Животный голод.

«Быть может, только потому вновь и вновь возникают войны, что один никогда не может до конца почувствовать, как страдает другой». (Эрих Мария Ремарк. Возвращение) Блокада Ленинграда началась 8 сентября 1941 года. Цель немецких войск была в том, что бы сломить сопротивление оборонявших город соединений Красной армии, сил Балтийского флота, ленинградцев и захватить его. Более глобальная цель звучала так «Сровнять Москву и Ленинград с землёй, чтобы полностью избавиться от населения этих городов». Ужасно? Вся война была ужасна, а её цели уж тем более. Не так ли? Голод начался зимой... Первая блокадная зима была очень холодной, в домах не было электричества, отопления, воды. Ужасно понимать что две базовые потребности для человека обрублены, ведь так? Но воду как то добывали из Невы, хоть и это ужасно трудно было, а вот еда... « Блокада — это когда матери ели своих детей.» Александр Невский — Ленинград. Переживал так же очень тяжело блокаду, как и каждый житель его города. Выглядел он так же крайне ужасно, как и другие его жители. Уставшие стеклянные холодные и вечно голодные глаза. Лицо с резкими линиями из-за худобы. Волосы грязные и отросшие, очки давным-давно сломались. Не самый приятный вид, да? А его таким видели на улице. Хотя... Какое всем дело уже до вида собственного города, главное, что он жив, а не валяется в куче трупов на улице. Помогает ему не валяться посреди улицы собственного города лишь вера ЕГО людей. Его дорогих ленинградцев. Все верили в лучшее, от детей до стариков. Большая часть домов в городе разрушена. Немецкие бомбардировки способствовали этому. В одном из немногих целых… Хотя нет, скорее в разрушенном доме был Александр Невский. После смены правительства Ленинград, тогда бывшего Санкт-Петербурга лишили звания столицы, а так же опустили до "простых смертных". Ленинград до войны и блокады был ужасно недоволен этим. Ведь, он великий Санкт-Питер-Бурх, а тут он должен жить как простые люди! Блокада же "усмирила" его недовольство. Не было сил жаловаться и возмущаться... Невскому хоть выжить бы. В квартире было холодно и до ужаса страшно. Каждую минуту Александр мог считать последней. Ленинград лежал на кровати ни живым не мёртвым. Живым он не был из-за неподвижности, а не мёртвым он был из-за веры граждан. Люди верили — Ленинград прорвёт блокаду. Чувство голода мучило город не одни сутки и не одну неделю. Желудок будто каждую минуту выворачивало на изнанку, крутило, вытягивало и сдавливало. Казалось что сейчас самая ужасная боль, что он чувствовал, но спустя секунду казалось ровно так же. Только 125 грамм хлеба спасали его. Почему так мало? Он иждивенец. Работать не мог из-за таких мучений. Он чувствовал боль тела своего, а так же боль города. Хотя ещё пару месяцев назад он работал на заводе. Сейчас же нет сил порой что бы встать, но приходилось. Надо же было по карточке получить хлеб. Рядом с кроватью стоял стол. Пустой совсем. Радио на нём стояло. Оно работало ощущение, что день и ночь. С помощью радио Ленинград знал о воздушной тревоге. Когда узнавал об этом, то накрывался с головой одеялом и просто смиренно лежал. Так же на столе были письма. Открытые письма. Их писал Москва, ведь ни мог не поинтересоваться... Александром? О нет... Только Ленинградом и его жителями. На воплощение он хотел чихать. Ленинград покорно отвечал на письма. Садился за стол и слабой рукой держа перьевую ручку писал письмо, о том что происходит, как бомбят город и как ему плохо. На последнее Москва не реагировал. Письма порой не доходили и чаще всего Москва писал повторное письмо, неважно с какой стороны не дошло письмо. Это можно было обусловить тем, что он банально хоть немного больше сил имел чем бывшая столица. "Надо бы... Ответить, Мише...". С такими мыслями Ленинград постарался побороть слабость, что делал каждый день и встать с постели. Слабость пожирала город. Ноги чуть ли не сгибались пополам от слабости, голова разрывалась же от звона и боли, будто не метроном по радио звучит, а полноценная сирена, а радио ещё и на всю громкость настроено. Присев на стул Ленинград слабо прикрыл лицо руками. Совершенно не давя, и так голова взрывалась от боли, да и руки чуть ли не дрожали от слабости. Плохо ему, до ужаса. Но ныть он считал, что некогда. Надо делать дело — писать письмо, Михаилу. Ручку взяли в дрожащую бледную тонкую руку. Сил не грамма, но надо. Притянув чистый лист бумаги и письмо от Москвы он аккуратно пробежался по тексту. Не раз беря текст в руки и как можно ближе поднося к себе, лишь бы что-то разглядеть, букву, запятую. Положив текст на стол он принялся писать. Писал медленно, но благо, что вообще писал. Последнее время вообще перестал жаловаться на здоровье. А зачем? Москва просто игнорирует это. Только зря чернила тратит. Спустя время отодвинул листок со своим текстом. Это просто отчёт о том как дела в городе. В рамках сколько трупов лежит на земле и сколько хлеба нынче выдают. Александр аккуратно поднялся со стула и побрёл в кровать. Накрылся одеялом и прислушался к радио. Стал считать. Сто семьдесят, примерно ударов в минуту. Это воздушная тревога. Александр лишь повыше натянул одеяло и погрузился во тьму. Перед глазами всплыл образ обычного Ленинградца. Худой человек, в самой тёплой одежде, что только у него было. На улице же горы трупов и обычный Ленинградец спокойно проходит через них. Казалось бы, чем слабее человек, тем ему страшнее, ах нет, страх исчезает. Остаётся лишь одно чувство — голод. Ленинград очнулся. Именно очнулся, даже не проснулся. В голове вновь отдаёт звук метронома. Стал считать. Совсем мало, значит всё спокойно. Про себя Александр выдохнул и аккуратно поднялся с постели, вновь заставляя себя это сделать. "Надо в булочную сходить... Там, ведь хлеб выдают". Карточка у Ленинграда была на месяц вперёд. Карточка представляла собой небольшой продолговатый листок тонкой бумаги с отрезными квадратиками. В каждом из квадратиков — несколько цифр и одно слово: "хлеб". На январь была карточка. Принесёт, ему отрежут 125 грамм и оторвут кусочек на карточке, за тот день, что он пришёл. Встав он взял карточку в руку и направился к входной двери. Город оделся, закутался как мог и вышел из квартиры. Только выйдя из парадной в лицо ударил холод. Мороз, около -20 градусов. Оглядевшись, Невский вновь видел отвратительную картину. Горы трупов на земле. Взрослые, старики и дети. Маленькие трупы невинных детей лежали завёрнутые в тёплые одёжи. Хотелось расплакаться от такой картины, но на это просто не было сил. Да и это, обыденность. На другом конце улицы была булочная. Там порой выстраивались очереди, лишь бы получить свою норму хлеба. Нередко в очереди люди падали в обмороки от голода, благо люди остальные не совсем бесчеловечные, поднимали и хлопая слабо по плечу спрашивали "ты как? Стоять можешь?". Ленинград подметил, кошек и другой живности помимо людей не было. Сразу же он подумал — съели. Главное в таком контексте не писать об этом Москве, а то подумает, что жители Ленинграда людей едят. Людоед... Фу, даже челюсть сводит думая о том, что кто-то ест людей. Да, голод это тяжело, порой Александр сворачивался, а после выворачивался от боли в желудке, но есть людей, это для него слишком низко. Он ведь великий Санкт-Питер-Бурх! Встав в очередь он уставшими и голодными глазами смотрел на карточку. 125 граммов... И с этих граммов нужно было наесться... Очередь двигалась медленно, не только из-за голода и вялость граждан, а ещё из-за неразберихи некоторой с карточками. Кто-то умолял выдать его норму хлеба, ведь он такая башка дырявая потерял карточку. Конечно не верили, может кто-то и правда так терял, но город не верил. Он не понимал как можно свою жизнь потерять... Пару раз так потеряешь и точно... Того... Слово смерть, умереть и многие другие синонимы уже осточертели городу. Устал писать о смерти, видеть смерть и читать письма от Москвы где вновь спрашивают о смертях! Время длилось медленно, особенно для обессиленного города, но не мог же он вечность стоять в очереди, наконец-то он мог предоставить карточку и получить хлеб. Он аккуратно уложил карточку перед женщиной, она осмотрела её и оторвала квадратик с сегодняшним днём. Отрезав 125 граммов хлеба она выдала их городу. Он судорожно из кармана достал подобие платка, хотя это и был просто белый квадратик ткани. Завернул в него хлеб и забрал карточку. Он уложил хлеб завёрнутый во внутренний карман. Как можно ближе к сердцу. Этот хлеб, это его единственная еда, на весь день. Вновь трупы, обессиленные люди и парадная... Он мигом шмыгнул в неё и стал подниматься в квартиру. Распахнув пальто потасканное временем Невский вынул из внутреннего кармана хлеб в далеко не белоснежной уже ткани. Тёплый... Он быстро разулся и снял пальто, держа при этом хлеб прижав к груди. Он присел за стол. Уложил хлеб и аккуратно его раскрыл. Обычный, блокадный хлеб. Но для жителей Ленинграда невероятно вкусный, учитывая сам факт, что это, что-то напоминающее хлеб. Дрожащие руки потянулись к хлебу и медленно отломили кусочек. Он понюхал его, аккуратно приложил к губам, приоткрыл рот и аккуратно откусил. Стал медленно пережёвывать. Дыхание спёрло от понимания, что он ест и это хоть что-то похожее на еду... Дальше было всё как в тумане. Город опомнился, когда уже и хлеба то не осталось, как и крошек. В глазах появился ужас. БОЖЕ!... Ткань просто лежала на столе. Ничего уже нет на ней. Обычно город контролировал как то свой животный голод, но тут... Ленинград просто в порыве чувства голода лишил себя обеда, ужина... Хотелось плакать от безысходности, но сил на это нет. Что бы успокоить себя город быстро, по его меркам подошёл к брошенному пальто на стул. Стал рыться в карманах ища карточку. Этим он хотел себя успокоить. Ищет... Ищет... Нет её. Ноги под ним подкосились. Ещё как минимум две недели января... Следующую карточку выдадут нескоро. Александр Невский лишь присел. Он пялился в стенку не понимая как дальше жить. Совсем недавно, он думал о том, как же можно потерять карточку! Единственное с помощью чего можно получить еду! А тут, он оказался на месте этих людей... На улице он ещё подметил о том, что не кошек, ни собак нет. Хотя... Нет! Есть кого то, это ужасно! Отвратительно! С какой-то злобой к людям, что ели животных, а порой друг друга он приподнялся и пошёл к кровати. Он просто хотел лечь и забыть обо всём на свете. Об войне, о письме для Москвы, о всём что только можно! Он присел на кровать, а после и лёг накрывшись. Съеденный хлеб дал свои плоды. Город быстрее от усталости уснул. Боли в желудке не настолько сильно мучили. Глаза сомкнулись от усталости и он погрузился в беспокойный, но вероятнее всего длительный сон.