Паутина

— Что значит, она не отвечает на звонки? — Юнги отчётливо слышал тревожный голос господина Лима через динамик. — Телефон отключён. Я не могу узнать, где она, — произнёс Мин, смотря в одну точку перед собой. У госпожи Лим гудело в висках. Она понятия не имела, что могло случиться, чтобы её дочка бросила всё и ушла посреди ночи. Слишком хорошо её знала, чтобы списать на обычную женскую истерику. И от этого на душе становилось только тревожнее. — Вы поругались? — господин Лим продолжал аккуратно задавать вопросы. — Просто мелкая ссора, — ровным голосом ответил Мин. Юнги смотрел на те самые фотографии, и внутри всё рвалось от боли. Звенело, подобно струне. Вибрировало. Он с силой сжимал фото, будто надеялся, что станет легче. Не становилось. Оставалась одна надежда — Лили. Близкая подруга. Единственная, кто может хоть что-то знать, где могут находиться его жена и сын. ***** — Ты расскажешь, что у тебя стряслось? — девушка осторожно начала разговор, ставя перед Доа чашку с горячим травяным чаем. Села в кресло напротив дивана, на котором сидела Мин, поджав под себя ноги. — Я сейчас понятия не имею, с чего начать, — едва сдерживая подкатывающую истерику, ответила Доа. — Начни с того, что больше всего болит, — поставила чашку на кофейный столик перед собой. Встала и подсела к Доа, осторожно притягивая её к себе за плечо, чувствуя, как та дрожит. — Юнги мне изменяет. — Не поднимая глаз, смотрела на потёртую на коленке ткань своих спортивных штанов. — Мне сейчас очень плохо. Я теперь не знаю, как собрать себя обратно, — всхлипнула. — Как жить дальше. У меня словно отобрали возможность дышать. Он сломал всё. Девушка молчала, не перебивала, лишь аккуратно поглаживала подругу по волосам. — Я хочу с ним развестись, — произнесла Доа, сжимая ткань на коленке в кулак. Костяшки побелели. Доа упустила момент, когда начала захлёбываться слезами, упираясь носом в шею подруги. Ей хотелось просто скрутиться калачиком у неё под боком и прореветь всю ночь. Слишком больно, слишком противно. Внутри всё рвалось с треском, оглушая. Она глотала слёзы, давясь собственной истерикой. Кусала губы до крови. Сжимала кулаки до следов от ногтей на ладонях, готовая завыть в голос. Она будто умирала заживо. Медленно. Мучительно. В груди горело огнём. Царапало все внутренности. Она разбита. Сломана. Она устала. Утром Доа проснулась с ужасной головной болью, что было неудивительно, ведь засыпала она в слезах. Она увидела, что Джихён прижался к ней и сжимал край её футболки. Она осторожно освободила себя от его маленьких пальцев и вылезла из кровати. — Доброе утро, мамочка. Когда она посмотрела, она увидела, что на неё смотрят сонные медовые глаза. Она подошла к сыну и улыбнулась, слегка поглаживая его по голове. — Вставай, мой маленький принц, я отведу тебя в ванную, пока там никого нет. Мальчик послушно встал с кровати и начал переодеваться в домашнюю одежду. Затем, взяв своё сокровище за руку, она повела его на водные процедуры. Увидев своё отражение в зеркале, брюнетка тяжело вздохнула: лицо опухшее, глаза красные от вчерашних слёз, синяки под глазами. — Мама, ты снова плакала? — грустно спросил Джихён. Доа посмотрела на грустное лицо сына. Слёзы скопились где-то в уголках глаз, она не позволяла им выйти наружу, но они предательски начали скатываться по щекам. Джихён нежными аккуратными движениями стёр их, обнял сильнее, носом зарывшись в её чёрные волосы. Умывшись, они прошли на кухню. Лили сидела за столом и попивала ароматный кофе, а на столе стоял вкусный завтрак. — Доброе утро, лисёнок, — улыбаясь, сказала Лили, делая небольшой глоток кофе. — Я маленький принц, а не лисёнок. — Джихён обижено надул губы, сев на стул. После этих слов девушки слегка рассмеялись. Вдохнув сладкий аромат кофе, Доа сделала глоток. Горячая жидкость приятно обжигала горло и ободряла. Как вдруг послышался стук в дверь. — Неужели это Юнги пришёл? — сказала Доа, смотря на входную дверь. — Сидите здесь, я открою. — Что тебе нужно? — грубо спросила девушка, как только открыла дверь. Юнги стоял на пороге, рыжеволосая заметила, что у него были красные опухшие глаза и просто невыносимо усталый и измученный вид. Как будто Мин за несколько часов постарел на несколько лет. Он всю ночь до рассвета прокручивал в голове все счастливые моменты, которые они с Доа прожили. — Я пришёл к своей жене, — произнёс Мин без каких-либо эмоций в голосе. — Как ты после этого можешь приходить к ней и смотреть ей в глаза? — всё ещё грубо проговорила девушка. — Уходи, Мин. Она не хочет с тобой говорить. Ей и так плохо, не создавай ещё проблем. — Я не уйду, пока не поговорю с ней! — не отступал Юнги. — Лили, — тихо позвала Доа подругу, — пусть заходит. Наверное, у него есть, что рассказать, — произнесла она, смотря на мужа. Проводив его мимолётным хмурым взглядом, Лили с Джихёном вышли из дома. Юнги так и стоял, не сводя глаз с жены. — Говори, что хотел, и уходи. — Голос Доа звучал совсем тихо, но у Юнги было стойкое ощущение, что он звенел на весь дом. — Я понимаю, что ты меня никогда не простишь. Я не хотел так поступать… Я был пьян… Я не думал, что делал… — Мин попытался прикоснуться к ней, но девушка отошла на шаг назад. — Это тебя не оправдывает, Юнги! Она понятия не имела, что сейчас сможет усмирить её боль. Та жглась, горела внутри, опаляя нервные окончания. Из головы никак не выходили те чёртовы снимки, крутились, словно калейдоскоп, перед глазами. И казалось бы, у неё должно быть множество вопросов к Юнги, но почему-то не было ничего. Тотальная пустота. Душит. Она впервые, действительно, не хотела даже голоса его слышать. Сейчас Доа совершенно другая, у неё красные заплаканные глаза, а на губах больше нет той яркой улыбки, это отдавало больным уколом где-то в районе сердца. Доа казалось, что всё, что с ней сейчас происходит, это сон. Кошмар, в котором никто и никогда не захочет оказаться. Ей хотелось, чтобы это было сном. До боли в груди хотелось проснуться и больше не ощущать зияющую дыру в груди. Хотелось снова запустить пальцы в его мягкие волосы, лёжа с ним на диване. Хотелось проснуться рано утром и смотреть на его недовольное личико. Хотелось снова сварить кофе для двоих. Снова заглянуть в чёрный омут его глаз, который пьянит похлеще алкоголя. Почувствовать родной запах, его. И снова утонуть в его объятиях. Хотелось… Так много и так мало хотелось. — Я знаю, милая… Но дай мне один шанс. Прошу! Хочешь, я на колени перед тобой встану! Я тебя люблю больше всего на свете. Пожалуйста! — Он встал на колени и взял её руку. — Ты растоптал нашу любовь, как мешавшуюся букашку у тебя под ногой. Как мы до этого дошли? Ты не сберёг нашу любовь… Я больше не смогу доверять тебе. Всё кончено, Юнги, я развожусь с тобой. Документы уже готовы, тебе нужно только подписать и всё. Не переживай, с детьми ты будешь видеться. — Она вырвала руку и направилась к входной двери. — А теперь прошу тебя уйти. У мужчины свело в одно мгновение все внутренности. В груди настолько больно, что дышать стало едва ли возможно. Казалось, будто там звенело всё. Натянутое до предела. Горло свело судорогой, и хотелось кричать. Он будто ломался. Медленно. Методично. Превращаясь в крошку. Они смотрели друг на друга, всматриваясь в глаза, пытаясь разглядеть что-то в них. Что-то, что могло помочь остановить это безумие. На каждого нахлынули вспоминая о совместной жизни. Самые трудные проблемы в жизни они проходили, держась за руки. Вместе. — Если тебе нужен развод, я его тебе дам! — произнёс и тихо вышел из дома. Сердце пропустило удар, ещё удар, и воздуха предательски не хватило. Пламя вспыхнуло внутри него, огонь горел, выжигая все внутренности. Что останется? Только пепел… Заперев дверь, она скатилась вниз по стене. — Кончено… Всё кончено… — начала плакать девушка, подтянув колени к себе. Слёзы падали на дрожащие колени, и она тихо всхлипывала в пустой комнате. Тихие слёзы вскоре переросли в рыдание, рыдание в крик, а дальше в мёртвую тишину. Слёзы кончились, а боль внутри ныла. Глаза болели, а щёки горели от слёз. Сквозь километраж боли и агонии внутри, она услышала настойчивый звонок в дверь. Не хотела ничего и никого видеть, но, когда последовал уже сильный стук в дверь вместо звонка, она всё же встала и открыла её. И замерла, смотря в разгневанные глаза Чимина. — Что? Что ты здесь делаешь? — спросила девушка, заикаясь на каждом звуке. — Когда ты собиралась рассказать мне о моём сыне? Во взгляде сразу же появились страх и тревога. Её глаза округлились мгновенно, грудь начала вздыматься в бешеном ритме, а сердце начало быстро биться, в то время как в голову забредали разного рода мысли: «Он знает, он всё знает! Но откуда?» — Джихён не твой сын. И никогда им не был, — произнесла Доа и толкнула его со всей силы. От чего Чимин даже не сдвинулся с места. — Уходи и больше не появляйся. — Не уйду без сына, — произнёс Пак. — Ты с ума сошёл? Джихён не твой сын. Оставь меня в покое. У тебя давно своя жизнь! У меня своя! Ты забыл, что сказал четыре года назад, когда изнасиловал меня? — начала она кричать на всю комнату. Истерика подкатила неожиданно и быстро. И Доа уже задыхалась в собственных слезах. — Плевать! Сын мой. А значит, и ты тоже. — Ты жестокий, бессердечный монстр! Как ты можешь вообще приходить ко мне после того, что ты сотворил со мной? Ненавижу тебя, — она била его по груди, крича и проклиная, и билась в истерике, заливаясь слезами. Однако тот стоял, словно статуя, и смиренно принимал удары. После нескольких минут избиений её силы закончились. Отчего тот ладонями обхватил её кулачки, прижав их к своей груди. Его сердце колотилось так бешено, Доа даже представила на миг, что оно может вырваться из его мощной груди. — Ты меня больше не обманешь, — осторожно оттолкнув от себя, произнёс Пак. — Как и говорил ранее, я пришёл сюда за сыном. И без него не уйду. — Ты не имеешь права называть его своим сыном. Ты и правда думаешь, что в праве называться его отцом? — Доа зло прохрипела, да так сильно, что её горло заныло от боли. — Я боролась за его жизнь, я ночами не спала, ухаживала за ним, когда он болел, я растила его, охраняла от всех бед, я любила его, я дала ему хорошую жизнь. И ты так просто приходишь на всё готовое и заявляешь свои права? Какие у тебя могут быть права на моего сына? Никаких! Так что проваливай из нашей жизни! — крикнула и начала его отпихивать к двери. Но, до этого момента равнодушные и безэмоциональные, глаза Чимина вдруг загорелись ярким пламенем. От него исходили искры ярости. Мужчина поймал её руки и крепко сжал. — Ты отняла у меня это право, когда не сказала мне и сбежала с моим сыном! Это из-за тебя я не мог быть рядом с ним все эти годы! Теперь моё время. Я его забираю с собой. — Громкая пощёчина заставила Чимина заткнуться. — Даже не думай, понял? У него уже есть отец, который подарил ему счастливое детство, — зло прошипела Доа. Чимин снова взбесился, от злости у него начали краснеть глаза, как у демона. — Замолчи! Не произноси имя этого ублюдка! — крикнул он в полном гневе. — Он не имеет никакого права называть моего сына своим. Он никто для Джихёна. Никто. — Ты тоже не имеешь права называть моего сына своим. — Я лишу тебя родительских прав. И Джихён официально станет моим сыном. Доа молча подняла свою голову и посмотрела в его глаза. Её щеки начали обжигать горячие слёзы. Из груди вырвался болезненный стон. — Вещи моего сына можешь оставить себе. — Где Джихён? — крикнула Доа и вышла в подъезд, но её остановила стальная хватка Чимина. — Не волнуйся, он ждёт своего отца в машине. — Нет, — в истерике начала Доа мотать головой. Страх и отчаяние мешали думать здраво, дышать становилось всё труднее. — Ты не можешь со мной так поступить, Чимин, — прошептала девушка, смотря на него с мольбой. — Конечно могу. Я же монстр. Забыла? — с ухмылкой произнёс Чимин и направился к выходу. — Нет! Не уходи! — кричала Доа в истерике, пытаясь остановить мужчину. — Прошу, не забирай моего сына. — Он больше не твой, принцесса, — ответил он, а после закрыл дверь прямо перед её носом. Когда девушка выбежала на улицу, машина уже тронулась с места. Доа села на асфальт и разрыдалась. Боль, отчаяние, страх. Единственное, что она чувствовала в этот момент. Грудь сжималась от ужаса, сердце болело от страха, что она больше никогда не увидит своего сына. Голова раскалывалась на части, а сердце разбивалось на осколки. Тело не слушалось. Её разум опустел, как и дом, после ухода сына.