился горечью остывшего кофе, закашлялся и отставил кружку в сторону.       А Гун Цзюнь вдруг рассмеялся:       — Ну что, дал тебе твоя «Галатея» прикурить? Хлебнул злобы жизни? Не всем так хорошо живётся, как нам с тобой. Распишись — получи. За добрые дела тоже надо отвечать, самаритянин ты наш.       Друг смеялся настолько громко и настолько заливисто, что Сяо Чжань не смог не улыбнуться в ответ. Гун Цзюнь был прав: он не объяснился с Ван Ибо нормально, за что и пострадал. Действительно, стоило проститься с пустыми мечтаниями и вернуться к реальности. В конце концов он взрослый человек. Что такое для него картины, голос, образ?.. Ничто — мечта. Всё.       Сяо Чжань задавил появившийся внутри измученного болью сердца стон и вновь взял холодный кофе. В этот раз отвратительный напиток он выпил до конца.              ***       Ван Ибо появился тем же вечером. Этот его визит Сяо Чжань не пропустил.       Несколько часов монотонной работы помогли привести чувства в порядок, поэтому на гостя он смотрел чистым, путь и пустым взглядом. Взрослый мир требовал серьёзности, требовал снисхождения к эмоциям юности. Сяо Чжань заставил себя быть взрослым: он спокойно принял бы от Ван Ибо новую порцию оскорблений или что-то другое. Чувствам Сяо Чжань воли давать не собирался.       — Здравствуйте… — Ван Ибо поклонился.       — Добрый вечер, — Сяо Чжань жестом пригласил гостя войти.       Ван Ибо тряхнул головой, отказываясь — остался стоять в дверях. Длинные, почти до плеч, волосы дрогнули волной и вновь улеглись ореолом вокруг красивого лица. Сяо Чжань заставил себя отвести взгляд.       — Хочу извиниться за своё поведение. Был не прав, — парень переступил с ноги на ногу.       — Беседовали с госпожой Ван Джиён? — догадался Сяо Чжань.       — Виделись, да, — Ван Ибо замялся. — Вы помогли моей семье. Спасибо.       Благодарность прозвучала довольно сухо, но прозвучала. Сяо Чжань склонил голову, принимая извинения. Внутри что-то будто щёлкнуло. В сознании пронеслись фразы «дерьмо, а не человек!», «отвратительны» и растворились в пустоте поля, которым теперь воспринималась его душа.       — Я ничего не сделал… — начал Сяо Чжань. Он хотел сказать, что финансовая помочь семье Ван была бескорыстной, и он готов доказать это, вернув все купленное, не требуя ничего взамен, но его перебили. Ван Ибо не дал озвучить важную мысль.       Слова парня снова прозвучали грубовато:       — Тем не менее я по-прежнему намерен вернуть пластинки, картины и инструменты отца… Сегодня я пришёл не только извиниться, но и попросить вас не продавать никому то, что вы унесли из нашего дома. У меня пока нет денег, чтобы вернуть вам всю сумму, однако я обязательно это сделаю. А до тех пор прошу вас хранить в целости и сохранности вещи, принадлежащие моей семье.       — Хорошо, — Сяо Чжань послушно кивнул, оглушённый надеждой, родившейся в ответ на эти слова. Ему дали отсрочку! Ему позволили ещё немного насладиться счастьем! Он не ждал возврата денег, он готов был отдать всё прямо сейчас, но ему подарили время в окружении дорогих сердцу предметов, время внутри собственной мечты о прекрасном юноше! О большем он и мечтать не мог.       — Я постараюсь отдавать сумму частями, поэтому буду иногда заходить. Хотел ещё попросить вас оценить каждый предмет, исходя из общей суммы долга. Буду забирать вещи отца одну за другой, — проговорил Ван Ибо. — Мы можем даже составить договор ответственного хранения и возврата. Что скажете на это?       — Как вам будет угодно, — Сяо Чжань вновь кивнул. Его взгляд проследовал по стене к картине. Летящие «Журавли» уносили его в мир фантазии.       — Договорились, — голос Ван Ибо повеселел. Из звучания исчезли леденящие душу интонации. — Вам это сделать будет сподручнее. Составите бумагу? Я зайду завтра в обед.       — Напишу… — эхом откликнулся Сяо Чжань. Если бы его спросили, что происходит, он бы не сумел объяснить. Его мир будто бы поставили на паузу длинною в сто сорок тысяч юаней.              ***       С того дня часы почему-то продолжали тикать, отмеривая ход времени, но для него всё застыло. Сяо Чжань, точно в замкнутом круге, переживал один и тот же момент. Он с благодарностью прыгнул в него, словно в омут, и не собирался выбираться до тех пор, пока бой часов не сломает его оболочку. Когда стена, защищающая его фантазию от реальности, разрушится под ударами жестокого мира, вместе с ней умрёт и часть него. А до тех пор он будет жить, упиваясь каждым мигом.       Теперь в антикварном салоне целыми днями играл виниловый проигрыватель, и бархатный голос пел о красоте мира и значимых для каждого чувствующего человека вещах. Сяо Чжань методично и верно восстанавливал модель пекинского Летнего императорского дворца и занимался поисками мебели для гарнитура в стиле ар-нуво. Однако он больше не прикасался к портрету юноши. Холст по-прежнему стоял на мольберте у его стола. Сяо Чжань даже не смотрел в его сторону, потому что этот самый юноша, с его невероятным голосом, совершенными чертами лица, резковатым характером и попыткой защитить дорогое для своей семьи стал частым гостем в антикварном магазинчике.       В первый раз Ван Ибо, как и обещал, зашёл «подписать документы». Сяо Чжань не понимал, зачем это делал, но всё равно составил оценочный лист вещей, купленных в доме Ван Гунминя, и даже написал договор ответственного хранения, который требовал Ван Ибо. В этот свой визит Ван Ибо нахмурился, услышав музыку, льющуюся из проигрывателя, но ничего не сказал и не стал возражать. За что Сяо Чжань был ему очень благодарен.       Второй раз Ван Ибо зашёл ещё через день под предлогом того, что ему важна сохранность вещей. Ван Ибо провёл в салоне около получаса, осматривая вещи Ван Гунминя, но Сяо Чжаню показалось, что парень скорее пришёл послушать собственные песни, записанные на виниловой пластинке. Вопросов Сяо Чжань не задал, а Ван Ибо не порадовал его объяснениями.       Однако следующий визит Ван Ибо состоялся на следующий же день. В этот раз Ван Ибо попросил просто спокойно посидеть. Он выглядел уставшим. Сяо Чжань предложил ему кофе, но получил довольно грубый отказ. Ван Ибо уселся прямо на пол у окна рядом с проигрывателем и сидел с закрытыми глазами. Сяо Чжань решил, что парень задремал, хотя тот встрепенулся и ловко поднялся на ноги, едва завершилась вторая песня. Наскоро попрощавшись, Ван Ибо ушёл, а Сяо Чжань заметил, что антикварный салон вдруг сделался совершенно безжизненным.       — Тут всегда было так много места? — реставратор с удивлением оглядывал шкафы, стеллажи, витрины с хорошо знакомыми товарами и будто бы видел всё это в первый раз.       Новый приход Ван Ибо объяснил Сяо Чжаню разницу в ощущениях. Когда парень был рядом — сидел у окна, прохаживался по салону или же просто стоял, зависнув у какой-то витрины или перед «Журавлями» — магазинчик наполнялся жизнью. У каждого предмета, казалось, появлялись душа и голос. Сяо Чжань слышал, как старинные вещи рассказывают о себе. Когда же Ван Ибо покидал салон, голоса умолкали и будто погружались в сон. Слышать тишину после многоголосия оказалось невыносимо. Сяо Чжаню становилось очень тоскливо.       К концу недели Сяо Чжань осознал, что Ван Ибо приходит к нему каждый день. Однако разговор у них так ни разу и не завязался. Всё, что делал парень, касалось либо вещей отца, либо его голоса, записанного на винил. Хотя Сяо Чжань мог поклясться, что Ван Ибо наблюдал за ним, пока реставратор работал.              ***       — Ловко получается, — проговорил Ван Ибо, наблюдая за руками Сяо Чжаня, одну за другой приделывавшими мелкие детали к крыше Летнего дворца.       — Многолетняя практика.       Сяо Чжань затаил дыхание. Это был чуть ли не первый их разговор на отвлечённую тему.       — Так и понял, — кивнул Ван Ибо.       Сяо Чжань около минуты держался — не поднимал головы от работы — выжидал, прозвучит ли новый вопрос или какая-то другая фраза, но Ван Ибо молчал. Когда Сяо Чжань всё-таки посмотрел на парня, обнаружил: тот сидел на облюбованном месте у стены. Глаза его были закрыты и только пальцы чуть шевелились, точно Ван Ибо перебирал струны гитары. Из проигрывателя лилась мелодия «Наблюдателя».       — Вы хорошо играете. Я восхищён, — сказал Сяо Чжань. Ему не хотелось молчать рядом с парнем, но и тем для разговоров у них было немного.       — Многолетняя практика… — Ван Ибо криво усмехнулся, в точности повторив его недавнюю фразу.       Сяо Чжань понял: разговор окончен.              ***       В следующий визит Ван Ибо спросил:       — Вам понравились «Журавли»? Почему вы их купили?       Сяо Чжань сперва замялся, не зная, что ответить, но решил не лукавить. Даже мелкая ложь или преувеличение непременно бы открылись, а это усугубило бы и без того непростую ситуацию, вызвало бы новую вспышку гнева. Сяо Чжань слишком живо помнил злые слова, обращённые к нему. Посеянные дорогим сердцу человеком они упали в плодородную почву и укоренились, заставляя холодеть от боли. Ван Ибо едва ли понимал, настолько тяжело ему, Сяо Чжаню, было слышать грубости о себе. Правдивы были слова Ван Ибо или это был лишь всплеск эмоций, не имело значения. Ван Ибо был важен, а значит всё, что он давал, было важно. Сяо Чжань чувствовал себя «отвратительным», дурным человеком.       — Я не покупал. Картина была в посылке. Госпожа Ван прислала её вместе с остальными вещами. В записке говорилось, что «Журавлей» она мне дарит.       Сяо Чжань внутренне сжался, затаил дыхание, готовясь к новой порции обвинений во вранье. Он был настолько напряжён, что неаккуратно повёл рукой и разломал стройный ряд деревьев, которые только что приделал в центр сада у императорского дворца.       — Вот ведь!       Сяо Чжань нахмурился, ругая себя за неуклюжесть. Однако эта же черта натуры спасла его от переживаний. Он вновь занялся работой и отвлёкся от реакции Ван Ибо на свои слова о судьбе «Журавлей». И хорошо, так как мог попросту испугаться чёрного, злого взгляда, которым Ван Ибо следил за ним.              ***       — Мне очень нравятся эти песни, — проговорил Сяо Чжань, переставляя только что доигравшую пластинку вновь в начало. — Они заставляют о многом задуматься. Исполнение на высоте. Кажется, песни были созданы, чтобы вы их спели.       — Я или не я — какая разница? Песни, как песни. Кто угодно споёт.       Тон Ван Ибо окатил ледяной водой. Сяо Чжань вздрогнул. Взгляд невольно скользнул по картинам, стоящим у стены. Фигура юноши шла сквозь время навстречу только ему одному известной цели. Этот юноша был отстранённым, но не злым. От него не веяло холодом, как от того, кто сидел на полу у окна. Это придавало сил верить и надеяться.       — Не соглашусь. Именно певец делает композиции незабываемыми. Голос оживляет слова, разбавляет мелодию, создаёт гармонию. Если сходятся все эти показатели, получается художественный образ — целый мир образуется.       — Красиво поёте, — хмыкнул Ван Ибо. — Сами, случаем, не певец?       — Нет, — Сяо Чжань обернулся к парню, слегка улыбнулся. — Я художник.       — О, то есть это, — Ван Ибо кивнул на картины, которые только что рассматривал Сяо Чжань, — ваше?       — Моё.       — А на обложке пластинки рисунок карандашом?       — Тоже.       Ван Ибо промычал в ответ что-то невразумительное, а Сяо Чжаню вдруг стало стыдно за свои рисунки. Он знал, что неплохо обращается к художественными принадлежностями, да и талантом не обделён, однако реакция парня оказалась столь неоднозначной, что впору было засомневаться в собственных способностях.       — Приношу извинения, что испортил обложку. Если позволите, я компенсирую стоимость или даже куплю новую бумагу.       — Не надо. Мне нравится, как есть.       Фраза была сказана настолько просто и однозначно, что Сяо Чжань дара речи лишился. Было чему удивляться: Ван Ибо в первый раз его похвалил.       «Это ведь была похвала?» — сердце Сяо Чжаня гулко стукнулось о рёбра.              ***       — Не расскажете немного о песнях, господин Ван? — аккуратно спросил Сяо Чжань. — Сколько лет записи?       — Ибо. Меня зовут Ибо. «Господин Ван» — это мой отец, — парень внимательно рассматривал недорисованный портрет, пылящийся на мольберте. — Записи семь лет.       — Вы готовились к выступлению или, может, представляли своё творчество музыкальным лейблам, когда её сделали?       Сяо Чжань постарался не слишком радоваться доброте Ван Ибо. То, что парень позволил обращаться к нему неформально, ещё ничего не значило.       — Запись для отца. Ему отправил в подарок.       Ван Ибо ответил совсем коротко и замолчал. Сяо Чжань уже было решил, что диалог закончен, когда Ван Ибо медленно произнёс.       — В лейблы отправляли, да. Даже на прослушивание ходили. Но без толку.       — Почему? Вы хорошо поёте, — искренне изумился Сяо Чжань.       — Таланта хоть отбавляй, это верно. Нам так и сказали, — в голосе парня слышалась с трудом сдерживаемая злость и насмешка над самим собой.       — Тогда что помешало?       — Не умеем «презентовать себя», — чужую фразу Ван Ибо выплюнул с отвращением.       — Что это значит? — озадачился Сяо Чжань. У него никак не получалось сопоставить ситуации: прекрасный певец, чарующее исполнение, гармоничная композиция… К чему здесь можно было придраться?       — Не у того спросили. Нас просто выставили за дверь, — Ван Ибо резко развернулся и направился к выходу. — На днях зайду. Пока.       Сяо Чжань даже попрощаться с гостем не успел. Колокольчики на входной двери нервно звякнули.       Оставшись один, Сяо Чжань принялся анализировать сегодняшнюю небольшую беседу. Каждый диалог с неприступным Ван Ибо он воспринимал как маленькую победу, но сегодняшний был особенным. Сложилось впечатление, что пара фраз вновь вернула их в самое начало, когда Ван Ибо через слово грубил ему и оскорблял. Сяо Чжань понял, что сделал что-то не так и обидел своего гостя, а, следовательно, заслужил новую порцию грубостей. От этого становилось очень тоскливо, ведь он так и не понял, где оступился?              ***       — Как самочувствие вашего отца? — каждый раз, начиная разговор с этим гостем, Сяо Чжань чувствовал себя так, будто по минному полю ходит, но и молчать не хотелось — не с этим человеком.       — Динамика есть. Хотя положительной её назвать сложно, — ответил Ван Ибо. — Был у него вчера. В сознании он совсем недолго.       — «Недолго»… как печально, — Сяо Чжань качнул головой.       Он не спрашивал о природе болезни Ван Гунминя (посчитал это любопытство неэтичным, ведь помочь всё равно ничем не мог), поэтому только предполагал и по крупицам собирал те немногие сведения и слухи о художнике, к которым имел доступ. Вероятнее всего, речь шла о нарушении мозговой активности, потере концентрации, рассеянном внимании. Любой из этих симптомов внушал почти суеверный страх: человек забывал себя и близких. Он становился будто бы не собой. Чужой даже для родных.       — Надеюсь, вам хоть чуть-чуть удалось с ним поговорить? — спросил Сяо Чжань.       — Диалог по типу: «ты кто такой? — твой сын» считается за «поговорить»? — Ван Ибо скривил губы в жёсткой усмешке.       «Альцгеймер… боже!..» — Сяо Чжань на мгновение прикрыл глаза. Логика ситуации складывалась: сын пытается собрать в доме вещи, некогда важные для отца, в попытке хоть ненадолго вернуть ему память. Немедленно захотелось отдать всё, что просил Ван Ибо, за чем приходил к нему почти каждый день. Но это бы означало лишиться даже тех крупиц, которые были у Сяо Чжаня сейчас. Верни он вещи Ван Ибо, тот перестал бы приходить.       — Может, какую-то терапию пройти? Слышал, есть специализированные клиники, где занимаются подобными случаями. Даже ремиссии случаются, насколько я знаю.       Сяо Чжань позволил эгоизму взять верх. Ещё немного, совсем каплю времени, он позволит себе злоупотребить вниманием Ван Ибо. Видеть его, слышать его голос, даже говорить с ним — что это, как не сокровища для его сердца? Он позволит этому закончиться. Скоро. Но не сейчас.       — Не наш случай, — ровно ответил Ван Ибо. — Даже если помечтать о ремиссии… всё равно у нас нет возможности платить за такую клинику.       «Деньги. Вновь всё упирается в них…» — Сяо Чжань длинно выдохнул и поднялся из-за стола. Как раз доиграла композиция «Всё сущее прекрасно», надо было запустить запись заново. Сяо Чжань понимал, что ни Ван Ибо, ни его мать не примут от него финансовую помощь. Дело было вовсе не в гордости, а в сознательности и стойкой нравственной позиции. Не искать милостыни, не просить, справляться самостоятельно — это Сяо Чжаню было слишком хорошо знакомо. Такое было близко и ему. «Что же я могу для них сделать? Чем-то же я могу помочь?» — Сяо Чжань поставил иглу в начало пластинки и в задумчивости смотрел, как мерно вращается диск тёмного винила.       — Мы с отцом восемь лет не виделись, — вдруг сказал Ван Ибо. — Да и раньше больше орали друг на друга. Наши отношения едва ли можно назвать близкими.       Сяо Чжань затаил дыхание: Ван Ибо в первый раз что-то сам ему рассказывал.       — Творческие люди. На всё есть мнение, — потихоньку проговорил Сяо Чжань, боясь сбить настрой на откровенность.       — Диаметрально противоположные мнения, — хмыкнул парень. — Мы, кажется, ссорились по совершенно любому поводу. А потом мне это надоело. Я ушёл.       У Сяо Чжаня кольнуло в груди. Паззл сложился: скандалы, вероятнее всего, были о будущем сына. Родители настаивали на том, что Ван Ибо было не по душе. Тот покинул дом, желая жить самостоятельно, и только теперь осознавал, сколь много потерял, разорвав всякие отношения с семьёй.       — Восемь лет — долгий срок. Обиды давно позабылись, — мягко сказал Сяо Чжань. — Сейчас вы с родными, а значит, сможете исправить отношения. Учтёте прошлые ошибки и вновь станете близки.       — Как быть «близким» с тем, кто тебя из часа помнит только минуту? — Ван Ибо посмотрел на собеседника, как на идиота.       Именно таким сейчас Сяо Чжань себя и почувствовал. Он явно сморозил глупость.       — Простите. Я лезу не в своё дело, — он закусил губу и вновь ушёл к столу, размышляя почему люди не проваливаются сквозь землю, когда им очень стыдно?       Однако его сокрушения о собственной глупости ничего не значили для Ван Ибо. Парня явно накрыло меланхолией, так как он продолжил рассказывать, пока Сяо Чжань убивался.       — Эта пластинка была из первой партии, — голос Ван Ибо почти сливался с интонациями песни «Наблюдатель». — Тогда казалось, что успех и известность у нас в руках. Поэтому отправил отцу в подарок запись. Хотел помириться, наверное. Вернуться домой победителем. Доказать, что способен достичь всего сам.       — Но не вернулись, так? — Сяо Чжань внимательно посмотрел на парня.       Тот сидел на полу, рассматривая собственные руки. Красивое лицо темнело давнишней печалью. Чего было больше — разочарования из-за неудачи в музыкальной карьере или грусти из-за потерянных добрых отношений с родителями — определить оказалось сложно.       — Это очевидно… — Ван Ибо коротко посмотрел на него и тут же отвёл взгляд. — Отец был прав: на одном таланте далеко не уйти. Без поддержки в этот бизнес не пробраться.       — Скажите, Ибо, а что именно вы хотели тогда, восемь лет назад? Ради чего покинули дом родителей? — спросил Сяо Чжань.       Он хотел утешить парня, сказать ему что-то тёплое, ласковое, подарить толику того света, который родился у него внутри в ответ на музыку, на образ певца.       — Чего хотел? Уже и не помню. Видимо, как и все: стать знаменитостью, — Ван Ибо пожал плечами. Вопрос, очевидно, застал его врасплох. Он помолчал и вдруг нахмурился, добавил: — Нет. Помню. Я хотел, чтобы мои песни слышали.       — Тогда ваша мечта исполнилась, разве нет? — улыбнулся Сяо Чжань. Ван Ибо поднял на него изумлённый взгляд, а Сяо Чжань продолжил: — Вас услышали тогда, вас слышат теперь и в будущем будут слушать.       — Бред…       — Нисколько. Сами судите: вам в музыкальном агентстве сказали, что задатки есть, хотя и нет способности продавать свой талант, так?       Ван Ибо кивнул.       — Это значит, что вас не только слушали, но и оценили. Уверен, стоит попытаться ещё хотя бы раз, всё непременно получится.       — Почти восемь лет прошло, — напомнил парень.       — И вы их потратили на совершенствование, — Сяо Чжань смотрел на собеседника уверенно. — Вас и сейчас слушают. Причём многие. Вы же поёте на улице, верно?       Ван Ибо вновь кивнул. Он хмурился, но злость в нём Сяо Чжань не чувствовал.       — Каждый день мимо вас проходят тысячи людей. Многие работают в том районе, то есть слышат вас регулярно, — Сяо Чжань вспомнил Гун Цзюня. Друга нельзя было назвать особенно внимательным человеком, но даже он запомнил голос певца и узнал его, когда потребовалось.       — И что это даёт?       — Это даёт потенциальную аудиторию.       Сяо Чжань мало понимал в шоу-бизнесе, хотя знал, что в современном мире знаменитым можно было стать не только благодаря поддержке крупных медийных агентств, но и своими силами — через Интернет.       — Вы не пробовали записывать свои выступления и выкладывать в сеть? Музыкальный блог? Страница группы, исполнителя? Так вас услышат ещё больше людей.       На это Ван Ибо ничего ему не ответил. Хотя у Сяо Чжаня возникло ощущение, точно его услышали и молчаливо поблагодарили. Атмосфера между ними неуловимым образом изменилась. Это была очередная маленькая победа. Сяо Чжань чувствовал, что стал на шаг ближе к важному для себя человеку.              ***       — Реально запал на него? — Гун Цзюнь хмуро разглядывал незаконченный портрет с изображением только что ушедшего парня. Ван Ибо в антикварном салоне он застал первый раз, но даже словом с ним не обмолвился.       Увидев парня, сидящего у окна, Гун Цзюнь нахмурился и довольно скоро сообразил, кто перед ним. Это Сяо Чжань понял по быстрому придирчивому взгляду, которым друг смерил Ван Ибо и стоящие у стены картины с безликим путником. На привлекательном лице Гун Цзюня появилось сложное выражение. Его можно было назвать подозрительным, насмешливым и ревнивым одновременно. Может, эти эмоции стали причиной, может, что-то другое, однако Ван Ибо тут же поднялся и ушёл, коротко попрощавшись. В этот раз скоро зайди снова он не обещал.       — Ты сам говорил, чтобы я влюбился. Почему теперь не рад? — Сяо Чжань медленно выдохнул, старательно приводя сердцебиение в норму. Его организм довольно странно реагировал на присутствие рядом Ван Ибо и его уход. Сейчас Сяо Чжань был рад внезапному появлению друга. Своей энергией Гун Цзюнь размыл границы той печали, которая накрыла его, когда Ван Ибо покинул салон.       — А чему прикажешь радоваться? Предполагалось, что ты найдёшь милую-красивую девочку и ей посвятишь своё свободное время, а ты выбрал не пойми кого!       — Вполне себе пойми, — рассмеялся Сяо Чжань. — И я не выбирал. Как-то само собой получилось.       — Это парень, — весомо сказал Гун Цзюнь.       — И что?       — И всё.       — Как видишь, не всё, — Сяо Чжань продолжал улыбаться. — Оказывается, я не имею ничего против его гендера.       — Даже в постели? Трахаться с ним будешь как? Он тебя или ты его? — Гун Цзюнь сузил глаза.       На это Сяо Чжань не знал, что ответить. Если честно, об этом он как-то не задумывался. Мысли дальше симпатии и желания быть рядом с объектом обожания у него не заходили.       Оценив его молчание однозначно, Гун Цзюнь удовлетворённо кивнул:       — Дважды… трижды подумай, прежде чем что-то начинать, и верно рассуди, начинать ли.       Не желая говорить нелепости, Сяо Чжань отвернулся от товарища и только выдохнул. Как он мог «думать» или даже «рассуждать», если сердце с ума сходило только при взгляде на нарисованные портреты? О реакции на живого Ван Ибо вообще можно было не говорить. Как вообще, спрашивается, можно было оставаться разумным в ситуации, когда чувства и эмоции застилали взгляд и туманили рассудок? Ответа у него не было, зато оставалась работа, которая выручала его множество раз. Он вновь склонился над макетом Летнего императорского дворца и освободил голову от посторонних мыслей. Реставрация требовала полной сосредоточенности.       Гун Цзюнь ещё некоторое время посидел в салоне, пытаясь донести до друга мысль о бесполезности его увлечения, но друг уже не отвечал, а потому ему ничего не оставалось — он ушёл. На прощание махнул рукой и закрыл за собой дверь со словами: «На связи. Не теряйся».              ***       — Вам, молодой человек, стоило бы побольше читать, а не только музыку слушать. У вас прекрасное образное мышление, но мысль выразить ясно вам сложно, правильно же понимаю? — Дэн Лунь покачал головой.       Почтенный господин заглянул в антикварную лавку в обеденное время на следующий день. Сяо Чжань обрадовался визиту хорошего знакомого, да и Ван Ибо, как показалось, всерьёз заинтересовался гостем.       По своему обыкновению Дэн Лунь не стал молчать или в задумчивости прохаживаться по салону, подобно другим посетителям, а сразу втянул Сяо Чжаня в развёрнутую беседу о недавно прочитанном научном труде. Его занимала семиотическая модель итальянского учёного и философа Умберто Эко. Он разбирал её по пунктам, а Сяо Чжань уверенно и точно отвечал на представленные аргументы. Беседа получилась действительно активной. Ван Ибо достаточно долго молчал, вслушиваясь в диалог, затем и сам стал высказываться. Сяо Чжань участие парня в беседе воспринял с восторгом, но Дэн Лунь, напротив, принял новое мнение в штыки. В силу преклонного возраста, он не понимал молодёжь и отчего-то считал, что им не достаёт ума. Впрочем, такое отношение не было новым ни для Сяо Чжаня, ни для Ван Ибо, поэтому на колкие замечания старика и на его недовольство не обижались.       — Я действительно мало читаю, — Ван Ибо смотрел на собеседника прямо, без стеснения. Даже его речь, обычно простая и краткая, изменилась. Он всерьёз проникся обсуждением. — Хотя именно моя любовь к музыке помогает понять предмет нашего диспута и верно его оценить. Так, например, я осознаю, что однозначные коды более специфичны для мелодий. Ноты — те же знаки, как и музыкальные интонации, ритм, деление тактов и даже эмоциональный рисунок. Музыка — элемент «строго означаемый», как вы выражаетесь. Заложенные в неё мысли однозначны. А вот наша речь сама по себе или язык, как общность — это неоднозначный код. В доказательство приведу следующее: одними и теми же словами мы выражаем совершенно разные чувства и настроения, да и слышат фразы люди по-своему. У всех разные интерпретации.       — Это спорное суждение. Вы сторонник развёртывания семиотической теории господина Эко? — Дэн Лунь прищурился. — Что именно из его трудов прошло через ваши руки? Что читали?       — Ничего не читал, — Ван Ибо нагловато ухмыльнулся, а Сяо Чжань прыснул со смеху. — Это просто моё мнение.       — Тогда вы не имеете права выражать своего мнения в авторитетной беседе! — отрезал старик. Он явно был недоволен, что не может ничего более весомого ответить молодому оппоненту. Ему-то семиотическая модель Умберто Эко не пришлась по душе, но и сведущ в музыке, как Ван Ибо, он не был, так что и судить не мог.       — Нашу беседу сложно назвать авторитетной, так как я тоже лишь пару произведений Эко читал, одно из которых — его роман «Имя розы». Из нас двоих считать авторитетом можно только вас, господин Дэн, — Сяо Чжань миролюбиво улыбнулся. — Думаю, в этом случае выслушать мнение всех присутствующих будет правильно.       — Лестью вы многого не добьётесь, господин Сяо! — Дэн Лунь нахмурился и поднялся из кресла, ворча что-то о единодушии молодости. — Я пойду, пожалуй. Едва ли мы на равных сможем продолжить нашу беседу.       — Доброго вам дня, господин Дэн, — Сяо Чжань не стал задерживать гостя. Он с почтением поклонился, а Ван Ибо закатил глаза и помахал рукой.       Когда за Дэн Лунем закрылась дверь, Ван Ибо извинился, хотя даже капли раскаяния в нём не было заметно:       — Простите, я не особенно вписываюсь в антураж, — он обвёл рукой салон. — Вызываю пересуды и, уж поверьте, сплетни. Этот господин выскажется о моём присутствии здесь всем окружающим.       — Все хорошо. Мне без разницы, что скажут другие. Я рад, что вы здесь, Ибо, — Сяо Чжань с теплотой посмотрел на парня.       На это Ван Ибо ничего не ответил, но сам вдруг, впервые с начала их знакомства, поставил пластинку. Из динамиков полилась мелодия «Наблюдателя».       — Давай уже на «ты»? Надоело это «выканье». Я ж не какой-то старик, — предложил Ван Ибо.       Сказать, что Сяо Чжань опешил от такого, значит ничего не сказать. Он на пару мгновений забыл, как дышать. Почувствовал, что его затапливает совершенное, абсолютное счастье. Внутри из небольшого огонька разгорелся настоящий пожар.       — Расскажи, что тебе нравится, Ибо? — неожиданно для себя самого спросил Сяо Чжань. На волне восторженного обожания он задал самый бредовый вопрос из всех возможных.       — В смысле?       — Чем любишь заниматься?       — Играть, — Ван Ибо чуть насупился, точно пытался угадать, к чему эти вопросы.       Но у Сяо Чжаня не было дурных мыслей. Если уж на то пошло, он вовсе ни о чём не думал. Приятно было вот так запросто болтать с парнем.       — Во что?       — В нарды, — ответил Ван Ибо.       — О! — Сяо Чжань расцвел в улыбке. — У меня есть одни, только я не умею играть.       — Могу научить, — легко предложил Ван Ибо. — Это не сложно.       — Давай!       Сяо Чжань, ещё не до конца понимая, что происходит, вытащил с полки красивые нарды ручной работы. Они не были слишком старыми или особенно дорогими, зато отличались отменным качеством и искусным исполнением. Короб украшала тонкая резьба по дереву, а фишки отливали свежим лаком. Сяо Чжань приобрёл эти нарды на барахолке три года назад и сам восстановил, намереваясь сразу продать, но товар завис на полке. Теперь Сяо Чжань был рад, что так случилось: у него появился повод провести время с дорогим сердцу человеком.       — Итак, что же тебя привлекает в нардах, Ибо? — Сяо Чжань передал нарды парню, надеясь, что он сам подготовит поле для игры.       — Считаю их очень интересными. Мозг работает на стратегию. Плюс многое зависит от фортуны, — Ван Ибо уверенно принялся за дело. Видно было, что он заинтересован и самими антикварными нардами, и предстоящей игрой. Парень любовно перебирал фишки, довольно покачивая головой. — Это просто восторг — соображать в момент действия! Какие-то кости могут переменить всю картину, а тебе с учётом этого придется менять стратегию. Эта динамика заставляет активно шевелить извилинами.       — Ого! Звучит интригующе, — Сяо Чжань восхищённо выдохнул. — Я считаю себя азартным человеком. Думаю, мне понравится играть.       — Азарт заставляет торопиться, — Ван Ибо неодобрительно глянул на собеседника, точно тот оскорбил благородную игру. — Спешка только мешает. Надо видеть картину целиком. Для этого стоит замедлиться и подумать.       — Я учту, — Сяо Чжань послушно кивнул. — А цель игры какая? Фишки, да? Забрать все? Я не играл ни разу, правда.       Признание своей некомпетентности подействовало на Ван Ибо сразу. Он сменил гнев на милость и стал подробно объяснять правила игры.       — Есть два дома. Один против другого, нужно вывести все фишки по кругу и вернуть в дом. Соперники мешают друг другу. Движение фишек обусловлено расчетом выпавших костей.       С порядком игры и теорией Сяо Чжань разобрался довольно быстро, а вот с практикой произошла заминка. Первую же партию он начисто сдал сопернику, так до конца и не разобравшись, каким образом умудрился продуть всухую. Второй круг получился более уверенным. В третий раз он не торопился и обдумывал каждый ход. Эта партия сложилась удачнее остальных. Хотя Сяо Чжань всё равно проиграл, Ван Ибо пришлось изрядно пораскинуть мозгами, чтобы вывести фишки в дом.       — Быстро учишься. Немного практики — станешь прекрасным игроком, — совершенно расслабившийся парень широко улыбался.       У Сяо Чжаня внутри защемило: Ван Ибо действительно был очень красив.       — У меня хороший учитель, — Сяо Чжань почувствовал, что краснеет, поэтому опустил глаза и принялся собирать фишки. — Значит, нарды? Полезная игра: развивает устный счёт, стратегическое мышление, да и доля случайности есть. Ты верное описание дал.       — А ещё нарды очень логичны. Кстати, мне нравятся задачки на логическое мышление. Хочешь парочку?       Ван Ибо так внезапно продолжил разговор о своих пристрастиях, что Сяо Чжань опешил. Он поднял изумлённый взгляд на собеседника и понял две вещи. Первая: его проверяли. Ван Ибо криво ухмылялся и пытливо разглядывал партнёра, точно собирался проверить того на умственные способности. Вторая: Сяо Чжань действительно любил этого человека. Речь не шла о восхищении образом, голосом, внешностью. Со всей отчётливостью Сяо Чжань осознал, что и дня уже не сможет прожить без Ван Ибо. До дрожи в пальцах захотелось прикоснуться к этому совершенному лицу, собрать улыбку с красиво очерченных губ… Вдруг вспомнился недавний диалог с Гун Цзюнем: «Он парень. — И что? — И всё!» Сяо Чжань вздрогнул: представилось, что в ответ на попытку прикоснуться к нему на лице Ван Ибо появляется отвращение и брезгливость…       — Задачки на логику? Звучит интересно, — Сяо Чжань запнулся на первой фразе. На щеки накатывал второй слой румянца, хотя внутри всё похолодело. Что же он делает?.. — Загадывай. Постараюсь не ударить в грязь лицом.       С гулко бьющимся сердцем он закрыл крышку нард и поднялся, чтобы вернуть их на полку. Стало предельно ясно: эти нарды Сяо Чжань никому и ни за какие деньги не продаст. Ни за что.       Очевидно Ван Ибо ничего подозрительного в его поведении не заметил, так как голосом, полным весёлости, проговорил:       — Вчера мне загадали загадку. Трое, считающие себя умными «человеками», — парень особенно выделил неправильную форму слова, — не могли разгадать. Четыре часа бились, тупицы! Как по мне, загадка дошкольного уровня.       — Боюсь осрамиться перед тобой, как те трое. Обещай, что не будешь тупицей обзывать, даже если глупость скажу? — Сяо Чжань тепло улыбнулся. Хорошее настроение парня передалось и ему. — Ну, что за задачка такая мудрая?       Ван Ибо хитро прищурился и не стал ничего обещать:       — Ночью аквалангист нырнул плавать. Глубоководное погружение, с аквалангом, ластами, его завертело водоворотом на глубине. В итоге он потерял ориентир. Вопрос: что нужно сделать аквалангисту, чтобы понять куда всплывать?       Сяо Чжань выслушал загадку очень внимательно и замер, поражённый. Не могло быть всё настолько просто! Не иначе какой-то подвох есть. Сяо Чжань некоторое время думал, пытаясь отыскать сложность в очевидном, но, ничего не обнаружив, решил высказать первую мысль, хотя и опасался опростоволоситься.       — Пузырек воздуха можно пустить. Воздух обязательно пойдет к поверхности. В чём сложность задачки, не пойму? — Сяо Чжань старался не смотреть на собеседника. Ему стало бы нестерпимо стыдно, ошибись он сейчас. — А правильный ответ какой? Могу я спросить?       — Такой и есть, — Ван Ибо вдруг громко расхохотался.       — А?.. Ой, — Сяо Чжань уставился на парня, с трудом соображая, где находится и что вообще происходит. Ван Ибо впервые смеялся. Вслед за парнем Сяо Чжань сам стал улыбаться. — Хорошо. Значит я не совсем глупый.       Ван Ибо продолжал хохотать:       — Я все понял про этих людей, точнее про их уровень.       — И про мой уровень, значит. Я ведь наугад сказал, — Сяо Чжань облегчённо выдохнул. Всё получилось.       — Это не наугад. Это сработала логика и разум. Моментально! — Ван Ибо со странной теплотой смотрел на собеседника.       Сяо Чжань боялся неправильно истолковать этот взгляд, поэтому решил не задумываться.       — На основе той же физики есть подобная загадка. Хочешь? Но там помудрее, — взгляд Ван Ибо азартно блеснул. Не дожидаясь подтверждения о том, что Сяо Чжань готов пройти новое испытание, парень вывалил на него задачку: — Мужик весом в сто двадцать килограмм в аквапарке съехал с горки со скоростью пятнадцать километров в час. Длина горки составляет двести метров. Вопрос: сколько брызг он наделал, когда рухнул с горки в бассейн?       Сяо Чжань в этот раз решил не искать сложности, а рассуждать вслух:       — Ты меня озадачил, честно сказать… Задача на импульс, который я не помню вообще и в принципе. Теоретически: вода в бассейне поднимется на сто двадцать килограммов веса, погрузившегося в него тела. Это закон Архимеда: если твердое тело погрузить в жидкость, оно вытеснит объём жидкости, равный своему объёму. То есть, если бассейн был переполнен до того, как тело в него упало, то этот объём и выплеснется. А если в бассейне было мало воды, то выплеснется какой-то объём от падения тела, а после жидкость назад затечет. А вот сколько именно брызг образуется, тут я теряюсь…       — Ответ верный, — кивнул Ван Ибо, — но импульс тут не при чем. Это чистый закон Архимеда. По условию задачи объём не определить, ибо дана только масса. Задача без решения — только на логику: мужик просто вытеснил воду равную объёму при его массе — сто двадцать килограммов. Остальные данные просто чтоб запутать и отвлечь внимание.       — Здорово. Мне бы стыдно было, если бы неправильно ответил, — Сяо Чжань светло улыбнулся.       А Ван Ибо без передышки предложил новое испытание. Ему действительно нравились задачки на логику:       — Хочешь еще? Тут чистая логика и причинно-следственные связи. Сразу предупрежу, что ответ я не скажу, и нет тут школьной программы, физики, законов и прочего.       — Думаю, на сегодня хватит, — Сяо Чжань посмотрел на парня. Как ни печально ему было прекращать их игру, уверенности в том, что он и в третий раз даст верный ответ, не было. — В следующий раз мы обязательно продолжим, ладно?       Он не лукавил и не старался поскорее проводить гостя. Просто вдруг вспомнил, что сегодня даже не прикасался к заказам. А ведь модель пекинского Летнего дворца сама себя не починит. Сяо Чжань со вздохом пересел к рабочему столу. Сегодня, как никогда, ему совершенно не хотелось работать.       — Я тогда пойду. Не буду мешать, — Ван Ибо тоже поднялся. — Засиделся.       — Чему я очень рад, — Сяо Чжань с улыбкой посмотрел на парня. — Ты не мешаешь мне. Приходи, когда хочешь.       Он был готов попросить гостя не уходить, но понимал, что не может себе такого позволить.       — Зайду завтра, — коротко ответил Ван Ибо и закрыл за собой дверь.       Антикварный салон снова показался Сяо Чжаню удивительно большим и пустым. Печальный вздох против воли сорвался с губ. «Он парень! — И что? — И всё!» — вновь пронеслось в голове. Надежды на взаимность, как понимал Сяо Чжань, у него не было.              ***       — Ты целыми днями только это слушаешь? — спросил Ван Ибо, переставляя пластинку со своими записями вновь в начало.       — В последнее время да. Только это. Ничего другого не хочется, — Сяо Чжань, совершенно закопавшийся в бумагах по заказу на мебельный гарнитур в стиле ар-нуво, хмурился. Видимо по этой причине отвечал бездумно, без лукавства и излишне честно. — Под твой голос хорошо работается. Ты будто постоянно рядом, чувствую тебя близко. Это успокаивает. Мне нравится. Не хочу отпускать.       С последними словами Сяо Чжань поднял взгляд на парня, тепло улыбнулся и только теперь осознал смысл сказанной фразы. Кровь немедленно ударила ему в голову, вдох замер. Внутри похолодело. Сяо Чжань, ожидая самого худшего, с ужасом всматривался в выражение лица парня, стоящего у проигрывателя. Сейчас действительно могло всё закончиться.       Но Ван Ибо действительно был непредсказуем. Вместо того, чтобы устроить скандал, он только отвернулся:       — Ничего особенного, есть много других песен и исполнителей. Можно что-то ещё послушать для разнообразия.       — Посоветуешь?       Сяо Чжань тихо перевёл дыхание. Страх не отпускал его, да и реакция парня на неоднозначность слов оказалась неясной. Лучшим решением было сменить тему.       — Что тебе нравится из музыки?       — Многое и ничего конкретного. Слушаю всё подряд. Что-то нравится, что-то нет.       — Значит, нет любимых исполнителей или композиций?       Ван Ибо плюхнулся на облюбованное место у окна:       — По настроению. Полный рандом. Китайцы. Классика вроде Шопена или Вивальди. Рок. Кантри. Всего понемногу.       — Действительно разнопланово, — Сяо Чжань улыбнулся. — Значит, другие пластинки отцу ты покупал?       Он задал вопрос без задней мысли, но тут же пожалел об этом. Зачем он спрашивает о таком? Зачем напоминает? Ведь пластинки — то самое, что хотел забрать у него Ван Ибо. Тем не менее парень ответил.       — И да, и нет. Платил отец сам. Выбирал я. После каждой проданной не за копейки картины мы с ним ходили в музыкальный магазин и выбирали пластинку. В доме ничего, кроме старого проигрывателя винила нет, так что о дисках и качественной записи можно было даже не мечтать.       «На распродаже я нашёл всего пять пластинок. Одна из них с записями Ибо. Это всё, или ещё что-то есть? Неужели же Ван Гунминь так мало своих картин продал?» — Сяо Чжань с беспокойством посмотрел на подоконник. Купленные в доме художника виниловые носители лежали там в аккуратной стопке. Однако своими мыслями в этот раз Сяо Чжань решил не делиться.       — В виниле есть своё очарование. Эта музыка, хотя и уступает качеством звука, более атмосферная, уютная. Её приятно слышать.       — Он то же самое говорит, — Ван Ибо прислонил голову к стене. — Говорил, то есть… Он принципиально слушал только винил.       — У всех свои вкусы, — Сяо Чжань задержал взгляд на лице парня. Тот сидел с закрытыми глазами, так что Сяо Чжаню никто не мешал разглядывать его. — Всегда представлялось, что у каждой вещи есть своя история, которую можно узнать, разгадать или даже прожить. Это особенно подходит для виниловых пластинок, как мне кажется.       — Ты поэтому антиквариатом занимаешься? — губы Ван Ибо красиво изогнулись в полуулыбке. Сяо Чжань засмотрелся.       — Это одна из причин. Да.       — Тогда что насчёт музыки? Что тебе нравится слушать, кроме меня, конечно, — улыбка превратилась в лёгкий смешок.       — Что-то мелодичное. Со сложной партией голоса. Слова не имеют значения. Язык песни — тоже. Голос для меня — ещё один инструмент. Важно, как он звучит в общей композиции.       — А что про музыкальное оформление голоса?       — Имеешь в виду инструменты?       Ван Ибо промычал согласное «м-г-м», а Сяо Чжань вдруг понял, что ему нравится безусловно.       — Гитара. Мне нравится слушать пение под гитару, — он улыбнулся, хотя и понимал, что вновь роет себе яму.       Так и вышло. Ван Ибо резко распахнул глаза. Взгляды встретились. Первый — мягкий, наделённый теплом и внутренним светом — столкнулся со вторым — колким, требовательным, недоверчивым. Бежать уже было некуда. Сяо Чжань понимал это слишком ясно.       — Я люблю твой голос и твою гитару. Ты прекрасен и очень талантлив.       Слова были произнесены совсем тихо, но были услышаны. В этом сомневаться не приходилось, так как Ван Ибо почти сразу поднялся на ноги и, не слова не говоря, вышел прочь.              ***       На следующий день Ван Ибо в салоне не появился. Через день его тоже не было. Сяо Чжаню некого было винить за это, кроме самого себя. Он и винил. Причём настолько сильно, что в эти дни совершенно не мог работать. Всё валилось из рук. Он утром открывал антикварный салон, но даже не касался работы. К посетителям он также не проявлял обычного своего внимания. Единственное, что Сяо Чжань делал в эти дни — это бездумно смотрел на незаконченный портрет Ван Ибо, стоящий на мольберте. Отчего-то казалось, что этот рисунок — единственная оставшаяся между ними связь.       — Ты вчера был ровно в такой же позе и с таким же выражением на физиономии. Ты третьи сутки так сидишь? — с этими словами Гун Цзюнь вошёл в салон и с бесцеремонностью лучшего друга уселся прямо на стол так, чтобы взгляд Сяо Чжаня упирался в него, а не в мольберт. — Дома был?       — Был.       — Когда последний раз ел?       — Не помню.       — Так-с… — Гун Цзюнь нахмурился. — Ты достал, в курсе? Просто уже бесишь. Помереть собрался?       Сяо Чжань промолчал.       — Вставай. Идём в кафе.       Сяо Чжань вновь ничего не ответил, но и сопротивляться не стал, когда приятель выдернул его из кресла и потащил за собой.       — Ключ от салона гони. Закрою сам.       Сяо Чжань послушно отдал связку. Гун Цзюнь повозился пару минут со старым замком и системой охраны, а Сяо Чжань с недоумением смотрел на солнце. Почему-то казалось странным: оно светит, отмеряя день, катится по небосклону, а у него внутри кромешная тьма и только лицо с закрытыми глазами и полуулыбкой на красиво очерченных губах.       — Ешь. Чтобы тарелка чистая была. Услышал меня? — проговорил Гун Цзюнь, ставя перед ним объёмную порцию пасты.       Сяо Чжань ел, хотя вкуса тоже не чувствовал. Однако он был благодарен другу за заботу. Вдруг стало нестерпимо стыдно за своё малодушие.       — Извини. Я как-то отключился, — Сяо Чжань попытался улыбнуться. Получилось плохо, зато получилось.       — Надолго что-то отключился. Если бы я не пришёл, мхом бы покрылся, да? Завязывай с этим, старик, — Гун Цзюнь смотрел на него сердито, но во взгляде легко читалось беспокойство.       — Ты прав. Завяжу… — Сяо Чжань медленно выдохнул и доел всё до последнего кусочка. Еда упала в желудок, точно в колодец. Внутри потеплело.       Следом настала очередь кофе. Обжигающий терпкий капучино с корицей пришёлся как раз к месту. Сяо Чжань почувствовал: голова проясняется.       — Хочешь моё мнение? — вдруг спросил Гун Цзюнь.       — Хочу…       Он не хотел, но отказать себе в слабости выслушать другого и сделать так, как велят, не сумел. Сяо Чжань чувствовал, насколько мало на самом деле важного осталось в его жизни с уходом из неё Ван Ибо.       — Собери все вещи, что просит малец, и отдай его матери. Это будет правильно.       — Надо купить холсты и краски. Я использовал почти все, — сказал Сяо Чжань. Мысль вернуть купленное в доме художника показалась удачной.       — Тогда допивай быстрее и пошли в «Палитру мастера». Всё сразу купим. Завтра передашь посылку через курьера. Пришлю своего человека.       Сяо Чжань обречённо кивнул.              ***       — Вот чёрт… День же. Откуда он здесь? — Гун Цзюнь тихо выругался и резко изменил направление шага, обходя площадь перед станцией метро по широкому кругу.       Слова были сказаны приглушённо, так что Сяо Чжань приятеля почти не услышал, зато услышал чистый звук гитары и бархатный голос.       — Ибо, — губы прошептали имя раньше, чем он успел себя остановить. Ноги сами собой зашагали в сторону уличного музыканта.       Сяо Чжань звучащую песню не знал, но мог из тысячи, из миллиона, из всех миллиардов людей, живущих на Земле, узнать один голос, одного человека. К нему тянулась душа. О нём были все мысли. В нём заключалась жизнь Сяо Чжаня, его стремления, желания, мечты. Казалось, прикажи Ван Ибо его сердцу остановиться, оно бы замедлило биение и встало насовсем. И, обратная ситуация, один, наполненный теплотой взгляд этого человека мог вернуть его к жизни.       Ван Ибо сидел на высоком парапете с гитарой в руках. Его взгляд, обращённый в толпу прохожих, не видел никого и замечал всех сразу. Он пел о том, что любая встреча мимолётна, но оставляет в душе след, и, если это след человеку важен, не стоит от него отказываться. Было ещё далеко, так что Сяо Чжань не все слова мог разобрать, но слова и не имели значение. Важен был человек, уверенными пальцами перебирающий струны гитары.       Однако одно обстоятельство наводило чистый ужас на Сяо Чжаня. Чем ближе подходил, тем яснее ощущал приступ дежавю. Он уже был в подобной ситуации. Не эта песня звучала, но именно этот голос под гитару он слышал раньше. Сяо Чжань без труда мог вспомнить даже свои мысли в тот момент: «Красивое исполнение!» — вот, что он подумал в тот первый раз, когда слышал пение Ван Ибо на площади у станции метро. Пугала же именно разница тех впечатлений и нынешних: в тот раз он прошёл мимо, даже не остановившись, в этот раз и шагу не мог ступить по маршруту, ведущему его прочь от музыканта.       Внутри Сяо Чжаня всё заледенело. Вдруг он ощутил себя предателем, самым дрянным существом на свете — «отвратительным», «дерьмом, а не человеком». В прошлом он не узнал Ван Ибо, не приблизился, не попытался, так какое право имеет теперь тянуться к нему? Сяо Чжань замер на месте. В этот же момент его подхватили под руку и увлекли за собой.       — Этого точно не надо, друг. Не надо с ним видеться, — голос Гун Цзюня прозвучал над самым ухом. — Давай-ка закончим всё это и вернёмся к тому, что было раньше, идёт? Девочек предлагать не буду, но мы с тобой развлечёмся на славу. Предлагаю сгонять в горы. Покатаемся на великах или лыжах.       — Я не умею, — проговорил Сяо Чжань, лишь отчасти понимая тему разговора.       — Что не умеешь? На велосипеде и лыжах?       Сяо Чжань кивнул.       — Ерунда. Научу. Всё там просто.       Сяо Чжань вновь кивнул. Неумолимое течение, имя которому Гун Цзюнь, уносило его подальше от парня с гитарой в руках.       — Обратно мы едем на такси, — заявил Гун Цзюнь, когда они завершили покупки. — Я не ишак, так что твои покупки не потащу. Зачем ты столько накупил?       — Когда господин Ван вернется, ему нужны будут материалы для рисования, — Сяо Чжань придирчиво осматривал пять объёмных пакетов с красками, кистями, палитрами, холстами и другими принадлежностями художника.       — Ты уверен, что старик поправится?       — Да. Он будет здоров совсем скоро, — заявил Сяо Чжань. Откуда у него была такая уверенность, он не знал, зато сердцем чувствовал, что у Ван Ибо получится вернуть отца к реальности — в семью.              ***       Солнце давно перевалило за полдень, но ещё даже не собиралось касаться лучами горизонта, когда телефон Сяо Чжаня ожил вибрацией.       В трубке раздался весёлый голос Гун Цзюня:       — Плесенью не покрылся ещё, чёрт косматый?       — И тебе привет, Гун Цзюнь. Всё нормально? — Сяо Чжань улыбнулся телефону.       Прошло два дня с тех пор, как он вернул купленные у Ван Джиён вещи. Резкая боль утраты, накрывшая его в первые часы по отбытии курьера с коробками, сошла на нет и заменилась вакуумом, в который ничего уже положить не получалось. Из жизни Сяо Чжаня исчез любимый голос и песни, пропал человек, ставший причиной учащённого сердцебиения, растворилось в темноте всё, что дарило свет. Но он жил, поднимаясь каждое утро на работу и что-то делая, хотя едва ли понимал, зачем ему всё это нужно.       В сопроводительном письме госпоже Ван Джиён Сяо Чжань писал о том, что Ван Ибо выплатил ему полную стоимость купленного ранее, так что он, Сяо Чжань, возвращает в дом художника всё, что ему принадлежит, и дополняет подарками от себя.       Ночь перед тем, как отдать вещи, Сяо Чжань провёл без сна, но в этот раз без дела не сидел. Он завершил все картины, которые нарисовал за это время. Подарил образам путника лицо. Закончил портрет Ван Ибо. Парень с полотна не улыбался, но смотрел на мир с теплотой. Весь его образ будто бы лучился изнутри. Эти картины, да ещё «Журавлей» Сяо Чжань положил в коробку последними. Пластинки Ван Гунминя он перевязан джутом, как это сделала прежде Ван Джиён. Отличие в свёртке было только одно: обложку с песнями Ван Ибо покрывали карандашные рисунки. Сяо Чжань не решился ни поменять обложку на новую, ни стереть нарисованное. «Каждая вещь несёт память», — думал он в тот момент и был прав. Пластинка с песнями Ван Ибо теперь содержала частичку Сяо Чжаня. Это тоже стало историей — крупицей памяти.       Отдельное послание Ван Джиён Сяо Чжань составил по поводу болезни художника. В этом письме Сяо Чжань порекомендовал загородную клинику, где занимались лечением и реабилитацией пациентов с диагнозом «синдром Альцгеймера». Клиника, очевидно, была платной, но Сяо Чжань через знакомого в социальном Фонде перевёл на персональный счёт господина Ван Гунминя в этой клинике приличную сумму. Деньги должны были все без остатка пойти в оплату лечения художника, но сам даритель остался бы неузнанным. Госпоже Ван Джиён Сяо Чжань сообщал, что рассказал о беде в семье художника знакомым в специализированных фондах поддержки и так обратил внимание на судьбу талантливого человека. Ван Гунминя ждали в частной клинике в течение двух недель. Сяо Чжань был уверен, что Ван Джиён воспользуется этой возможностью, тем более что официальное приглашение поступало с адреса социального фонда.       — Всё в норме. Как обычно, впрочем. Пятница, вечер, отдыхаем. А ты всё чахнешь в своём салоне?       Вокруг Гун Цзюня действительно слышалось множество голосов, так что Сяо Чжань рассудил, что друг уже не первый час проводит в клубе или каком-то подобном заведении.       — Заканчиваю модель Летнего дворца. Завтра сдача проекта, — Сяо Чжань критически осмотрел проделанную за день работу. Пекинский Летний императорский дворец выглядел как новый. Почти всё было готово.       — Прерваться не хочешь? — спросил друг.       «В бар пьянствовать точно не хочу», — Сяо Чжань прикрыл на мгновение глаза. Он не знал, как ответить Гун Цзюню: не хотелось его разочаровывать, но веселиться настроения не было совершенно.       Сяо Чжань молчал так долго, что Гун Цзюнь всё понял сам.       — Не хочешь, понял, — он вдруг рассмеялся. — А ведь я хотел предложить тебе прогуляться до станции метро. Там сегодня твой Галатея отжигает. У них какой-то танцевальный марафон.       Сяо Чжань ещё крепче зажмурился. Некоторое время помолчал и Гун Цзюнь. Его смех совершенно стих, а потом он тяжело вздохнул и произнёс:       — Иди к нему. Попытайся. Шансов мало, но они есть.       Как выскочил из салона и оказался на площади перед станцией метро, Сяо Чжань не помнил. Всё, что он чувствовал — дикое биение сердца и страх увидеться с тем, кого желала его душа.              ***       «Ибо…» — Сяо Чжань не двигался, не моргал и, кажется, даже не дышал.       Он стоял позади множества людей, но всё равно прекрасно видел импровизированную танцплощадку. Две дюжины парней и девушек стояли друг напротив друга, но в этом противостоянии не чувствовалось соперничества. Танцоры, казалось, собрались, чтобы обменяться опытом и развлечься в этот тёплый летний вечер. Никто ни с кем не спорил, а танец, который начинала одна команда, немедленно продолжала вторая. Иногда танцоры смешивались и начинали двигаться синхронно или же друг другу в такт, создавая на поле невообразимой сложности и красоты рисунок. В другой момент все участники танцевального марафона, как один, расступались, и в центр выходил один танцор.       В тот момент, когда в центр круга под дружное «Да! Зажги!» вышел Ван Ибо, Сяо Чжань чуть не упал. Одеревеневшие от долгого стояния ноги вдруг ослабли в коленях, а всё потому, что сияющая, счастливая улыбка танцора полыхнула нестерпимо ярко. Он был рад танцевать. Первое же пластичное движение запустило гибкое тело по кругу. Беглый взгляд Ван Ибо прошёлся по рядам зрителей, ни на ком не останавливаясь.       Под чёткий бит энергичной мелодии и ритмичные хлопки товарищей Ван Ибо танцевал. Его тело двигалось свободно. Каждый поворот, каждая зафиксированная поза, каждое ломанная кривая, очерченная руками, были наполнены воздухом. Чудилось: парень не танцевал, а летел и упивался своим полётом. Он двигался от души, делясь радостью, которая рождалась в его сердце в ответ на мелодию и магию момента. Сяо Чжань мало понимал в танцах, но знал одно: то, как танцует Ван Ибо, было не просто красиво, но действительно выразительно.       «Ты всё-таки уникальный, Ибо. Большой талант», — Сяо Чжань длинно выдохнул и только теперь понял, что улыбается.       Смешанный стиль танца Ван Ибо был прост и понятен. Видимо по этой причине его поддерживали особенно громко все присутствующие. Но индивидуальное время танцора завершилось, и Ван Ибо в центре круга сменил другой парень. Затем была пара девушек и вновь две команды слились в одну, украшая танцевальный бит несовершенными, но живыми и очень эмоциональными движениями. Танцоры веселились и ни на что не обращали внимание. А у Сяо Чжаня закружилась голова от захлестнувших его чувств.       Несколько дней он отказывал себе в малейшей мысли о Ван Ибо. За этот период душа Сяо Чжаня истощилась до состояния нитки. Теперь же парень был прямо перед ним и не только позволял смотреть на себя, но и наслаждался этими взглядами. После полной тишины и молчания Сяо Чжаню сложно было видеть настолько яркого Ван Ибо. Глаза болели нестерпимо, внутри всё сжималось комом.       «Когда я ел в последний раз?» — Сяо Чжань присел на ближайшую скамью и ненадолго прикрыл глаза. Надо было дать себе возможность привыкнуть. Ван Ибо снова появился в его жизни. Ту бурю чувств, которую вызвал этот факт, было сложно не то, что пережить, а невозможно даже представить. У него было всего одно сердце, и оно в этот самый момент готово было разорваться.       Вдруг раздались бурные аплодисменты, смех и крики молодых голосов:       — На сегодня это всё!       — Нам тоже отдыхать надо!       — А ещё в душ, ага!       — Спасибо, что были с нами!       — Спасибо за вашу поддержку!       — И за ваши пожертвования!       Музыка потихоньку стихла. По шуму голосов Сяо Чжань понял, что толпа расходится. «Всё закончилось?» — он открыл глаза и поднялся. Хотелось найти Ван Ибо и поговорить с ним. Выступление уличных танцоров смотрело действительно множество людей, так что среди разноцветных спин и шумного говора было довольно сложно ориентироваться. У Сяо Чжаня по-прежнему немного кружилась голова, однако он не собирался отступать от намеченного.       Пришлось дважды обойти площадь перед станцией метро и внимательно оглядеть несколько компаний молодых людей, чтобы понять, что Ван Ибо среди них нет. Парень испарился сразу после выступления, точно полчаса назад и не отжигал в центре круга.       «Не мог же он так быстро уйти домой? Вот эти ребята танцевали с ним. Они ещё тут. Может, и Ибо где-то рядом?» — Сяо Чжань решил ещё раз обойти площадь кругом в надежде отыскать парня за столиком местного кафе. Но чем дальше он шагал, тем больше убеждался: парня уже не было среди тех, кто встречал тёплые летние сумерки под разгорающимися фонарями площади у станции метрополитена.       «Найду его завтра», — Сяо Чжань остановился, понимая бесполезность своих поисков, и глубоко выдохнул. Он собирался уже развернуться в обратный путь, когда в соседнем переулке рядом со служебным выходом одного из баров услышал неясный шум и заметил две тёмные фигуры.       «Ибо?..» — этот силуэт Сяо Чжань узнал бы и в самой тёмной комнате. Он его знал наизусть и с закрытыми глазами мог нарисовать. «Ибо, нашёл тебя», — Сяо Чжань улыбнулся. Ещё не понимая, что делает, он шагнул в сумрак переулка, но не сделал и трёх шагов — замер, поражённый.       Это действительно был Ван Ибо — всё такой же красивый, будто овеянный ветром, свободный духом. Парень стоял, прислонившись к стене, и смотрел в высокое темнеющее небо, проглядывающее между крышами домов. Широкой ладонью он приподнял край свободного лонгслива и комкал ткань. Вторая его рука безвольно висела вдоль тела. Пальцы подрагивали, касаясь бедра. Губы Ван Ибо были чуть приоткрыты, а дыхание вырывалось чаще, чем обычно. У Сяо Чжаня от привлекательности парня в этот момент перехватило дух. Образ будоражил воображение художника, но сердце болью сжалось, стоило рассмотреть вторую фигуру. Это была девушка. Сяо Чжань узнал её. Темноволосая красавица танцевала вместе с Ван Ибо. О её мастерстве-танцовщицы Сяо Чжань мало что мог сказать, так как во время представления всё его внимание было сосредоточено на Ван Ибо, зато теперь Сяо Чжань по достоинству оценил другой её талант. Девушка стояла на коленях перед парнем, языком и губами лаская его возбуждённую плоть. Судя по редким тихим грудным стонам, Ван Ибо получал удовольствие.       Неясно, что больше поразило Сяо Чжаня — то ли выражение наслаждения, украсившее лицо Ван Ибо мягкими оттенками розового, то ли неоднозначность собственного положения (Сяо Чжань стал невольным свидетелем интимной встречи) — но выдержать такое зрелище оказалось выше его сил. Он резко развернулся, неаккуратно поддел носком ботинка край какой-то коробки, повалил её, чертыхнулся вполголоса и на ставших вдруг нетвёрдыми ногах вышел из проулка прочь. В груди жглось, в голове пульсировало, сознание наполнилось белым шумом. Как вернулся домой, он не разобрал, зато помнил, что заходил в антикварный салон и зачем-то унёс оттуда нарды.              ***       В следующий раз с Ван Ибо они увиделись на другой день.       Сяо Чжань ночь не спал и всё утро места себе не находил, переваривая вчерашний эпизод. Он отказывал себе в новой встрече с парнем, уверяя себя, что у того всё отлично и незачем больше им видеться. Однако всё-таки не выдержал.       Было три часа дня, когда Сяо Чжань нашёл повод покинуть рабочее место. Он уговаривал себя, что отправляется в магазин художественных принадлежностей, чтобы пополнить запасы кистей и растворителя для клея, хотя сам понимал, что это лишь предлог. Всё необходимое он обыкновенно заказывал через интернет и ждал доставки прямо в антикварный салон, а «Палитру мастера» посещал в тех редких случаях, когда требовалось что-то срочно докупить. В этот раз он поступил иначе. Сяо Чжань отправился за покупками, выбрав самый длинный путь к нужному магазину. Он до последнего тянул момент, когда надо было войти на площадь перед станцией метрополитена. Дорога к магазину проходила именно тут. Однако Сяо Чжань осознавал, что пришёл сюда с намерением увидеть Ван Ибо. Почему тот в ясный день должен быть на площади, Сяо Чжань не знал, что чувствовал, что это так, и не ошибся. Уличный музыкант был на своём обычном месте.       Ван Ибо сидел на высоком каменном бордюре и в задумчивости перебирал струны гитары. Мягкая мелодия разливалась, заполняя пространство меланхоличными нотами. Хотя Ван Ибо не пел, а лишь играл, Сяо Чжань заметил две стайки девушек, восхищённо вздыхающих в сторону музыканта. В отличие от множества людей, спешащих по своим делам, девушки не уходили. Наоборот, они устроились на лавочке неподалёку от Ван Ибо и явно обсуждали его. По этой причине Сяо Чжань их заметил, а ещё, вероятно, потому, что с замиранием сердца глазами искал красавицу-брюнетку, которую вчера видел с Ван Ибо. Что предпринял бы, обнаружив девушку, Сяо Чжань не задумывался, хотя явно не стал бы поступать так, как сделал в этот самый момент. Он не позволил себе сомнений: подошёл к музыканту и поздоровался, привлекая к себе внимание.       — Привет.       Ван Ибо поднял на него неласковый взгляд:       — Пришёл на концерт?       Внутри Сяо Чжаня тоскливо сжалось, но голос не подвёл:       — В художественный магазин шёл. Увидел тебя.       — Вот как? А вчера куда шёл? В прачечную? Бельё износилось?       На подобную бестактность, граничащую с грубостью, Сяо Чжань не знал, что ответить, хорошо, что Ван Ибо не ждал его ответа. Тем же безразличным тоном он добавил:       — Видел тебя во время выступления нашей команды. Следишь за мной?       — Извини, — тихо проговорил Сяо Чжань, хотя и понимал, что извиняться ему в принципе было не за что.       Ван Ибо нервно дёрнул плечом:       — Ты, как и многие другие, очередной «мимокрокодил»… прохожий…       — Но я не просто прохожий!..       Фраза вырвалась у Сяо Чжаня раньше, чем он успел подумать. Очень напрасно, так как подобная неожиданность стала причиной густой красноты на его щеках и сумбура в мыслях. Сяо Чжань оборвал себя на полуслове, не зная, куда деться от стыда.       Однако Ван Ибо был жесток. Молодость вообще мало знала о тактичности.       — А кто? Кто ты для меня? — он спросил без обиняков, очевидно не понимая, что Сяо Чжаню ответить на этот вопрос будет крайне сложно. Хотя, вполне могло статься, именно вызвать в собеседнике ещё большее смятение он и намеревался. — Ты никто! Пустое место!       — Я тебя искал, — проговорил Сяо Чжань       Как-то иначе выразиться он не сумел, поэтому вновь доверился первой появившейся мысли и постарался не обращать внимания на болезненную дрожь, охватившую нутро от резких и злых слов. Для Ван Ибо он действительно был пустыми местом — совершеннейшим «никто». Это была правда, как и тот факт, что он искал Ван Ибо.       — Нашел, — коротко ответил парень и смерил собеседника медленным взглядом.       Под этим взглядом Сяо Чжаню вдруг стало очень холодно и пусто. Захотелось сбежать. Он позволил себе эту слабость. Сяо Чжань тихо промычал что-то неоднозначное и коротко поклонился:       — Мне пора.       Ван Ибо ещё пару секунд ощупывал его колким леденящим душу взглядом, пока наконец не кивнул:       — М-г-м.       Больше парень ни слова не сказал и, кажется, вновь углубился в свои мысли. Только пальцы его быстрее забегали по струнам гитары, меняя минорные интонации баллады на более скорый темп бестолковой танцевальной песенки.       В совершенно расстроенных чувствах Сяо Чжань вернулся на работу. Нет, в магазин за художественными принадлежностями он, конечно же, зашёл и даже выбрал весьма неплохие товары, но назад пешком идти не захотел. Такси привезло его прямиком к салону. Следующие несколько часов прошли в корпении над заказом дизайнерской мебели. Сяо Чжань старался ни о чём постороннем не думать, но мысли свои удержать не мог. Раз за разом сознание возвращало его к моменту сегодняшнего свидания с Ван Ибо, с предельной, жестокой точностью напоминая и безразличие парня, и его холодность. Каждое такое воспоминание, будто осколок льда, впивалось в душу, а он и не думал доставать эти шипы, игнорируя болезненные стоны собственного сердца. В конце концов, он сам был виноват: не было ни одной причины влюбляться в молодого музыканта, не было ни одного шанса на взаимность, не было ни единой возможности им быть вместе.       «Да и способов, прямо скажем, тоже нет», — Сяо Чжань смахнул тыльной стороной ладони упавшую на лоб прядку. Он понимал: надо передохнуть. Тело ломило от многочасового сидения в неудобной позе, голова тяжелела неприятными мыслями. Ему стоило отвлечься.       — Остановимся пока на этом.       Сяо Чжань критически осмотрел результат работы последних часов и медленно поднялся, разминая затёкшие ноги:       — Когда я ел?       Хороший вопрос, на самом деле. В его случае вопрос был уже хрестоматийным. Он не помнил, чтобы вовсе чем-то питался в последние дни, хотя организм ничего не требовал. Внутри было пусто и удивительно легко, точно там совершенно ничего не существовало.       — Надо всё-таки поесть.       С этими словами он направился в глубину салона к подсобному помещению, где в небольшом холодильнике, насколько он помнил, с прошлой недели должна была остаться баночка греческого йогурта. Не бог весть какая еда, но и этого бы хватило организму, совершенно забывшему о питании. Однако до холодильника Сяо Чжань так и не добрался.       Едва он поравнялся с рабочим столом и по привычке перевёл взгляд на стену, где когда-то красовались «Журавли», как раздался звонкий «Треньк! Треньк!» и входная дверь мягко отворилась. На пороге в тёмно-синем балахоне, чёрных джинсах и бежевой футболке появился Ван Ибо. Образ был тот же самый, что и днём, только гитары при парне уже не было.       — Прив… — начал было Сяо Чжань и тут же оборвал себя, вспомнив, что сегодня с Ван Ибо он уже здоровался, причём тем же самым способом.       Ван Ибо хмуро посмотрел на хозяина салона и коротко кивнул:       — М-г-м.       Многозначительное междометие могло обозначать всё, что угодно, так что впору было потеряться в догадках.       — Проходи. Предложить воды? — Сяо Чжань машинально произносил фразы. Внутри него творилось невообразимое. Сознание больше напоминало кашу. Но сказать что-то было необходимо.       — Нет, — Ван Ибо отрицательно дёрнул головой и, не спрашиваясь, прошёл через весь зал к окну, где стоял виниловый проигрыватель.       Сяо Чжань открыл было рот, чтобы сказать, что все пластинки он вернул, и тут же захлопнул его обратно. Из небольшой сумки, которую Сяо Чжань поначалу не заметил, парень достал квадрат белой бумаги, изрисованной карандашом. В следующий момент игла встала на виниловый диск, а из динамиков полилась мелодия «Наблюдателя».       У Сяо Чжаня перехватило дыхание и защипало в глазах. Кажется, он вечность не слышал эту песню.       — Поиграем в нарды? — вдруг предложил Ван Ибо.       — С удовольствием! — голос Сяо Чжаня дрогнул. Он спешно прошёл к полке, где обычно хранил игру, и только тут вспомнил, что резного короба с игрой в салоне нет.       Внутри что-то оборвалось. Горло сжали спазмы, точно собираясь задушить его. Сердце едва подавало признаки жизни.       — Мы не поиграем, Ибо. Нарды у меня дома, — Сяо Чжань зажмурился и стиснул кулаки.       Он знал наверняка: сейчас оборвётся мелодия «Наблюдателя» и хлопнет входная дверь, закрываясь за парнем. Но ничего этого не произошло. Хотя Ван Ибо довольно сухо проговорил:       — Жаль… Думал отдохнуть.       — Прости, — едва слышно прошептал Сяо Чжань и вдруг встрепенулся. Ещё не всё было потеряно! Ещё был шанс удержать ситуацию под контролем. — Давай с логическими задачами поработаем?       На это предложение Ван Ибо ответил не сразу. Прежде парень прошёл в центр зала и с размаху плюхнулся в кресло у рабочего стола Сяо Чжаня — то самое кресло, которое обычно занимал Гун Цзюнь.       — Хорошо. Начинай, — коротко сказал парень.       — Я не подготовился заранее, Ибо, так что, боюсь, ничего интересного спросить не смогу, — засуетился Сяо Чжань.       — Сам предложил… — неласковый взгляд Ван Ибо прошелся ножом по самому чувствительному месту.       — Ладно… сейчас. Есть одна задачка: каким образом нарисовать треугольник, чтобы все углы были девяносто градусов? — Сяо Чжань сел напротив парня в своё кресло и дышал, кажется, через раз.       Ван Ибо углубился в себя. Он сидел, спокойно сложив руки на коленях и смотрел в одну точку чуть выше носков своих кроссовок. Парень молчал настолько долго, что Сяо Чжань решил: тот уснул.       — Ибо, найдёшь ответ на задачку?       — Ну, я в голове понял, как это, но как озвучить не соображу, — задумчиво проговорил Ван Ибо. — Что-то подобно тессеракту. Это объёмная фигура в любом случае.       — Правильная логика. Ты молодец, — Сяо Чжань чуть улыбнулся. — Нарисовать такой треугольник можно на любом сферическом предмете. На мяче, например.       Ван Ибо кивнул.       — Мой черёд. Как футбольный фанат узнал перед игрой, что счет будет 0:0?       — Перед игрой? — переспросил Сяо Чжань, дождался, пока собеседник кивнёт, и продолжил. — Но счёт перед игрой всегда 0:0.       — Верно, — Ван Ибо коротко хмыкнул. — Загадывай.       — В этот раз совсем простая задачка. Представь ситуацию: зубочистку сломали пополам, но не до конца, согнули, то есть не оторвали элементы один от другого. Вопрос: как заставить дерево распрямиться хоть немного?       — Дерево не ломали, оно цело, — Ван Ибо насмешливо фыркнул.       — Точно! Дерево оставалось целым, — Сяо Чжань тихо хмыкнул. — А теперь та же задачка, но вопрос о деревянной зубочистке. Её подломали пополам и согнули. Каким образом распрямить хоть немного?       — Вернуть пальцами обратно?       — Нет. Трогать зубочистку нельзя. Распрямить надломанные элементы можно при помощи воды. Вылить воду на зубочистку. Она начнёт выравниваться, — Сяо Чжань оглянулся, желая продемонстрировать сказанное, но под рукой, как назло, не было ни зубочистки, ни воды. — Твоя очередь.       — Если в двенадцать часов ночи идёт дождь, то можно ли ожидать, что через семьдесят два часа будет солнечная погода?       — Семьдесят два часа — это трое суток. Если считать от полуночи, то через это время вновь будет ночь, а значит солнечной погоды быть не может, — Сяо Чжань коротко кивнул. Эту загадку он знал. Было не совсем честно с его стороны отвечать на неё, но и просить Ван Ибо придумывать что-то новое тоже не хотелось.       — Верно. У тебя хорошо получается, — взгляд парня значительно потеплел. — Загадывать будешь?       — На какой вопрос опытный профессор не сможет ответить с точки зрения логики и закономерности?       — На тот, который не задан?       — Ответ засчитаю, так как он подойдёт под ситуацию. Однако он неверен, — Сяо Чжань вздохнул полной грудью. Напряжение его отпустило.       — А какой ответ верный? — спросил Ван Ибо.       — Логику и закономерности нельзя применять при решении вопросов о чувствах.       Ван Ибо нахмурился:       — Тут спорно. Даже чувства поддаются логике и некой закономерности, и по сути на такой вопрос можно ответить.       — Согласен. Поэтому и засчитал твой ответ. Ещё загадку?       Парень кивнул.       — Мужчина шел под дождем. Он был у черта на куличках. Ему было негде спрятаться. Он пришел домой весь мокрый, но ни один волос на его голове не промок. Почему?       — На лысине волос нет, — Сяо Чжань от души расхохотался. Задачка была довольно простой, но сама ситуация и тон, с которым Ван Ибо произнёс фразу, вызвали радость.       — Я слишком примитивное спрашиваю, да? Ты отгадываешь всё сразу, — Ван Ибо тоже улыбался.       Бесхитростность — это, пожалуй, порок, если её слишком много. Сяо Чжань вновь ляпнул первое, что в голову пришло.       — Мне хорошо с тобой. Чувствую себя комфортно. Голова ясная, вот и отгадываю, — светлая улыбка держала уголки его губ, однако она тут же растаяла, стоило увидеть строгое выражение на лице парня. Ещё секунду назад Ван Ибо радовался, а теперь смотрел на него пристально и сухо.       — Но, кажется, только мне хорошо в этот момент, — Сяо Чжань отвёл взгляд. Он действительно очень расстроился перемене настроения.       Складывалось ощущение: они ходили по кругу, будучи не в состоянии придумать ничего нового или выбраться из этого цикла. Сяо Чжань понимал, что так продолжаться не могло: необходимо было либо разорвать все связи и контакты, либо сблизиться и стать… кем? «Кем мы можем стать друг для друга?» — Сяо Чжань медленно вздохнул. Он не понимал, знал только, что ни дня не проживёт без Ван Ибо, а если и будет дышать, двигаться, говорить или даже что-то делать, это будет уже не он, а только его пустая оболочка. «Как же так вышло, что я настолько растворился в этих чувствах?» — хороший вопрос, на самом деле. Вопрос на миллион, и ответ на него Сяо Чжань имел. Он полюбил незнакомца, открылся ему оттого, что благодаря Ван Ибо приобрёл многое.       Сяо Чжань жил насыщенной жизнью, полной, активной. У него была работа, друзья и приятели, но ни единое чувство или занятие не касалось сердца, не пленяло душу. Он потому и бросил когда-то рисовать, что образы перестали рождаться в его сознании. Всё изменилось, когда в его жизнь вошёл Ван Ибо. Неожиданно мир Сяо Чжаня раскрасился красками такой яркости, что приходилось крепко зажмуривать глаза, чтобы оставаться в памяти. Теперь изнутри его распирало деятельностью и желанием творить. Он поддался этому стремлению и открылся чувствам. Сердце наполнилось калейдоскопом ощущений, душа — глубокими переживаниями и чувством полнейшего счастья. И всё благодаря одному человеку. Удивительно! Сяо Чжань понятия не имел, что так бывает.       Однако ощущение счастья всегда идёт рука об руку со страхом и предчувствием беды. Сяо Чжань этого тоже не избежал. То, что дарило ему наивысшее удовольствие, причиняло жгучую боль. Парадоксальным был факт: даже от этих ощущений Сяо Чжань не готов был отказаться. Что бы ни было, он не мог отпустить от себя ни образ безмолвного путника, ни резковатого на выражения парня по имени Ван Ибо. Даже мысль о том, чтобы расстаться, забыть, для Сяо Чжаня была сродни самоубийству.       — Ты думаешь, что один испытываешь влечение и симпатию? — вдруг прошипел Ван Ибо.       Слова прозвучали странно. Пытаясь понять причину этого, Сяо Чжань посмотрел на парня.       — Боже… — у него невольно вырвался судорожный вздох.       Глаза Ван Ибо полыхали злостью. Лицо потемнело. Напряжённые мышцы свело — аж желваки катались: было заметно, что парень сдерживается из последних сил, чтобы не начать орать.       — Ты ошибаешься. Я тоже это чувствую, но понимаю во всяком случае, чем это может закончиться. Что у нас может получиться, а? На что мы можем рассчитывать? Что дальше будет, скажи мне? Поебёмся и разбежимся? Этого хочешь?       — Я люблю тебя, — Сяо Чжаню было тяжело видеть парня в таком состоянии, но и ответов на задаваемые ему вопросы не было.       — О, так ты хочешь сердце себе разбить? И мне заодно? — Ван Ибо резко вскочил на ноги. — Не еби мне мозг!       — Нет, Ибо. Я… — начал было Сяо Чжань, хотя понятия не имел, что должен был сказать.       Хорошо, что Ван Ибо не собирался его слушать. Парень стоял, натянутый, как струна, готовый взорваться в любой момент, и лишь чудом сдерживал эмоции.       — Ты! Ты, блять!.. Что ты вообще такое? — рявкнул Ван Ибо и пулей выскочил из салона.       Дверной колокольчик надрывно звякнул и умолк, оповещая: всё кончено.       Сяо Чжань словно окаменел. Он не хотел верить воскресшей в душе надежде, не хотел снова обмануться, но это было выше него. Огонёк внутри разгорался, превращаясь сперва в пламя свечи, а после в небесное светило. Ван Ибо злился на него. Он не был безразличен…       — Ты же вернёшься, Ибо, правда? — Сяо Чжань, как сомнамбула, пошёл к двери, прижался лбом к декоративному стеклу. Печальная, горькая улыбка искривила губы. О том, чтобы следовать за парнем, не могло быть и речи: каждому нужно было личное пространство.       — Ты вернёшься.       Парня рядом с ним не было, но слова лились, никем не услышанные, не понятые.       — Бесишься. Это значит, что чувствуешь то же, что и я… Как такому сопротивляться?.. Вернись, Ибо. Давай поговорим. Уверен, мы справимся с ситуацией.       Между ними стояло слишком многое: разница в возрасте, пол, социальный статус. Даже прошлое, которое каждый оставил за плечами, было против них. Тем не менее неужели же чувства, сжигающие их обоих изнутри, не стоили того, чтобы закрыть глаза на всё?       Что будет потом? Чего им ждать? Ван Ибо задал эти вопросы, а Сяо Чжань не знал ответов. Но, может, они и не были нужны? Зачем предсказывать судьбу, если есть этот момент? Шагая нога в ногу в завтрашний день, разве они не разберутся с любыми сложностями? Вместе встречая на пути преграды, разве они не сумеют их преодолеть? Сяо Чжань был уверен: сумеют, ведь нет ничего невозможного, если разбитое, разделённое надвое соединилось в единое целое.       — Мы нашли друг друга, Ибо. Только это главное, — Сяо Чжань отчего-то знал: чувство парня к нему было таким же глубоким, как и его собственное. А ещё понимал: Ван Ибо вернётся. Хотя с чем именно тот вернётся, оставалось загадкой. Парень должен был сам принять решение, сделать выбор. Сяо Чжань осознавал, что сейчас был момент, когда давление только усугубило бы и без того сложную ситуацию. Ван Ибо нужно было дать время. Однако понимание кризисной ситуации нисколько её не облегчало.       «Я жду тебя, Ибо», — Сяо Чжань запустил заново пластинку с песнями любимого певца и сел в облюбованное Ван Ибо место у окна. Ждать — самое тяжелое испытание, когда сердце готово вырваться из груди.              ***       Сумерки проскользили по улицам города незаметно, им на смену пришла ночь. Было глубоко за полночь, когда дверь антикварного салона медленно отворилась.       — Привет.       В тишине притихшего в ожидании помещения голос парня, несмотря на сказанные вполголоса слова, прозвучал отчётливо.       — Добро пожаловать, — Сяо Чжань улыбнулся в темноту.       — М-г-м, — парень тихо подошёл, встал напротив. — Не спишь.       Это не было вопросом.       — Нет, — Сяо Чжань качнул головой. — Не замерз?       — Нет, — Ван Ибо опустился на корточки, взглянул ему в лицо. — Что у нас есть?       — Время, Ибо. Время — единственное, что у нас есть, — Сяо Чжаню очень хотелось прикоснуться к парню, но важный ответ всё ещё не был дан, хотя решение, очевидно, уже было принято. — Не хочется его терять.       Ван Ибо вновь угукнул и первым потянулся к Сяо Чжаню. Красивые пальцы музыканта с жёсткими от металлических струн подушечками скользнули по щеке. У Сяо Чжаня дух перехватило от накативших ощущений.       Ван Ибо произнёс после молчания:       — Я погорячился, прости.       — Ты всё правильно сказал, — Сяо Чжань длинно выдохнул, накрыл пальцы на своей щеке ладонью, прижал теснее. — Всё хорошо: ты рядом.       — Мне кажется, я уже никуда не смогу деться, — хмыкнул Ван Ибо.       — Как и я. Мы искали друг друга…       — И нашли. Не расстанемся?       — Не сможем, — Сяо Чжань прикрыл глаза и поцеловал пальцы любимого человека.       Сяо Чжань пытался отказаться от любимого и не смог. Ван Ибо имел много возможностей исчезнуть навсегда и не стал этого делать. Верное, нужное им обоим решение они приняли. Правильный, правдивый ответ был дан. Мы суждено было быть вместе.       В ответ на ласку Ван Ибо судорожно вздохнул, опустился на колени и уронил голову на плечо Сяо Чжаня. Стало ясно, насколько тяжелую битву с самим собой только что пережил этот человек. Сяо Чжань коснулся волос любимого. Медленной лаской провёл по всей длине. В следующий момент он ощутил на своей шее горячее дыхание. Ван Ибо, вбирая в себя его запах, повёл носом выше вдоль линии шеи. Пальцы парня обхватили подборок Сяо Чжаня. Ван Ибо заставил посмотреть на себя — глаза в глаза, а следом впился в губы требовательным поцелуем, решительно, с напором, чуть прикусывая губы.       «Как хорошо», — пронеслось в голове Сяо Чжаня. Поцелуй обжёг. Сознание помутилось. Он запустил пальцы в волосы любимого, но не дёрнул, а провёл ладонью ниже до ворота одежды. Сяо Чжань хотел на этом остановиться, немного придержать сошедшее с ума сердце, однако Ван Ибо имел другие планы. Он придвинулся ближе, углубил поцелуй. Голова Сяо Чжаня пошла кругом. Тело перестало ему подчиняться. Подрагивающие возбуждением пальцы скользнули ниже — под ворот футболки Ван Ибо — прошлись вдоль линии позвоночника, чуть собрали кожу, легко потянули — до покалывания — и отпустили раньше, чем возникли болезненные ощущения. Ван Ибо глухо рыкнул. Жадные языки сплелись.       Сяо Чжань почти не осознавал, что именно делает, зато чувствовал всё отчётливо, и это было прекрасно. Довериться своему телу и ощущениям — тоже стало прекрасной идеей. Сяо Чжань перестал заботиться о том, что подумает о нём Ван Ибо. Он перевёл ладони на шею парня, нашёл пульсирующую жилку — почувствовал биение сердца — ласково огладил её и увёл руки вниз, к груди любимого, царапая кожу через ткань. Он хотел прикоснуться к Ван Ибо — кожа к коже, дыхание к дыханию.       Ван Ибо жарко прошептал в поцелуй:       — Какой ты хорни, гэгэ.       Он и сам был сильно возбуждён. Сяо Чжань чувствовал это по жару, исходившему от молодого тела, по резким, нетерпеливым движениям, по той несдержанности, с какой парень прижимался к нему. Можно было подумать, что Ван Ибо всегда такой в интимной близости, но Сяо Чжань почему-то знал: хотели именно его. Ведь рядом с той девушкой Ван Ибо был скорее бездушно похотлив, сейчас же Сяо Чжань видел пылающий неподдельным желанием взгляд.       Воспоминание о девушке больно кольнуло сердце ревностью. Вдруг захотелось стереть застывшие в памяти образы и заменить их новыми — теми, что принадлежали бы только им с Ван Ибо двоим.       Он увёл поцелуй чуть ниже — прикусил линию подбородка — прошептал:       — Закрой глаза, я хочу тебя порадовать.       Ван Ибо тут же послушно прикрыл глаза, полностью доверяясь. Это особенно понравилось Сяо Чжаню. Он ещё больше захотел реализовать свою безумную фантазию.       — Ощущения могут быть новыми, Ибо. Не пугайся.       Сяо Чжань подхватил парня под ягодицы и заставил приподняться на колени. Пах парня с внушительного вида округлостью оказался прямо перед лицом. Сяо Чжань делал нечто подобное впервые в жизни, но отчего-то не сомневался: всё получится. Нет, это не была самоуверенность или что-то подобное. Он просто всем существом хотел доставить удовольствие любимому человеку и надеялся, что его тело и инстинкты подскажут верные шаги.       Сяо Чжань позволил рукам двигаться по телу любимого: ладони скользнули выше, комкая одежду Ван Ибо, тут же опустились вниз, поддевая брюки и стягивая их вниз вместе с бельём. Сяо Чжань тихо порадовался, что на Ван Ибо не было жёсткого пояса, но тут же задохнулся. В лицо ударила кровь. Дух перехватило от молодости и энергии Ван Ибо. Его напряжённая плоть, освобождённая из плена одежд, вызывающе покачивалась. Сомнений не было: Ван Ибо сгорал от желания и не имел ничего против прикосновений к нему рук Сяо Чжаня.       — Решил свести меня с ума? — голос парня прозвучал глухо, выдавая его нетерпение.       — Очень может быть, — Сяо Чжань поддался мимолётному желанию. Губы мягко коснулись напряжённой головки члена. — Позволишь мне это?       — Уже позволил, — Ван Ибо сдавленно зарычал.       Ответ был дан. Они окончательно всё для себя решили. Вопрос «А как быть вместе?» оказался снят ещё раньше, чем был задан. Это радовало особенно.       Сяо Чжань благодарно улыбнулся и не стал торопиться или ускорять процесс. Губы и горячее дыхание мягко скользили по члену, оставляя на пути влажные дорожки. Было сладко, чувственно, нежно, но мало им обоим. Сяо Чжань чувствовал голод, которого раньше не знал, да и Ван Ибо несдержанно дёргал бёдрами, требуя более плотных ласк. Сяо Чжань прикрыл глаза, подчиняясь общей воле.       Ладонь легла на ствол. Пальцы аккуратно, знакомясь, прошлись по всей длине, поддели головку, уретру, обвели контур. Язык повторил движение раз, другой, третий и упёрся в уретру, толкаясь, проверяя упругость, запоминая вкус.       Ван Ибо откликался на ласку остро. С его губ срывались судорожные вздохи и стоны. Он их не сдерживал. В тишине полутёмного помещения эти звуки слышались музыкой. Парень, как было велено, ни разу не открыл глаза, только уложил предплечья на стену выше головы Сяо Чжаня и крепко сжал кулаки. Он предоставлял любовнику играть на депривации, акцентируясь лишь на ощущениях, но и сам с трудом сдерживался. Сяо Чжань чувствовал, как у парня под кожей бурлило возбуждение, его невозможно было скрыть. От каждого касания мягкого языка Ван Ибо и его орган синхронно положительно реагировали, содрогаясь в нарастающих ощущениях. Член выпускал обильно смазку. Во рту Сяо Чжаня разливался пряный, чуть горьковатый вкус.       Губы Сяо Чжаня вобрали член до половины, головка уперлась в стенку. Ладонь стиснула основание. «Горло…» — пронеслось в сознании. Стало немного больно. Он впервые ласкал член ртом и не знал этих ощущений, однако остановиться даже не подумал. Не хотелось сдерживаться — не сейчас, не с этим человеком. Сяо Чжань позволил себе секундную заминку, а потом раскрыл губы шире. Язык прошёлся вдоль ствола, уложил его поудобнее и пустил глубже. Голова Сяо Чжаня вжалась в пах парня. Плоть раздвинула стенки горла, отчего дыхание сбилось окончательно, в затылке закололо от необычных ощущений. Удовольствие ощущать твёрдую напряжённую пульсирующую плоть разлилось внутри. Это был его любимый. Это был его вкус и его желание. Сяо Чжань вжался ещё чуть сильнее и тут же выпрямился, давая горлу отдых. «Вкусно», — промелькнула шальная мысль. Не давая себе времени подумать, Сяо Чжань снова подался вперёд и расслабил горло. Плоть в непривыкший рот входила с трудом, зато ощущение наполненности пьянило, туманило сознание.       — Вау… — Ван Ибо нервно дёрнулся в его руках. — Глубоко, чёрт…       Воодушевлённый похвалой, Сяо Чжань задвигался быстрее, но спешка в новом деле редко полезна. Зубами он неаккуратно задел головку. Ибо вздрогнул. «Прости», — Сяо Чжань на миг замер, погладил ладонью пах парня и, исправляя оплошность, позволил языку вылизать место касания зубов. Горло саднило и требовало передышки, хотя останавливаться он не думал, пусть даже завтра не сможет и двух связных слов сказать. Влажный язык обвёл контур члена ещё раз. Играясь, Сяо Чжань сомкнутыми зубами нажал на подрагивающую головку, прижал посильнее, дождался судорожного и нетерпеливого вздоха и только после этого позволил плоти зайти глубже. Раз, другой, третий — проникновение становилось с каждым разом менее глубоким, зато более интенсивным. Ладонь массировала основание и то сжимала его, то натирала вздувшиеся вены. Вторая ладонь плотно обхватила мошонку, поджала, обласкивая и это место. Пальцы скользнули глубже, заставляя Ван Ибо податься вперёд. Сяо Чжань искал основание возбуждения, то самое место, от стимуляции которого наслаждение усиливалось. Пальцы прошли далеко, коснулись ануса, погладили, но не тронули. Вернулись назад к выпуклости под мошонкой. «Здесь», — Сяо Чжань довольно хмыкнул. Эту особенность мужского тела он знал хорошо, ведь сам пользовался, когда нужно было сбросить напряжение.       Под пальцами пульсировало. Аккуратно, чтобы не напугать, он массажными движениями надавливал на чувствительную точку в тот момент, когда член погружался в рот максимально глубоко. Давление с двух сторон должно было усилить ощущения. Так и вышло. Ван Ибо забился в руках. Плоть напряглась и натянулась. Ван Ибо больше не мог сдерживаться. Его бёдра задвигались сами, толкаясь глубже. Сяо Чжань замер и расслабился, позволяя любовнику выбрать темп, но не отпустил основание члена и продолжал раз за разом ласкать мошонку. Несдержанные, неаккуратные движения бёдрами травмировали. Ван Ибо явно терял контроль над собой. Сяо Чжань почувствовал влагу в уголках глаз.       Его ладони легли на бёдра Ван Ибо, пальцы впились в кожу, оцарапали, заставляя подчиниться, и направили движение члена глубже — в горло, до основания, до дрожи, чтобы здесь толкнуться изо всей силы и выгнуться в спазме удовольствия. Сяо Чжань почувствовал, как наливается, каменеет член, как содрогается подступающим оргазмом, как рвётся наружу сок. Он едва успел отстраниться. Ван Ибо кончил ему на губы и на язык.       Сяо Чжань чувствовал себя пьяным. Губы жгло чужим удовольствием. Пальцы подрагивали от возбуждения. В голове гудело жаждой. Он не понимал, что творит. Перед глазами всё плыло — действовал по наитию: собрал с губ сперму, растёр в ладонях и вновь коснулся губами подрагивающей головки, благодаря за удовольствие. Поцелуй получился влажным и смазанным, зато Сяо Чжань с удовольствием услышал протяжный стон Ван Ибо. В сознании билась мысль: «Хочу ещё…».       — Стой!       Хриплый, подсаженный стонами голос Ван Ибо прозвучал настолько сладкой мелодией, что Сяо Чжань и не подумал слушаться. Вместо этого он лишь усилил ласки.       — М-м-м… стой, гэгэ!.. подожди. Я только кончил.       В этот раз Сяо Чжаня останавливали не только словами. Волос коснулась широкая ладонь с длинными пальцами, огладила по всей длине и поддела подбородок, прося посмотреть наверх. Сяо Чжань послушался и был прав. Влажные, искусанные губы, потемневший, томный взгляд, румянец на щеках, угадывающийся даже в полутьме — Ван Ибо был прекрасен. У Сяо Чжаня дыхание перехватило от совершенства любимого.       — Ты вкусный, Ибо, — Сяо Чжань голодно облизался. Возбуждение накатило на него с новой силой. — Хочешь ещё раз?       Ван Ибо медленно качнул головой. Уголки его губ приподнялись в мягкой полуулыбке:       — Хочу увидеть и твой оргазм тоже.       — Со мной всё хорошо. Я потом… — начал было Сяо Чжань, но парень перебил его.       — Нет, покажи мне.       Сил у Сяо Чжаня оставалось мало, но внутри невыносимо пульсировало. Он жаждал разрядиться. Останавливало одно: что, если Ван Ибо будет неприятно видеть, как он мастурбирует? Сяо Чжань боялся разочаровывать любимого, но и терпеть уже было невмоготу.       — Покажи, как ласкаешь себя, — повторил Ван Ибо, гипнотизируя его взглядом.       Сяо Чжань сдался. Он ослабил пояс на своих брюках и знакомыми, уверенными движениями высвободил член, сразу же проводя ладонью по всей длине ствола. В одежде, под пристальным взглядом драгоценного для него человека ласкать себя было необычно, стыдно, но и ещё более возбуждающе. Ладонь безошибочно нашла нужный темп и силу нажатия. Сяо Чжань опустил голову: смотреть на Ван Ибо, пока мастурбировал, казалось слишком развратным. Сяо Чжань прикрыл глаза, прикусил губы, не выпуская стоны.       Он в мельчайших подробностях вспомнил их первый жадный поцелуй, плотное, жаркое прикосновение ладоней Ван Ибо к своему телу, настойчивое, требовательное поведение. С головки стала сочиться влага. Ладонь на члене задвигалась энергичнее. Сяо Чжань вспомнил горячее дыхание на своей шее, тепло и аромат любимого. Тело тут же пронзило острым удовольствием. Мурашки побежали вдоль поясницы и вверх по позвоночнику. Нервы собрались пучком в затылке, заискрились, требуя разрядки. Сяо Чжань напряг бёдра, толкнулся в собственную ладонь, чувствуя, как подступает оргазм. Рука на члене ускорилась: массажные движения становились всё короче, зато быстрее и жёстче.       В тот момент, когда ощущения были на пике, губы, ключицы и шею обожгло жаркими, жадными поцелуями. Набухшую плоть поверх его пальцев сжала сильная рука. Вытерпеть это оказалось уже невозможно. Сяо Чжань кончил. Сперма сильной струёй ударила в подставленную ладонь Ван Ибо и растеклась у него между пальцев.       Протяжным стоном почти болезненного удовольствия Сяо Чжань поделился с любимым, целуя его глубоко и жадно.       — Люблю тебя, — выдохнул Сяо Чжань, не в состоянии подыскать других слов, чтобы выразить свои чувства. Он рассудил: примитивное признание всё-таки лучше, чем никакого.       — М-г-м, — Ван Ибо мелодично мурлыкнул, разрывая поцелуй, и вновь уложил свою голову ему на плечо. — Я, похоже, тоже. И сильно…              ***       Через день Ван Ибо вернул в антикварный салон картину своего отца. У Сяо Чжаня сердце зашлось, пока он наблюдал, как парень вешает на прежнее место «Журавлей».       Не в силах удержать внутри чувства, Сяо Чжань тихо проговорил:       — Люблю тебя. Знаешь?       — Это взаимно. Веришь? — в тон ему ответил Ван Ибо. Светлая улыбка украсила лицо парня.       Не улыбнуться в ответ было невозможно.       — Верю, — просто ответил Сяо Чжань. Это было правдой.       — Знаю, — повторил за ним Ван Ибо. В его голосе прозвучала уверенность.       Теперь за долгим полётом нарисованных птиц наблюдали уже двое — Сяо Чжань и Ван Ибо — и каждый верил, что впереди их ждёт радостное, совместное будущее.        Эпилог              Чуть позже, утомлённые неспешными и ещё несмелыми ласками, любовники слушали молчание ночи. Точнее слушал Сяо Чжань, наблюдая за спящим возлюбленным.       Ван Ибо раскинулся на подушках. Силуэт обнажённого тела отчётливо вырисовывался под тонким покрывалом. Красота этой картины завораживала. У Сяо Чжаня руки чесались перенести образ на холст, но он бы этого никогда не сделал. Такой Ван Ибо — расслабленный, с удовлетворённым, безмятежно светлым лицом — принадлежал только его памяти. Доверить это совершенство даже самому качественному холсту или бумаге было бы кощунством. Никакие краски и кисти не смогли бы передать тот свет, который наполнял молодое тело.       Недавно розовевшее возбуждением лицо парня сейчас отливало кипенной белизной, оттенённой чернотой волос. Воспалённые поцелуями губы были слегка приоткрыты. Сяо Чжань увидел небольшое покраснение: в один момент поцелуй вышел из-под контроля и закончился укусом. Сяо Чжань тихо хмыкнул: он не сдержался, но, кажется, любимый не имел ничего против.       Грудь Ван Ибо мерно поднималась и опускалась в тихом дыхании. Обычно напряжённое, подтянутое тело, подчиняясь сну, расслабилось, придавая мягкость образу. Сяо Чжань ощущал безмерное счастье из-за того, что мог видеть возлюбленного таким уязвимым, а ведь совсем недавно подобное казалось невозможным. Тот факт, что они вместе, казался чудом… «Построенным нашими руками, — Сяо Чжань невесомо коснулся волос любимого. — Спасибо, что принял нас».       Это не было преувеличением. Очень медленно, будто сомневаясь в способности слов передать верный смысл, Ван Ибо поделился с ним своей историей и причинами недавних вспышек ярости.       Восемь лет назад он ушёл из дома с намерением никогда не возвращаться. Долгие годы всё шло более-менее ровно. Успеха их группа, конечно, не достигла, но и бед не случалось. Благодаря подработкам в кофейне и клубе Ван Ибо удавалось не бедствовать. С жильём некоторое время были проблемы, но и это решилось, когда хозяин клуба, где Ван Ибо работал барменом, предложил ему в аренду небольшую комнату в общей студии с ещё одним парнем. Сосед оказался совершеннейшим флегматиком и затворником, так что Ван Ибо печалей не знал, разделяя с ним квартиру на двоих. Ровное течение дней не напрягало, чего не сказать о несбывшихся мечтах о профессиональной карьере музыканта.       Конечно, ребята без дела не сидели, пытались продвигать себя, как умели. Группа Ван Ибо периодически выступала в клубах и барах, получая положительные отклики, но не более. Через некоторое время ребята решили не останавливаться на достигнутом и попробовать себя на открытых площадках. Так они стали выступать на улице. Аудитория значительно увеличилась, переменилось и отношение к исполнителям. Теперь отклики не всегда были положительными. Сперва молодые музыканты реагировали очень остро. Дело доходило до скандалов, мелких потасовок или даже открытых столкновений. Ван Ибо, рассказывая об этом, внимательно смотрел на партнёра, желая увидеть реакцию: не откажется ли Сяо Чжань встречаться с таким конфликтным парнем.       — У меня были приводы в полицию. Даже в клетке сидеть приходилось. Пару раз зашивали после ножевого, — со странной смазанной гордостью поделился Ван Ибо.       Сяо Чжань на такое только хмыкнул: горячность и вспыльчивость любимого не были для него секретом.       — Молодая кровь кипит. Всё нормально. Когда позволять себе эмоции, если не сейчас?       — Всё нормально с этим? — нахмурился парень.       — Всё нормально с тобой, — ответил с улыбкой Сяо Чжань.       Ван Ибо кивнул и продолжил рассказ. Восемь лет — долгий срок. Постепенно от команды стали отделяться ребята. Группа разваливалась. Потерять двоих из пятерых оказалось не критичным, но, когда ушёл барабанщик, наступил кризис. Ребята разбрелись кто куда. Ван Ибо и его близкий друг остались вдвоём. Некоторое время они пытались собрать новый состав. Кандидатов хватало, однако сыграться так и не получилось. О выступлениях можно было забыть. Ван Ибо тяжело переживал, так как искренне любил музыку. Карьера профи была его мечтой. Такое же отношение было и у его друга. Парни не оставляли попытки: они играли в кафе, на улице, летних верандах — везде, где получалось. Две гитары — акустическая и бас — хорошо звучали. Голос Ван Ибо добавлял экспрессии исполнению. Через некоторое время их стали приглашать точечно. Получилось даже неплохо зарабатывать на этих выступлениях. А потом случилось очевидное: Кролик, так называл друга Ван Ибо, влюбился. На одном мероприятии в торговом центре парень повстречал девушку из числа богатеньких дочек.       — Кролик откровенно влип в эти отношения. Он — простой парень, а та — кукуруза, набитая деньгами, — губы Ван Ибо скривились. — Тяжело было, скандалили постоянно, но не разбегались. Кролик говорил, что готов жениться.       — Если полюбил и это взаимно, очевидно, что стоит жениться, — одобрил Сяо Чжань.       — Это, конечно, да, но не в этом случае. Семья девки в позу встала: плебея рядом с их принцессой быть не должно.       — О, действительно сложно, — Сяо Чжань сочувственно покачал головой. Сражаться с семейными правилами и предрассудками было непросто, но возможно. — Думаю, у них всё-таки получилось. Так?       — И да, и нет, — уклончиво ответил Ван Ибо. — Своего Кролик добился. Они были официальной парой. Только семья невесты поставила условие: он вложится в свадьбу наравне с ними. А девка захотела царский пир на четыре сотни голов.       — Ого! Серьёзно…       Ван Ибо кивнул:       — Кролик откровенно офигел от таких запросов, но делать было нечего. Любил. Поэтому и стал батрачить везде, где платили. В конце концов загнал себя совершенно.       — Этого следовало ожидать, — Сяо Чжань нахмурился, переживая за молодого парня. — Он же справился в конце концов?       — Нет, не справился, — Ван Ибо взъерошил волосы. — Он умер. Авария. Кролик заснул за рулём и въехал в фуру на полной скорости.       — Боже! — Сяо Чжань зажмурился.       — Это было полтора года назад.       — Девушка Кролика переживала? — спросил Сяо Чжань. Хотелось верить, что у настолько печальной истории было хоть что-то положительное.       — А кто её знает? — парень нервно дёрнул плечом. — Последнее, что слышал о ней: вышла замуж, беременная ходит.       Сяо Чжань чуть в голос не застонал. Это было уже слишком.       — В общем, я один тогда остался. О какой карьере музыканта теперь можно мечтать?       Ван Ибо рассказал, что со смерти Кролика получил ещё несколько предложений выступать и даже пытался это делать, но ничего толкового не получилось.       — Стало до жути противно петь перед всеми этими подонками, набивающими пузо, пока ты надрываешься на сцене, — Ван Ибо нахмурился, разозлившись от одних воспоминаний.       — Ты поэтому на улице стал играть? — Сяо Чжань попытался переключить парня, не дать его гневу разгореться.       — М-г-м. Это проще оказалось, — Ван Ибо кивнул. — А потом ко мне подошёл агент, занимающийся поисками талантов.       — О, это могло стать шансом, — оживился Сяо Чжань, за что немедленно получил хмурый взгляд.       Агента очаровало вовсе не пение уличного музыканта, а его симпатичное лицо. Ван Ибо предложили попробовать себя в роли фотомодели.       — И ты согласился? — по насупленному виду любимого Сяо Чжань понял, что не ошибся.       Ван Ибо кивнул:       — Пошёл по вызову. Оказалось, что сниматься надо было в рекламе магазина одежды стокового типа. Пару фоток приличных сделали, а потом подсунули одни трусы.       — На это ты не пошёл, — вновь догадался Сяо Чжань.       — Нет, конечно, — парень раздражённо цыкнул. — Грозили контрактом: типа подписался на полный съёмочный день. Если уходишь, выплачивай компенсацию и прочее.       — И ты?       — Разнес половину магазина, до чёртиков напугал девок-продавщиц, чуть не набил морду агенту, — в этот раз Ван Ибо довольно улыбнулся, — и отдал все деньги, какие были, в качестве «компенсации», которую они так хотели.       Парень улыбался настолько широко, что не поддаться его эмоции просто не получилось. Сяо Чжань рассмеялся:       — Ибо, ты не парень, а бомба замедленного действия.       — Но тебе же нравится, да? — Ван Ибо самым наглым образом ухмылялся.       — Очень, — кивнул Сяо Чжань, аккуратно целуя любимого.       Поцелуй, которым наслаждались оба, занял приличное время, но потом Ван Ибо вновь стал серьёзен.       — В общем, когда сбежал от охраны того магазина, увидел, что мать звонила. Она мне периодически писала, но я не отвечал. А тут вдруг позвонила, да ещё и не раз. На телефоне было с десяток пропущенных от неё.       — Сигнал: что-то случилось, — Сяо Чжань напрягся.       — Да. С отцом.       Сяо Чжань сокрушённо вздохнул.       — Что потом было, ты, думаю, догадываешься. Отца на больничной койке я не узнал. Когда из дома уходил, это был энергичный мужик, а тут рухлядь, с которой песок сыпется, — парень помолчал. — Он в ужасном состоянии. Не думал, что всё настолько плохо.       — У него есть шансы поправиться, Ибо. Мы поддержим его.       — Честно, я не надеюсь, — Ван Ибо сцепил пальцы в замок, — несмотря на то, что отца переводят в какую-то платную клинику. Врачи говорят: попробовать можно.       — Вот и попробуем, — Сяо Чжань отвёл взгляд. Он чувствовал себя неуютно, обсуждая тему. Не хотелось, чтобы любимый знал о его участии в этом предприятии. — Ты хорошо танцуешь, Ибо. У меня дух перехватило, пока за тобой наблюдал.       Сяо Чжань изменил предмет беседы, но переключить настроение, как планировал, у него не вышло. Ван Ибо не просто не расслабился, наоборот, ещё сильнее напрягся.       — Зачем ты вообще тогда приходил? — в голосе парня зазвучала досада.       С самого начала их знакомства Сяо Чжань решил говорить только правду, поэтому и теперь без стеснения рассказал:       — Увидеться хотел хотя бы на минуту. Сил не было от тебя отказаться.       Выбранная тактика поведения оказалась верной. Честность не просто подкупила Ван Ибо, но, кажется, обескуражила. Его нарастающее раздражение вмиг улеглось.       — Не лучшее ты выбрал время увидеться… — парень потёр костяшки пальцев.       — Извини, не хотел тебе помешать. Просто правда не в состоянии был больше терпеть, — Сяо Чжань чуть качнул головой. — В танце ты действительно потрясающий — точно в полёте.       Парень не стал слушать дифирамбы в свой адрес. Вместо этого коротко цыкнул.       — Тц, ты ведь видел нас с Евой, да?       — Видел, — отпираться не имело смысла. Сяо Чжань очень хотел забыть тот эпизод, но память художника играла с ним злую шутку. Сознание в мелких деталях сохранило картинку. — Тебе это неприятно? Извини…       — Это тебе должно быть неприятно, — разозлился Ван Ибо. — Сам-то поди не кайфовал, пока за нами подсматривал.       — Ты прав. Мне было больно видеть подобное.       — Извини, — вдруг сказал Ван Ибо.       Сяо Чжань решил, что перед ним извиняются теперь, так как чувствуют вину перед постоянным партнёром за измену, поэтому просто отмахнулся:       — Между нами тогда ничего не было. Ты был волен быть с кем захочешь.       Ван Ибо фыркнул:       — Я не настолько чист и светел, чтобы переживать из-за пустого секса с девкой.       — Тогда почему ты извиняешься? — спросил Сяо Чжань.       — За то, что твой образ мочалил, пока Ева надо мной колдовала, — Ван Ибо смотрел на партнера без тени смущения. Кривая ухмылка, преисполненная хитрости, удивительно шла ему.       — Что? — Сяо Чжань поперхнулся воздухом. Закашлялся.       Ван Ибо посмеивался, пока постукивал ему по лопаткам:       — Я в тот вечер что-то совсем загнался. Мать звонила, сказала, что на днях от тебя курьер с вещами пришёл, вот я и психанул. Подумал, что видеть меня не хочешь. Взбесился на пустом месте. Вспомнил парня твоего, высокого такого, привлекательного… Виделись с ним тут.       — Гун Цзюнь? — догадался Сяо Чжань.       — Пофиг, как его зовут… Я тебя с ним видел перед этим. Тянуло к тебе сильно, поэтому приходил. Помириться хотел. Но вы свалили в ресторан.       Сяо Чжань изумлённо смотрел на парня, поэтому тот отвёл взгляд и пояснил:       — Я за вами шёл… сталкерствую помаленьку… — ироничная улыбка приподняла уголки губ Ван Ибо, но не украсила лицо.       Сяо Чжань в удивлении даже рот приоткрыл. За ними наблюдали?       — Почему не окликнул?       — И что я тебе сказал бы, м? — Ван Ибо ответил вопросом на вопрос.       — «Привет»? — Сяо Чжань ощущал себя по-дурацки счастливым. Его приревновали? К Гун Цзюню? Это казалось бредом.       Видимо, его улыбка оказалась заразительной, так как парень принялся посмеиваться и сказал:       — Хорошо. В следующий раз так и сделаю. В общем, когда во время танцпати тебя увидел, вызверился просто. Думал, убью на месте. Хорошо, что Ева за собой потащила. Хоть пар спустил.       Радость Сяо Чжаня смыло неумолимым приливом. Пусть мотивы поведения прояснялись, легче от этого не стало.       — Вы часто с ней? — аккуратно спросил, сам не понимая зачем делает себе больнее.       — Ну, бывает, когда пересекаемся, — беззаботно ответ Ван Ибо, точно говорил о чём-то несущественном. — Но это знаешь, как подрочить. Для неё, кстати, также, насколько понимаю. После танцев разрядиться.       Сяо Чжань хотел попросить не делать так, но вместо этого спросил другое:       — Всегда так делаете?       — Делали, — Ван Ибо был умным парнем. Несказанное он понял сам. — Ключевой момент — прошедшее время. Больше не будем. У меня ты есть.       Ван Ибо улыбнулся, наваливаясь на него всем телом и вновь глубоко, требовательно целуя. После пылких прикосновений и жадных блужданий ладоней по телу Ван Ибо вдруг снова извинился.       — Прости: вёл себя, как мудак.       — Ты о чём? — Сяо Чжань с трудом возвращался к реальности. От этого парня у него кружилась голова и сердце с ума сходило.       — Ты приходил потом, а я на тебя набросился.       Сяо Чжань вспомнил следующий после танцев день. Фраза «Ты никто! Пустое место!» ураганом пронеслась в голове, смахивая недавнюю негу. Пришлось зажмуриться. Судорогой свело мышцы шеи.       — Эй, чего напрягся? — нахмурился Ван Ибо.       Сяо Чжань почувствовал, как к шее прикоснулись тёплая ладонь и принялась поглаживать. Болезненные ощущения тут же отпустили.       — Я тогда на весь мир злился — на тебя, на себя, на Еву, на твоего дружка, на коробку эту дурацкую, которую ты опрокинул. Ведь, если бы ты не был настолько неуклюжим, я бы не заметил, как ты сбегаешь…       Сяо Чжань через силу улыбнулся. Почему-то захотелось извиниться за свою неуклюжесть.       — Вот скажи мне: ты умный человек, а нахрен такой дурак, м?       Сяо Чжань рассмеялся:       — Чем это я настолько провинился, что ты меня обзываешь опять?       — Тем, что сбежал с места преступления. Разве не знаешь, что от хищников нельзя убегать? — Ван Ибо наклонился к его шее и там, где недавно касался пальцами, принялся выцеловывать сложные узоры. — Я чуть девку не кинул. За тобой почти сорвался.       — Но не сорвался, хищник ты мой, — резонно заметил Сяо Чжань, сладко подрагивая от нежности прикосновения.       — Вот ещё и поэтому бесился, когда ты на другой день прискакал. Добыча сперва сбежала, не далась в лапы зверя, а потом сама пришла, типа с претензией, почему это её не съели, — Ван Ибо глухо рыкнул и сильнее прикусил кадык любовника. — Ты бы себя видел! Такой весь нежный-сладкий, «на-ешь-меня», но на лбу надпись: слюнявить нельзя, только начисто сгрызть.       — Ну так и сгрыз бы. В чем проблема?       — В том, что у меня извилины не на лево, как у нормальных людей, а поперёк, — Ван Ибо прекратил его целовать, тихо выдохнул и вновь улёгся рядом. — Представил нас вместе: ты — крутой, уверенный, состоявшийся, до дрожи красивый, и я — босяк с улицы, перебивающийся мелкими заработками. Противно стало, решил, что с грязью смешаешь, если что начнется. А если и не ты, то другие косо смотреть будут. Помнишь того полоумного старикана с его теориями?       — Господин Дэн Лунь не полоумный, а просто увлечённый, — Сяо Чжань тихо рассмеялся.       — Видишь? Мы разные. Вот поэтому и нарычал на тебя, чтобы отвалил по-хорошему.       — Разве важно, что мы похожи или различаемся? — спросил Сяо Чжань. — Главное, что мы хотим быть вместе, правильно?       — М-г-м. Именно так, — проговорил Ван Ибо и привлёк его в свои объятья.       Прикосновение обнажённых тел друг к другу могло бы вызвать дикую страсть, доводящую до нерва, но в этот раз любовники лишь делились теплом. Нежность момента и важность сказанных слов оказалась главнее любых удовольствий плоти. Сяо Чжань обнимал любимого, слушал его дыхание и ощущал, как снимаются внутренние блоки, а по прямой открывшейся дороге прямо к сердцу забирается доверие к этому человеку. Он поверил: Ван Ибо его больше не обманет и не обидит, а если и обидит в пылу эмоций, то сделает намного больнее самому себе, чем ему. Примерно такие же ощущения были у Ван Ибо.       Наслаждаясь моментом, они надолго замолчали. Вскоре дыхание Ван Ибо стало глубоким и медленным, а голову Сяо Чжаня наполнили мысли. Он думал о том, что хотел бы защитить любимого от всех невзгод и печалей, что хотел бы стать не только щитом, но и опорой, придающей уверенности в завтрашнем дне. Теперь Сяо Чжаня не смущали разница в их социальном положении или возрасте, он не думал ни о чём подобном. Его желания и стремления целиком и полностью сосредоточились на человеке, спящем рядом. Ван Ибо — любимый человек, перевернувший его жизнь с ног на голову, подаривший полёт и веру в личное счастье — был тем самым, кого никогда и ни за что из жизни не отпустишь, как бы сложно ни становилось. Сяо Чжань понимал: он сделает всё возможное и невозможное, чтобы защитить эти отношения.       В голове появились слова и зазвучала мелодия очень любимой, теплой, бесконечно душевной песни.              ♪♫♪Крис де Бург — The Same Sun.              I cannot sleep tonight, I have you on my mind,       Even the wind is calling your name,       Though you are far away, I feel that you are near,       Whispering words from over the sea,              And if you wake in your night, remember that I will be here;       And like the same sun, thats rising on the valley with the dawn,       I will walk with your shadow and keep you warm,       And like the same moon, thats shining through my window here tonight,       I will watch in your darkness, and bring you safely to the morning light.              Where there is love like this, forever, for all time,       I will be there, wherever you lie,       And where there are hearts that live together in one soul,       Nothing on earth will keep us apart,              And if youre crying inside, remember that I will be here;       And like the same sun thats rising on the valley with the dawn,       I will walk with your shadow and keep you warm,       And like the same moon thats shining through my window here tonight,       I will watch in your darkness, and bring you safely to the morning light;              I love you, I love you, I love you;       And if youre crying inside, remember that I will be here;       And like the same sun, thats rising on the valley with the dawn,       I will walk with your shadow and keep you warm,       And like the same moon thats shining through my window here tonight,       I will watch in your darkness and bring you safely to the morning light;              Same sun, same moon,       Same soul, same heart,       Same world, same stars — you will be forever in my world;       Same sun, same moon,       Same soul, same heart, oh, I love you I love you I love you,       Same world, same stars — you will be forever in my heart.              ***       ♪♫♪Крис де Бург — То же солнце                     Я не могу уснуть сегодня ночью, я думаю о тебе,       Даже ветер зовет тебя по имени,       Хотя ты далеко, я чувствую, что ты рядом,       Шепчущие слова из-за моря,              И если ты проснешься ночью, помни, что я буду здесь;       И как-то же самое солнце, которое встает над долиной с рассветом,       Я буду ходить с твоей тенью и согревать тебя,       И как та же самая луна, что светит сегодня ночью в мое окно,       Я буду наблюдать за тобой в темноте и благополучно выведу тебя к утреннему свету.              Где есть такая любовь, как эта, навсегда, на все времена,       Я буду там, где бы ты ни лежал,       И где есть сердца, которые живут вместе в одной душе,       Ничто на земле не разлучит нас,              И если ты плачешь внутри, помни, что я буду здесь;       И как-то же самое солнце, которое встает над долиной с рассветом,       Я буду ходить с твоей тенью и согревать тебя,       И как та же самая луна, что светит сегодня ночью в мое окно,       Я буду наблюдать за тобой в темноте и в целости и сохранности выведу тебя к утреннему свету;              Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя;       И если ты плачешь внутри, помни, что я буду здесь;       И как-то же самое солнце, которое встает над долиной с рассветом,       Я буду ходить с твоей тенью и согревать тебя,       И как та же самая луна, что светит сегодня ночью в мое окно,       Я буду наблюдать за тобой в темноте и в целости и сохранности выведу тебя к утреннему свету;              То же солнце, та же луна,       Та же душа, то же сердце,       Тот же мир, те же звезды — ты навсегда останешься в моем мире;       То же солнце, та же луна,       Та же душа, то же сердце, о, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя,       Тот же мир, те же звезды — ты навсегда останешься в моем сердце.