СУГУРУ ГЕТО
Первая группа вышла из танцевального зала и направилась в раздевалку, в которой я была одна минут пятнадцать. Они зашли внутрь и стали переодеваться из удобных тренировочных костюмов в обычную одежду, а я просто слушала собственные мысли о волнении перед репетицией. Уже через неделю две пары из нашего коллектива будут выступать на большом концерте в честь Нового года. Обе пары танцевали вместе на одной сцене со сменами партнёров. Танец должен был выйти страстным и энергичным, но я часто наступала своему партнёру на обувь. Всё из-за нервов. Особенно я начинала нервничать тогда, когда глаза моего партнёра Сугуру смотрели прямо в мои. Я тут же начинала теряться в пространстве. Наш хореограф, один из лучших в Токио, ругала меня и пару раз в порыве гнева даже сказала, что пожалела, что выбрала меня из всего коллектива для её любимчика Сугуру. Она сказала эти слова прямо перед ним, за что я сначала даже возненавидела её. Она унизила меня перед человеком, которого я считала выше себя на несколько голов в мастерстве. В этот момент я даже хотела всё бросить и уйти из танцев навсегда. Но Сугуру вместо того, чтобы издеваться надо мной, предложил индивидуальные тренировки — только я и он в одном зале. Мы даже никогда не разговаривали толком, только по делу. Ещё здоровались и прощались одними и теми фразами и одной интонацией — дежурно вежливой. Сегодня была моя первая индивидуальная тренировка с ним. Хореограф отказалась участвовать в этом, так как у неё была семья и ей нужно было уделять время детям и своему хобби, а не только работе. Я понимала её, поэтому ни я, ни Сугуру не стали настаивать. Сугуру попросил меня на последней репетиции надеть платье и туфли, в которых я буду выступать. Это было лёгкое красное платье с открытым животом. С плеч струились воздушные рукава, которые щекотали кожу. Я не могла к ним привыкнуть. Я не стала только завершать образ причёской и макияжем, так как решила, что это было ни к чему. Я вошла в зал. Мои ноги замерли и не хотели двигаться дальше. Я увидела голую спину Сугуру, увидела бусы на его шее и свободные, широкие красные штаны. С резинки его штанов свисали чёрные широкие ленты. Он разминался под музыку: я наблюдала за его плавными движениями. Он был высоким, а из-за полуголого тела во время плавных танцев он напоминал змею. Его стройное рельефное тело завораживало ни одну тысячу глаз во время выступлений, и мои были одни из них. — О, привет! — он развернулся и махнул мне рукой. Сугуру убавил музыку на стереосистеме. — Привет, — бросила я и стала поправлять платье. Стоило Сугуру посмотреть на меня, я тут же начала ощущать, что оно мне то жмёт, то недостаточно плотно сидит, то я вовсе начала ощущать себя в нём глупо, будто была одета не в красивое платье, а клоунский костюм. — Не волнуйся, я не буду на тебя орать, — Сугуру посмеялся. Неужели решил, что я боюсь только его критики? — На последней репетиции ты очень хорошо танцевала. Нужно просто отточить пару движений. Ты должна не только довести их до автоматизма, но и прочувствовать их — это самое главное. Сугуру включил энергичную музыку с восточными мотивами — под неё мы репетировали уже не одну сотню раз. Он подошёл ко мне слишком близко, положил гибкие пальцы на мои бёдра. Как только заиграл нужный момент, он помог моим бёдрам резко дёрнуть вправо и влево под ритм. Стоило ему коснуться меня, я перестала слышать музыку. Когда рядом был хореограф и когда с нами в зале была вторая пара, я легче воспринимала прикосновения и танцы Сугуру. А в такой спокойной и интимной обстановке мне казалось, что я вот-вот провалюсь сквозь пол от смущения и стыда за свои неумелые деревянные движения. Тем более когда мой взгляд постоянно падал на его эстетичный торс, от которого я так не хотела отворачиваться. Я умела и любила танцевать, но рядом с Сугуру я превращалась в трухлявое дерево. — Да расслабься ты, — он улыбнулся и снова положил руки на мои бёдра, в этот раз чуть смелее и сильнее. Я с дрожью выдохнула и опустила взгляд. Снова под нужный момент он помог мне задвигать бёдрами. И снова вышло деревянно. — Извини, может, мне и правда не стоило соглашаться… — Да брось, я же видел, как ты танцуешь. Ты не умеешь расслабляться. Тебе проще это делать в одиночестве. Давай я встану сзади? Он и не ждал моего ответа. Я прикрыла глаза, молясь высшим силам, чтобы он пробыл за моей спиной не слишком долго. Когда Сугуру во время танца находился за моей спиной и трогал меня, меня каждый раз обливало волнами мурашек. Он встал сзади, положил руки на мои бёдра. Я дрогнула под его ладонями и замерла. Я испугалась, что он заметил мою реакцию на его прикосновения. — Давай ещё раз. Я глубоко задышала и напрягла мозг, чтобы внимательно услышать ритм музыки. Я резко, совмещая движения с плавностью, затанцевала бёдрами, Сугуру развернул меня к себе ловким движением и схватил за руку. Он оттолкнул меня от себя и снова притянул к себе, закручивая в свои объятия. Этот момент был самый сложный для меня. Начать танцевать бёдрами, будучи прижатой к нему спиной, было невыносимо каждый чёртов раз вот уже два месяца. Особенно сейчас, когда мы были одни и когда моя голая спина касалась его бархатной, тёплой кожи. Я прикрыла глаза, отдаваясь ощущениям. Танцу нужна была страсть, и я позволила страсти поглотить меня. В эту самую секунду я решила использовать чувства к Сугуру, чтобы станцевать так, как было нужно, так, чтобы все прочувствовали эмоции от наших движений, будто здесь были тысячи невидимых зрителей. Сугуру в этот раз трогал и сжимал моё тело как-то иначе, добавляя более плавные движения и даже поглаживания, к которым я не была готова. Он снова сделал заученное движение — оттолкнул меня от себя и снова притянул, но не стал разворачивать. Я врезалась в его грудь своей. На секунду мне показалось, что это моя вина, и я почти начала извиняться. Руки Сугуру упали на мои бёдра, а его губы коснулись моих. Я почувствовала сполна не только свою страсть, но и его. Горячие ладони вели вдоль моего тела вверх в такт движениям, и он целовал меня также плавно, как и двигался. Голову вскружило настолько, что я перестала слышать посторонние звуки. Были только мысли. Громкие, кричащие от счастья. Сугуру оторвался от моих губ. Он явно чувствовал, как сильно я дрожу. Я подняла высоко голову, чтобы глянуть в его глаза. Его руки упали на мою шею. Он сбивчивым, тихим голосом сказал сквозь лёгкую улыбку: — Покажем страсть друг к другу в танце?***
ЧОСО
Чосо учился не очень хорошо. Он был гитаристом музыкальной группы университета. Я слышала его голос. И это было что-то прекрасное: низкий бархатный тембр с хрипотцой подходил многим песням, особенно каким-то взрывным, с кричащим припевом, от которых разрывалась душа. Но почему-то он отдал место солиста другому парню, заносчивому и слишком любящему себя, для меня это решение всегда оставалось загадкой. Их музыкальная группа ещё несколько месяцев назад начала выходить за пределы университета. Они давали небольшие концерты, где уже можно было встретить хотя бы одного их слушателя. Даже я была на их концертах пару раз, тогда я и услышала его голос. Мы работали в паре над проектом, хотя нас должно быть трое. Нам просто не хватило человека. Мы учились на политехническом дизайне. Нашим заданием стало придумать интересный и экологичный проект. До срока сдачи оставалась уже неделя, хотя задание мы получили ещё месяц назад. С Чосо мы редко общались, он избегал меня, а когда нас поставили в пару, он и вовсе перестал даже здороваться со мной, словно я была прокажённой. Что я только не надумала о себе за эти три недели: что от меня воняло, что у меня было слишком страшное лицо, что я, возможно, отвратительно толстая для него, что у меня ужасный смех, что я как-то не так разговариваю… Все мои опасения отрицала подруга Нобара. Я перестала бороться с самой собой и решила прийти к Чосо домой. Он жил в небольшом частном доме, в котором он, как сказал его приятель и наш общий одногруппник, оставался часто один из-за того, что его родители много работали. Поэтому его группа часто собиралась у него. Я позвонила в звонок и стала ждать. Я обняла себя за плечи из-за зимнего колючего холода. Я выдохнула изо рта пар и потопталась на месте, стараясь согреть пальцы. Дверь открылась, и я увидела Чосо, который накинул на себя свободную вязаную кофту из бледно-фиолетовой пряжи. Он удивлённо округлил глаза. — Ты зачем пришла? — спросил он, не забыв нагрубить. Я злобно выдохнула. — Я не собираюсь делать проект за нас двоих. Либо ты участвуешь, либо я делаю проект одна и ты получаешь соответствующую оценку. Не думаю, что учебная комиссия одобрит твою оценку за важный проект, — выпалила я, прямо с ходу начав угрожать ему. — Ладно. Встретимся на днях и обсудим, окей? — Чосо начал закрывать дверь, даже не давая мне ответить. Я зацепила дверь рукой, которая была окутана в белую махровую варежку. — Нет. Давай сейчас. Я и ноутбук с собой взяла. У нас нет времени ждать больше, почти все всё закончили, нам нужно показать руководителю хотя бы черновик. Чосо, пожалуйста. Я хочу получить отлично… Я не просто так поступила в этот университет. — Я смягчилась. Я отпустила дверь и посмотрела вниз, на свои ноги. Тёплыми сапогами из коричневой замши я стала перебирать снег под ногами. На голову падали снежинки. Я шмыгала носом от холода. — Заходи, а то заболеешь. Я подняла на него взгляд и послушно вошла. Дома стало тепло, но почему-то было слишком прохладно. Я даже не догадалась надеть кофту потеплее, чтобы не мёрзнуть. Я не могла отогреться. Я слышала громкие голоса, которые доносились с кухни. — Фанатку притащил? — солист их группы засмеялся. Он сидел за столом с кружкой чая в руках рядом с двумя другими парнями — басистом и барабанщиком. — Да одногруппница просто. Мне нужно ненадолго уйти, проект надо сделать. — Да знаем мы ваш проект, ага, — солист похлопал ладонью о ладонь, имитируя пошлые звуки. — Не обращай внимания, он в последнее время повёрнут только на одном, — буркнул Чосо, и я даже удивилась в очередной раз тому, что он встал на мою защиту. Оставив барабанщика, басиста и солиста на кухне, мы прошли в его комнату. Либо дома было слишком холодно для меня, либо я слишком замёрзла, пока добиралась до дома Чосо. Мне было стыдно, что я пришла без приглашения, но в то же время меня уже злили игнорирования Чосо. Я не любила получать плохие оценки, поэтому я не хотела, чтобы какой-то самодовольный музыкант испортил мою успеваемость. Чосо разрешил мне сесть на кровать и сам сел рядом. — Есть идеи? — сразу же спросил он, даже не глядя на меня. Он сидел далеко от меня, почти у самого края, и смотрел перед собой. — Нет. А у тебя? — Тоже нет. Я и не думал даже. Занят был. — Да я заметила, — я прыснула. — Музыку любишь? — спросил он, пропустив мой саркастичный тон, и опустил голову. Я хмуро глянула на него. — Нашёл время о музыке говорить. Я проект делать пришла! — Всё равно идей пока нет, могли бы пока поговорить и в процессе что-нибудь придумали бы. — Ты прав, — я смягчилась. Мой взгляд упал на гитару, которая стояла в углу комнаты. — Люблю. — Слушала наши песни? — Чосо почему-то нервничал, хотя говорил спокойно. Он постоянно перебирал что-то руками: то какую-то бумажку, то край свитера, то колупал заусенцы. И на меня всё ещё не смотрел, будто разговаривал сам с собой. Мне даже больше не хотелось ругаться на него. Как для человека, который избегал меня, он был слишком вежливый и добрый, хоть и до ужаса скромный и даже пугливый, что не было ему свойственно. На сцене он всегда держался уверенно, от него шла бешеная энергетика даже во время учёбы. Тогда что с ним случилось сейчас? — Слышала. Даже на концертах ваших была, — я улыбнулась и стала тереть друг о друга руки. — Хочешь, сыграю тебе? Это предложение было каким-то интимным. Мы были вдвоём в комнате. Я слышала, что музыканты не любили играть просто так кому-то, как художники не любили рисовать за просто так чьи-то портреты. Я согласно кивнула. Чосо вздохнул, напряжённо встал и подошёл к гитаре. Он взял её в руки и сел на стул напротив меня, на расстоянии вытянутой руки. Я не знала, зачем он сел так близко, но было приятно, что он наконец-то не игнорирует меня и даже проявляет инициативу в общении. Злость отступила, я забыла о ней. Чосо начал играть первые ноты. Они показались мне громкими, но я сразу же привыкла. Он играл ловко на гитаре, время от времени бросая на меня впервые изучающие взгляды, словно высматривал мою реакцию. Я всё ещё тёрла руки. Музыка помогла мне отвлечься от холода. Он негромко запел одну из песен, которую я слышала впервые. Я внимательно слушала слова. Это была песня о чём-то любовном, светлом, но в то же время слышались в тексте и душевные муки, словно человек страдал от любви, которую он испытывает. Чосо осмелел, стать петь чуть громче, словно он переборол стеснение передо мной и полностью отдался музыке. Я внимательно наблюдала за ним. Было удивительно слышать вновь его голос в живую, без микрофона. Сейчас он казался прекраснее всех тех разов, что я уже слышала его. Я слушала не только слова, но и эмоции в его голосе. Видела, что он проживает свою песню так, что даже я почувствовала её. На его кистях набухли вены, а щёки чуть порозовели на последнем припеве, который он пропел спокойно, словно его душа успокоилась и расслабилась, словно она избавилась от терзаний. — Это… это было вау, — я удивлённо усмехнулась и заулыбалась, я не могла найти подходящих слов, чтобы выразить своё восхищение. Но, я была уверена, Чосо всё понял по моему лицу и моему взгляду. Одно дело, когда музыкант даёт концерт на тысячу человек, а другое — когда он поёт и играет лично тебе, когда никто не видит и не слышит. Причём сам, его никто даже не просил этого делать. Ты начинаешь ощущать музыку глубже, ты не просто слушаешь красоту звучания, но и смысл слов, и эмоции, которые были в них заложены. — Спасибо, — он скромно улыбнулся и поставил гитару к столу. — Я написал её три недели назад. — Я не слышала её среди ваших новых песен. — О ней никто не знал. Но теперь слышала ты, — он посмотрел на мои руки. — Холодно? — Немного. Намёрзлась на улице, — я слегка улыбнулась. Чосо протянул ко мне свои руки. Я сначала не сразу поняла, что он хочет от меня. Мне льстило то, что он не касался меня без моего разрешения. Он просто ждал, когда я пойду к нему навстречу. Или же ждал отказа, который он спокойно бы принял. Я протянула к нему руки. Жар его пальцев обжёг мои ледяные пальцы и костяшки. Они дрожали, а Чосо пытался их согреть, полностью спрятав мои ладони в своих. — Ты странный, — я улыбнулась. Сердце пропустило удар, когда я ощутила нежное тепло его рук. — То избегаешь меня, то песни мне такие играешь. — Я не могла оторвать взгляд от его рук. Его большие пальцы стали поглаживать мою охолодевшую розовую кожу. — Ты, наверное, не поймёшь меня, — он нервно посмеялся, глядя на свои пальцы. — Ты просто всегда так упорно училась и занималась всякими мероприятиями в универе, а я не хотел тебе мешать. — Чосо, я тебя не понимаю, — я ухмыльнулась от удивления. Было странно слышать от него подобные откровения. — Это песня была написана для тебя. Он перестал гладить мои руки, а я округлила глаза. Я уставилась на него, а он отвернулся, словно был не в силах из-за сильного стыда смотреть мне в глаза. Сердце заколотилось, тепло из-за вскипевшей в жилах крови начало согревать меня изнутри. Его глаза, которые я никогда не могла понять, сейчас блестели надеждой и любовью. Всё это время он избегал меня не потому, что я была какой-то не такой. А потому, что он боялся быть лишним в моей жизни, боялся утянуть меня на дно, которое он придумал себе сам. Чосо не был на дне, он был просто другим. — Да ты что?! — удивилась я, и из меня полился поток слов: — Ты мне никогда не мешал и не будешь мешать! Я сама тебе могу помешать своей занудной учёбой. Я тут ещё со своим проектом… Я не знала, Чосо, я даже подумать не могла, что я… Чосо не дал договорить, словно боялся, какие слова я могла произнести. Я лишь хотела сказать «…что я тебе нравлюсь». Чосо сорвался со стула. Он за секунду оказался передо мной, наклонился и крепко поцеловал. Я почувствовала, что он жмурился, будто боялся, что я оттолкну его. Он даже прижался горячими руками к моим прохладным, всё ещё розовым от холода и смущения щекам, чтобы я никуда не убежала от него. А я и не хотела убегать. Я встала, не разрывая поцелуй, и положила руки на его высоко вздымающуюся, горячую грудь. От него приятно пахло чем-то терпко-сладким, с лёгким ароматом кокоса. Он от страха дышал часто и глубоко через нос, не в силах разорвать поцелуй, который заставил меня расслабиться и понять, что меня любят.