Чувствительные уши

Он не знает почему, но в его первой жизни, в его первом теле, у него были чувствительные уши. Конечно, у него был острый слух и некоторые звуки могли даже причинять боль, но это не должно было быть связано с тем, как его тело напрягалось, а дыхание прерывалось, от того, что кто-то случайно задевал его уши, перекидывая руку через его плечи. Чаще всего, это был Чхон Мун-сахёнг, и он думал, что это нормально; все, что касается сахёнга, это нормально; но это касалась также Чхон Чина, это касалось Тан Бо, это касалось любого, кто был к нему близок даже на одну ночь, и дышал ему горячим воздухом прямо в ухо, а мелкая дрожь приятно или резко проходила через его тело. Но это была первая жизнь, во второй же — он не испытывал ничего подобного; тело Чо Сэма отличались во многом, и в этом в том числе. Чхон Мён смирился с этим фактом о новом себе. Однако, затем, внезапно, он встретил его. Другого себя, свое прошлое «я», наглого нетронутого потерями мальчишку. Он ненавидел его. Он красив. Чхон Мён никогда раньше этого не замечал, но да, он был красив. И, как никогда, он хотел заставить его умолять. Это было несложно, он хорошо знает себя, знает свои вкусы, и красивые лица всегда были где-то вверху списка, сразу после возраста. Ещё легче заставить сопляка сесть на землю, в лесу, недалеко от секты, под открытым небом, укусив мочку левого уха, заставив его задохнуться от ощущений. Бога ради, они оба в одежде, а он уже такой краснеющий. Он продвигает своё колено вперёд, не совсем касаясь, не совсем надавливая на его промежность, заменяя зубы языком на ушной раковине. Он не жалеет слюны, облизывая, вычерчивая все выступы хрящей, оставляя влажную часть для ночного воздуха, иногда заменяя жаром своего дыхания. Сопляк скулит, это хороший звук, тихий и искренний, чужие руки не находят места лучше, чем на его заднице, сжимая её и разжимая, пытаясь, может, успокоиться, может, контролировать себя. Чхон Мён не против, у этого тела сочная задница, на его вкус. Он легко поворачивает голову сопляка в бок, открывая себе больше пространства для работы, проникая кончиком языка в ушной проход — сопляк вздрагивает рядом с ним и жалобно стонет — вытаскивает, обводит полукругом проход, обдувая холодным вздохом, наслаждаясь очередной вызванной им дрожью, и снова входит языком внутрь, так далеко, как сможет. Чхон Мён знает, что не протиснется далеко, но это не мешает ему делать это снова и снова, засовывать и вытаскивать кончик языка, будто трахает его. Сопляк слабо пытается отодвинуться, при этом чужие руки крепко, почти до боли — у этого тела точно останутся характерные отпечатки — сжимают его ягодицы. Чхон Мён не даёт ему сбежать, положив одну руку на шею, а другую на второе ухо. Он проводит пальцами по свободному уху, нежно, осторожно, лаская кожу и чуть надавливая ногтями — Чхон Мён может только представить, что чувствует сопляк, судя по звукам от него. Он не отвлекается от своего основного занятия языком, когда замедляется, проталкивая в правое ухо мизинец, подстраиваясь под собственный ритм, задумываясь, что бы он мог отдать за такое извращение первой жизни; наверное, многое. Ему интересно, может ли сопляк слышать сам себя, с учётом того, как его уши заняты; эти полувздохи, полувсхлипы, полустоны — прервавшиеся, разрываясь между тем, чем они должны быть, сменяя друг друга. Краем глаза он видит восхитительный красный румянец, схожий с цветением слив. В какой-то момент чужие руки на нём сжимаются ещё сильнее, что это правда неудобно-больно, а сопляк резко напрягается, прежде чем задрожать, и Чхон Мён поражённо останавливается, отодвигаясь, пока тот часто и глубоко дышит ртом, он чувствует влагу рядом со своим коленом. Надо же, он довёл сопляка до оргазма нетронутым. Чхон Мён самодовольно усмехается этому.