Уже… твоя

      — Нет, мне не понравилась казнь. Мне стало страшно, — мягко прошептала Эвтида, взгляд которой приобрел нескрываемую тоску. — Я этого и добивался. Чтобы все как есть увидела, — Амен не лгал, хотел, чтобы его приняли настоящего, а не слепо полюбили сквозь призму иллюзий.       Его усмешка стремительно угасла, уступая чему-то настоящему, не такому явному. Лицо альбиноса почти ничего не выражало, никогда невозможно было прочитать, о чем он думал, но в этот раз сведенные на переносице брови, закушенная губа и пристальный взгляд говорили за него. Большим пальцем он аккуратно, почти невесомо коснулся ее губ. Остановился напротив нее, почти вплотную, склонив голову. Телом Эва была к нему близко, а душой где-то очень далеко… — Я вернул тебе ясный ум. Напомнил, кто я на самом деле, — все такой же размеренный и выразительный тембр, обволакивающий слух медовой вуалью. — Я всегда об этом помнила. Мог и не стараться так. Именно две последние смерти на моих глазах и вышибли весь ясный ум, — она начала плавиться от недовольства, не поддавалась на обаяние эпистата. — Если он вообще у тебя когда-либо был, — ледяные нотки в голосе продолжали борьбу обуздать разгорающийся огонь в Ка Неферут. — Похоже, его совсем не осталось, раз я сюда к тебе пришла!       Эвтида хотела раздраженно скинуть с себя руку Амена, протиснуться к двери, чтобы убраться вон. Он смеялся над ней? Да как посмел?!       Ни одна из ее попыток реализовать желаемое не увенчалась успехом: эпистат сердито выгнул бровь, без труда перехватил обе кисти Эвы, будто хвастался своим превосходством. Он хотел разбить фантазии, чтобы она увидела его таким, какой он есть. Сделает больно, но зато отвадит. Лучше сейчас, пока еще тоску можно было стерпеть. И ей, и ему. Потом лишь хуже будет. — Ещё какое-нибудь выступление? — хмыкнул мужчина, когда понял, что смог ненадолго умерить ее пыл.       Она задергалась в ответ, запаниковала. Слишком много чувств плескалось глубоко внутри, а в ее груди просто не было столько места. Злость на саму себя, на Амена, на Реммао, горечь, стыд, ненависть и многое другое… Не стоило ей так себя вести и в целом капризничать перед главным охотником. Эта игра слишком далеко зашла, не давая ни единого шанса исправить дурную ошибку. И сейчас ни единой разумной мысли не осталось, эмоциональные потрясения одну за другой вытряхивали их из головы. — Нет. Больше никаких выступлений, я ухожу! — отчаянно взревела Эвтида, предпринимая попытки вырваться из крепкого хвата. — Явилась, чтобы обвинить меня в жестокости, а теперь куда-то собралась?       Эва снова дернулась, но на этот раз Амен потерял терпение. Он рывком притянул ее за талию к себе, на что она замахнулась. Девушка намеревалась влепить ему пощечину, но эпистат не позволил этому случиться, молниеносно перехватив тонкую руку. Тогда девушка упорно занесла другую, чтобы закончить начатое, но сразу замерла, как только посмотрела Амену в глаза. — Опусти, — он сказал это тихо и слишком спокойно, голос не дрогнул. На что в ответ получил многозначительное молчание. Многообразие невысказанных слов плескалось в карих глазах черномага.       Злость внутри пылала, жгла и толкала Эву на импульсивные поступки. Но даже ведомая безрассудством, она все равно отвела взгляд и опустила руку, понимая, к чему может привести подобная выходка. — Испугалась казни? Зачем пришла тогда, если видела, на что я способен, и если боишься меня? Благодарна будь, что не воспользовался твоей глупостью и не взял то, что предлагала. Теперь иди.       Не долго думая, Амен отпустил ее. Он был явно недоволен и, казалось, держал себя в руках из последних сил. К его удивлению, Эвтида ответила ему прямым уверенным взором и не отстранилась. — Это помутнение, что спутало мои мысли с нашей первой встречи, мешало мне все увидеть. Поэтому я посмотрела казнь от и до. Ты был прав, решив показать. Я очень зла и разбита. Надеюсь, так мне будет проще снова тебя возненавидеть. Вот зачем я пришла.       Ее слова безжалостно резали, кромсали плоть не хуже любого из кинжалов черномагов, оставивших шрамы на коже эпистата. — Неужели ты переставала это делать хоть на мгновение? — от знаменитой серьезности Амена не осталось ни следа, когда он сухо рассмеялся на свое же предположение.       Эва стиснула зубы. Он все-таки смеялся над ней?! Смеялся, когда душа ее рвалась в клочья от таких слов! Когда она стояла на перепутье, желая испить его поддержку. — Нет! Никогда! — зашипела девушка, толкнув мужчину с новой силой. Она тоже умела делать больно, не смела уступать мужчине. — Я это знал, — взгляд потемнел от обиды и впился в ее лицо. По крайней мере, так показалось Эвтиде. — И ты… и ты ведь ненавидишь?.. — звуки затихли, вступая в контакт с тишиной эпистатской хижины. — Нет, — твердый и непоколебимый ответ после намеренной паузы. — Не ври, просто скажи как есть! Мне надо это услышать…       Пусть скажет, что ненавидит ее. Пусть скажет, что просто хотел подобраться поближе, чтобы убить. Пусть разорвет ее до конца, раз начал это делать, чтобы избавить от всех тех страданий, что преподнесла ей судьба. Она хотела услышать его искренние речи, молила о них. Потому что устала от своих же противоречивых чувств.       Он обхватил ее лицо руками и упрямо повторил: — Нет ненависти, Эва. К кому угодно, но не к тебе.       Не было веры в то, что он молвил. Вместо безмятежного покоя он продолжал дарить лишь неуправляемый хаос. Не было абсолютного понимания, как же Эве стоило продолжать с этим жить. Слезы застыли в ее глазах, и от этого блеска они становились еще красивее, как драгоценные камни, демонстрирующие свой истинный блеск под лучами знойного солнца. — Плачешь?.. — не осталось больше той злости, что читалась на лице охотника. Лоб мгновенно разгладился, а прозрачный взор засверкал острым сожалением. — Ты видел?.. Напал… Амен, он на меня напал… Мой наставник… — Эва тихо спросила дрожащим голосом. Старалась держаться из последних сил, но эмоции били ключом. Они были в разы сильнее ее. Она прикрыла глаза и бесшумно всхлипнула — на самом деле, не искала с Аменом ссоры. Она искала утешения и тепла после всего, что пережила. Но не умела о них правильно просить… Теперь он это понял. — Эва… Убью его, можешь мне поверить.       Девушка понимала, что нет ни единого шанса на какое-то будущее с главным охотником по тысяче причин. И даже эти мысли, даже кровавый ужас, который она наблюдала на закате, не умалял силы чувств, возникающих внутри от одного лишь его имени.       Амен…       Ей будет достаточно даже просто стоять рядом. Просто касаться его руки и шептать про себя его имя. Просто знать, что он всегда на ее стороне, что она под его защитой. Даже если каждый был со своей горькой правдой.       Как же это желание обозвать? Она была больна или сломлена, с ней что-то не то. Никто нормальный не стал бы испытывать подобное рядом с тем, кто принес так много горя и… смертей. Эва больше себе не хозяйка. Над ее сердцем и разумом теперь был властен лишь один человек. — Скажи, что ненавидишь… Потому что я так больше не могу.       Она смотрела на него с мольбой. Злилась на себя, на него, на волю богов, которые так распорядились. Как бы Эвтида ни старалась, как бы ни уговаривала себя прекратить все это, она вновь оказалась рядом с ним, сама того не осознавая. — Я тоже больше так не могу, — отчаянное признание, заставившее забиться сердца быстрее.       Слова утратили всякую необходимость. Эва без раздумий подалась вперед, ведомая нетерпимым желанием быть ближе, и эпистат в ту же секунду шагнул к ней. Мужские руки прижали к себе мягкое гибкое тело, Неферут потянулась выше, чтобы обнять Амена за шею. Он в ту же секунду нашел ее губы, без лишней нежности впиваясь в них. Голод по этой девушке взял над ним верх, но некого было винить. Они хотели того оба.       Эвтида прогнулась в пояснице, чтобы кожей чувствовать близость Амена. Все ее движения были неосознанными и импульсивными. Она делала так, как чувствовала, хотя на самом деле понятия не имела, как лучше себя вести. Приоткрыла рот, чтобы впустить его язык, и глухо простонала от сильных пальцев, скользнувших к ее груди.       Он подхватил ее, усаживая на стол, и толкнулся бедрами между ее ног. Эва беззастенчиво развела их, чтобы мужчина прижался сильнее, призывая к большему своими красноречивыми звуками. Настойчивые губы спустились к ее шее, жадно покрывая поцелуями кожу. Девушка откинула голову, позволяя эпистату делать все, что он только захочет. — Останься… Будь моей, — жаркие слова осели предвкушающей сладостью на зацелованных губах.       Она положила ладони на его плечи. Дух захватило от ощущения крепких мышц под пальцами. Такой большой, такой красивый, такой… нужный? Не обыкновенное желание, о котором столько рассказывали… Это была нужда именно в самом Амене. Она легко затмила собой ту, другую, примитивную. — Уже… твоя, — ответ, подобный вопросу. Чувственный, жадный, нетерпимый.       «Сердцем, душой. Однажды мне придется поплатиться за эти чувства…» — то были размышления, после которых последовало ощутимое касание пламенных губ на подбородке. Оно не дало разуму логически завершить бурлящий поток мыслей, прервало их грубо и властно — все, как и было в духе главного охотника. Глубокие поцелуи обрушивались на зардевшуюся кожу, позволяя расслабленному языку очерчивать границу нижней челюсти. Вот так нагло, вверх от подбородка, всей мягкой поверхностью языка. Как она того и хотела, распаляясь от влажных дорожек, вместо того, чтобы ощутить отрезвляющую прохладу. — Не отдам тебя никому, — томный шепот, от которого замирало сердце, позволял крупным мурашкам пробежаться вдоль позвоночника и едва задевал аккуратное ухо, — любого разорву, не посмеют обидеть.       Слова едва были уловимы, несмотря на то, что Амен был максимально близко. Они растворились в шумном дыхании, обратились в незнакомый звук, похожий на рычание… Приоткрытые от вмиг захлестнувшего желания шершавые губы слегка дразнили нервные окончания, чертили замысловатые узоры на остром хряще, смыкались на мочке, чтобы смело оттянуть ее в сторону, заставляли дрожать в сильных мужских руках. Как же хотелось раствориться в его горячих крепких объятиях… Эва не могла ни о чем думать, кроме как о стальных мышцах под своими ладонями. — Господин…       Эвтида томно выдохнула, впиваясь ногтями в его плечи, стоило только ощутить его пальцы на внутренней стороне бедра. Он был так близко к эпицентру ее наслаждения, фривольно проникал фалангами под подол юбки, а это не могло не будоражить. Девушка вмиг осознала, что не отличалась терпением, ей нужно было все и сразу, максимально близко к себе… везде. Эпистат же не спешил, когда опустил свою руку на бедро, плавно проводил ею выше, а после вновь спускался к колену. Он дразнил, искушал, наслаждался нежностью кожи, тем самым заставляя стонать его имя, что глухо рассеивалось по всему помещению. — Амен… Амен… — повторяла она тихо и робко, точно молилась богам.       Неферут уже завибрировала от истязаемого напряжения, хотя едва начала получать по-настоящему пламенные, в крайней степени желанные ласки мужчины. Предметы мебели вокруг необоснованно быстро поплыли, потеряли свои четкие очертания, стоило ему закружить пальцами по бедру, а звон в ушах заглушил звуки собственного нетерпения. Живот же невыносимо тянуло внизу, отдавая крайне неприятным жжением на клиторе. Весь мир сконцентрировался на них двоих, дал возможность играть по собственным правилам, танцуя импульсивный, полный безумных порывов танец.       Альбинос не мог, просто не был в состоянии держать себя в руках. Все чувства, что накалялись до предела внутри, он выплескивал наружу в виде грубых сжатий, легких шлепков по внутренней поверхности бедра, рваных вздохов и ощутимых засосов за ухом. До приятной тянущей боли. До ее осознания, кому же она принадлежала.       Каким же зверским собственником был эпистат. Настолько жутким, что самому становилось не по себе. Он готов был сделать все, чтобы показать всем без исключения, чья именно была Неферут. Оставить максимальное количество пурпурных отметин, чтобы их можно было лицезреть с любого расстояния. Сделать все возможное и невозможное, чтобы выбить из каждого желание когда-либо смотреть в ее сторону. Убить любого, кто готов был предаваться раздумью о той, которой он собирался овладеть.       Оторвавшись от бархатистого участка тела, Амен бросил взор вниз на часто вздымающуюся от нехватки воздуха грудь и не смог совладать с резким желанием дернуть ткань лифа вниз, открывая себе доступ к острому торчащему соску. Он был обрамлен темной ареолой; это так гармонично сочеталось друг с другом, тем самым создавая эстетичную картину, лишь больше будоражащую воображение. Особенно когда мужчина был так близко к горошине, был способен вобрать ее себе в рот, мог рассмотреть каждую выпирающую венку и лабиринт капилляров, скрытых под природным загаром чувствительной кожи.       Склонившись ниже, охотник без раздумий опустился зубами на девичью грудь, прикусывая сосок и выбивая очередной громкий звук из манящего рта. Он подчинил себе свою волю, сдерживаясь, чтобы та самая боль, которую он причинял, граничила с удовольствием. Не было желания заставить все прекратиться, хотелось слышать ее мольбы продолжить.       На смену зубам сразу же пришли губы, грубо втягивающие кожу рядом с ареолой, чтобы наконец оставить первую лиловую метку. Амен грезил о ней все то время, пока находился рядом с Неферут, жаждал покрыть весь участок упругой груди ярким цветом. Он беспощадно всасывал с характерным звуком, помогал языком, кружа им по всей поверхности, влажно двигал ртом, на что получал очередную порцию стонов.       Его Эва была такой звонкой, мягкой, сладкой… и все было для него. Это не могло не оставить свой след, создавая вполне ощутимое движение в штанах. Член податливо дернулся от грязных звуков, при этом рука продолжала свое путешествие по женскому бедру. Альбинос давал волю подушечкам сильных пальцев, что огрубели от чрезмерной физической активности, впиваться в плоть до белых пятен, а твердым ногтям — очерчивать всю площадь. Распалял лишь больше, сам того не осознавая.       Эвтида уже не могла держаться, позволяя себе вплестись пястью в снежную копну густых волос и отчаянно оттянуть локоны в сторону. Неосознанно допустила вольность, тем самым демонстрируя свое нетерпение. Он сразу же приметил это, его зоркость не подводила даже в моменты исступления. — Покорной будь, все о чем прошу сейчас.       Низкий грубый голос жгучей волной обрушился на чувствительный комок нервов, который вновь был взят в плен не менее горячим ртом. Ладонь импульсивно двинулась вверх, без прелюдий накрывая половые губы всей своей поверхностью. Вот так бесцеремонно. Без осведомления. По-собственнически. Густая влага окутала массивные пальцы, стоило ему провести кистью вверх-вниз, а девичьи складки смиренно раскрылись, намекая на свою готовность. Несмотря на это, эпистат принял решение не остаться безучастным, развел пальцы в стороны, чтобы еще больше обнажить набухший клитор.       Подушечки растирали утонувшую в возбуждении слизистую, опускались ниже к сокращающемуся от ласк входу, с легким и едва уловимым нажимом массировали упругие мышцы. Амен чувственным танцем плясал на нервных окончаниях, возносил в поля Иалу своим вниманием, одновременно с этим продолжая дарить винные кровоподтеки на искусанной им же груди. Мужская кисть делала все, касалась каждого теба вожделенной кожи, только не затрагивала самый основной и желанный кусочек вульвы.       Клитор отозвался тянущей болью из-за отсутствия ласки и освежающего воздуха, отчего все тело было отравлено невыносимым напряжением. Но, несмотря на ту грань, что альбинос уже некоторое время переступал, Эвтида наслаждалась ни с чем не сравнимым ощущением. Прежде всего потому что доверяла, отдалась без остатка жестокому охотнику, готова была предоставить все, лишь бы эти мгновения не заканчивались.       Он сдался первым, снес последнюю невидимую преграду своими габаритами. Слишком долго ждал, слишком сильно хотел, погибал от влечения и перевернувшихся с ног на голову мыслей благодаря этой девушке. Грубо оторвавшись от женского естества, насквозь пропитанная эссенцией пясть опустилась на обнаженную ягодицу, обильно размазывая девичью сладость. Молочная кожа Амена столь ярко оттенялась на бронзовом девичьем полотне, разбавляла теплоту оттенков своим холодом, невольно создавала дивную композицию, что не могла не радовать глаз. Кожа Эвы отличалась мягкостью и гладкостью, это альбинос сразу приметил — ничего не могло остаться без его внимания. Даже самые дорогие шелка, купленные в столице, позавидовали бы Неферут. Она их превзошла без особых проблем. Идеальная. Неповторимая. Безупречная.       Другая кисть боролась с эпистатскими неподатливыми тряпками, которые так не к месту сопротивлялись мужскому напору. Нужно было избавиться, скинуть их с собственных бедер, открыть налитый бесконечным возбуждением член и наконец овладеть, бесповоротно позволяя рухнуть кропотливо выстроенным барьерам. Хеттский кинжал со стальным звонким звуком упал на пол, рассекая все страхи и сомнения в головах обоих, если таковые еще остались. К нему же присоединился широкий пояс, что дополнял образ и удерживал оружие. Последними на очереди были широкие шаровары, смиренно ожидавшие своей участи. Эпистат не жалел их, резко дернул ткань вниз, растягивая ее, и позволив им собраться гармошкой на щиколотках.       Взгляд цвета черного обсидиана зацепился за мужской орган, грациозно представший перед Эвтидой. Зрачки непроизвольно расширились, кричали о девичьем удовлетворении от увиденного, поглощали витиеватый рисунок налитых вен, тянувшихся по всему стволу и переходящих в блестящую от предэякулята головку. То, что в красках представлялось в изнывающей от любопытства голове, сейчас оказалось перед ней. Так близко и одновременно так далеко.       Амен не дал сполна утолить женское любопытство. Протяжно и шумно выдохнув, он притянул тело Неферут за бедра ближе и без промедлений толкнулся внутрь, одновременно прожигая своим ледяным взглядом покрасневшее от столь внезапных ощущений лицо Эвы. Он не был груб, по крайней мере на данный момент, позволяя привыкнуть к своим размерам и самому сполна испробовать первые, весьма желанные секунды внутри. Член неторопливо, но уверенно проникал глубже, растягивая под себя упругие стенки влагалища, не спешил выходить. Было чересчур жарко, чересчур узко, чересчур правильно, что хотелось поддаться искушению и закатить глаза. Только мужчина намеренно сдерживал себя, задерживался на мягких чертах лица, влажно пробегаясь языком по сухим губам от частого и прерывистого дыхания и наблюдая, как девушка позволяла все то, что он запрещал сам себе. Ее радужки завораживающе скрывались под тонким лоскутом век, а эпистат хмелел.       Оказавшись внутри девичьего тела на всю длину своего естества, альбинос инстинктивно совершил круговое движение бедрами, чтобы Эвтида максимально прочувствовала всего его, полностью теряясь в ощущениях. Наклонившись ниже, он коснулся ее губ своими, принимая на своих бедрах длинные стройные ноги, а на своей шее жесткую — насколько позволяла девичья сила — хватку. Эва рвано хрипела ему в рот, шептала его имя, словно это было единственное слово, которое она знала, притягивала к себе ближе. Не могла по-другому, больше всего желала почувствовать его движение, растворилась во всем нем, натянутая на его органе. Он не смог больше ждать — сила воли уступила место неконтролируемой жажде — и начал уверенное движение внутри нее, вбиваясь, вжимаясь, чуть ли не навалившись на нее всем своим весом. Кожа к коже. Светлый к темному.       Наваждение. Искушение. Одержимость. Безрассудство. Жажда быть ближе.       Дурная она. Столь беспечно бросилась в объятия того, от руки которого должна была пасть. Дурной он. Позволил своей слабости перед единственной шезму сломить его холодный рассудок. Дурные оба. Искренне вкушали капли удовольствия, которыми сами же друг друга и поили.       «Уже… твоя», — Амен и мечтать не мог о подобном. Был наивно убежден, что отвадил от себя своим истинным поведением, неосознанно перекладывая собственную ответственность за их будущее на хрупкие юные плечи… Но как бы он ни старался, он так больше не мог. Не после этих слов. Не после четкого осознания их неконтролируемого притяжения… И сейчас в итоге собственной борьбы он нависал над девичьим телом, уверенно вбиваясь, владея Эвой так, как не только в красках представлял, но и наблюдал в каждодневных сновидениях.       Неферут всем своим видом показывала довольство: мертвой хваткой притягивала альбиноса за шею ближе; тихо и покорно стонала ему в губы, втягивая носом опьяняющий запах возлюбленного; едва прикрывала густыми ресницами глаза от невозможности сдерживать поток захлестнувших эмоций.       Она его. Окончательно. Бесповоротно.       Эпистат пропал, а на смену ему пришел влюбленный мужчина.       Стол не был в силах сдерживать сорвавшегося с цепи Амена, который до крайней степени долго унимал свой истинный нрав и пыл. Мебель смиренно шаталась под разгоряченными, слитыми воедино телами, принимала на себя страстный порыв искренних чувств, что обрели свободу в виде физического контакта. Оглушительные звуки глубоких толчков смешивались с мелодичными стонами пары, формируя слаженный дуэт. Та самая музыка, которую оба готовы были слушать бесконечно. Мучительно приятное занятие. — Доверяешь мне, Неферут? — прерывистый шепот предпринял попытки вернуть девушку в реальность.       Плавными движениями массивные пальцы поплыли по изгибам, настигая сосок и щипая его до ноющей боли, при этом эпистат одновременно продолжал движения бедрами. Вместо ответа на вопрос, Эва прикусила губу и зазывно простонала. — Ответь! — голос моментально приобрел стальные нотки в знак недовольства, вызывая очередные мурашки по всему телу. — Даааа, — не то вскрик, не то хрип вырвался из горла, на что эпистат потянулся и нежно коснулся кончиком носа ее, лаская крылья носа, и покинул тело с характерным звуком. Чувство болезненной пустоты в секунды заполнило каждую клеточку, вызывая истошный девичий выдох.       Без лишних прелюдий Амен потянул Эву за бедра, снимая ту со стола и резко разворачивая к себе спиной. Он надавил на спину, слегка наклоняя ее вперед и нетерпеливо прижимаясь к ягодицам. Упругая твердость тянулась к любимому писарю, заметно подрагивала, наталкивала на мысли овладеть ей в столь привлекательной позе, чтобы альбинос смог наблюдать за движением своего члена, скрывающегося в мокром влагалище, которое было скрыто опухшими складками. Он уже практически сдался, с сомнением кусая щеку изнутри, но в последний момент взял себя в руки, звонко опуская ладонь на аппетитно выпяченные ягодицы. Еще один удар, а потом еще, пока девушка не запищала от ярких ощущений пястья на раздраженной коже.       Потянувшись за поясом, охотник опрометчиво сжал его в кулаке, перебирая пальцами лоскут шершавой ткани и инстинктивно ухмыляясь. — Слишком желанна, чтобы сдержаться, — еле уловимо проговорил он, без проблем сцепляя тонкие девичьи запястья одной рукой и удерживая их за спиной. — Что ты делаешь? — с дрожащим то ли от возбуждения, то ли от удивления голосом спросила Эвтида.       Амен ничего не ответил, дергая ту, чтобы она поднялась, и прижал ее к своему стальному прессу, чтобы вытянуть руку с поясом. Ему нужно было показать, развеять мысли, что никакая опасность ей не угрожала. Он вмиг ссутулился, самозабвенно зарывшись во взъерошенный хвост густых волос и глубоко вдохнув уже донельзя родной запах. — Хочу связать тебя, если доверяешь. Хочу, чтобы покорилась полностью, ведь согласилась стать моей.       Пухлые губы еле двигались, касаясь макушки, однако Эва уловила каждое слово, брошенное в ее сторону. Ноги моментально подкосились от очередной волны возбуждения, которую эпистат распространил по телу с помощью своих высказанных желаний. Она не могла больше терпеть, начала от бездействия перебирать ногами, вытягиваясь на носочках и прижимаясь к широкой груди. Помутневший взор остановился на темно-фиолетовой ткани в мужском кулаке, украшенном татуировками. Ей захотелось побыстрее почувствовать ее вокруг своих запястий, чтобы повторить черно-белый орнамент меток охотника языком и вобрать пальцы в рот. Беспричинное желание сомкнуть губы на его плоти испугало и одновременно донельзя затянуло узел внизу живота. — Так сделай же это, господин.       Вся строптивость улетучилась, как только девушка осознала, что именно с ней хотели сделать. Да чего уж скрывать, непокорность исчезла даже раньше, как только его руки коснулись ее горячих половых губ. Рассудок окончательно помутнел, уступая место животным инстинктам и разгорячая тело до максимальной температуры. Эва плавилась, дрожала, ожидала. Пусть он сделает все, что хотел, — она желала этого не меньше.       Амен звучно промычал, делился своим довольством, поощрял своими звуками. Одним движением он вновь наклонил ее вперед и обвязал девичьи запястья восьмеркой, прямо под суставом большого пальца — чтобы не было возможности выбраться. Только-только мужчина закрепил ткань между руками, как тут же опустился на колено, до этого отбрасывая мешающие штаны ногой в сторону, чтобы после поцеловать изящные пальцы и пробежаться горячим дыханием по ним. Какое же удовольствие он получал, лицезрея столь желанную картину. Член будто стал тверже, а напряжение давило и приносило нестерпимый дискомфорт. Нужно было утолить многодневный голод по своему любимому писарю, что мужчина и собирался делать. — Если, по твоему мнению, я переступлю грань, говори. Придумай слово.       Ряд болезненных укусов, обрушившихся на покрасневшую ягодицу, последовал за пленительными речами. Эпистат не просто зажимал кожу зубами, а усердно втягивал ее губами, чтобы даже там оставить багровые отметины. Язык зализывал подаренный ртом дискомфорт, а обжигающее дыхание после вновь будоражило нервные окончания. Эва не могла ответить, повышенное внимание отвлекало и заставляло скулить. Разум давно отключился, поэтому не был способен собрать отдельные слова в предложения. Сейчас это было непосильной задачей для девушки. — Пусть будет «шезму», — бросил он, не дождавшись ответа и резво поднимаясь на ноги, — услышу это слово, вмиг прекращу.       Темные глаза распахнулись от удивления, а растерянный выдох растворился в тяжелом от рваного дыхания воздухе. На удивление, это только усугубило ее ситуацию, желание раскаленным золотом текло по венам, на что Эвтида постаралась свести ноги вместе.       К счастью для Неферут, Амен не мог видеть ее реакции, не стремился заглянуть в лицо, находясь за спиной и лаская бедра ногтями. Он наблюдал за увлажненной вульвой, за маслянистой влагой, стекающей по внутренней стороне бедра, за тем, как проявлялись последствия грубых поцелуев на коже. Он намеренно сдерживал свое желание одним рывком насадить эту привлекательную девушку на свой член. Наслаждался не только тем, что сам страдал от перевозбуждения, но и тем, что страдала она по той же причине. Словно был и мазохистом, и садистом одновременно.       Крепко схватившись за туго затянувшийся пояс на руках, эпистат согнул ноги в коленях, чтобы подставить увлажненную девичьими соками головку ко входу. Другая рука, огибая женское бедро, расположилась на клиторе, как только он уверенно толкнулся внутрь. Эва инстинктивно встала на носочки, чтобы быть чуть выше, невольно верила в эту иллюзию, выкрикивая мужское имя и прижимаясь грудью и щекой к столу.       Двадцать пять сантиметров разницы в росте значительно ощущались и в какой-то степени мешали, только, казалось, альбиносу было все равно. Он без особых проблем начал резкие движения, вбиваясь в хрупкое женское тело до звонких шлепков, заглушающих заинтересованную в происходящем тишину. Два пальца беспощадно начали свой танец на комке нервов, вырывая отчаянные всхлипы Эвтиды, которая покорно принимала наслаждение и сжимала мышцами основание мужского органа. Однако недолго длилась эта ласка, ведь спустя несколько мгновений он вышел, в очередной раз оставляя ее с болезненной пустотой вместо нужной наполненности. Ее любимый господин понимал, что выбранная позиция не сможет принести им максимум удовольствия.       Он потянул ее за руки на себя, поднимая с плоской поверхности, и с легким нажимом повел в сторону кровати. Неферут не успела ничего осознать, как уже оказалась на прохладных простынях, принимая их свежесть ноющей от жара кожей лица. Амен одним движением — будто это ничего ему не стоило — поставил ее на колени. На руки невозможно было упереться, так как они находились за спиной, вследствие чего пришлось прислониться ухом к постели. Девушка все так же была одета, но это нисколько не мешало мужчине — он всего лишь задрал юбку к талии и слегка ударил по раскрасневшимся складками, чтобы после пристроиться сзади и снова войти.       Она извивалась под ним насколько могла, ощущала предельную невесомость, будто летела, сокращалась на его естестве и кричала. Кричала так, словно никогда не знала что значит получить наслаждение от мужчины, и, казалось, так оно и было. Словно только сейчас она нашла себя, познала истинную себя, подставляя свою вульву на растерзание белоснежному соколу. И она нисколько не ощущала себя грязной, наоборот, желанной, любимой, нужной. От осознания этого факта, теплело на душе и было приятнее физически. Хлесткие удары ладони по бедрам вперемешку со шлепками мошонки ласкали слух, возносили до невероятного уровня, обожествляли, дурманили. Они были лучше самого вкусного хека во всем Египте, с таким мужчиной он и не нужен был. Эвтида готова была навсегда запереться с Аменом в его хижине, забывая обо всех проблемах. Она его. Он ее. Больше ничего не было важно.       Горячие пальцы вновь накрыли вульву, размазывая вязкую прозрачную жидкость, втирая ее, скользя донельзя легко. Чувствовалось его наслаждение, как он упивался каждым совершенным движением. — Крайне мокрая… открытая… покорная… моя… — рычал Амен в такт фрикций, не останавливая движение бедрами, и периодически обрушивал едва уловимые удары на половые губы. Они подстегивали, будоражили, заставляли кричать лишь больше.       Потянув за пояс, он заставил Неферут подняться на колени и без промедлений впился влажными губами в ее шею. Эпистат буквально ел ее, шумно дышал в пульсирующую вену, прижимая к себе под грудь, кусал, лизал, испивал шустро пробежавшуюся испарину вдоль кожи. — Такая, какой и представлял, невероятно желанная, — продолжал шептать комплименты уже на ухо, не забывая оставлять отметины на каждом тебе чувствительной кожи.       Проворная кисть легла на низ живота, провокационно нажимая на него через смятую ткань одежды, что уже успела пропитаться потом от активного времяпровождения. Амен продолжал оставаться внутри, подавляя безумные порывы взмахнуть бедрами, упивался возможностью почувствовать сжимающиеся стенки от каждого его движения снаружи. Больше не мог в приятном смысле издеваться над своей возлюбленной, накрыл клитор пальцами и позволил себе круговые, увлекающие в небытие движения на нем. — Как тебе нравится, Эва? — мужской язык ласкал ушную раковину, зубы смели слегка оттянуть мочку, впиваясь своей остротой, на что девушка отзывалась утяжеленным дыханием. — Продолжай, Амен, не останавливайся — сладострастно скулила девушка. — Я вижу твою дрожь. Отзывчивая в моих руках…       Крепкие пальцы двинулись ниже, утопая в складках, прямо до изнывающего входа, где охотник и шезму соединялись телами. Очертив вход, касаясь и себя, и ее, он позволил себе выдохнуть со свистом, член несдержанно дернулся внутри грациозного тела от понимания ситуации в целом. Этот секундный порыв позволил обоим наполниться очередной волной исступления, задерживаясь в подобном положении, чтобы после альбинос смог продолжить подводить свою Неферут к краю удовольствия.       Руки Эвы невероятно затекли, она уже перестала их чувствовать, колени, что принимали на себя весь ее вес, ныли от чрезмерного напряжения, а рука эпистата ощущалась слишком хорошо и правильно на клиторе. Нужно было немного, Эва желала взорваться на его ладони, посвятить мужчине свое наслаждение, потереться о мозолистую кожу. Ей до беспамятства хотелось выбросить из сердца переживания о том, кем он являлся, просто видеть в нем своего возлюбленного, который наверняка в конечном счете станет ее погибелью.       И это «немного» не заставило себя ждать — Амен прижал указательный палец к горошине и зарычал в ухо, ощущая сокращающиеся мышцы влагалища вокруг своего естества. В последний раз вскрикнув, Эвтида обмякла в его руках, отключаясь от внешнего мира, теряясь в наслаждении, забывая все, в том числе и свое имя.       Эпистат не мог оторваться от своей Неферут и, несмотря на ее временное помутнение, продолжил свои ласки, аккуратно уложив ее на постель. Его язык всей своей площадью очерчивал каждый изгиб желанного тела, а после уступал место мягким губам и крепким зубам. Он планировал пометить ее везде и не смел изменять себе и своим словам. Человек слова был в прямом смысле в деле.       Девушка пришла в себя, когда он игрался с ее пупком, позволяя себе своевольные игры с плоским животом и осиной талией. Каким же он был чутким, возвращал ее из беспамятства столь интимным способом, будто всегда знал, что ей нравилось. Это не могло не подкупать, Эва снова начала таять, особенно, когда его хищная ухмылка ощущалась на разгоряченной смуглой коже. — Хочу, чтобы ты взяла меня в рот, — он специально оторвался от дела, заглядывая ледяным взглядом ей в глаза, погружаясь через них глубоко в ее сознание. Будто пытался нащупать ее отношение к предложенному, понять намного раньше, чем она продемонстрирует его на своем лице.       Карие глаза вновь потемнели, радужка практически исчезла за расширенным зрачком, а юркий кончик языка маняще прошелся по пухлым губам. Она хотела. Ее заинтересованный взгляд говорил о многом, и от этого становилось невыносимо держать свой разум ясным. Если его можно было назвать таковым. Эпистат одним рывком поднялся с постели, прижимаясь максимально плотно к кровати, и уверенным движением посадил девушку на колени. Он не стал церемониться, больше не хотел, впился пальцами в растрепавшийся хвост и притянул ее голову к паху, не раздумывая толкаясь в рот.       Эва поддалась, покорно раскрыла уста и приняла его возбуждение сразу наполовину, за что получила благодарный утробный стон. Он не ослаблял хватку, лишь сильнее вцепился в густую копну и немного двинул бедрами навстречу. Губы плотно обхватили бугристую плоть, а язык очертил венозный рисунок.       Его Неферут. Даже здесь прекрасно ощущалась. Амен и думать не мог, что способен окончательно попасть в ее ловушку.       Бросив взор вниз, он зацепился за ее взгляд. Эвтида послушно замерла, наблюдая за его реакцией, стреляла глазами, что помогло альбиносу целиком осознать, что он пропал. Ее веки слегка подрагивали от усталости и возбуждения, не смели полностью закрыться, очаровывали. Ресницы отбрасывали таинственные тени на щеки, частично скрывая собой яркий румянец, что укусил лицо по тем же причинам, а малиновые от обрушившейся страсти губы плотным кольцом расположились на его твердости, спрятав головку.       Девушка первая начала движение, с каждым взмахом головы заглатывая глубже, а после с шумным влажным звуком выпуская покрытый обильной слюной липкий орган. Все ощущения смешались, грубо вытесняя последние мысли из сознания.       Все, что она делала, было слишком.       Ее рот был слишком.       Ее язык был слишком.       Она вся была слишком.       Амен нежно пробежался пальцами по ушным раковинам, чтобы после зажать их руками, и жестче толкнулся в ее рот. Он ощутил то самое нетерпение и желание почувствовать узость гортани. — Расслабь горло, — все, что он успел произнести, прежде чем начать нескончаемый рваный ритм.       Слюна плотным потоком стекала по подбородку и капала на кровать, Эва не могла ее проглотить, оставив рот открытым. Продолжала прожигать Амена своим взором, покорно принимая его натиск, пока он двигался в ней. Она всеми силами пыталась угодить, подарить то же самое удовольствие, что и он ей. И хоть у нее не получалось принять его полностью, он все равно верно подбирался к грани, утыкался чувствительной головкой в горло, скользил внутри рта и принимал ласки языком.       Характерные звуки сводили с ума, кристальные слезы в уголках ее глаз украшали и без того красивое лицо Эвтиды. Альбинос не мог оторваться от потрясающей картины на уровне своих бедер; казалось, он разучился моргать, чтобы не пропустить ничего, что могло бы увлечь его. Щекочущая испарина стекала вниз по вискам, а прилипшие волосы раздражали кожу, но ничто не могло отвлечь его от процесса.       Мужчина продолжал вбиваться, наблюдая за ее беспомощностью. Женские руки покоились сзади, крепко связанные, отчего грудь была выставлена вперед. Маленькая голова была зажата в тиски его мощных рук. Кожа лица, одаренная всеми красками зарева, сияла от слез, пота и слюны, вперемешку с ее и его выделениями. А покорный взгляд по-особенному манил… Она без сомнений была лучшим творением, созданным богом Атумом, в этом альбинос не сомневался.       Всего, что Амен лицезрел, хватило, чтобы стремительно подвести его к краю пропасти под названием «неземное блаженство». Рваные действия навлекли непреодолимое желание сорваться вниз. Оторвав ее от своего члена, глаза приметили вязкую слюну, соединяющую их, и это было последней каплей напряженного терпения. Поместив руку на ее подбородок, он в очередной раз ощутил жар ее рта, совершив последние несколько фрикций, чтобы обильно, одержимо и громко излиться Эве на язык, сомкнув до боли веки и испустив в пустоту последние стоны.       Эпистат потерялся в пространстве, как только последняя капля была проглочена, а член в последний раз был лениво проведен по раскрытым губам. Он увлекся в реальности тем, о чем только мечтал, позволил бесповоротно заполонить всего себя загорающимися чувствами, приземляясь на кровать и увлекая девушку за собой. Еще пару мгновений, и он поможет ей распутаться от тугих узлов, заботливо разминая руки. Еще пару мгновений, и они прикроют глаза, прижимаясь друг к другу и позволяя себе утонуть в опьяняющих грезах.       Эва — настоящее и будущее эпистата, его благодать и беспечность, его мор и в то же время жизнь…