Беспонтовая флейта

      Два дня до выходных. Вот, что такого, да? Нет. Это было ужасно.       Мало просто того, что я начал скучать, ещё тогда, когда он мне написал «Сладких снов», так он еще и не появлялся в сети до пятницы. До этого момента казалось, что я сам всё выдумал, и только короткие сообщения, сохранившиеся в вк возвращали мне чувство, что всё по-настоящему. Я понимал, что у него учеба и работа. Но грустно было всё равно.       Родители взбесились. Мама особенно. Началось всё еще утром, в четверг, с простого вопроса: «А когда ты ел, Серёжа?». А я, правда, не помню. Вот, вообще, не до этого в последнее время. Вроде, и ужинал с ними, на днях, даже. Не пойму я этих претензий. То мама ворчит, что мету без разбора всё подряд, и приходится есть тайком, что и сколько хочется. Теперь подозревают меня в болезни, о которой по телевизору видели, и хотят, чтоб я ел под их контролем. Да, я всегда худым был! И отец такой же, да и мама, в принципе. На старых фотках, где она молодая, так вообще, на мальчика фигурой похожа больше.       Но, когда они застали врасплох своим вопросом про еду, так всё — «лечить» меня салом и картошкой решили. На завтрак всё терпимо было. Овсянка и овсянка. Даже с маслом и смородиновым вареньем. На вид — не очень, но съедобно. В обед я дома один — была задача съесть щи с мясом. Мясо поколупал, где жилок не было, в бульон хлеб помакал, а остальное — лучше маме не знать, куда. Меня бы следом смыла, наверно, если б запалила.       А вот ужин… Печень и гречка. Сказали, что я бледный и гемоглобин надо повышать. Уколы мне лучше сделайте с гемоглобином вашим, если решили, что у меня его мало. Это же есть невозможно. И мама это знает и никогда особо не заставляла есть, если я отказываюсь. Поворчит, обычно, и с кухни отпустит. Но сейчас я «болен» и это лучшее, что они для меня могут сделать. Гречка с трудом проваливается, когда проглатываешь. Получше, только если запивать чем-то. Но и тут — фиг мне, а не чай. Внезапно это стало «вредным» и «дающим ложное насыщение». А печень… я не знаю, как пахнут трупы, но мне кажется есть что-то похожее. На вид — вообще отврат.       После этих мучений над тарелкой, мама убедилась, что надо продолжать меня «лечить». Отец пытался сказать, что это девочки, в основном, таким страдают, да и вспомнил, что я всегда был «как суповой набор». Но мама смотрела передачу внимательнее, и ей уже про эти отговорки тоже всё пояснили.       А я выпил два стакана чая, пытаясь хоть как-то смыть печёночный привкус и закрылся в комнате. Ел я почти в слезах. Нос распух, глаза покраснели. Чай плюхнулся в желудок, и появилась мерзкая печёночная отрыжка. А вместе с ней — тошнота от отвратительного переполнения в животе. Меня иногда мутит, если перенервничаю. И это, как раз, тот случай. Но в туалет идти нельзя. В передаче родителей об этом тоже предупредили, а мама и мне в красках описала, как у людей выпадают органы через рот. Да, ровно тогда, когда я пытался проглотить мерзкую печень.       Короче, печень отправилась в пакет. Вместе с гречкой и чаем. И всё это еще в два пакета. Один из них подарочный. И всё в портфель, чтоб не забыть от этого избавиться. Это мерзко. Я мерзкий. Хорошо, что никто не видел.       И теперь, дома появляться желания ещё меньше. Щеколду успели скрутить, кстати. Хорошо, хоть дверь с петель не сняли.              В школе, по сравнению с домом, даже спокойнее. Всего-то раз рюкзак улетел случайно с лестницы, больше по моей дурости. Молчать надо было, как обычно. И ничего бы не было. А я сам за рюкзаком полетел. Серьёзно. Кривоногий, просто. Не могу подножку перешагнуть, как нормальные люди. Удивительно, что только колени на этот раз пострадали. А содранные костяшки на правой, даже, брутально выглядят. Зато с физ-ры отпустили. А так, может, и не успел бы от щей мамкиных избавиться без палева.       Пятница, вообще, тихая была. Если не считать, что я без конца раздражался, как часто Илья Машке написывает. Андрей, хоть бы, номер свой дал, раз в вк не сидит. Ещё и рассказать ничего нельзя. Ладно, Машка сейчас вообще, как будто, не здесь. А то, под её пытками точно бы сдался.       Жалко, что пропустил, когда он в сети был. Дома уже увидел сообщение, о том, где и во сколько встречаемся в субботу. Я так обрадовался, что только потом понял, что не знаю этого адреса. Пришлось погуглить, рядом совсем, минут пятнадцать пешком, просто название улицы мне до этого не примелькалось. Встречаемся в пять.       Пока радовался назначенному свиданию, очень лихо согласился на, предложенное Натаном Савельичем, произведение для последнего звонка. Эту мелодию я мучал в прошлом году, но так и не разобрал по-нормальному. В дневнике Натан, своим размашистым почерком, так и писал: Глюк К. Мелодия из оперы «Орфей». Разобрать. Повторить. Без заминок.       У него ассоциации по этой композиции с переходом во взрослую жизнь, а у меня — с отходом в мир иной. И по настроению музыки, я с моими ассоциациями, даже, ближе. Согласился, да и ладно. Не знаю, какое произведение бы могло изменить моё мнение о выступлении на последнем звонке. Так что, хоть «Во саду ли, в огороде».       Да какая там музыка и флейта?! На радостях у меня, и гречка зашла, а несъеденную печень мне отец помог ликвидировать, менее мерзким способом. Сказал ему, что завтра вечером гулять иду. Он хитро улыбнулся и выдал мне дежурный «джентельменский набор». Резинку припрятал, конечно, но к таким вещам я пока не готов. Даже с Андреем.       В субботу, пока считал оставшиеся часы, переделал всю домашку и перескролил все группы с картинками в вк. А ещё только пятнадцать-ноль-три.       Внезапно написал Василь. Оказывается, что он уже со вчерашнего вечера дома. Пожаловался мне, что Машка их кинула и не хватает людей, чтобы своей компанией в инст идти фармить, и не брать левых людей с сервера. Собрались они начать в шесть. До шести точно не успеваю, да и, если честно, то немного обижен на то, что когда я звал, то у них дота была.       «Интересно, а Машка тоже, что ли, на свиданку пошла? Блин, даже как-то приятно думать, что я тоже иду на свидание.»              Шмыгнул в ванну, намылся по-быстрому, чтобы у мамы перед носом лишний раз не маячить. Я поел, позанимался — ко мне не должно быть никаких вопросов. Собрался и, наконец, вышел.       Уже достаточно холодно, поэтому я в теплой осенней куртке и шапке. Перчатки только забыл взять. Прячу руки в карманы и иду туда, где договорились встретиться.       Андрей уже ждёт. Выдыхает в сторону сигаретный дым и быстро чмокает меня в губы.       — Приветик, малыш. Пить чё-нить будешь?       Понятно, что не сок предлагает. Говорю название той химозы, что с Машкой пьём обычно.       — Вкусное что ли?       — Если пить не выдохшимся и не тёплым, то нормально.       — Хах, ну так и про пиво можно сказать. Ну, давай заценим.       Идём к магазину. Даже не приходится стоять за дверью, как я привык. Мы с Машкой заметили, что моё лицо очень сильно продавцов настораживает и они про паспорт начинают спрашивать. А ему продают без вопросов. Выходим на улицу, иду рядом.       — Сколько должен?       — Малыш, ну что за вопросы? Нисколько. У тебя руки, чтоль замерзли?       — Перчатки забыл.       — Ну можешь, пока, одну у меня в кармане погреть.       Просовываю руку.       «Так, действительно, теплее. Еще и пальцами сплетаемся — вообще кайф такой.»       Идем по безлюдной улице. Хотя, улица это только на карте. По одну сторону жилые дома, по другую — пустыри, посередине — то, что когда-то было асфальтом. Доходим до забора из сетки. Андрей отгибает один угол — пролезаю, а он следом. Впереди — заброшенное здание с запыленными окнами.       — Тут контора одна закрылась, никого уже давно нет. Знаю как зайти внутрь. Пойдёшь?       — А там точно никого?       — Точно.       «Не знаю, что я ожидал услышать, но от его ответа, всё равно, стало спокойнее»       Обошли здание, спустились по лестнице, к двери подвала. Андрей просто открыл её ключом. Пока идём через тёмный коридор, держусь позади, вцепившись в его руку.        На первом этаже немного светлее из-за того, что есть окна, но скоро совсем стемнеет, и будет так же как в подвале. Темноты я не боюсь, но, всё равно, немного не по себе. Андрей дёргает одну из дверей.       Заходим в помещение с окном, выходящим на пустырь. Чем-то похоже на кабинет на работе у мамы. Только у неё сплошняком всё заставлено мебелью, а на каждой стене висит по календарю с котятами или цветами. Такой длинный, на три месяца, клёпкой к стене приколот. А тут, из мебели остался один стол. И, кстати, календарь тоже висит. Даже, за этот год. Только с начала лета его никто не обновлял. Хожу, осматриваюсь.       — У меня мать тут убиралась раньше, пока не закрылись. Замки, кароч, сменили, но с подвалом прокололись.       — А у мамы твоей проблем не будет?       — Так она ж не убирается уже тут. Если по-тихому, то и не спалит никто.       — И часто сюда ходишь?       — Да, ради интереса, зашёл пару был уже, но ловить особо нечего. Шалман палевно устраивать, заметут ещё. Поэтому пацанами и не показывал. Типа, ты первый, с кем сюда пришёл.       Если до этого момента и было как-то неуютно немного, то сейчас я почувствовал себя очень особенным для него.       Я подошёл ближе к Андрею, пока он расстегивал рюкзак, обвил руками шею, притянул к себе и поцеловал. Было уже не так неловко, как у подъезда и мне стало жарко в тёплой куртке. Расцепив руки, расстегнул замок. Когда Андрей меня обнимал, то чувствовалось, что, даже его тёплые ладони, немного прохладнее, чем моя горячая спина.       — Ну, ты даёшь, малыш. Я теперь думать начинаю, что обманул ты меня, что не целовался ни разу. Но мне всё нравится.       От щеки, его поцелуи перешли на шею и мне уже захотелось совсем снять куртку. Но я остановил его. И себя.       — Малыш, тебе не нравится?       — Нравится. Слишком… Блин, и почему малыш? Мы ж ровесники почти. Я в восемь пошёл в школу, восемнадцать уже в марте.       — А с чего ты взял, что мне так же?       — Э…ну… Илье ж семнадцать…       — А мне восемнадцать. В феврале девятнадцать будет.       Я сел на стол.       «Сам придумал, сам поверил и сам теперь с чего-то загоняюсь. Но девятнадцать звучит вообще как-то напряжно…»       — Ты, значит, не в одной группе с Ильёй?       — В одной. — опустил глаза в пол, но всё равно, писец как, дерзко выглядит — Я у тебя немного второгодник.       Считаю в уме, раза три. Вроде, сходится. Андрей на корты передо мной сел, в глаза заглянул.       — Так тебя можно малышом звать или как-то по-другому?       — Блин, ну а по имени? Придумываете мне погоняла… Серж, Малыш, СэрГей! — Последнее как-то слишком громко отразилось эхом о стены.       Андрей помрачнел, достал из рюкзака банку. Протянул, пробурчал «а, погодь», открыл и отдал мне. Сел рядом и пшикнул своей.       — Про тебя уже в школе знают?       — Машка только, и только про меня. Остальные дебилы просто. А о тебе никому не говорил.       — Прошу, не пались никому больше, пожалуйста. Я сам дурак, сдержаться иногда не могу. Пиздец как, обрадовался, когда ты согласился, чтоб я проводил тебя. Но я-то ладно, могу прописать, если кто предъявы кидать будет. А тебе… кароч, не пались, ладно?       — Да меня и без этого дёргают — показываю разбитую руку — Ну а на лице — сам полез. Сил нет уже терпилой быть постоянно. И скрываться, и молчать обо всём на свете.       Андрей взял мою руку, несколько раз дотронулся губами до заживающих ссадин, грустно заглянул в мои глаза.       — Бля, понимаю. Никому такое не нравится. Будь осторожнее только, пожалуйста. Друзья, бля, да подруги тоже, даже не спецом, ляпнуть что-то могут. Не все понимают, чё быть может. И я, дурак, раньше тоже не соображал нихера. И щас, опять, на радостях…       Какое-то время сидели тишине. Только он, с щелкающим звуком, раз за разом, поддевал ключик алюминиевой банки. Я молча смотрел в пол, болтая ногой.       Андрей приложился к банке, почти вливая в себя красный, химозный коктейль. Выдохнул, поёжился и всмотрелся в красные надписи на чёрном фоне.       — Семь оборотов, нехилый коктейльчик — отпил ещё — тебя не унесёт, а?       — Да, не унесёт. — Уверенно сделал несколько глотков, по телу прошла дрожь, а следом разлилась новая волна вязкого тепла. — Не нужно за меня так волноваться по каждой фигне.       — Не злись. Просто вспомнил, как тебе поплохело, теперь понял с чего так полоскало тебя.       — Блин, не с коктейля совсем. Пиво зря выпил, упал ещё. Перепугался, что дышать не могу. Ну и вот… С одной ничё не будет.       — Ну, смотри.       — Спасибо, кстати. Не помню говорил или нет. Сразу не сказал, потом писать в вк стало стрёмно.       — Так ты меня нашёл, значит, а сам чё не добавил?       — Не знаю, сам же говоришь, что палиться нельзя.       — Дружить-то можно.       — Сложно как-то это всё.       — И не говори. Но я рад, что тебя встретил, а ты меня не испугался.       — А чё пугаться? Ты меня на руках выволок почти — я поморщился — грязного. Не застремался, а мог бы и оставить.       — Чё ж я, скотина что ли?       — Ну я ж тогда не знал, что нет.       «А ещё не задумывался про погоняло… блин»       — Почему Дикой, а?       — Чтоб знали, что отпиздить могу. Но не боись, тебя ни за что не трону.       — Я и не боюсь. Машка что-то наплела, но я не особо поверил.       — И про что?       — Про то как ты в школе побил кого-то, а потом на индивидуальное тебя отправили.       — Так это правда.       Меня пробрал липкий холодок. Посмотрел на Андрея в надежде, что он сейчас скажет, что шутит или, хоть, посмотрит приободряюще. А он чиркнул зажигалкой и закурил.       — Окно приоткрой, а то задохнемся.       Я и не заметил, как стемнело. Как будто, пока сидел с ним рядом, был где-то не здесь, а сейчас меня выдернуло в реальность.       — Бля, забыл совсем. — Андрей закопошился в рюкзаке, держа прикуренную сигарету сжатыми губами.       В руках у него что-то белое, прямоугольное. Коробка какая-то. Открывает, вынимает, чиркает зажигалкой — загорается второй огонёк.       «Свечи?!»       — Знал что темно будет — капает на стол воском, пытается закрепить длинную свечку. — Вспомнил, как раньше сидели, когда света не было, подумал прикольно будет.       Я заворожено смотрел на, дрожащие на сквозняке, огоньки двух свечей.       «Да, что-такое, и я помню. Маленький был совсем. Отец рассказывал что-то, мама тоже рядом была, слушала»       — Я ж, блин, не просто так боюсь, что кто-то про нас узнает, Серёг. Тогда я очень хреново поступил, но хер знает, что было бы с… с ним, если б не влез.       «Кольнуло где-то внутри. Грустно ему, а кольнуло у меня.»       — С ним всё в порядке?       — Да, вроде. Только родители его, как узнали о нас, так и запретили со мной общаться.       «Кажется, я до этого не слышал, чтобы у него так дрожал голос»       Подхожу, чтобы обнять — вижу мокрые дорожки от слёз. Андрей глубоко затягивается, выдыхает.       — Помогает? — киваю на сигарету       — Так себе…       — Дай мне?       — Ты ж не куришь, зачем?       — Попробую. Не тебе ж одному травиться.       — Дрянь это, конечно. Ну раз хочешь… По-цыгански пробовал?       — Вообще никак не пробовал.       — Вставай ближе — научу.       Андрей, рассказав что делать, затянулся и приблизился к моим губам. Я вдохнул, когда он стал вдыхать дым, закашлялся. По коленкам пробежало лёгкое расслабление. Андрей подал мне банку с коктейлем.       — Ты как?       — Нормально. — отпиваю — Давай ещё раз попробуем?       — Хватит с тебя. — Кинул бычок в пустую банку. — Идём ко мне.              Стало настолько жарко, что, и я, и он, почти сразу, скинули куртки на пол. Андрей, обнимая меня, гладил по спине, спускал руки к ягодицам, сжимал и снова проводил пальцами по позвоночнику вверх.       От губ, его поцелуи перешли мне на шею. Нежные, неторопливые. Меня уносило куда-то от каждого касания. Когда он провёл рукой мне по ширинке, я всхлипнул. Андрей прижал ладонь плотнее, настойчиво двигая ей вверх-вниз. Хватая ртом воздух, повисаю на его плече, стискивая его насколько хватает остатков сил.       Хотелось сделать ему, хоть в половину так, как мне сейчас. Рукой от живота провел вниз, а губами поймал мочку его уха. Сквозь запах сигарет, чувствуется, как пахнет его кожа. Слышу тихое:       — Расстегнешь мне?       Цепляюсь за петлю на джинсах. Пуговица, замок, пальцы под резинку. Такой горячий и твёрдый. В голове щёлкает. Останавливаюсь. Андрей берет меня за запястье, запускает руку под свою футболку. Чувствую как напрягаются мышцы его живота, пока он ритмично двигает рукой и жарко дышит мне в плечо.       — Не кусайся только, пожалуйста, больше, малыш.       «Я и не заметил, как и когда вцепился зубами ему в плечо.»       Гуляем, пока я не начинаю замерзать. Идём к дому.       «Надеюсь, всё выветрилось»       — Малыш, помнишь, что за место?       — Да. Водичка была отличная, жалко со мной не остался тогда.       — Теперь тоже об этом думаю.        Звонит мама. Оказывается, уже не первый раз. Говорю, что скоро буду. Не хочу домой.