Изменения

Тихие шорохи, непрерывные, беспрестанные, окружающие повсюду. Шорохи, источник которых в Кересе знали более чем хорошо. Легкое «ш-ш-ш-ш-ш» за дверью заставляло замирать находящихся внутри. Горе любому, вышедшему после заката в незащищенную зону — в подъезд, на улицу. Ночная жизнь давно замерла; больше не катаются по району монгрелы, не бузят подростковые компании, не пристают к поздним прохожим наркоманы. Неосторожных и беспечных давно нет в этом районе, впрочем, как и в других. Но там, за границами Кереса, несут службу полицейские дроиды, освобождая улицы от пришельцев; девятый район никому не интересен и война на выживание — лишь способ регулировать популяцию не-граждан, выкинутых из Попечительского центра в тринадцать лет. Шорохи, предвещающие новые смерти, если кто-то не подумал или забыл, не успел или самонадеянно решил, что беда пройдет мимо. Нет. Ни один, вышедший в темноту за пределы своей квартиры или иного запертого помещения, более в них не вернулся. Неожиданно важным стало надежное жилье, и те, кто ютился в полуразрушенных домах, начали искать что-то лучшее. Не новее — такое не найти, но крепче и безопаснее. Люди стали обмениваться информацией о том, куда лучше переехать. Востребованными оказались несколько человек, которые умели чинить замки, менять двери, вставлять окна. Два десятка монгрелов целыми днями мотались с места на место, из дома в дом, укрепляя жилища тех, кто мог с ними расплатиться. Но иногда помогали и так, если по мелочи. Ранее разобщенные группы теперь предпочитали держаться вместе. Большинство жителей перебралось в дома поближе к границам других районов; еще в центре здания оказались более крепкими в отличие от обветшалых и разрушающихся домов по Кересскому отрезку периметра города. Никто не знал, что представляют собой ночные пришельцы, как они выглядят, где прячутся днем. Несколько раз монгрелы самостоятельно и вместе с полицией прочесывали пустующие здания, проверяя все — от чердаков до подвалов. Ничего не находили. Они не знали, но власти Мидаса и Танагуры делали то же самое, однако результат в обоих случаях был одинаков и равнялся нулю. Что именно случалось с неосторожными, понадеявшимися на свою удачу — или бывшими слишком неадекватными, чтобы рисковать ходить после заката, — никто толком не знал. Но видели результаты: иногда в самых неожиданных местах находили пятна крови, в том числе с кусками тел, останками, идентифицировать в которых конкретные части тела порой оказывалось непросто. Пугало еще и другое: останки различались между собой по виду нанесения увечий, или, если совсем правильно сказать, по виду уничтожения тел. Можно было найти аккуратно выломанную из локтевого сустава часть руки с обгрызенными пальцами, куски кишок, сваленных в небрежную кучу, — словно выскользнули из слишком большой пасти, но целых — от желудка до окончания толстого кишечника. Или куски грудной клетки: неравномерно переломанные ребра, аккуратно прикрепленные к грудине, с остатками кожи и мяса. Можно было найти отдельно кисти и ступни, иногда головы, словно сдернутые с позвоночного столба. Иногда находили ошметки мяса с огрызками костей, словно расщепленными на тонкие пластинки, вычищенные от костного мозга, почти прозрачные. Разное видели жители района. Вначале монгрелы по алкогольной и наркотической дури пытались выследить чудовище, так его называли между собой. Кто шел шумной компанией, подбадривая друг друга, кто, наоборот, старался не привлекать к себе стороннего внимания - результат выходил один. Никто из вышедших на охоту не вернулся. Через окна и щели подсматривать оказалось совершенно неудобно и, как оказалось, нерезультативно. Так тоже пытались, даже стояли и наблюдали через окна, не включая свет. Но чудовище то ли понимало, что за ним следят, то ли просто не проходило по видимому из окон участку. Администрация отмалчивалась, впрочем, они тоже не знали, кто это или что этот такое; полиция констатировала факт обнаружения еще одной кучки останков или пятен крови. И все. С каждой неделей гибло все меньше жителей района. Самые глупые упокоились давно, остальные привыкли к новому распорядку дня. Но разговоры за бутылкой стаута не прекращались, и в последнее время беспокоил один важный вопрос: если оставшиеся в живых не станут больше попадаться чудовищу, не оголодает ли оно, не пойдет ли в запертые помещения? Ведь тогда безопасного места не останется ни для кого. Но… У них не было выбора, оставалось только ждать и надеяться, что двери и запоры так и останутся непреодолимым препятствием. Потому что уходить жителям было некуда. Тихое «ш-ш-ш-ш-ш» за дверями означало, что пришла темнота, и до утра нужно дотянуть, надеясь на запертые двери и пытаясь заснуть, когда страшный шорох затихал, уходя в следующее здание. Пережить ночь, что-то сделать днем и снова ожидать и бояться. Привычная жизнь монгрелов изменилась. Они научились ждать. Ночные шорохи медленно, но верно изменяли каждого. Зачем? Вот этого пока не знал никто.