Вершин Вечная Сентенция

Белоснежные тучи чистым листом покрывают зияющий небосвод, не давая проникнуть ни единому лучу холодного солнца сквозь твердь сухого картона. На фоне выгравированных скал они казались намного меньше любого людского жилья, но вместе с тем масштаб их значимо придавал контуры чинной картине. Грубыми мазками седых лучей они драпировали массивные горы, облицовывали черты склонов и пробирались в едва видимые лабиринты ущелий, оставляли на наточенных черных колах мягкую порошицу света. Бушующий ветер неустанно затачивал филигранные узоры, трудясь над непокорной работой многие миллионы лет, столетий, веков. Не отрывая свой смиренный взор от него, утесы горделиво возвышались над низменной землей. Чёрные и бесконечные, они формировали извилистый частокол вершин, ниспадающих каменными плитами в угольное чрево ледяных рек. Могучие и необъятные горы тучно нависали над крохотной субтильной фигурой, преклоняющейся пред их ликом. Словно суровые боги, порицающие деяния самонадеянного раба, они перекрывали небосвод и вонзали в тучи острые копья, стягивали узкое кольцо вокруг живой песчинки и создавали трансцендентное давление в черепной коробке своей жертвы. Турист рвался покорить, заземлить возвышенные пики и достичь их небывалого величия без оглядки на туманные препятствия; он желал насладиться эфемерной свободой, духовным чувством вседозволенности, желал стены души своей разбить и рамы грубые изничтожить. Особая ипостась отведена была ему, как думал сам он грешно. Пробуравливая многолетний снег, он неустанно семенил к грубым рельефам, все больше походившим на юродивые лица, обезображенные сухостью злостных бурь. Мили искаженных утесов и предшественников их - взогорий - все больше мутнили разум: не то опьяняли, не то скидали в прострацию. Неукротимые вершины гор не желали быть землей для ног мелочного человека. Бесперебойно вожгался целеустремленный турист, не сводя глаз с простора поднебесных колов; казались они ему до того далёкими, что снежная лавина фрустации была готова утопить в себе гипермированные ретивость и силу в хрупком тельце. Низменность тиной втягивала онемевшие ноги в бездонную пустошь и галилась над попытками нерадивого путника заполучить горы безрассудной ценой. Ежесекундно облекал снег туриста: цеплялись доселе слабые снежинки на когда-то живую шерсть, облепляли извечно моргающие очи, внедрялись под одежду в самое сердце, а голодные сугробы целиком заглатывали еще движимую плоть. Паразитами они извивались на теле хозяина и охлаждали быстротечный пульс, в то время как жилы ярым огнем крови вспыхивали под морозной кожей. Изнеможенный путник не отбросил вожделения, он шел отчаянно, без остановок, не обращая на злостные нападки горной стихии, на бесперечь идущий снег и нарастающее чувство гнета. Главной снедью для его духа и тела была беспросветная черная вершень, до которой он, вопреки всему сущему, дойдет любым способом и примет долгожданную исполать от апофеозных гор. Странника кидало в жар, его тело изнывало от непосильного взыскания, но внезапно он ощутил донельзя непривычное чувство спокойствия и умиротворения, так давно не испытываемое за последние недели своего пребывания в этом месте. Мысли и образы постепенно растворялись, подобно снежинкам в тумане, а очи покрывались мягкой пеленой с искрящимися и прыгающими на ней точками. Они танцевали, исполняли пируэты и вежливо кланялись своему единственному зрителю по завершении ролевого спектакля, после чего повторяли вновь нарочитый балет. Их хотелось ловить руками, смеяться и подпрыгивать в задорный такт. Но отнюдь турист не отбросил старые вожделения и попытался отогнать ежесекундное ведение, смахнув радостных крупинок промокшим рукавом с уставших глаз. Голубые очи вонзились в светлый пик горы, замерли, будто не решались передавать увиденное сознанию: по-детски чистое голубое небо окружало иголку холма расстоянием менее нескольких метров - была достигнута главная цель невообразимого пути, на кой были потрачены немыслимые силы. Абсолютная нега расплылась приятным теплом по сосудам, согрела конечности и достигла сердца, участив того неспешное биение. Постепенно она протекла по легким и растворилась в грудной клетке с легким мелодичным смешком, выпущенным закоченелыми ребрами. Кипящие слезы горели и трепетали, уголки синеватых губ сложились подобно осанке гор. Это ощущение было чувством победы, чувством свершения почти недосягаемой мечты, а испытываемое умиротворение - высвобождением из оков мечтаний. Наградой за все старания путнику послужила мелодичная трель, короткая, но чрезмерно приятная, словно нежное пение флейты в солнечный день. Казалось, сами горы отбросили вечную коллизию с натурой людской и снисходительно одарили кратким маревом своего покровителя. Отнюдь, обернувшись по-за, турист лицезрел источник пограничного с гранью сознания звука наяву: там, вдали, за хордой небольших скал, простиралось нечто желтое, нечто, похожее на городской автобус, переполненный крохотными пассажирами. Взор гладил контуры размытой формы, но разум не поддавался обманчивым очам, повинуя ноги направить ход в сторону необычайного явления. Белые пальцы не желали отпускать выпирающие кости пика горы - припоминали, какими жертвами обошлось оставить отпечатки черствых подошв на суровой земле; однако любопытство пресекло скупую обездвиженность. При каждом шаге, видом несоизмеримо большим с предыдущими, очертания транспорта становились на порядок виднее, несмотря на расстояния меж острыми клыками скал. Все более отчетливо играла музыка, извилисто завывал многочисленный инструментал, с каждой итерацией меняющий тон немногочисленных нот в импровизированном произведении. Легкая скрипка низринулась в чрево голодных ущелий и тут же взмыла ввысь зимнем вихрем; под стать ей разразились шумом дождя клавиши пианино. Путник видел счастливых людей и лакомую снедь, о коей позабыл в последние часы томительного восхождения. Небольшие человечки жадно впивались зубами в блюда обширного пира, выходили из автобуса, танцевали в такт музыки подобно веселым цветным точкам. Опьяненный весельем турист, сам того не осознавая, разделил их радость: беззаботно закружился под дистинктивный аккомпотнемет, продолжая размеренно приближаться к цели. Вдруг мелодия внезапно стихла, пробуравились наружу истинные звуки гор. Очи не желали останавливать веселье - по-прежнему они кружились в ныне канувший такт, но даже чрез рябую картину они способны были передавать черты намертво стоящих неподалёку фигур. Впредь они походили на скалистых статуй, словно выращенных из гранита на месте весело танцующих людей. От внезапных выростов их отличали лишь округлые и промерзшие глаза с неествественно снежной роговицей, зрачки, угольное ядро которых не превышало толщину людского волоса. Все, до единого, устремили взор на странника, не двигаясь и не дыша. Турист опешил, не в силах сократить и мускул, муторно вглядываясь в очи смотрящим, а они в его. Чем дольше продолжалась неосязаемая связь, тем больше истиралось изображение с размытием доныне видимых граней. Контраст все больше уходил в небытие, вслед за загадочными поселенцами: тени перестали быть заложниками своих предшественников, а ослепляющее солнце тускнело с утратой жизненной силы. Вскоре картина преобразовалась в густое, непроходимым туманом объятое нечто, укутавшее каждую частицу беззащитного тела изглоданным дымом. Ни низ, ни верх нельзя было разглядеть в кромешной пустоши - лишь руки могли безнадежно ощупывать изувеченный гарью снег. Медленно отползая от места бывшего пирования, альпинист внезапно наткнулся пальцами на кусок неизведанной шелковой ткани, неуверенно покачнулся и с хрустом устремил шею в направление вершин. Перед собой он, будучи по-странному готовым к неожиданной встрече, лицезрел худощавого человека, одетого в неопрятное горное снаряжение; неизвестный лавировал между током ледяного ветра, стараясь сохранить равновесие и устоять на костлявых ногах, так жаждущих пасть под весом непосильной ноши. Он робко протянул белую руку, указал другой в сторону едва видневшихся скал, настолько отдаленных, что верилось с трудом в когда-то нынешнее восхождение на их недосягаемые пики. Альпинист осторожно протянул пальцы оному, но, едва успев дотронуться до чужой холодной кисти, вдруг ощутил на себе неистовую силу неизвестного: тот вцепился в его запястье и потянул, словно граммовый мешок, в сторону игол оскалившихся колов. - Там они, там. - с хрипотцой произнес силуэт, загадочно, тихо. Язык онемел, не в силах найти ответ на вросплох застающий возглас, неподдатливве губы сомкнулись плотным клеем. В голове не было ни единой мысли: все думы скрывались за неприступным ликом бесконечных гор, прячась под каждый камень и снежинку и оставляя на произвол судьбы своего обладателя. Ум был чист и пуст кругом лежащим снегом, не поддавался ни единому возгласу безудержных чувств, захватывающих беспристрастных волю и разум. От леденящих плоть пальцев путник потерял всякий контроль конечностей, оставив их на сомнительное доверие странному незнакомцу. Вел енский его дольше, чем продолжался круговорот циклов жизни дымчатых облаков; все прихрипывал и вещал нечто шепотом невнятно, не желая растолковать многочисленные намерения свои сопроходцу. Казалось, что неизвестный лишь бродит кругами вокруг блазнящейся вершины, однако вскоре вдали развиделись очертания донельзя знакомых фигур. Приблизившись к поселению, незнакомец высвободил из костяных оков обезджвиженную конечность и, покачиваясь на ветру, затаился во вьюге. Сразу же обручем вокруг путника столпились деформированные выросты скал - доныне счастливые и беззаботные люди, плящущие под музыкальный зов в долинах острых гор. Вблизи на их лицах удалось развидеть нарисованные иссохшей гуашью глаза, ядра коих жадно впивались в лик незванного гостя. Они застыли, мироточа, внимательно изучая инороднего - сверлили пристальным взором тонкую кожу и пробирались внутрь, таясь за каждой веной и укутываясь в мягкий эпителий, играясь в задорные прятки. С каждым мигом абаасы нарастали, вытягивались, но ни на миг не смели отводить гипертрофированных очей с уже мизерного тела странника. Над кривым хребетом гор развеялся истошный крик - завопил альпинист от аноксической тревоги и ужаса, охвативших не только его глаза, но и изувеченный ум. Внезапное осознание настигло его пылающем жаром - промчалось по телу, дав команду "бежать". Путник бился в предсмертной агонии, взбирался по чёрным костям молчащих силуэтов, вожгался по лестничным острым пикам, сдирая мягкую кожу и обнажая кровяное нутро - делал всевозможное для отторжения скорейшей экзекуции. Горячий алый фонтан струился столбом из плоти, сознание постепенно терялось среди однотипных фигур, но силуэты были непокорны. Они наслаждались искрящимися жизненными соками из еще живого тела, с каждой минутой требуя все больше угощения. Вскоре искореженные призраки заполонили почти все пространство и не давали протиснуться меж искалеченными бедрами, заперли в клетке гранита. Пугающая тишина сводила с ума. Черные силуэты почти заслоняли огромным массивом рыдающее небо, начали повисать над путником, сгорбившись под мощной силой собственного веса, словно измотанные ноги встречного неизвестного. Кулак за кулаком следовали удары по угольным плитам - фигуры горделиво молчали. Все больше и больше они сужали тесное пространство, в толщину возрастая, выпуская в свое жерло едкий дым, пока не прохрипели задумчиво: - будет тебе навек сентенция: отбрось коллизию с апофеозом возвеличенным, не тронь и более ты просторы беспрестанные. Очнулся альпинист внезапно, но с тем размеренно. Горбатые горы, проступившие через силуэты канувших существ, буравили его взором через пелену тумана, окончательно заслонив небосвод. Впредь они возвышались над самонадеянным альпинистом намного выше, чем над сельским жителем в низменном поле, с необычайной силой давили на разум. Их пики скрещивались в центре взора, а тела нарастали вниз, доходя до размеров сотен высотных домов. Сквозь кровные слезы путник на миг развидел пики желанные, абосолютно далекие, а поодаль - угольные выросты ущелья глубокого. Постепенно картина захватила взор смотрящего, оставив на недолгие думы его искалеченную голову. Очи закрывались по наитию, былая прыткость канула в небытие. Тело откинуло дрожь. Альпинист стремил свой взгляд на вожделенные вершины, лежа в пучинном зияющем чреве пропасти. "Я до вас еще доберусь, нравоученья отбросив".